Глава седьмая Завещание Альбуса Дамблдора

 

О н шёл по горной дороге в холодном голубом свете утра. Далеко внизу лежал тенью укутанный в туман городок. Там ли был тот человек, которого он искал, который был так ему нужен, что он не мог думать ни о чём другом, тот, который владел ответом, ключом к его проблеме…?

– Эй, проснись.

Гарри открыл глаза. О опять лежал на раскладушке, в тёмной и неприбранной комнате Рона под крышей. Солнце ещё не встало, и в комнате был сумрак. Боровутка спал, отвернув голову. Шрам у Гарри на лбу покалывал.

– Ты бормотал во сне.

– Точно?

– Ага. «Грегорович». Ты всё повторял «Грегорович».

Гарри был без очков, и лицо Рона казалось слегка размытым.

– Какой такой Грегорович?

– Откуда мне знать? Это ты ж его называл.

Гарри потёр лоб, размышляя. У него было смутное представление, что он уже слышал это имя, но он был без понятия, где.

– Мне кажется, Волдеморт его ищет.

– Не повезло парню, – весомо сказал Рон.

Гарри сел, продолжая растирать шрам, теперь уже вполне проснувшись. Он пытался в точности вспомнить, что он видел во сне, но всё, что к нему возвращалось – это горы на горизонте и очертания маленького посёлка, приютившегося в глубокой долине.

– Мне кажется, он за границей.

– Кто, Грегорович?

– Волдеморт. Я думаю, он где-то за границей, ищет этого Грегоровича. Это было совсем не похоже на Британию.

– Ты хочешь сказать, что опять заглянул в его мысли?

В голосе Рона была тревога.

– Сделай доброе дело – не рассказывай Эрмионе, – попросил Гарри. – Хотя как она себе представляет, чтобы я во сне снов не видел…

Он уставился на маленькую клетку Боровутки, размышляя… Почему ему знакома фамилия «Грегорович»?

– Мне кажется, – сказал он медленно, – это что-то с Квиддитчем. Какая-то связь, но я не могу… не могу сообразить, в чём она.

– Квиддитч? – спросил Рон. – А ты точно думаешь не о Горговиче?

– О ком?

– О Драгомире Горговиче, нападающем; он два года назад куплен Палящими Пушками за невиданную сумму. Забил больше всего голов за сезон.

– Нет, – сказал Гарри, – я определённо думаю не о Горговиче.

– Я тоже стараюсь не думать, – сказал Рон, – потому что – с днём рождения!

– Ух ты… точно, я и забыл! Мне семнадцать!

Гарри схватил палочку, лежащую рядом с раскладушкой, направил её на захламленный стол, где оставил свои очки: – Ассиоочки! – Хотя до них можно было рукой достать, Гарри было особенное удовлетворение видеть, как они полетели к нему – ну, пока они не заехали ему в глаз.

– Классно, – хмыкнул Рон.

В радости от того, что над ним больше нет Пригляда, Гарри отправил Роново барахло в полёт вокруг комнаты, отчего Боровутка проснулся и возбуждённо запорхал по клетке. Ещё Гарри попытался магически завязать шнурки на своих кроссовках (получившийся узел потом пришлось несколько минут вручную развязывать) и, чисто ради удовольствия, перекрасить на Роновых плакатах с Палящими Пушками оранжевую форму игроков в ярко-синюю.

– А ещё бы я штаны застегнул, вручную, – посоветовал Рон, ухмыльнувшись, когда Гарри немедленно их проверил. – Вот тебе подарок. Разверни его здесь, маме незачем его видеть.

– Книга? – спросил Гарри, беря в руки прямоугольный свёрток. – Ты что, изменил традиции?

– Эта книга твоим не чета, – объяснил Рон. – Это чистое золото: Двенадцать Безошибочных Способов Приворожить Ведьму. Содержит всё, что следует знать о девчонках. Если бы у меня была такая в прошлом году, я бы точно знал, как отделаться от Лаванды, и знал бы, как вести себя с… Словом, Фред с Джорджем мне такую дали, и я прорву чего узнал. Ты удивишься, но это не о том, как волшебной палочкой махать.

Войдя на кухню, они обнаружили стопку подарков, ожидающую на столе. Билл и мсье Делакур заканчивали завтракать, а миссис Висли болтала с ними, возясь со сковородкой.

– Гарри, Артур просил меня поздравить тебя с семнадцатилетием, – улыбаясь, сказала миссис Висли. – Ему пришлось рано уйти на работу, но он будет к ужину. Вот подарок от нас, сверху.

Гарри сел за стол, взял указанный миссис Висли квадратный свёрток, и развернул его. В нём были часы, очень похожие на те, которые мистер и миссис Висли подарили на семнадцатилетие Рону – золотые, со звёздами, кружащимися по циферблату вместо стрелок.

– Это традиция – дарить волшебнику на совершеннолетие часы, – сказала миссис Висли, взволнованно наблюдая за ним из-за плиты. – Вот только эти не новые, как у Рона, они принадлежали ещё моему брату Фабиану, а он был ужасно неаккуратный со своими вещами, так что они сзади малость поцарапанные, но…

Конец её речи пропал: Гарри встал и крепко её обнял. Он попытался вложить в эти объятия очень много невысказанного, и миссис Висли его, наверное, поняла, потому что потрепала его по щеке (когда он отпустил её) и как-то неопределённо повела палочкой (отчего половина ломтиков ветчины выпрыгнула со сковороды на пол).

– С днём рождения, Гарри! – сказала Эрмиона, влетая на кухню и добавляя свой подарок на верх стопки. – Он небольшой, но тебе, надеюсь, понравится. А ты что ему подарил? – добавила она, обращаясь к Рону. Тот предпочёл вопрос не услышать.

– Давай погляди, что там от Эрмионы! – сказал он.

Она купила Гарри новый Плутоскоп. В других свёртках были заколдованная бритва от Билла и Флёр («О да, это обеспечит тебе самое гладкое бг'итьё, какое бивает, – уверил его мсье Делакур, – только ты должен точно сказать ей, что ты хочешь… а то обнаг'ужишь, что у тебя меньше волос, чем тебе хочется…), шоколад от семьи Делакур, и огромная коробка новейших Волшебных Выкрутасов Висли от Фреда и Джорджа.

Задерживаться за столом Гарри, Рон и Эрмиона не стали, так как с появлением мадам Делакур, Флёр и Габриэли кухня стала невыносимо переполненной.

– Я их уложу для тебя, – весело сказала Эрмиона, отбирая подарки у Гарри, когда они втроём отправились назад на верхний этаж. – Я уже почти закончила, только вот твои последние подштанники, Рон, из стирки жду…

Роново бурчание прервал стук двери, открывшейся на втором этаже: – Гарри, можно тебя на минутку?

Это была Джинни. Рон резко остановился, но Эрмиона взяла его за локоть и потащила вверх по лестнице. Немножко нервничая, Гарри вошёл вслед за Джинни в её комнату.

Он никогда в ней не бывал. Комната была маленькая, но светлая. В ней был большой плакат с изображением Вещих Сестричек, волшебного ансамбля, на одной стене, и портретом Гвеног Джонс, капитана Бесшабашных Гарпий, полностью женской квиддитчной команды, на другой. Письменный стол стоял у открытого окна, выходящего в сад, где Гарри и Джинни когда-то играли в Квиддитч двое-на-двое с Роном и Эрмионой, и где сейчас возвышался большой жемчужно-белый шатёр. Золотой флаг на его верхушке был вровень с окном.

Джинни посмотрела Гарри прямо в глаза, глубоко вздохнула, и сказала: – Поздравляю с семнадцатилетием.

– Ага… спасибо.

Она смотрела на него, не отрываясь; ему, почему-то, было трудно смотреть на неё, это было словно глядеть на бриллиантовый блеск.

– Хороший вид, – сказал он, кивнув в сторону окна.

Она не ответила. Он не мог её за это винить.

– Я не могла придумать, что тебе подарить, – сказала она.

– Ты и не должна ничего мне дарить.

Она тоже не обратила внимания на его слова.

– Я не знала, что может тебе пригодится. И большого ничего нельзя, ты это не сможешь взять с собой.

Он рискнул посмотреть на неё. В глазах у неё не было слёз; это было одно из чудесных свойств Джинни – она не была плаксой. Иногда он думал, что её закалила жизнь с шестью братьями.

Она шагнула поближе к нему.

– И тогда я подумала, что хотела бы, чтобы у тебя было что-то, что напомнило бы обо мне, понимаешь, если ты встретишь какую-нибудь Вилу, когда ты будешь там, ну, куда ты отправишься.

– Если честно, я думаю, что мне будет совсем не до свиданий.

– Вот она, серебряная крепь, которую я искала, – прошептала она, и поцеловала его так, как никогда не целовала раньше, и он тоже целовал её, и это было счастливое забытьё, лучше, чем от огневиски; в мире существовала только она, Джинни, чувство её, одна рука – на её спине, другая – в её длинных, сладко пахнущих волосах…

Позади звонко грохнула дверь, и они отскочили друг от друга.

– Ой, – язвительно сказал Рон, – извиняюсь.

Позади него – слегка запыхавшаяся Эрмиона: – Рон!

Напряжённая тишина, потом Джинни говорит тихо и без выражения: – Ну, словом, с днём рождения, Гарри.

У Рона багровеют уши, у Эрмионы нервный вид. Гарри хочется захлопнуть дверь перед их физиономиями, но будто холодный ветер ворвался в комнату через открытую дверь, и сияющее мгновение лопается, как мыльный пузырь. Все его доводы, почему он должен прекратить общение с Джинни, почему он должен держаться от неё подальше, словно проскользнули в комнату вслед за Роном, и счастливое забвение ушло.

Он взглянул на Джинни, желая что-нибудь сказать, хотя и не соображал, что, но она повернулась к нему спиной. Он подумал, что она поддалась, наконец, слезам. Перед лицом Рона он не мог сделать ничего, чтобы её утешить.

– Ещё увидимся, – сказал он, и следом за Роном и Эрмионой вышел из спальни.

Рон быстро прошёл вниз по лестнице, через всё ещё полную народа кухню, во двор, и Гарри не отставал от него, а Эрмиона с испуганным видом поспевала сзади.

Когда они вышли на пустую, свеже-подстриженную лужайку, Рон повернулся к Гарри.

– Ты же порвал с ней. Что ты тогда сейчас голову ей кружишь?

– Да не кружу я ей голову, – сказал Гарри, как раз, когда Эрмиона с ними поравнялась.

– Рон…

Но Рон поднял руку, показывая ей замолчать:

– Ей было по-настоящему тошно, когда ты всё это прекратил…

– И мне тоже. Ты знаешь, почему я поставил точку, и совсем не потому, что мне этого хотелось.

– Ага, а теперь опять лижешься с ней, и она опять будет надеяться…

– Она не идиотка, она понимает, что этому не бывать, она не ждёт, что мы… что когда-нибудь поженимся, или…

Как только Гарри это сказал, ему живо представилась Джинни в белом платье, она выходит замуж за кого-то высокого, неприятного, без лица.

В одно бешено крутящееся мгновение его как ударило: её будущее свободно и безоблачно, а у него… впереди он видел только Волдеморта.

– Слушай, если ты будешь её лапать каждый раз, как случай подвернётся…

– Больше не подвернётся, – резко сказал Гарри. В небе было ни облачка, но ему казалось, что солнце куда-то ушло. – Порядок?

Вид у Рона стал одновременно и недовольный, и какой-то обалделый. Он покачался вперёд-назад на каблуках и сказал: – Тогда ладно, это… ну да.

До конца дня Джинни не искала случая ещё раз встретиться с Гарри наедине, и ни словом, ни жестом не давала понять, что у неё в комнате была не просто чинная беседа. Тем не менее, приезд Чарли принёс Гарри облегчение. Можно было отвлечься, наблюдая, как миссис Висли силком усаживает Чарли на стул, угрожающе поднимает палочку, и объявляет, что сейчас-то он будет нормально пострижен.

Если бы день рождения Гарри праздновался в кухне, она лопнула бы от переполнения ещё до прибытия Чарли, Люпина, Тонкс и Хагрида, поэтому столы для ужина составили в ряд в саду. Фред и Джордж заколдовали несколько пурпурных фонарей, на каждом большими цифрами стояло 17, чтобы они плавали в воздухе над головами гостей. Благодаря стараниям миссис Висли, рана Джорджа была чистой, но Гарри никак не мог привыкнуть в виду тёмной дырки сбоку на голове, хотя близнецы и сыпали шутками по её поводу.

Из кончика волшебной палочки Эрмионы вылетели пурпурные и золотые ленты, которые художественно сами себя развесили по кустам и деревьям.

– Славно, – объявил Рон, когда Эрмиона финальным взмахом палочки перекрасила листья дикой яблони в золото, – у тебя точно вкус на такие штуки.

– Спасибо, Рон! – ответила Эрмиона, с видом разом и довольным, и немножко смущённым. Гарри отвернулся, пряча улыбку. У него было забавное подозрение, что когда он соберётся изучить свой экземпляр Двенадцати Безошибочных Способов Приворожить Ведьму, то обязательно обнаружит там главу о комплиментах; он поймал взгляд Джинни и подмигнул ей, но тут же вспомнил, что обещал Рону, и спешно вступил в разговор с мсье Делакуром.

– С дороги, с дороги! – пропела миссис Висли, входя в калитку; перед ней плыло в воздухе что-то, похожее на гигантский, с пластиковый мяч, каким играют на пляже, Снитч. Только через секунду Гарри сообразил, что это пирог к его дню рождения: миссис Висли вела его по воздуху своей палочкой, чтобы не рисковать нести его в руках по неровной земле. Когда пирог наконец приземлился посреди стола, Гарри сказал:

– Миссис Висли, вид изумительный.

– Ой, это ж мелочи, дорогой, – гордо ответила она. Рон показал Гарри оба больших пальца и изобразил губами: «Отменный».

К семи часам все гости собрались. Их проводили к дому Фред с Джорджем, поджидавшие их прибытия в конце улочки. Хагрид в честь такого случая нарядился в свой лучший – и страшнейший – бурый мохнатый костюм. Хотя Люпин улыбался, пожимая Гарри руку, Гарри показалось, что он не очень-то счастлив. Это было очень странно, потому что Тонкс, наоборот, счастьем просто лучилась.

– С днем рождения, Гарри, – сказала она, и крепко обняла его.

– Семнадцать, надо ж! – сказал Хагрид, принимая от Фреда бокал вина размером с ведро. – Шесть лет как мы встретились, ить помнишь?

– Смутно, – ухмыльнулся Гарри. – Ты вроде как дверь высадил, устроил Дадли поросячий хвост и сказал мне, что я волшебник?

– Не помню деталей, – хохотнул Хагрид, – Рон, Эрмиона, всё путём?

– Прекрасно, – ответила Эрмиона, – а у вас как?

– А, недурно. Хлопотно малость, у нас там единороги народились. Я вам покажу малышей, когда вы приедете… – Гарри отвернулся от взглядов Рона и Эрмионы, пока Хагрид рылся в карманах. – Вот… Не знал, чё те подарить, Гарри, а потом вспомнил. – Он вытащил небольшой, вроде как меховой, мешочек с завязками, на длинной тесёмке, явно предназначенный, чтобы носить его на шее. – Шкурка моко. Спрячешь сюда что, и никто не вытащит, тока хозяин. Редкие они, эти штуки.

– Вот спасибо, Хагрид!

– Ништяк! – Хагрид отмахнулся лапищей размером с крышку от мусорного ведра. – А вот и Чарли! Всегда мне нравился… эй, Чарли!

Подошёл Чарли, уныло пробуя рукой свою новую, кошмарно короткую стрижку. Он был пониже Рона, коренастый, мускулистые руки – в ожогах и шрамах.

– Привет, Хагрид, как оно?

– Сто лет хотел тебе написать. Как там Норберт?

– Норберт? – засмеялся Чарли. – Норвежский Гребнеспин? Мы её Норбертой зовём.

– Поче… Норберта – девочка?

– Ну да, – сказал Чарли.

– А как вы узнаёте? – спросила Эрмиона.

– Самки много-много злее, – ответил Чарли, оглянулся через плечо, и сказал, понизив голос: – Хоть бы папа поспешил, и поскорей оказался здесь. Мама на пределе.

Все повернулись к миссис Висли: она пыталась беседовать с мадам Делакур, но всё время поглядывала на калитку.

– Я думаю, нам лучше начать без Артура, – крикнула она собравшимся в саду через пару мгновений. – Он, наверное, задерживается на… ой!

Все увидели это одновременно: полосу света, пролетевшую через двор на стол, где она собралась в ярко-серебряную ласку, поднявшуюся на задние лапы и заговорившую голосом мистера Висли.

– Со мной будет Министр магии.

Покровитель растаял в воздухе, оставив родственников Флёр таращиться в изумлении на место, где он только что был.

– Нам не следует быть здесь, – тут же сказал Люпин. – Гарри… мне очень жаль… я потом объясню…

Он схватил Тонкс за запястье и повлёк её прочь; они добежали до изгороди, перелезли через неё и пропали из виду. Миссис Висли растерялась: – Министр… но почему…? Я не понимаю…

Но обсуждать вопрос времени не было: в следующую секунду мистер Висли возник из ниоткуда у калитки, и рядом с ним – Руфус Скримджер, которого все сразу узнали по гриве седеющих волос.

Прибывшие зашагали через двор и сад к освещённому лампами столу, вокруг которого все сидели в молчании, глядя, как те подходят. Когда Скримджер вошёл в круг света от ламп, Гарри увидел, что он на вид здорово постарел с того последнего раза, когда они встречались, стал осунувшийся и мрачный.

– Извините за вторжение, – сказал Скримджер, прохромав к столу. – Тем более, что я, вижу, вломился на праздничную вечеринку.

Его взгляд на мгновение задержался на пироге-Снитче.

– Желаю всего наилучшего.

– Спасибо, – сказал Гарри.

– Мне нужно поговорить с тобой наедине, – продолжил Скримджер, – а также с мистером Рональдом Висли и миссис Эрмионой Грангер.

– С нами? – спросил удивлённый Рон. – С нами-то зачем?

– Я объясню вам, когда мы найдём более уединенное место, – сказал Скримджер. – Найдётся тут такое? – спросил он у мистера Висли требовательным тоном.

– Да, конечно, – сказал, нервничая, мистер Висли. – Вот, э-э, гостиная, почему бы не в ней?

– Ты сможешь показать дорогу, – обратился Скримджер к Рону. – Артур, вам нет необходимости сопровождать нас.

Гарри видел, как мистер и миссис Висли обеспокоенно переглянулись, когда он, Рон и Эрмиона встали из-за стола. Когда они молча шли к дому, Гарри знал, что двое его друзей думают о том же, что и он: Скримджер как-то узнал, что они трое собираются бросить Хогвартс.

Скримджер ничего не говорил, пока они не прошли сквозь полную беспорядка кухню в гостиную Норы. Хотя сад ещё заливал мягкий золотой свет заката, здесь уже было совсем темно. Гарри, входя, мотнул палочкой в сторону масляных ламп, и они осветили обшарпанную, но уютную комнату. Скримджер устроился в проседающее кресло, которое обычно занимал мистер Висли, предоставив Гарри, Рону и Эрмионе втиснуться втроём на диван. Как только они уселись, Скримджер заговорил:

– У меня есть несколько вопросов к вам троим, и я думаю, будет лучше, если мы пообщаемся индивидуально. Если вы двое, – он указал на Гарри и Эрмиону, – подождете наверху, то я начну с Рональда.

– Мы никуда не пойдем, – сказал Гарри, а Эрмиона решительно кивнула. – Вы можете поговорить с нами со всеми или ни с кем.

Скримджер окинул Гарри холодным, оценивающим взглядом. У Гарри создалось впечатление, что Министр думает, стоит ли так быстро показывать свою враждебность.

– Очень хорошо, со всеми, – сказал он, пожимая плечами. Он прочистил горло. – Я здесь, как, я уверен, вы знаете, из-за завещания Альбуса Дамблдора.

Гарри, Рон и Эрмиона посмотрели друг на друга.

– Я так понимаю, это для вас сюрприз? Вы не ожидали, что Дамблдор вам что-то оставил?

– Всем н-нам? – спросил Рон. – И мне с Эрмионой тоже?

– Да, всем… – но Гарри его перебил: – Дамблдор умер больше месяца назад. Почему отдать нам то, что он нам оставил, заняло так долго?

– Это ж очевидно, – сказала Эрмиона, прежде чем Скримджер смог ответить. – Они хотели изучить, что он нам оставил. У вас не было на это права! – добавила она, и её голос слегка дрогнул.

– У меня были все права, – отмахнулся Скримджер, – Декрет о Законной Конфискации даёт Министерству право конфисковать передаваемое по завещанию…

– Этот закон создан, чтобы волшебники не передавали друг другу Тёмное, – сказала Эрмиона, – и предполагается, что Министерство получило весомые свидетельства того, что имущество покойного нелегально, прежде чем изъять его! Вы хотите сказать нам, что, по-вашему, Дамблдор мог пытаться передать нам что-то пр о клятое?

– У вас в планах не карьера на стезе Магического Законодательства, миссис Грангер? – спросил Скримджер.

– Ни в коей мере, я надеюсь принести в этом мире какую-то пользу, – парировала Эрмиона.

Рон хохотнул. Скримджер скользнул по нему взглядом и вновь посмотрел на Гарри, когда тот заговорил: – Так почему вы сейчас решили отдать нам наши вещи? Не смогли найти предлога держать их дальше?

– Нет, просто прошёл тридцать один день, – быстро сказала Эрмиона. – Держать дольше этого срока нельзя, если не подтверждена опасность предмета. Правильно?

– Можете вы сказать, Рональд, что были в близких отношениях с Дамблдором? – проигнорировав Эрмиону, спросил Скримджер. Рон остолбенел:

– Я? Нет… ни в коей… Это вот Гарри всегда…

Рон оглянулся на Гарри и Эрмиону, увидел, как Эрмиона взглядом приказывает ему заткнуться, но исправить ничего уже было нельзя: вид Скримджера показывал, что он услышал, что ожидал – и хотел – услышать. Он кинулся на ответ Рона, как гриф на падаль:

– Если вы не были в очень близких отношениях с Дамблдором, то как вы объясните тот факт, что он упомянул вас в своём завещании? Он назвал совсем немного наследников. Почти всё своё имущество – личную библиотеку, магические инструменты, и ещё многое личное – он оставил Хогвартсу. Почему, как вы думаете, он вас выделил?

– Я…не знаю, – сказал Рон. – Я…когда говорил, что мы мало общались… В смысле, я думаю, он неплохо ко мне относился…

– Не скромничай, Рон, – сказала Эрмиона, – Дамблдор очень хорошо к тебе относился.

Это правдой уже не пахло: насколько Гарри помнил, Рон никогда один-на-один не разговаривал с Дамблдором, так что их прямым общением можно было и пренебречь. Но, похоже, Скримджер не вслушивался. Он сунул руку под плащ и достал зашнурованный кошелёк, побольше того, который Хагрид подарил Гарри. Из него он извлёк свиток пергамента, развернул его и громко прочёл:

 

– «Последняя воля и завещение Альбуса Персиваля Ульфрика Брайана Дамблдора"… Так, вот оно… «Рональду Билиусу Висли я оставляю мою Гасилку, в надежде, что, используя её, он будет вспоминать обо мне.»

 

Скримджер вынул из портфеля вещицу, которую Гарри уже как-то видел: она выглядела, как серебряная зажигалка, но, как он знал, имела способность, по простому щелчку, всасывать все огни вокруг и возвращать их на место. Скримджер подался вперёд и вручил Гасилку Рону, который принялся с недоуменным видом вертеть её в пальцах.

– Это очень ценная вещь, – сказал Скримджер, наблюдая Рона. – Может быть, даже единственная в своём роде. Бесспорно, что это – Дамблдорово изобретение. Зачем ему было оставлять вам такую редкость?

Рон помотал головой с совершенно непонимающим видом.

– Дамблдору довелось обучать тысячи студентов, – напирал Скримджер, – однако в своём завещании он вспомнил только о вас троих. Почему это? Какого применения Гасилки он ждал от вас, мистер Висли?

– Выключения света, наверное, – промямлил Рон, – что ещё я могу с ней делать?

Похоже, у Скримджера тоже не было других идей. Он с подозрением поглядел на Рона и вернулся к Дамблдорову завещанию.

 

– «Мисс Эрмионе Джейн Грангер я оставляю свой экземпляр Сказаний Бидла, Барда, в надежде, что она найдёт их увлекательными и поучительными.»

 

На этот раз Скримджер вытащил из портфеля небольшую книжку, которая выглядела такой же древней, как Тайны Темнейших Искусств в комнате наверху. Её переплёт был в пятнах и местами отваливался. Эрмиона без слов приняла её от Скримджера, положила её на колени и уставилась на неё. Гарри увидел, что заголовок написан рунами, он никогда не учился их читать. Пока он смотрел, на тиснёные знаки капнула слеза.

– Как вы думаете, мисс Грангер, почему Дамблдор оставил вам эту книгу? – спросил Скримджер.

– Он… он знал, что я люблю книги, – сказала Эрмиона сдавленным голосом, вытирая глаза рукавом.

– Но почему именно эту книгу?

– Я не знаю. Наверное, он думал, что она мне понравится.

– Вы когда-нибудь обсуждали с Дамблдором коды, или какие другие способы передачи тайных посланий?

– Нет, этого не было, – ответила Эрмиона, промокая глаза рукавом. – И если Министерство за тридцать один день не нашло никаких скрытых кодов, я сомневаюсь, что у меня получится.

Она подавила всхлип. Они втроём сидели так тесно друг к другу, что Рон с трудом высвободил руку, чтобы обнять Эрмиону за плечи. Скримджер вернулся к завещанию.

– «Гарри Джеймсу Поттеру», – прочитал он, и у Гарри внутри всё сжалось в неожиданном возбуждении,

 

– «я оставляю Снитч, который он поймал в своём первом Квиддитчном матче в Хогвартсе, как напоминание о том, что приносят упорство и мастерство.»

 

Скримджер вытащил крошечный, с грецкий орех, золотой мячик; его крылышки слабенько трепетали, и Гарри не смог подавить определённого чувства разочарования.

– Почему Дамблдор оставил вам этот Снитч? – спросил Скримджер.

– Без понятия, – ответил Гарри. – Наверное, по тем причинам, которые вы зачитали… напоминать мне, чего можно достичь, если ты… ну, упорный, или как там.

– Вы думаете, это просто символический подарок, на память?

– Полагаю, да, – сказал Гарри, – чем он ещё может быть?

– Я здесь задаю вопросы, – сказал Скримджер, пододвигая стул чуть ближе к дивану. Снаружи уже по-настоящему стемнело, шатёр за окном был как призрачная башня над живой изгородью.

– Я заметил, что ваш праздничный пирог сделан в форме Снитча, – обратился Скримджер к Гарри. – Почему так?

Эрмиона саркастически рассмеялась: – Разумеется, это не в напоминание о том, что Гарри – великолепный Ловец. Под глазурью наверняка скрыто послание от Дамблдора!

– Я не думаю, что там что-то спрятано под глазурью, – сказал Скримджер, – но Снитч может быть очень хорошим местом, чтобы спрятать что-нибудь маленькое. Я уверен, вы знаете, почему?

Гарри пожал плечами, Эрмиона же ответила. Гарри подумал, что привычка правильно отвечать впечатана в неё так крепко, что подавлению не поддаётся.

– Потому что у Снитчей телесная память.

– Что? – в один голос спросили Гарри и Рон: они оба считали, что познания Эрмионы в Квиддитче – никакие.

– Верно, – сказал Скримджер. – Пока Снитч не выпустят, к нему никто не прикасается голой рукой, даже тот, кто его делает, надевает перчатки. На нём чары, благодаря которым он помнит, чья рука первая его коснулась, на случай спорного захвата. Этот Снитч, – он поднял крошечный золотой мячик, – помнит ваше прикосновение, Поттер. Мне представляется, что Дамблдор, который, несмотря на все свои ошибки, был выдающимся магом, мог зачаровать этот Снитч так, что он откроется только для вас.

У Гарри бешено забилось сердце. Он был уверен, что Скримджер прав. Как бы ему так сделать, чтобы перед Министром не взять Снитч голой рукой?

– Вы ничего не сказали, – продолжил Скримджер. – Может быть, вы уже знаете, что содержится в Снитче?

– Нет, – сказал Гарри, продолжая гадать, как он может коснуться Снитча – и не сделать этого. Если бы он знал Легилименцию, по-настоящему знал, он мог бы прочесть, что думает Эрмиона, он чуть не наяву слышал, как жужжат её мозги.

– Возьмите его, – тихо сказал Скримджер.

Гарри встретил взгляд жёлтых глаз Министра, и понял, что у него нет выбора, кроме как повиноваться. Он протянул руку, и Скримджер подался вперёд и медленно и внимательно положил Снитч ему на ладонь.

Ничего не произошло. Когда пальцы Гарри сомкнулись на Снитче, его крылышки трепыхнулись и замерли. Скримджер, Рон и Эрмиона продолжали жадно глядеть на теперь частично скрытый шарик, словно продолжая надеяться, что он как-то преобразится.

– Это было впечатляюще, – холодно сказал Гарри. Рон и Эрмиона засмеялись.

– Это как, всё? – спросила Эрмиона, делая движение встать с дивана.

– Не совсем, – сказал Скримджер, его настроения явно ухудшилось. – Дамблдор завещал вам ещё кое-что, Поттер.

– Что же? – спросил Гарри с вновь затеплившимся возбуждением.

В этот раз Скримджер не стал утруждать себя чтением.

– Меч Годрика Гриффиндора, – сказал он. Рон и Эрмиона оцепенели. Гарри оглянулся вокруг, отыскивая инкрустированную рубинами рукоять, но Скримджер не стал вытягивать меч из кожаного кошелька, который в любом случае выглядел слишком маленьким для такого содержимого.

– Так где он? – спросил Гарри с подозрением.

– К несчастью, – сказал Скримджер, – Дамблдор не был вправе распоряжаться этим мечом. Меч Годрика Гриффиндора – важный исторический памятник, и, как таковой, принадлежит…

– Он принадлежит Гарри, – горячо заявила Эрмиона. – Меч его выбрал, именно Гарри его нашёл, он вышел к нему из Сортировочной шля…

– Согласно достоверным историческим источникам, меч может явить себя любому достойному Гриффиндорцу, – сказал Скримджер, – поэтому он не может быть исключительной собственностью мистера Поттера, что бы там не решил Дамблдор. – Скримджер потёр плохо выбритую щёку, испытующе глядя на Гарри: – Почему, как выдумаете…

– Дамблдор захотел отдать мне меч? – сказал Гарри, еле сдерживаясь. – Может, он думал, что у меня на стене он будет хорошо смотреться?

– Это не шутки, Поттер! – прорычал Скримджер. – Может, Дамблдор верил, что только меч Годрика Грифиндора в силах сразить Наследника Слитерина? Может, он желал отдать этот меч вам, Поттер, потому что верил, как многие, что вы тот, кому предназначено уничтожить Того-Кто-Не-Должен-Быть-Называем?

– Интересная теория, – сказал Гарри. – Никто не пробовал пырять Волдеморта мечом? Может, Министерство отрядит на это кого-нибудь, вместо того, чтобы тратить своё время на Гасилки или на замалчивание побегов из Азкабана. Значит, вы этим занимались, Министр, когда запирались в кабинете – пытались открыть Снитч? Люди гибнут – я одним из них чуть не стал – Волдеморт гнался за мной через три графства, он убил Хмури – Дикого Глаза, но Министерство об этом молчок, или нет? И вы ещё хотите, чтобы мы с вами сотрудничали?

– Это уже слишком! – заорал Скримджер, вставая; Гарри тоже вскочил с дивана. Скримджер, хромая, шагнул вперёд и крепко ткнул Гарри в грудь концом палочки – на тенниске Гарри образовалась дырочка, словно прожжённая сигаретой.

– Эй! – Рон вскочил и тоже поднял палочку, но Гарри сказал: – Нет! Хочешь дать ему повод нас арестовать?

– Ты что, забыл, что ты не в школе? – сказал Скримджер, тяжело дыша прямо в лицо Гарри. – Забыл, что я не Дамблдор, который прощал тебе твою наглость и недисциплинированность? Ты можешь носить свой шрам, как корону, Поттер, но не семнадцатилетнему мальчишке указывать мне, что делать! Тебе пора научиться проявлять уважение!

– А вам пора его заработать, – ответил Гарри.

Пол задрожал; послышался топот бегущих ног, дверь гостиной распахнулась, и влетели мистер и миссис Висли.

– Мы… нам показалось, нам послышалось… – начал мистер Висли, в большой тревоге глядя на Гарри и министра, стоящих буквально нос к носу.

–…разговор на повышенных тонах, – пропыхтела миссис Висли.

Скримджер на пару шагов отступил от Гарри, бросив взгляд на дырку, которую он сделал на Гарриной тенниске. Казалось, он жалеет, что вышел из себя.

– Ничего… ничего не было, – проворчал он. – Я… сожалею о вашем отношении, – продолжил он, снова глядя Гарри в лицо. – Вы, похоже, считаете, что Министерство хочет не того же, чего вы… чего хотел Дамблдор. Мы должны трудиться вместе.

– Мне не нравятся ваши методы, Министр, – сказал Гарри, – помните?

Во второй раз он поднял правую руку и показал Скримджеру шрам, который всё ещё белел на тыльной стороне кисти, складываясь в слова: «Я никогда не должен лгать». Лицо Скримджера застыло. Он повернулся, ни слова не говоря, и захромал прочь из комнаты. Миссис Висли поспешила за ним, Гарри слышал, как она остановилась на заднем крыльце. Минуту спустя она крикнула: – Он ушёл!

– Что ему было надо? – спросил мистер Висли, оглядывая со всех сторон Гарри, Рона и Эрмиону, когда миссис Висли торопливо вернулась в гостиную.

– Вручить нам то, что Дамблдор нам завещал, – сказал Гарри. – Они только сейчас собрались исполнить его последнюю волю.

Снаружи, в саду, три вещи, переданные Скримджером, поплыли над столами из рук в руки. Каждый восторженно ахал над Гасилкой и Сказаниями Бидла, Барда, и печалился над отказом Скримджера отдать меч, но никто не мог предложить никакого объяснения тому, зачем Дамблдор захотел оставить Гарри старый снитч. Когда мистер Висли в третий или четвёртый раз взялся изучать Гасилку, миссис Висли робко заметила: – Гарри, дорогой, все ужасно голодны, мы же не хотели начинать без тебя… Я подам ужин?

Все ели быстрее обычного, и, после торопливо пропетого «С днём рожденья» и поспешного поедания пирога, завершили вечеринку. Хагрид, приглашённый на завтрашнюю свадьбу, но более чем великоватый, чтобы лечь спать в переполненной Норе, отправился ставить себе палатку в поле по соседству.

– Собираемся наверху, – шепнул Гарри Эрмионе, пока они помогали миссис Висли привести сад в исходный вид, – когда все спать лягут.

В комнате под чердаком Рон проверил Гасилку, а Гарри наполнил Хагридов кошелёк, не золотом, а теми вещицами, которые для него были дороже всего, хотя и бесполезными на вид: среди них были Карта Грабителя, осколок Сириусова зачарованного зеркала, и медальон, который оставил Р.А.Б. Он туго затянул завязку и надел тесёмку на шею, потом уселся, взяв в руку Снитч, и наблюдая, как тот вяло шевелит крылышками. Наконец Эрмиона тихо постучала в дверь и на цыпочках проскользнула внутрь.

– Муффлиато, – прошептала она, поведя палочкой в сторону лестницы.

– Вроде ты не одобряла это заклинание? – сказал Рон.

– Времена меняются, – ответила Эрмиона. – Давай, показывай Гасилку.

Рон мигом повиновался. Держа Гасилку перед собой, он щёлкнул, и та единственная лампа, которую они зажгли, тут же погасла.

– Вообще-то, – прошептала Эрмиона во мраке, – это можно сделать и Перуанским Порошком Мгновенной Темноты.

Щёлкнуло, и маленький шарик огня взлетел к потолку и снова всех осветил.

– Всё равно круто, – сказал Рон, словно оправдываясь, – и, как там говорили, Дамблдор сам её изобрёл!

– Знаю, но он наверняка упомянул тебя в завещании не только затем, чтобы помочь нам лампочки гасить!

– Как ты думаешь, он знал, что Министерство заберёт его завещание и исследует всё, что он нам оставил? – спросил Гарри.

– Определённо, – сказала Эрмиона. – Он не мог сообщить нам в завещании, зачем он всё это нам оставляет, но завещание не говорит нам…

–…почему он даже не намекнул нам, пока был жив? – спросил Рон.

– Именно так, – ответила Эрмиона, перелистывая Сказания Бидла, Барда. – Раз эти вещи так важны, чтобы передавать их под самым носом Министерства, то ему, казалось, следовало бы дать нам знать, чем они важны… разве что он думал, что это и так очевидно?

– Тогда он ошибался, скажешь нет? – заявил Рон. – Я всегда говорил, что он чокнутый. Гениальный и всё такое, но – того. Оставить Гарри старый Снитч – какого это чёрта значит?

– Я без понятия, – сказала Эрмиона. – Когда Скримджер заставил тебя, Гарри, его взять, я была совершенно уверена, что что-то должно произойти!

– Ага, – сказал Гарри; его сердце забилось быстрей, когда он поднял зажатый в пальцах Снитч. – Вот только мне ж не следовало очень стараться перед Скримджером, правда?

– Ты это о чём? – спросила Эрмиона.

– Снитч, который я поймал в своём первом Квиддитчном матче? – сказал Гарри. – Не помните?

Эрмиона откровенно недоумевала. Зато Рон, открыв рот, взволнованно указывал пальцем то на Гарри, то на Снитч, пока не обрёл дар речи:

– Это тот самый, который ты чуть не проглотил?

– Точно, – сказал Гарри и, с колотящимся сердцем, прижал Снитч к губам.

Снитч не открылся. Внутри у Гарри закипели разочарование и горечь. Он опустил золотой шарик, но тут Эрмиона вскрикнула: – Надпись! На нём написано, смотри быстрей!

От удивления и волнения Гарри чуть не уронил Снитч. Эрмиона была права. На гладкой золотой поверхности, где секунду назад ничего не было, теперь были вырезаны четыре слова тонким летучим почерком, в котором Гарри узнал руку Дамблдора:

Я открываюсь в конце.

Гарри едва успел их прочитать, как они снова пропали.

– «Я открываюсь в конце"… Что это должно значить?

Эрмиона и Рон покачали головами, в совершеннгом недоумении.

– Я открываюсь в конце… в конце… я открываюсь в конце…

Но сколько бы раз они не повторяли эти слова, по-всякому меняя интонацию, они всё равно не могли вытянуть из них больше ничего.

– А тут ещё меч, – подытожил Рон, когда они наконец оставили попытки извлечь тайный смысл из надписи на Снитче, – почему он хотел, чтобы у Гарри был меч?

– И почему он просто не мог мне сказать? – тихо проговорил Гарри. – Я был там, и меч был там, на стене кабинета, во время всех наших встреч в прошлом году! Если бы он хотел, чтобы я им владел, почему просто не дал мне его тогда?

Он чувствовал себя как на экзамене: знаешь, что должен знать ответ, но мозг туп и не соображает. Было ли в его долгих беседах с Дамблдором в том году что-то такое, что он упустил? Может, он должен был знать, что всё это значит? И Дамблдор надеялся, что он поймет?

– А книга вот эта, – сказала Эрмиона, – Сказания Бидла, Барда … я о них никогда и не слышала!

– Никогда не слышала про Сказания Бидла? – недоверчиво произнёс Рон. – Честно – ты придуриваешься?

– Нет-нет, – удивлённо сказала Эрмиона, – а ты их, выходит, знаешь?

– Ну, ещё бы не знал!

Гарри это показалось забавным: чтобы Рон прочитал книгу, неизвестную Эрмионе – такого ещё не бывало. А Рона, наоборот, ошеломило их изумление:

– Ну вы даёте! Ведь все старые сказки для малышни, они же считаются Бидловыми, разве нет? «Фонтан Чистой Удачи"… «Волшебник и Горшок-Прыгушок"… «Малышка Зайчишка и её Пень-хохотун"…

– Прости, – захихикала Эрмиона, – как там последняя?

– Кончайте! – сказал Рон, с недоверием переводя взгляд с Гарри на Эрмиону. – Вы наверняка слышали про Малышку Зайчишку…

– Рон, ты же отлично знаешь, что нас с Гарри растили магглы! – сказала Эрмиона. – Когда мы были маленькими, мы не слышали сказок вроде этих, нам рассказывали «Белоснежку и Семь Гномов», «Золушку"…

– А это что, болезнь такая? – спросил Рон.

– Значит, это сказки для детей? – спросила Эрмиона, снова склонившись над рунами.

– Ага, – сказал Рон не совсем уверенно. – Ну, понимаете, все эти старые сказки, про что я сейчас говорил, они из Бидла. А на что они похожи в оригинальных версиях, я без понятия.

– Но я не понимаю, почему Дамблдор считал, что я должна их прочитать?

Этажом ниже что-то треснуло.

– Наверное, это Чарли, пока мама спит, украдкой волосы взад отращивает, – нервно предположил Рон.

– Всё равно нам пора по кроватям, – прошептала Эрмиона. – Завтра проспать не годится.

– Верно, – согласился Рон. – Жестокое тройное убийство, совершённое матерью жениха, может несколько омрачить свадьбу. Ну, я свет гашу.

И, когда Эрмиона вышла из комнаты, он ещё раз щёлкнул Гасилкой.

 

Глава восьмая Свадьба

 

Т ри часа пополудни следующего дня застали Гарри, Рона, Фреда и Джорджа стоящими около огромного белого шатра на месте огорода, и ожидающими прибытия свадебных гостей. Гарри принял большую дозу Многосущного Зелья, и был теперь двойником рыжего мальчишки-маггла из расположенной неподалёку деревни Оттери Сэнт Кэтчпол, у которого Фред украл Призывающим заклятием несколько волосков. План состоял в том, чтобы представить Гарри «кузеном Барни», и понадеяться, что он затеряется среди многочисленной родни Висли.

Все четверо сжимали в руках планы размещения гостей, чтобы помочь каждому найти его место. Отряд официантов в белых мантиях прибыл часом раньше, вместе с оркестром в золотых куртках, и сейчас все эти волшебники сидели неподалёку под деревом. Гарри было видно поднимавшееся оттуда голубоватое облако табачного дыма. За спиной Гарри сквозь двери шатра были видны ряды и ряды изящных золотых стульев, по обе стороны от пурпурной ковровой дорожки. Поддерживающие шатёр шесты были обвиты гирляндами белых и золотых цветов. Фред и Джордж повесили огромную гроздь золотых воздушных шариков в точности над тем местом, где скоро Билл и Флёр станут мужем и женой. Снаружи бабочки и пчёлы лениво кружились над травой и над живой изгородью. Гарри чувствовал себя не очень удобно. Мальчишка-маггл, под чьей внешностью он скрывался, был немножко полнее его, и в разгар летнего дня Гарри было в его нарядной мантии жарко и тесно.

– Когда я буду жениться, – сказал Фред, оттягивая ворот своей мантии, – я не буду заморачиваться на всю эту ерунду. Всякий сможет прийти, в чём хочет, а на маму я наложу полновесное Заклятие Превращения в птицу, пока всё не кончится.

– Строго говоря, сегодня утром она была не очень страшная, – сказал Джордж. – Порыдала немножко, что Перси не будет, хотя кому же он нужен. Ой, блин, подтянитесь, они прибывают.

Яркие, разноцветные фигуры, одна за одной, начали появляться из ничего на дальнем краю двора. В считанные минуты образовалась целая процессия, и зазмеилась через сад к шатру. Экзотические цветы и зачарованные птицы колыхались на шляпах ведьм, а на галстуках многих волшебников отблёскивали дорогие камни; шум многоголосой болтовни становился громче и громче, перекрывая гудение пчёл, по мере того, как толпа приближалась к шатру.

– Великолепно, вроде я вижу нескольких кузин нашей вилы, – сказал Джордж, вытягивая шею, чтобы было лучше видно. – Им потребуется помощь, чтобы разобраться в наших английских обычаях, я присмотрю за ними…

– Сбавь обороты, Ваше Дырейшество, – сказал Фред, и, пулей миновав двоих средних лет ведьм, возглавлявших процессию, обратился: – Пармете муа мне ассистер вуа, – к парочке симпатичных французских девиц, которые захихикали и разрешили ему проводить их внутрь. Джорджу пришлось иметь дело с ведьмами средних лет, Рон принял на себя заботу о Перкинсе, старом товарище мистера Висли по Министерству, а Гарри досталась старая и почти совсем глухая чета.

– Приветик! – сказал знакомый голос, когда он вышел назад из шатра и обнаружил во главе очереди Тонкс и Люпина. По такому случаю Тонкс обернулась блондинкой. – Артур сказал мне, что ты единственный кучерявый. Прошу прощения за прошлый вечер, – добавила она шёпотом, когда Гарри повёл их по проходу между стульями. – Министерство сейчас – антиоборетневая выставка, и мы подумали, что наше присутствие не добавит тебе ихних симпатий.

– Всё в порядке, я понимаю, – сказал Гарри, обращаясь больше к Люпину, чем к Тонкс. Люпин коротко улыбнулся ему, но когда они отвернулись, Гарри увидел, что лицо Люпина снова превратилось в скорбную маску. Он не понял, почему, но задерживаться на этом у него не было времени. Хагрид внёс свою толику беспорядка. Не поняв указания Джорджа, он уселся не на магически расширенное и укреплённое сиденье, приготовленное для него в заднем ряду, а сразу на пять стульев, которые теперь напоминали кучу золочёных реек.

Пока мистер Висли восстанавливал поломанное, а Хагрид орал извинения каждому, кто соглашался его слушать, Гарри поспешил назад ко входу, где обнаружил Рона лицом к лицу с волшебником самой эксцентричной внешности. Слегка косоглазый, с белыми, до плеч, волосами, похожими на сладкую вату, он носил колпак с кисточкой, болтавшейся у самого его носа, и мантию цвета яичного желтка, такого яркого, что глаза слезились. У него на шее, на цепи, поблёскивал странный символ, вроде треугольного глаза.

– Ксенофилиус Лавгуд, – представился он, протягивая Гарри руку, – мы с дочерью живём прямо за холмом, со стороны славных Висли было так мило пригласить нас. Но я думаю, вы знакомы с моей Луной? – добавил он, обращаясь к Рону.

– Да, – сказал Рон. – Разве она не с вами?

– Она задержалась в этом очаровательном садике, поздороваться с гномами, они там просто кишат! Как мало волшебников понимает, сколь многому могли бы мы научиться у мудрых маленьких гномов, или – если называть их правильным именем, у Гернумбли гардензи.

– Наши знают прорву великолепных бранных выражений, – сказал Рон, – но я думаю, это их Фред с Джорджем научили.

Он повёл в шатёр компанию колдунов, когда примчалась Луна.

– Здорово, Гарри!

– Э… меня зовут Барри, – сказал Гарри смущённо.

– О, ты и это переменил? – радостно спросила Луна.

– Как ты узнала?

– Ой, да просто по выражению, – сказала она.

Подобно отцу, Луна вырядилась в ярко-жёлтую мантию, к которой добавила большой подсолнечник в волосах. Если притерпеться к яркости всего этого, общее впечатление было очень неплохое. В конце концов, редисок на ушах не болталось.

Ксенофилиус, погружённый в разговор с кем-то, с которым только что познакомился, не заметил разговора Луны и Гарри. Попрощавшись с волшебником, он повернулся к дочери, которая подняла палец и сказала: – Смотри, папочка, один гном меня по-настоящему укусил.

– Как прекрасно! Слюна гнома невероятно полезна! – сказал мистер Лавгуд, схватил Луну за растопыренные пальцы и стал внимательно рассматривать кровоточащие точки. – Луна, любовь моя, если ты сегодня почувствуешь, как в тебе прорастает талант – скажем, нежданная потребность петь оперные арии или читать стихи по-русальи – не вздумай его подавлять! Возможно, он подарен тебе Гернумбли!

Рон, как раз попавшийся им навстречу, громко фыркнул.

– Рону вольно смеяться, – безмятежно сказала Луна, пока Гарри провожал её с отцом к их стульям, – но мой отец много изучал Гернумблинную магию.

– В самом деле? – спросил Гарри, который давно уже как решил не спорить со странными идеями Луны и её отца. – Кстати, а ты уверена, что к укусу ничего приложить не надо?

– Не, всё классно, – сказала Луна, с мечтательным видом посасывая свой палец и оглядывая Гарри сверху донизу. – Тебе идёт. Я папочке говорила, что, наверное, все придут в парадных мантиях, но он считает, что на свадьбу надо одеваться в солнечный цвет, на счастье, понимаешь?

Когда она уплыла вслед за отцом, опять показался Рон, с древней ведьмой, вцепившейся ему в руку. Крючковатый нос, глаза в красных кругах, и розовая замшевая шляпка придавали ведьме облик сварливого фламинго.

…а твои волосы, Рональд, слишком длинные, я чуть не приняла тебя за Джиневру. Борода Мерлина, что это Ксенофилиус Лавгуд напялил? Вылитый омлет. А ты кто такой? – гаркнула она на Гарри.

– Ах да, тётя Мюриэль, это наш кузен Барни.

– Ещё один Висли? Вы плодитесь, как гномы. А Гарри Поттера тут нету? Я надеялась его увидеть. Мне казалось, Рональд, что вы друзья, или ты просто нахвастался?

– Он… он не смог…

– Хммм. Хоть извинился? Тогда он не такой безнадёжный хам, каким кажется по фото в газете. Я как раз показывала невесте, как правильно надевать мою тиару, – прокричала она, обращаясь к Гарри. – Гоблинской работы, чтобы ты знал, не одно столетие в нашей семье. А она девушка неплохая, но всё равно – француженка. Ну, ну, Рональд, усади меня на хорошее место, мне всё-таки сто семь лет, и мне нельзя так долго быть на ногах.

Уходя, Рон многозначительно посмотрел на Гарри, и потом некоторое время не появлялся. К тому времени, когда они снова встретились у входа, Гарри успел разместить добрую дюжину прибывших. Шатёр был уже почти полон, и в первый раз снаружи не было очереди.

– Эта Мюриэль – просто ночной кошмар, – сказал Рон, вытирая рукавом лоб. – Раньше она каждый год приезжала на Рождество, пока, слава богу, не обиделась, когда ей Фред с Джорджем за обедом подложили под стул бомбу-вонючку. Папа всё говорит, что она вычеркнет их из своего завещания – будто их это качает, они когда-нибудь станут богаче всей родни, так у них дело идёт… Ух ты, – добавил он, хлопая глазами, когда к ним подбежала Эрмиона. – Классно выглядишь!

– И вечный тон изумления, – отметила Эрмиона, правда, с улыбкой. На ней было лёгкое сиреневое платье и туфли с изрядно высокими каблуками; её волосы были приглажены и блестели. – Твоя двоюродная бабушка Мюриэль по-другому думает, я её как раз наверху встретила, она Флёр тиару вручала. Она сказала: «О, дорогая, это – та магглорождённая?» и добавила: «Плохая осанка и лодыжки костлявые».

– Это она не о тебе лично, она со всеми хамит, – сказал Рон.

– Беседуете о Мюриэль? – поинтересовался Джордж, выныривая с Фредом из шатра. – Да-а, она только что мне сказала, что у меня уши разные. Старая нетопыриха. Хотя жаль, что старого дяди Билиуса уже нет, от него на свадьбах была сущая умора.

– Это не тот, который увидел пса-Грима, и помер через двадцать четыре часа? – спросила Эрмиона.

– Ну да, под конец он стал малость того, – подтвердил Джордж.

– Но пока у него крыша не уехала, он был жизнь и душа любой компании, – сказал Фред. – Он как: приговорит бутыль огневиски, выбежит на танцплощадку, задерёт мантию, и давай выпускать цветы букетами из своей…

– Да, звучит душевно, – сказала Эрмиона под оглушительный хохот Гарри.

– Но почему-то так и не женился, – отметил Рон.

– Просто невероятно, – сказала Эрмиона.

Они так развеселились, что заметили припозднившегося гостя, темноволосого молодого человека с большим кривым носом и густыми чёрными бровями, только когда тот протянул Рону приглашение и сказал, глядя на Эрмиону: – Ты выглядишь иззумительно.

– Виктор! – взвизгнула Эрмиона, и уронила свою маленькую бисерную сумочку, которая при падении грохнула несоразмерно со своей величиной. Покраснев, она присела, чтобы подобрать сумочку, одновременно говоря: – Я не знала, что ты здесь – здорово как – так прекрасно увидеться – как ты?

Уши у Рона опять заалели. Посмотрев на приглашение Крума так, словно он не мог поверить в нём ни единому слову, он спросил, чересчур громко: – Как это вышло, что ты здесь?

– Флёр пригласила, – сказал Крум, подняв брови.

Гарри, который не имел ничего против Крума, пожал ему руку; затем, чувствуя, что будет благоразумно увести его подальше от Рона, предложил показать ему его место.

– Твой друг не очень рад видеть меня, – сказал Крум, когда они вошли в уже полный шатёр. – Или он родственник? – добавил он, взглянув на рыжие кудри Гарри.

– Кузен, – пробормотал Гарри, но Крум особо не прислушивался. Его появление вызвало волну возбуждения, особенно у вил-кузин: Крум, как-никак, был знаменитый игрок в Квиддитч. Когда Рон, Эрмиона, Фред и Джордж уже спешили по проходу, все кругом ещё вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть Крума.

– Пора усаживаться, – объявил Фред, – а то нас брачующиеся затопчут.

Гарри, Рон и Эрмиона уселись во втором ряду, позади Фреда и Джорджа. Эрмиона выглядела малость покрасневшей, а у Рона по-прежнему алели уши. Через несколько мгновений он шепнул Гарри: – Видал, какую он дурацкую бородёнку отрастил?

Гарри неопределённо буркнул в ответ.

Тёплый шатёр наполнила атмосфера взволнованного ожидания, общее бормотание прерывалось отдельными всплесками нервного смеха. Мистер и миссис Висли прошли по проходу, улыбаясь и махая руками родне; миссис Висли была в новом, с иголочки, аметистовом наряде и такой же шляпе.

Мгновение спустя Билл и Чарли встали во главе шатра, оба в нарядных мантиях, с большими белыми розами в петлицах; Фред испустил волчий вой, а вилы-кузины расхихикались. Потом из того, что казалось золотыми воздушными шариками, полилась музыка, и все смолкли.

– Оооох! – вырвалось у Эрмионы, извернувшейся на стуле, чтобы было видно вход.

Все собравшиеся волшебники и ведьмы испустили общий глубокий вздох, когда мсье Делакур и Флёр пошли по проходу, Флёр скользила, мсье Делакур подпрыгивал и широко улыбался. Флёр была в очень простом белом платье и, казалось, излучала ровный серебристый свет. Если обычно в сиянии Флёр все прочие меркли, не выдержав сравнения, то сегодня оно украшало всех, на кого падало. Джинни и Габриэль, обе в золотых платьях, стали ещё симпатичнее, чем всегда, а Билл, когда Флёр к нему подошла, выглядел так, словно никогда не встречался с Фенриром Бирюком.

– Дамы и господа, – объявил кто-то нараспев, и с некоторым потрясением Гарри увидел, что перед Биллом и Флёр стоит тот самый низенький, с клочковатыми волосами, волшебник, который председательствовал на похоронах Дамблдора, – мы сегодня собрались здесь, чтобы отпраздновать союз двух верных сердец…

– Да, моя тиара очень хорошо пришлась, – сказала тётя Мюриэль шёпотом, который мало кто не услышал. – Но я должна сказать, что у Джиневры платье чересчур длинное.

Джинни обернулась, улыбаясь, подмигнула Гарри, потом быстро стала, как положено. Сознание Гарри улетело далеко-далеко из шатра, вернулось к вечерам, проведённым наедине с Джинни в укромных уголках вокруг школы. Казалось, они были так давно, они всегда казались слишком хорошими, чтобы быть правдой, словно он украл лучезарные часы из жизни кого-то совсем обыкновенного, кого-то без шрама в виде молнии на лбу…

– Согласен ли ты, Вильям Артур, взять Флёр Изабель…?

В переднем ряду миссис Висли и мадам Делакур обе тихонько всхлипывали в кружевные платочки. Трубные звуки из заднего ряда оповещали, что Хагрид вытащил свой носовой платок, из тех, что со скатерть. Эрмиона повернулась и улыбнулась Гарри: её глаза тоже были полны слёз.

…объявляю вас соединёнными навеки.

Волшебник с клочковатыми волосами повёл палочкой над головами Билла и Флёр, и дождь серебряных звёзд упал на них, обвиваясь вокруг их обоих спиралью. Фред и Джордж захлопали в ладоши, и золотые шары над головами взорвались. Из них выпорхнули райские птицы и выплыли крошечные золотые колокольчики, добавляя свои песни и перезвоны к общему шуму.

– Дамы и господа! – прокричал клочковатый волшебник. – Попрошу встать!

Все повиновались, тётя Мюриэль – с громким кряхтением; волшебник снова взмахнул палочкой. Полотняные стены шатра исчезли, и стулья, на которых сидели приглашённые, плавно взлетели в воздух, и все оказались стоящими под навесом, опирающимся на золотые столбы, и открылся потрясающий вид на залитый солнцем сад и окрестности. Струя жидкого золота пролилась из центра навеса, образовав блестящий пол для танцев; плавающие в воздухе стулья собрались вокруг столиков под белыми скатертями, и все вместе опустились на землю, а музыканты в золотых куртках направились к эстраде.

– Лихо, – с одобрением отметил Рон, когда со всех сторон появились официанты; одни несли серебряные подносы с тыквенным соком, масляным элем и огневиски, другие – шаткие пирамиды пирожных и сэндвичей.

– Нам надо пойти их поздравить! – сказала Эрмиона, поднимаясь на цыпочках, чтобы увидеть то место, где Билл и Флёр пропали среди толпы желающих им счастья.

– У нас ещё будет время, – пожал плечами Рон, хватая с подноса три бутылки масляного эля и всучивая одну из них Гарри. – Эрмиона, не спеши, сперва столик зацапаем… Не здесь! Только не рядом с Мюриэль…

Рон увлёк их за собой через пустую танцплощадку, оглядываясь направо и налево; Гарри был уверен, что он высматривает Крума. К тому времени, как они добрались до противоположного края шатра, почти все столики были уже заняты, самый свободный был тот, за которым в одиночестве сидела Луна.

– Нормально, если мы присоединимся? – спросил Рон.

– О да, – радостно ответила Луна. – Папочка только что ушёл вручать Биллу и Флёр наш подарок.

– Небось, запас корешков Гурди на всю оставшуюся жизнь? – спросил Рон.

Эрмиона дала ему под столом пинка, но угодила в Гарри. У него от боли заслезились глаза, и он на какое-то время потерял нить разговора.

Оркестр заиграл, Билл и Флёр первыми вышли на танплощадку, под гром аплодисментов; чуть спустя мистер Висли повёл на танец мадам Делакур, за ними вышли миссис Висли и отец Флёр.

– Эта песня мне нравится, – сказала Луна, извиваясь в такт вальсовой мелодии; через пару секунд она встала и выскользнула на танцплощадку, где завертелась на месте, совсем одна, закрыв глаза и поводя руками.

– Она просто чудо, скажешь нет? – с восхищением сказал Рон. – Всегда на высоте.

Но улыбка тут же пропала с его лица: на освобождённое Луной место плюхнулся Виктор Крум. Эрмиона пришла было в приятное волнение, но Крум в этот раз пришёл не с ней любезничать. Скривившись, он спросил: – Кто этот тип в жёлтом?

– Это Ксенофилиус Лавгуд, и он отец нашей подруги, – сказал Рон. Его задиристый тон обозначал, что тут не намерены смеяться над Ксенофилиусом, как бы на это ни провоцировали. – Пойдём потанцуем, – отрывисто добавил он, обращаясь к Эрмионе.

Она выглядела захваченной врасплох, но поблагодарила и встала. Они исчезли вдвоём в нарастающей толчее на танцплощадке.

– А, они теперь вместе? – спросил Крум, чуть-чуть смущённо.

– Э… вроде этого, – сказал Гарри.

– А ты кто? – спросил Крум.

– Барни Висли.

Они пожали друг другу руки.

– Слушай, Барни, ты этого Лавгуда хорошо знаешь?

– Нет, только сегодня встретились. А что?

Крум мрачно уставился поверх своего стакана на Ксенофилиуса, который болтал с несколькими волшебниками на противоположном краю танцплощадки.

– Потому что, – сказал Крум, – если бы он не был гость Флёр, я бы избил его, сразу здесь, за то, что надел этот гнусный знак на свою грудь.

– Знак? – спросил Гарри, тоже вглядываясь в Ксенофилиуса. Странный треугольный глаз поблёскивал у того на груди. – А что? Что в нём неправильного?

– Гринделввалд. Это знак Гринделввалда.

– Гринделвальд… Тёмный волшебник, которого одолел Дамблдор?

– Точно.

Мускулы на скулах Крума заработали, словно он что-то жевал; потом он сказал: – Гринделввалд убил много людей, моего деда, например. Конечно, он никогда не был могучим в этой стране, говорят, он боялся Дамблдора – и правильно, если посмотреть, как он кончил. Но это, – он показал пальцем на Ксенофилиуса, – это его знак, я опознал его сразу: Гринделввалд вырезал его на стене в Дурмштранге, когда он был там учеником. Некоторые идиоты срисовали его на свои книги и одежду, думая шокировать, сделать себя значительными – пока те из нас, кто потерял членов семьи из-за Гринделввалда, не поучили их хорошенько.

Крум угрожающе хрустнул пальцами и мрачно взглянул на Ксенофилиуса. Гарри был в недоумении. И чтобы отец Луны был сторонником Тёмных Искусств, казалось совершенно невероятным, и больше никто под навесом, похоже, не узнал треугольной подвески.

– Вы точно… э…уверены, что это Гринделвальдова…?

– Я не ошибся, – холодно сказал Крум, – я ходил мимо этого знака несколько лет, я знаю его хорошо.

– Ну, очень может быть, – сказал Гарри, – что Ксенофилиус не знает точно, что это за символ, Лавгуды, они… необычные. Он вполне мог где-нибудь его подцепить, и решить, что это вид в разрезе головы складкорогого стеклопа, или ещё что.

– Вид в разрезе от чего?

– Ну, сам не знаю, кто это, но он с дочкой ездил на каникулах их искать…

Гарри казалось, что он объясняет про Луну и её отца как-то неладно.

– Вот она, – он показал на Луну, которая продолжала танцевать одна, размахивая руками над головой, словно отгоняла комаров.

– Зачем она делает так? – спросил Крум.

– Наверное, хочет избавиться от Быстролома, – сказал Гарри, узнав знакомые движения.

Похоже, Крум не знал, серьёзно с ним Гарри говорит, или нет. Он вытащил палочку из-под мантии и с недобрым видом постучал ею себя по бедру; из конца палочки вылетели искры.

– Грегорович! – громко сказал Гарри, и Крум остолбенел, но Гарри был слишком возбуждён, чтобы обратить на это внимание. Воспоминание вернулось к нему при виде Крумовой палочки: Олливандер берёт её и внимательно рассматривает, перед Трехмаговым Турниром.

– Он тут зачем? – подозрительно спросил Крум.

– Изготовитель палочек!

– Я знаю это, – сказал Крум.

– Он сделал вашу палочку! Вот почему я подумал о Квиддитче…

Выражение у Крума стал ещё более подозрительное.

– Откуда ты знаешь, что мою палочку делал Грегорович?

– Я… вроде я читал где-то, – сказал Гарри. – В… в фанатовском журнале, – сымпровизировал он наугад, и Крум успокоился.

– Даже не помню, что я обсуждал мою палочку с поклонниками, – сказал он.

– Так… э… а где сейчас Грегорович?

Крум был озадачен.

– Он ушёл от дел несколько лет назад. Я был один из последних, кто купил палочку Грегоровича. Они лучшие – хотя я знаю, конечно, что вы, британцы, высоко ставите Олливандера.

Гарри не ответил. Он притворился, что, как Крум, наблюдает за танцорами, но сам напряжённо думал. Значит, Волдеморт высматривает выдающегося изготовителя волшебных палочек, а зачем – Гарри не нужно было далеко искать. Конечно, это было из-за того, что сотворила Гаррина палочка, когда Волдеморт гнался за ним в небесах. Палочка из падуба и с пером феникса победила одолженную палочку, случилось то, чего Олливандер не предвидел и не понял. Знает ли Грегорович больше? Может, он в самом деле искуснее Олливандера, знает секреты волшебных палочек, которые не знает Олливандер?

– Эта девица очень хорошо выглядит, – сказал Крум, возвращая Гарри к окружающей действительности. Крум показывал на Джинни, которая как раз присоединилась к Луне. – Она тоже тебе родня?

– Ага, – сказал Гарри, внезапно почувствова раздражение, – и она тут одного высматривает. Ревнивый тип. Здоровенный. С таким лучше не вздорить.

Крум хмыкнул.

– Какой смысл, – сказал он, допивая бокал и поднимаясь на ноги, – быть игроком в Квиддитч международного класса, когда всех симпатичных девиц уже разобрали?

И он зашагал прочь, а Гарри взял сэндвич у проходившего официанта и отправился обходить полную народа танцплощадку. Он хотел отыскать Рона, рассказать ему про Грегоровича, но тот танцевал с Эрмионой в самой середине. Гарри прислонился к одному из золочёных шестов и стал следить за Джинни, которая как раз танцевала с Ли Джорданом, приятелем Фреда и Джорджа; Гарри пытался не жалеть об обещании, которое он дал Рону.

Он никогда раньше не видел свадьбы, и не мог судить, насколько волшебниковы празднования отличаются от маггловских, хотя был совершенно уверен, что на последних не бывает свадебного торта, увенчанного фигурками фениксов, которые взлетели, как только торт разрезали, или бутылок шампанского, которые плывут сквозь толпу сами по себе. Вечер сгущался, под шатёр, сейчас освещённый летающими золотыми светильниками, начали слетаться мошки, и веселье стало совсем неудержимым. Фред и Джордж давно уже исчезли в темноте, прихватив пару кузин Флёр; Чарли, Хагрид и коренастый волшебник в плоской пурпурной треуголке распевали в углу «Одо-героя».

Лавируя среди толпы, так, чтобы не попадаться пьяному Ронову дядюшке, который, похоже, никак не мог решить, Гарри – его сын, или нет, Гарри заметил старого волшебника, одиноко сидящего за столиком. Его грива белых волос странно напоминала престарелые настольные часы, и была увенчана побитой молью феской. Он казался смутно знакомым. Напрягши мозги, Гарри неожиданно сообразил, что это – Элфиас Додж, член Ордена Феникса и автор воспоминаний о Дамблдоре.

Гарри подошёл к нему.

– Можно, я присяду.

– Конечно, конечно, – сказал Додж; у него оказался высокий, скрипучий голос.

Гарри наклонился к нему: – Мистер Додж, я Гарри Поттер.

Додж ахнул:

– Мой дорогой мальчик! Артур говорил мне, что ты здесь, замаскированный… Такая радость, такая честь!

В порыве нервной радости Додж налил Гарри бокал шампанского.

– Я хотел тебе написать, – прошептал он, – после того, как Дамблдор… такое потрясение… и для тебя, я уверен…

Глазки Доджа внезапно наполнились слезами.

– Я видел воспоминания, которые вы написали для Ежедневного Прорицателя, – сказал Гарри. – Я не знал, что так вы хорошо знали профессора Дамблдора.

– Не больше, чем любой другой, – сказал Додж, промакивая глаза салфеткой. – Что точно, это что я знал Дамблдора дольше всех, если не считать Аберфорта – почему то люди никогда не считают Аберфорта.

– Так вот о Ежедневном Прорицателе … Я не знаю, видели ли вы, мистер Додж…

– Милый мальчик, пожалуйста зови меня Элфиас.

– Элфиас, я не знаю, вы видели интервью Риты Москиты, о Дамблдоре?

Лицо Доджа залилось краской гнева.

– О да, Гарри, я его видел. Эта женщина, или стервятница, если использовать более точный термин, просто преследовала меня, настаивая на раз