Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. об этом по тем элементам, по тем деталям, которые я привел только что) воля наделена всеми двусмысленностями жела­ния

об этом по тем элементам, по тем деталям, которые я привел только что) воля наделена всеми двусмысленностями жела­ния. Воля хочет и не хочет. Так, опять-таки в связи с Иу­дейским делом, в рассказе матери Жанны от Ангелов ясно проступает тончайшая игра воли с самою собой: воля стоит на своем и тут же уступает. Экзорцисты внушали матери Жанне, будто демон вселял в нее такого рода ощущения, что она не могла понять, что в этом состоит его игра. Однако мать Жанна отлично знает, что экзорцисты, говоря так, го­ворят неправду, ведь им не ведомо, что творится в ее серд­це. Она понимает, что все не так просто, и что если демон сумел вселить в нее эти странные ощущения, за которыми он скрывается, то потому, что она позволила ему это сде­лать. Это вселение было осуществлено с помощью игры ма­леньких удовольствий, незаметных ощущений, пустяковых согласий, своего рода простительной постоянной снисходи­тельности, в которой воля и желание оплетают друг друга, вьются друг вокруг друга и вызывают обманчивое впечат­ление. Обманывают мать Жанну от Ангелов, которая видит одно удовольствие и не видит зла; и обманывают экзорцис-тов, ибо те думают, что все это дело рук дьявола. Вот как говорит сама Жанна от Ангелов в своей исповеди: «Дьявол нередко обманывал меня с помощью маленькой приятнос­ти, которую я испытывала от вызываемого им в моем теле возбуждения и других необычных вещей». Или вот еще: «К моему великому стыду, в первые дни после того, как моим наставником и экзорцистом назначили отца Лактанция, я подчас не одобряла его привычку действовать с помощью множества мелочей, тогда как она была совершенно верной: это я была дурна».

Так, отец Лактанций предлагает монахиням причастить­ся через решетку. Мать Жанна чувствует себя оскорбленной и принимается роптать: «Молча я думала, что было бы луч­ше, если бы он следовал обычаю других священников. Ког­да я неосмотрительно задержалась на этой мысли, мне при­шло в голову, что это демон, дабы унизить святого отца, ре­шил проявить непочтительность к высочайшему Таинству.

Я была настолько дурна, что не воспротивилась этой мысли с должной силой. Когда я подошла к причастию [к решетке причастия. — М.Ф.], в мои помыслы проник дьявол, и пос­ле того как я приняла облатку и уже почти проглотила ее, он выплюнул ее священнику в лицо. Я знаю, что не совершала этого намеренно, но в то же время я убеждена, что это мое величайшее смятение позволило сделать это дьяволу, и что он не был бы на это способен, если бы я не была с ним заодно».

Здесь обнаруживается та самая тема связи, связи с дья­волом, которая лежала в основании колдовства. Однако оче­видно, что в этой игре удовольствия, согласия, непротивле­ния, мелкой приятности одержимость далека от юридически весомого согласия, даваемого раз и навсегда и удостоверя­емого колдуньей, когда та подписывает заключенный с дья­волом договор.

Два рода согласия, но также два рода тела. Околдованное тело характеризовалось, как вы знаете, прежде всего, двумя чертами. С одной стороны, тело колдуньи было обложено или, в некотором смысле, облечено целым рядом привиле­гий, одни из которых считались реальными, другие иллю­зорными, но это не важно. Тело колдуньи было способно переноситься из одного места в другое, или поддавалось пе­ренесению; оно было способно появляться и исчезать; оно становилось невидимым, но в некоторых случаях, напротив, неопровержимо присутствовало. Короче говоря, от- было наделено своеобразной трансматериальностью. Также оно характеризовалось тем, что всегда несло на себе призна­ки, пятна, зоны нечувствительности, которые выступали в качестве отметин демона. По ним демон мог узнать своих, но в то же время это было средством, с помощью которого инквизиторы, представители церкви, судьи определяли, что перед ними колдунья. Иначе говоря, с одной стороны, тело колдуньи пользовалось привилегиями, которые позволяли ей прибегать к дьявольской силе и уклоняться от преследо­вания, но, с другой стороны, тело колдуньи было помечено, и эти отметины связывали колдунью как с демоном, так и

L

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

с судьей или священником, которые выслеживали демона. Вооруженная привилегиями колдунья одновременно была связана отметинами.

Тело одержимой совершенно иного рода. Оно не обле­чено привилегиями; оно является местом театрального спектакля. Различные способности и их поединки друг с другом разворачиваются прямо в нем, в этом теле, внутри этого тела. Это не переносимое тело, это тело, пронизан­ное в глубину. Это тело нагрузок и противонагрузок. Это по сути своей тело-крепость: укрепленная и осаждаемая крепость. Тело-цитадель, тело-битва: битва демона и со­противляющейся одержимой; битва между тем, что в са­мой одержимой сопротивляется, и той ее частью, которая, наоборот, соглашается и сдается; битва демонов, экзорцис-тов и наставников и, с другой стороны, самой одержимой, которая то помогает им, то изменяет, будучи то на стороне демона в игре удовольствий, то, своим сопротивлением, на стороне наставников и экзорцистов. Из всех этих позиций складывается соматический театр одержимости. Например: «Бесспорно замечательным было то, что [дьявол. — М.Ф.], которому приказывали по-латыни позволить [матери Жанне от Ангелов. — М.Ф.] сложить вместе руки, был вынужден повиноваться, и ее руки, неизменно дрожа, соединялись. Приняв святое Таинство, он, тяжело дыша и краснея, как лев, хотел выплюнуть его. Но после приказа не проявлять непочтительность [демон. — М.Ф.] прекратил сопротивле­ние, и святое Таинство опустилось в желудок. Было видно, что он испытывает позывы к тошноте, но после того, как ему запретили это делать, он сдался».

Как вы видите, на место, на смену тела колдуньи, которое поддавалось перенесению и становилось невидимым, при­ходит новое, разорванное тело, тело, охваченное постоян­ным возбуждением и дрожью, тело, в котором прослежива­ются различные эпизоды битвы, тело, которое проглатывает и выплевывает, тело, которое принимает и отторгает, своего рода физиологический и теологический театр, конституиру­емый телом одержимой — вот что, как мне кажется, вполне