Карл Густав ЮНГ, Мишель ФУКО. конечно, идет не о том, чтобы составить книгу из подобно­го рода откровений, но я должен признать, что у меня есть свой «миф»

конечно, идет не о том, чтобы составить книгу из подобно­го рода откровений, но я должен признать, что у меня есть свой «миф», именно из-за него я снова и снова обращаюсь к проблемам бессознательного. Миф — самая ранняя фор­ма знания. Когда я говорю о том, что бывает после смерти, я делаю это по внутреннему побуждению и не могу идти дальше снов и мифов. Можно, наверное, с ходу заявить, что мифы и сновидения, связанные с происходящим после смер­ти, не что иное, как компенсаторные фантазии, заложенные в самой природе: всякая жизнь желает продолжаться вечно. У меня есть лишь одно возражение: миф.

Кроме того, есть люди, убежденные в том, что на некую часть души не распространяются законы пространства и времени. Многочисленные случаи спонтанных предчувс­твий, внепространственных ощущений и т.п. доказывают, что душа подчас функционирует по ту сторону пространс­тва, времени и законов причинности. Это означает, что на­шим представлениям о пространстве, времени, а следова­тельно, и причинности, явно не хватает полноты. Целостная картина мира требует как минимум еще одного измерения, в противном случае очень многое остается непонятным и необъяснимым. Вот почему рационалисты не устают повто­рять, что парапсихологических явлений в действительности не существует, ведь на этой зыбкой основе и держится их картина мира. Если же такого рода феномены вообще име­ют место, рационалистический миропорядок явно переста­ет кого-либо удовлетворять: он не полон. Отсюда со всей неизбежностью вытекает другая проблема — возможность существования иной реальности. И нам приходится при­знать то, что наш мир, с его временем, пространством и причинностью, скрывает за собой (или под собой) иной по­рядок вещей, где нет «здесь» и «там», «раньше» и «позже». По моему убеждению, по меньшей мере части нашего пси­хического существа присуща релятивность времени и про­странства. Она представляется абсолютной, как только мы удаляемся от сознательных процессов...

Смерть — предмет слишком значительный, особенно Для стареющего человека, когда она перестает быть, ска-

ФИЛОСОФСКИЙ БЕСТСЕЛЛЕР

жем так, отдаленной возможностью, когда человек оказы­вается стоящим прямо перед ней и вынужден дать ответ. Но для этого ему нужен некий миф о смерти, потому что «здравый смысл» не подсказывает ничего, кроме ожидаю­щей его черной ямы. Миф же способен предложить иные образы — благотворные и полные смысла картины жизни в стране мертвых. Если человек в них верит хотя бы немно­го, он так же прав или неправ, как тот, кто не верит в них. Отвергнувший миф уходит в ничто, а тот, кто следует архе­типу, идет по дороге жизни и полон жизни даже в момент смерти. Оба, естественно, остаются в неведении, но один живет наперекор своему инстинкту, другой — в согласии с ним. Разница существенная, и преимущество последнего более чем очевидно.

Бессознательные образы сами по себе лишены какой бы то ни было формы, и, чтобы они, эти образы, сделались «знанием», необходим человек, необходим контакт с созна­нием... Если бы после смерти было возможно существо­вание сознательного, оно, на мой взгляд, развивалось бы в том же направлении, что и «коллективное сознание» чело­вечества, которое всегда имеет некую верхнюю, хотя и пла­вающую границу. Бытие многих людей до самой их смерти находится ниже уровня их потенциальных возможностей и, что важнее, ниже уровня, на котором в тех же временных рамках находятся другие. Отсюда и потребность первых до­стигнуть после смерти той степени осознанного восприятия явлений, на которую не удалось подняться при жизни.

* * *

Я осмелюсь утверждать, что, кроме собственно матема­тических выражений, существуют и другие, соотносимые с реальностью самым непостижимым образом. Взять хотя бы порождения нашей фантазии, их в силу большой частотнос­ти вполне возможно рассматривать как consensus omnium*,

Общее мнение (лат.)