Здоровое чувство власти, или Почему некоторые так не любят Тиранов

Юле 2,5 года. Как-то вечером заставляют Юлю собирать игрушки, а она отвечает:

— Мне не хочется, лучше я пойду в углу по­стою.

Из Интернета

Почему я так саркастична, рассказывая вам об этих трех ро­лях? Потому что замечая и хорошо изучив их в чужой и своей жиз­ни, даю себе право на этот сарказм. Потому что в названных ролях нет той «святости» и того «благородства», которые привыкли ви­деть. Это просто роли, играя в которые люди укрепляют свою и чужую зависимость. И потому у меня нет к ним пиетета, но я склон­на видеть в них серьезных соперников в своей работе. Потому что, консультируя людей, каждый день вижу, какой причудливый узор плетут эти роли в каждой семье и к какому печальному результату приводят. Вижу, как страдают дети, будучи втянуты в игры взрос­лых. Как страдают взрослые, иногда безуспешно пытаясь быть хо­рошими родителями для своих детей.

И как трудно им объяснить, показать, открыть ценность дру­гого способа, важность других отношений, насущную необходи­мость заняться прежде всего своей жизнью, разобраться со свои­ми установками, играми, мотивами, травмами. Потому что не разобравшись с собой, мы передаем детям «по наследству» и наши роли, игры, нарушения, проблемы, неврозы.

Ребенок, конечно, сильное существо. Самой природой ему дано много мудрости, много инстинктивных способов выживания. Ему даны большой потенциал, способности и масса способов помогать себе самому (ребенок, например, рисуя или играя, часто проводит себе самопсихотерапию, если еще при этом ему хотя бы не меша­ют взрослые). Ваш ребенок будет пытаться находить возможности стать тем, кем он должен стать. Но...

Если вы в одной из этих ролей, вы не дадите ему этого сделать. Потому что каждая из этих ролей подразумевает собственную гран­диозность и невозможность другого управлять собой и своей жиз­нью. Потому что каждая из этих ролей подразумевает только пози­цию «сверху вниз». Причем тот, кто сверху, очень не хочет, не может или не знает, как сделать так, чтобы в какой-то момент стать на равных. Потому что всегда так важно быть «сверху», управлять дру­гим, держать его в зависимости, не отпускать, обеспечивая тем са­мим себе свой собственный смысл и покой.

Тем не менее родитель — это, действительно, фигура, которая наделена властью. Эта фигура, которой важно иногда быть «сверху», поскольку родитель — старший и потому что он несет ответствен­ность. Консультируя родителей, я замечаю, что у многих из них отсутствует это здоровое чувство родительской власти. И корни этого явления, мне кажется, тоже лежат в том, что происходило в нашей истории и что поддерживалось нашим обществом.

Родители, приходящие ко мне на консультацию, если слегка утрировать, делятся на тех, кто уверен, что ребенок должен нахо­диться под их постоянным и неусыпным контролем, и тех, кто счи­тает, что любое проявление власти по отношению к их чаду — травмирующее и губительно.

Первыми контролируется каждый шаг ребенка, рацион пита­ния, дружеские связи, настроения, желания, выборы. Они убеж­дены, что без их настоятельного участия ребенок не будет знать, что хотеть, что есть, с кем дружить, как поступать, что выбирать и так далее. Они не верят в своих детей, а верят только в свою спо­собность все правильно решать за них и в свою ответственность сделать это для своего ребенка. Еще они почему-то верят в то, что при таком воспитании их дети когда-то потом (неизвестно когда, впрочем) станут как-то сами по себе ответственными, решитель­ными, уверенными и достигнут высот. Что они научатся выбирать, будут ставить себе собственные цели и идти к ним с возрастаю­щим упорством и удовлетворением.

Вторые — это, как правило, дети первых. Это уже выросшие лети тех, кто все решал за них, подавлял, контролировал, не давал жить. Они испытали на себе всю губительность такого воспита­ния. Им с таким трудом удалось (некоторым — и не до конца) выб­раться из-под все удушающей властной позиции своих родителей или бабушек и дедушек, и теперь они ни в коей мере не хотят по­вторения подобного для своего малыша. К тому же их пугает воз­можная нелюбовь их детей к ним самим, потому что они полуше­потом и стыдясь собственных слов, признаются в том, что не любят своего тиранического и властного родителя. Как правило, такое признание можно услышать не на первой консультации, потому что многие из них подавили, загнали вглубь собственную нелю­бовь, ведь признаваться в ней страшно и стыдно.

Первых, контролирующих, сейчас более чем достаточно пото­му, что, как мы уже говорили, освобожденная государством и соб­ственным мужем женщина может не работать, а заниматься деть­ми. И до того, как малышу не исполнится три года, находящаяся рядом с ним мать (при условии, если она не приносит себя в жерт­ву, то есть не страдает) — это прекрасно для обоих. Она может на­сладиться своим материнством и его младенчеством. Ребенок бе­рет от нее всю любовь, ласку, безопасность, он быстро развивается, потому что знает, что мама рядом и, если что, всегда защитит, об­нимет, приласкает, утешит. Ее молоко, защита, любовь и забота — главное, что нужно ребенку до трех лет.

Но после трех лет у большинства здоровых детей возникает необходимость расширять свой микромир, их все больше интере­суют сверстники, и более того, для развития совершенно необхо­димо, чтобы они больше общались. Приходит время посещения детского сада или хотя бы детских развивающих групп. Если мы имеем дело с контролирующей мамой (или бабушкой), то необхо­димость передать контроль за любимым чадом в чьи-то чужие руки (воспитателей и нянечек) кажется им возмутительной. Они убеж­дены, что воспитатели все «просмотрят», «не до следят», «упустят» их беззащитного малыша, и тогда непременно случится что-то ка­тастрофичное. Ведь их много, а она там одна! Ей, чужой по сути женщине, ни за что не позаботиться так о малыше, как маме и ба­бушке, у которых ребеночек один и причем нежно любимый.

И в этом они правы. Конечно, воспитатель не сможет так по­заботиться. И вы не поверите, это — хорошо! Потому что ребенок начнет заботиться о себе сам. Научится одеваться, проситься в ту­алет, вступать в отношения с другими ребятками, вступать с ними в конфликты и выходить из них. Он начнет лучше развиваться, получать новый, важный для него опыт, справляться с ситуация­ми и становиться от этого только сильнее. Он научится приспо­сабливаться к изменяющимся условиям среды и от этого будет ме­нее тревожным. Потому что в его детском сознании останется: если что-то меняется, то я с этим справляюсь, рано или поздно, поэто­му не надо бояться нового, надо просто учиться в этом жить.

Конечно, мы говорим о хорошем детском учреждении или груп­пе, благо таких сейчас в нашей стране все больше, и все больше воз­можностей найти для своего ребенка достаточно хороший детский сад. Выбирая, что лучше: воспитывать ребенка дома с мамой (ня­ней) или в хорошем детском саду, стоит предпочесть детский сад, если мы действительно исходим из потребностей ребенка. Выби­рая: дома с мамой или в плохом детском саду, стоит предпочесть маму, но при этом все же важно попытаться найти или организо­вать развивающую группу для вашего малыша. Потому что, остава­ясь с мамой (бабушкой, няней) дома до школьного или предшколь-ного возраста, ребенок учится общаться только с хорошо знакомой ему средой. Он хорошо уже знает все вокруг, знает людей, с которы­ми общается, и, как правило, быстро может научиться ими манипу­лировать. При этом развивающая среда у него ограничена, впечат­лений не много, но он нуждается в них и может бессознательно устраивать их себе самими разными способами: истериками, просьбами купить ему побольше игрушек или просмотром телеви­зора, компьютерными играми, которые создают иллюзию меняю­щейся и развивающей среды. Поэтому ребенку нужна компания сверстников и другая среда, с другими условиями и правилами. И хороший детский сад может очень помочь ему в этом.

Беда в том, что те современные родители, которые выступают категорически против детского сада, как правило, сами в прошлом или покалечены, травмированы своим опытом пребывания в преж­них советских, к сожалению, часто совсем не гуманных детских учреждениях. Они хорошо и живо помнят свое одиночество, по­стоянную острую тоску по маме, грубых воспиталок, унижения, неспособность защититься, бесконечные окрики, страх. Они по­мнят трудно осознаваемую тогда вину собственных родителей, придавленных жесткой необходимостью выходить на работу, не имеющих возможности защитить своего малыша, возмутиться, поменять обстоятельства (кто ж им предоставит другой детский сад или другую воспитательницу, пусть радуются, что в этот взяли!).

И они не хотят повторения всего этого для своих детей. Они по­чти убеждены, что их малыш будет страдать от детского сада точно гак же, как страдали они. С трепещущим от тревоги и собственной вины сердцем они даже могут попытаться отвести свое чадо в это ужасное место и, получив его горькую истерику при попытках оста­вить его там, убедившись в правильности своих предположений на­счет его возможных страданий, заберут его оттуда навсегда. Им бы­вает трудно объяснить, что любой ребенок отлично чувствует настроение матери. И если она, окутанная собственной виной и тре­вогой, не готова отпустить своего малыша в этот новый непредска­зуемый мир, то и он — не дурак, не будет радостно идти туда, где так тревожно и плохо, ведь не зря же мама все это чувствует. А он привык доверять маме, кому ж ему еще доверять? Таким образом, трав­ма родителя — он когда-то не справился со слишком враждебным или неблагоприятным для него окружением — будет влиять на ре­бенка. Ненужная гипер опека родителей будет определяться не тем, что их малыш не может справиться, а тем, что когда-то они не спра­вились сами и теперь пытаются его «спасать», организуя ему безо­пасную среду.

Надо, однако, отдавать себе отчет: для того чтобы ребенок рос и развивался, максимально полно раскрывал свой потенциал, ему нужно только ему присущее, уникальное соотношение между бе­зопасностью и развитием. Создавая ему защищенный и благостный мир, мы создаем ему хорошую обстановку, в которой ему спокой­но и он может расслабиться, почувствовать свои желания, просы­пающийся интерес. Но если он будет оставаться там долго, без при­тока новой информации, новых впечатлений, новых вызовов, на которые ему пришлось бы отвечать, то он начнет скучать, «заки­сать», капризничать. Если бы он мог, то сказал бы маме: «Мне нуж­ны впечатления, события, подвиги, на которых бы я мог расти», но ведь ребенку очень трудно выразить это словами...И поэтому он будет стараться карабкаться на высокую горку, чтобы почув­ствовать себя сильным, или хотеть подраться с вон тем мальчиш­кой (или с папой хотя бы), чтобы убедиться, что он сильный, или поспорить с бабушкой, чтобы осознать, что он умный, настоять на своем, чтобы просто понять, что он есть.

Важно сказать, что развитие для малыша и дошкольника — это не просто обучение письму, чтению или иностранному язы­ку. Развитие — это развивающая среда, в которой ребенок может выбирать то, через что ему сейчас, в данный период его роста, важно получить новый опыт. С года до пяти лет детям важно не выучить буквы или цифры (что ошибочно предполагают многие современные взрослые), а научиться отлично владеть своим те­лом, бегая, прыгая, лазая, играя с мячом. Научиться играть одно­му и вместе с другими, потому что через игру в этом возрасте ре­бенок учится очень многому. Именно в игре максимально адекватно и своевременно развиваются все его психологические функции: восприятие, мышление, память, воображение. А также он должен научиться общаться с новыми для него взрослыми, ко­торые всем своим существованием будут помогать ребенку осва­ивать разные способы поведения, давать ему понятие о личност­ных границах и правилах общественного устройства. Но, конечно, развивающая среда не должна быть агрессивной, пугающей, уни­жающей, травмирующей ребенка. Иначе безопасность его будет нарушена настолько, что вместо развития вы получите травму, в которой все силы ребенка будут уходить на построение психоло­гических защит.

Пример. Песочница. В ней копошатся дети. Вы, как и многие другие мамы, сидите на лавочке и наблюдаете за детьми. Актив­ный, допустим, Ваня, решает выкопать там очень правильную ямку, а для этого ему нужен вон тот красивый и крепкий, большой совочек, которым сейчас увлеченно копает ваш Сережа. Ваня, на­целенный на свою идею, идет и сначала просит, а потом выхваты­вает у Сережи совочек. Тот сначала вяло сопротивляется, но полу­чив от возмущенного Вани по голове кулаком, огорченно и возмущенно плачет и несется к вам за утешением и восстановле­нием справедливости.

Как понять, травмирующая эта ситуация для Сережи или раз­вивающая? Как поступить маме? Оградить своего малыша от даль­нейшего агрессивного поведения, перестав его водить в песочни­цу, поскольку в ней всегда найдется такой вот Ваня? Вступиться за него, воззвав к Ваниной маме? Пойти самой разобраться во всем, накричав на провинившегося мальчика и отобрав у него злополуч­ный совок — предмет раздора?

Конечно, способ — не ходить больше в песочницы — самый простой, но самый неверный. Потому что ваш Сережа будет все время в своей жизни сталкиваться с ситуациями, когда кто-то пре­тендует на его собственность или нарушает его границы. И пока ему три года, вы можете оградить его от подобных инцидентов, но когда ему станет семь или двадцать семь, вы уже не сможете быть рядом, а также не сможете «построить» всех детей в его школе или его институте.

Если вы сами не в ладах с собственной агрессией и со своей способностью адекватно и спокойно защищать свои границы, вам трудно будет научить своего ребенка делать это. И тогда вы или будете выстраивать свою и его жизнь по принципу избегания — поиска «другой, правильной песочницы», где никто не дерется, или вы будете убеждать своего ребенка «давать сдачи». При этом, если вы сами не умеете этого делать, то и у него вряд ли получится. И от того, что у него это не получается, он будет чувствовать себя еще более неуверенно, будет больше бояться.

Часто случается так, что мама начинает обвинять Сережу: «мог бы и сам дать совок, что тебе жалко, что ли?» (тем самым вытравливая из него здоровое чувство собственности, это же его игруш­ка и нужна ему в данный момент, почему он должен отдать ее?). Или мама будет пытаться отвлечь его: «Да не нужен он тебе вов­се, вот посмотри, какой у тебя велосипед есть, давай лучше на велосипеде покатаемся!» (это транслирует Сереже:«Твои потреб­ности не в счет, они не важны, привыкай отказываться от того, что тебе нужно»).

Во многом от окружающих его взрослых зависит то, какой ока­жется среда для Сережи — развивающей или травмирующей. Если мама — психологически взрослый человек, со здоровым чувством власти, она может утешить Сережу в том, что это очень обидно, когда кто-то отнимает у тебя твою вещь, и поможет ему (при условии, если ему пока это трудно сделать самому) пойти и вернуть себе свой совок. Обращаясь к Ване при этом спокойно и уважительно: «Это Сережин совок, и он ему нужен. Поэтому отдай нам его, пожалуйста. Спаси­бо». Если Ваня упирается или расстроен, можно будет разделить его чувства («Я понимаю, что тебе не хочется его отдавать, но он наш и нам нужен»; «Давай подумаем вместе, что может заменить тебе Сере­жин совок, потому что его тебе придется отдать, он нужен Сереже»), Можно много найти способов и слов, чтобы отстоять право одного ребенка и при этом не ранить, не унизить другого. При условии, что вы знаете изнутри, что такое здоровое чувство власти, знаете то, ка­кими словами его можно попытаться выразить: «Я не против тебя, но я за себя» (за своего ребенка, за свои идеи, намерения, желания, цен­ности, собственность). Это не слова, это смысл. Давая себе право на свое и его защиту, вам легко дать такое же право другим. Они тогда тоже вправе быть за себя, за свои желания, ценности, потребности. И если наши границы пересекаются, потребности входят в конфрон­тацию, то нам ничего не остается, как попытаться договориться.

Итак, если мы сами обладаем здоровым чувством власти, то через модель, которую ребенок все время видит перед своими глазами, он учится тому же. И тогда с большей вероятностью среда, в которую он будет попадать, будет для него развивающей, а не травмирующей. Потому что у него будет способ себя защищать, сохраняя при этом нормальные отношения с окружающими, не наживая себе врагов и не замыкаясь в своем одиночестве, не становясь изгоем.

Наша психика, как и весь наш природный мир, управляется циклами, активный день — спокойная ночь, жаркое лето — хо­лодная зима. Все время происходят перемены: мир меняется, ре­бенок взрослеет, меняется политический строй, умирают более старшие члены семьи, появляются новые. Но что-то всегда оста­ется неизменным: солнце всегда встает на востоке, весна все рав­но всегда наступает. И так же наша психика, она, с одной сторо­ны, всегда готова к переменам, а с другой — всегда приветствует постоянство. Нам нужно чередование постоянства и перемен. Потому что в одном мы отдыхаем и восстанавливаем силы, в дру­гом — развиваемся и растем. Так и ребенку, как и нам, нужно чередование постоянства и перемен. И если вдруг в его жизни перемен слишком много (смена школы, состава семьи, переезд в другой город или другой дом), то ему больше, чем раньше, потре­буется опираться на что-то постоянное и неизменное. Он будет в эти периоды больше привязан к родителям, к семейным ритуа­лам (чтение книжки, какие-то игры, праздники и т.д.), к своим игрушкам, к постоянству в своей комнате. Если в его жизни пе­ремен слишком мало, то он будет скучать, капризничать, прово­цировать вас на какие-то реакции в компенсаторных попытках получить себе перемены.

Итак, сверх контролирующие или гиперопекающие родители могут отличаться друг от друга по внешним признакам (первые — строгие, требовательные, понукающие, оценивающие; вторые — мягкие, заботливые, услужливые, добрые), но по сути они сходят­ся в том, что и те и другие пытаются выстроить для своих детей некую постоянную среду, поскольку их контроль или гиперопека будут делать ее именно такой. Детей таких родителей будут объ­единять нересурсность (потому что все ресурсы — сила, власть, уве­ренность — у их взрослых), отсутствие собственных желаний (по­тому что желают за них опять же взрослые, так как знают, чего лучше желать), подавленная воля, пассивность, повышенная тре­вожность (ведь выбирают, решают, а иногда и действуют за них взрослые). Их почти никогда не будет покидать ощущение, что они ни на что не способны, ни с чем не могут справиться, будущее тре­вожно, и лучше ничего не предпринимать.

При этом сверхконтролирующих родителей будет это возму­щать, потому что они ждут того, что их ребенок будет похож на них: активный, твердый в своих убеждениях, уверенный в своих силах. А гиперопекающих такое поведение и самоощущение ре­бенка будет беспокоить и усиливать их тревогу и опеку («Я же го­ворила, что он без меня не справится!»).

Ей еще нет и сорока лет, но уже нет сил, чтобы жить. Жизнь да­ется ей с трудом, таблетки помогают оставаться трудоспособной, хотя с диагнозом «депрессия» очень трудно работать. Рабочий день длится невыносимо долго, и ей хватает сил, чтобы вынести его, но не хватает их на то, чтобы поиграть или покормить своего малы­ша. Хорошо, что есть няня. Иначе, она не знает, как справлялась бы.

Она, как правило, не знает, чего хочет, не понимает, что ей нра­вится. Даже из простого: что поесть, какую музыку послушать, чем заняться, если были бы силы. В своей жизни она многое делает из чувства долга, который заставляет сутра открывать глаза и идти на работу, и чувства вины, когда бесконечная усталость валит ее с ног и она не может даже приготовить ужин себе и своему маленько­му сыну. Бесконечное всепобеждающее бессилие, тревога и недоволь­ство собой — вечные ее спутники.

В отличие от нее, ее бабушка, которой уже далеко за семьдесят, весь­ма бодра и энергична для своих немолодых лет. Живет с ее мамой на даче, мама давно больна и бабушка уже много лет за ней ухаживает.

Сколько она себя помнит, бабушка всегда все делала за других. Не разрешала ей пошевелить даже пальцем: «устанешь, внученька», «ну зачем тебе ручки марать, я ж сама могу», работала нянечкой, когда ее отдали в детский сад, «а то вдруг кто обидит». Школа далась ей с трудом, приходилось много стараться, часто беспокоилась, поучи­лась хорошо. Бабушка помогала с уроками, а потом и дядя, мамин брат, подсказывал, давал советы, помогал поступить в институт.

Всю жизнь ее как будто «вели под руки», возможно поэтому, когда в институте она впервые почувствовала, как земля уходит из-под ног, она была очень напугана. И тогда ей впервые пришлось обратиться с этим к

врачу. С тех пор периодическая паника и чувство постоянного бессилия — ее постоянные спутники. И даже если сегодня у нее не случилось ни того, ни другого, она в страхе, что завтра они непременно вернутся.

Другая клиентка. Другая история. Ей через год исполнится трид­цать. У нее, к счастью, нет клинической депрессии, но жить ей уже совсем не хочется. Потому что нет никакого смысла. В ее жизни был четкий и понятный план: вырваться из своего маленького город­ка, учиться, сделать карьеру, заиметь семью, детей. И все — по выс­шему разряду! Иначе, вы понимаете, что это за жизнь — нет в ней никакого смысла. Она живет в постоянном стрессе, потому что все пытается контролировать, она совершенно не умеет расслаблять­ся, поэтому к своим недотридцати она уже заработала себе весьма неприятное психосоматическое заболевание.

Интенсивно и много где работала, но ни денег, ни славы, ни тем более счастья, ей это не принесло. Отношения строить не получается, пото­му что требования к себе и окружающим сверхвысоки и непомерны, и она даже не понимает, в какой момент все неожиданно разваливается.

Она так много усилий затратила на то, чтобы ее жизнь была именно такой, какую она хотела, и что? Ни карьеры, ни семьи, ни детей. Пол­ное фиаско. Хоть не живи. При этом она образованна, умна, красива, добра и обладает еще множеством весьма достойных качеств. «И что со мной не так?» — спрашивает она. А я не знаю, что ей ответить. Я предпочитаю спрашивать, чтобы ответы нашлись сами собой.

«У меня было прекрасное детство!» — убеждает меня она. «Если бы, — не верю я, — если бы это было так, ты не сидела бы сейчас в моем кабинете с депрессией, грозящей перерасти в нечто более не­приятное, и острым нежеланием жить».

Мама о ней все время заботилась. Она должна была хорошо себя вести, если что-то делать, то только отлично, ни в коем случае не бездельничать, всегда следовать намеченному, всегда стараться и ни в коем случае не совершать ошибок. Мама просто хотела, чтобы она была самой лучшей и всегда за этим следила. Это ведь неплохо? Это ведь правильно? Разве нет?

У нее с детства высокое чувство ответственности, организатор­ский талант и умение разруливать любой конфликт. Родители час­то ссорились, отец пытался уйти из семьи, и тогда мама подключа­ла дочь к тому, чтобы вразумить отца. С тех самых пор она вынуждена быть могучим атлантом, держащим на своих плечах пе­риодически разваливающуюся семью.

«Мы живем и работаем ради тебя, дочка», — говорят они ей и по­ныне, и она, находясь за сотни километров от них, должна отзвани­ваться домой по нескольку раз в день, по-прежнему улаживать их разногласия и конфликты, регулярно приезжать, и еще, наконец, по­радовать их всех хорошей зарплатой, знатным мужем и здоровыми внуками. Нельзя не брать трубку, даже если она едет по трассе с приличной скоростью, потому что мама же «так о ней беспокоит­ся», набирая ее номер иногда до десятка раз в день.

Ей трудно еще и потому, что она совсем не знает себя. Она регу­лярно чувствует себя пустой, пытается заполнить себя «нужными» и правильными занятиями, но умная книжка не запоминается, ино­странные слова вылетают из головы. В умном обществе, она не зна­ет, что сказать, нужная цитата не всплывает, а своих мыслей как будто и нет. Она почти постоянно чувствует раздражение и вину, регулярно недовольна собой и очень часто недовольна окружающими. Ей так не нравится то, как она живет!

Она привыкла ставить цели и идти к ним, но сейчас не получается. Прежний способ никак не желает работать на то, чтобы она была счастлива. Ей хочется, но так трудно писать, рисовать, танцевать. Так хотелось бы проявить себя. Но она не знает как, потому что не представляет, какая она. Живость, спонтанность, радость, все то, что легко умеют маленькие дети, ей несвойственно, она даже не мо­жет вспомнить, умелали... В поисках ответов обращается к своей маме:

· Скажи, что я любила, когда была маленькой. Чем мне нравилось заниматься?

· Ты всегда слушалась взрослых, была очень послушной и делала то, что тебе говорили, — с гордостью отвечает та.

 

Еще один тип родителей, те самые, которые из протеста к той системе воспитания, что когда-то применили к ним, теперь не ста­вят своим собственным детям никаких ограничений, запретов и границ. Желания ребенка учитываются всегда, часто даже в ущерб собственным потребностям. Ему все разрешено и позволено. Если у гиперопекающих и сверхконтролирующих родителей присутству­ет нездоровое чувство власти, то эти не решаются ее брать вообще. Они так настрадались от нее в своем детстве, что теперь за любым проявлением себя, за любым отказом своему ребенку (или кому- либо еще), им мерещится тирания. Им чрезвычайно страшно и неприятно было бы уподобиться тем, кто так несправедливо ущем­лял и подавлял в их детстве.

Что происходит с ребенком, который попал в такую ситуацию — полного отсутствия границ и правил? Он становится избыточно активным. Много правил и запретов подавляют активность, мало правил и запретов — она повышается. Если ограничений нет во­обще, активность ребенка переходит в гиперактивность. Наблю­дая множество гиперактивных детей, я замечала, что почти у всех у них невнятные мамы. Те, которые не в состоянии, когда нужно, сказать «стоп», те, которые сами не очень понимают, что ему мож­но, а что нельзя, что стоит запретить, а что лучше разрешить. На всякий случай они разрешают все, чтобы «не травмировать ребен­ка», а потом, когда он «садится им на голову», кричат от бессилия. А ребенок только этого и добивается.

Такие мамы говорят: «Я же хочу по-хорошему, но почему он останавливается только тогда, когда я накричу на него или даже шлепну?» Потому что он только тогда ощущает, что вы поставили ему границу, только тогда хоть как-то внятно может ощутить вас, ваши чувства, позицию, намерения. Правда, почти всегда, силь­ный крик — это проявление вашего бессилия, поэтому даже он иногда не может остановить такого «расколбашенного» ребенка. Таким мамам неприятен и сам факт того, что им пришлось кри­чать, ведь в этом случае им кажется, что они уподобились «тира­нам» из их прошлого, а это то, чего они так хотели избежать. Они начинают злиться на самих себя и своего ребенка за то, что тот за­ставляет их быть такими нехорошими. Но детям нужны пределы и границы, и они будут себе их организовывать, пока вы не скажете четкое «нет», потому что оно им настолько же нужно, насколько оптимистичное «да». Обладая личностной позицией и здоровой властью, совсем не обязательно кричать.

Когда-то в одной из групп мы с родителями рисовали запреты в их семье, выраженные метафорически. Каких только чудесных при­меров мы не услышали тогда. У одной — это была тюрьма. Много запретов, сплошные решетки, почти ничего нельзя. И она выросла пассивной, скромной, тихой, послушной. У другой запреты — это чистое поле, куда хочешь, туда и иди. Очень активная, ответствен­ная, но тревожная. В постоянной мобилизации, напряжении, го­товности. У третьей — тоже поле, но минное, никогда не знаешь, где и когда взорвется. Один неверный шаг — и ты уже повинен и почти разорван на куски маминой возмущенной и агрессивной ре­акцией. Там были еще хрустальные замки, чуть заденешь, не за­метив, и все осыпается со звоном и порезами. Были сети, опутыва­ющие и мешающие двигаться. Лабиринты — надо все время запоминать, куда поворачиваешь, а то не найдешь дороги обратно.

Почти все согласились, что примерно такую же систему запре­тов и границ они выстраивают теперь с собственными детьми, ли­бо — прямо противоположную той, что была у них. Но это ничем не лучше, уверю вас. Потому что запретов, ограничений и правил долж­но быть немного, говоря метафорически, это должен быть дом: не­сколько стен, пол и крыша. А еще там есть двери и окна. Запретов должно быть несколько, но они должны быть жизнеобеспечиваю­щими, осознанными и соответствовать ценностям вашей семьи.

Любой ребенок готов принять правила того дома, где он появ­ляется. Важно лишь то, как они до него доносятся. Насколько ясно, просто, дружелюбно и твердо. Очень часто взрослые сами не могут договориться о том, что они будут запрещать или разрешать ре­бенку, непоследовательность их разрешений и запретов рождает сумятицу в его голове. И точно, он не может чувствовать себя уве­ренно и защищенно, опираясь на эти запреты (а ведь именно в этом и состоит их функция: защитить и придать опору, как стены в доме). Запреты нужны вовсе не для того, чтобы уменьшить родительскую тревогу, компенсаторно проявить власть, отыграться за свое не­счастное детство, выразить свою злость, не ребенком заработан­ную. Запреты помогают оградить, но они не должны запирать, ли­шать ребенка возможности исследовать и познавать мир.

Как же все-таки научиться занимать эту родительскую пози­цию так, чтобы не превращаться в Тиранов или других товарищей их известного треугольника? Как проявлять родительскую власть, не подавляя, не травмируя своего ребенка? Попробую сформулиро­вать свою позицию, естественно, оставляя за вами право иметь свою и не согласиться со мной.

Родителю важно научиться хорошо осознавать себя, то есть не только свои мысли и поступки, но и прислушиваться к своим чувствам, интуитивным догадкам, честно признавать любые, даже не очень приятные мотивы.Чем лучше вы осоз­наете себя, тем меньше ваш ребенок получит неясных, проти­воречивых, бессознательных посланий.

Стоит отходить от стереотипов и чужих советов, любой из них сопоставляя со своим знанием о собственном ребенке. По­мнить, что он родился и растет в вашей семье, ичей-то даже положительный опыт может быть к нему неприменим.

Пробуйте видеть, слышать и понимать своего ребенка, не заменяйте его стереотипом «все дети такие». Старайтесь уз­нать именно его, отделяя при этом свой прошлый детский опыт от вашего реального малыша или подростка. Он, ко­нечно, похож на вас, но не ровно такой же, не идентичен. Он растет в другое время и в другой семье, нежели росли вы.

4. В те моменты, когда вы не можете понять, что нужно вашему ребенку, как для него будет лучше, принимайте ваше взрослое решение, и примите его твердо, без колебаний, опираясь на свою родительскую интуицию. Помните, что вы всегда можете оши­биться, и это неизбежно, вы же принимаете решения за друго­го, хоть и очень близкого вам человека. Научитесь прощать себя за возможные и совершенные ошибки. Ваше чувство вины ни­кому не поможет, оно будет разрушать и вас и ваших детей.

5. Ваши дети на многое способны и по большей части не нужда­ются в вашем контроле, поскольку большинство из них умеет управлять собой и не действовать по отношению к себе деструк­тивно. Старайтесь остановиться, если вам что-то хочется сде­лать за ребенка только потому, что у вас быстрее и лучше по­ лучится. Лучше спросите: «Тебе помочь?» Так вы приучите его справляться самому, а в случае необходимости — просить ^ о помощи. И то и другое важно. Делая что-то за ребенка, вы укрепляете в нем зависимость от вас, позволяя ему научиться делать самому, вы делаете его сильнее и увереннее.

6. Помните, что не только ваш ребенок с его желаниями, по­требностями, необходимостями является ценностью, но и вы тоже. Если вы не ощущаете собственной ценности, ваши дети тоже не будут ценить и уважать вас. Между ребенком и собой _{ вы вправе иногда выбирать себя, когда это вам необходимо. Ребенку важно встречаться с тем, что вокруг него есть дру­гие люди, которые имеют свои желания, чувства.

Вынося свое родительское решение, понимайте, что вашему ребенку оно может совсем не понравиться, и это естествен- 1 но. Будьте готовы к его возможным чувствам по этому пово­ду: обиде, злости, возмущению. Вы можете разделить эти чувства («я понимаю, что ты недоволен» или «мне жаль, что I тебя это так огорчает»), но остаться при своем решении.Чем тверже и уважительнее к ребенку вы будете в своем выборе, тем легче ему будет принять ваше решение.

8. Произнося сакраментальную фразу «Я делаю это ради тебя!», еще раз проверьте, так ли это. Если не совсем так, то лучше признаться в этом честно: «Я делаю это, потому что мне так спокойнее или потому что я так решил». В том, что вы выби­раете себя, принимая какое-то решение, нет ничего плохого. Но если вы обманываете себя и его, боясь потерять свой ав­торитет, он со временем все равно догадается, что это мани­пуляция, и перестанет вас уважать.

9. Сомневайтесь до того, как вы озвучили ваш запрет ребенку, но если вы его уже произнесли, будьте тверды. Если ваш ребенок своей реакцией вас поколеблет и заставит изменить ваше ре­шение, то он поймет, что вами (и другими людьми) можно ма­нипулировать, и будет использовать это себе не на пользу. Не ставьте того запрета или не обозначайте той границы, которой вы не способны отстоять и выдержать. Лучше скажите: «возмож­но», «я подумаю» и т.д. Ваше «нет» должно быть твердым, так же как и ваше «да», впрочем. Быть может, завтра на то же самое его предложение вы скажете «да», но если сегодня вы сказали «нет», лучше остаться при этой окончательной точке. Поэтому лучше всего заранее пытайтесь выяснить все обстоятельства дела, чтобы быть уверенными, что ваш отказ обоснован.

10. Уважая себя и его, вы обучаете его быть свободным и равным. Проявляя свою здоровую родительскую власть, принимая свои взрослые решения, вы защищаете его и позволяете ему ощущать себя хоть и зависимым, но беззаботным ребенком. Разрешая ему принимать собственные решения, вы учите его ответственности и активной жизненной позиции.

Ваш ребенок будет не таким, каким вы хотели бы его видеть, а таким, каким вы были по отношению к нему. Дети могут повзрослеть и без помощи взрослых, но будут навсегда покалечены этим фактом. Правда, с некоторыми взрослыми они могут навсегда остаться деть­ми. В нашей власти постараться, чтобы этого не случилось, если мы, конечно, готовы к тому, что наши дети когда-нибудь вырастут.