Обучение слепых набирает темп (1881-1917)

Подлинное развитие сети учебных заведений для слепых детей начинается со дня официального утверждения устава и состава Попечительства о слепых (13 февраля 1881 г.). Обращаясь сегодня к сформулированным тогда «Основным началам для деятельности попечительства», мы должны признать прогрессивность этого документа. Своей главной целью попечительство определило: «а) призрение, воспитание, обучение слепых детей и подготовление их к самостоятельной деятельности; б) попечение о взрослых слепых посредством помещения их в заведения, в которых они могли бы изучать доступные для них ремесла, а также поддержка семейств их и тех лиц, которые взяли бы их на свое содержание, или же посредством помещения в богадельни и т. п. учреждения неспособных к труду, слабых и престарелых». Попечительство (частное, по сути, учреждение) находилось под покровительством престола и входило со своими отделениями, комитетами, приютами и училищами в число благотворительных организаций ВУИМ. За тридцать лет деятельности попечительство превратилось в весьма разветвленную структуру, чей центральный аппарат — почетные и действительные попечители, учредители, соревнователи и сотрудники — превышал 1600 человек, еще 6000 обслуживали региональные отделения и комитеты. Только за 1910 г. штат общественной организации вырос почти на полторы тысячи функционеров и составил 8011 человек. Филантропия среди богатых людей становилась престижной, движение активной благотворительности в поддержку незрячих ширилось.

Весьма обширный список почетных членов попечительства (31 человек) включал императора и членов царской семьи, иерархов церкви, сенаторов, знатных и богатых филантропов. Составы местных комитетов и отделений также выглядели весьма представительно², в то же время устав допускал участие в их работе «лиц обоего пола, всех состояний и званий, содействующих его цели взносами или личным трудом». Так что, несмотря на наличие в составе попечительства ряда светских и церковных вельмож, оно являлось достаточно демократичным сообществом. Всего на территории империи в упомянутом 1910 г. действовало 36 отделений и комитетов. Попечительство курировало 66 заведений: 21 глазную лечебницу, 10 общежитий для слепых работников и работниц, 2 ремесленных училища (мастерских), 8 убежищ для престарелых и не способных к труду, приют для малолетних и умственно отсталых. Ему также подчинялось 24 училища для слепых детей (см. табл. 6).

Таблица 6

Развитие сети учебных заведений Попечительства о слепых ВУИМ (по состоянию на 1 января 1910 г.)

№ п/п	Название училища	Год основания	Число уч-ся	Окончили курс
	Санкт-Петербургское Александро-Мариинское
	Ревельское
	Киевское
	Казанское
	Костромское им. Б. К. Кукеля
	Харьковское
	Воронежское
	Одесское
	Пермское
	Московское (мужское)			—
	Смоленское (мужское)			—
	Саратовское (мужское)			—
	Самарское
	Тульское (женское)
	Тверское (мужское)			—
	Тифлисское
	Черниговское (закрыто в 1910 г.)
	Иркутское им. И. С. Хаминова
	Полтавское (женское)
	Владимирское им. А. Л. Лосева
	Елабужское (мужское)			—
	Минское (мужское)			—
	Каменец-Подольское (мужское)			—
	Вологодское (мужское)			—
		Итого:

По преимуществу училища для незрячих открывались в губернских и уездных городах Центральной России, Малороссии, по одной школе действовало на Урале (Пермь), в Сибири (Иркутск), Прибалтике (Ревель), на Кавказе (Тифлис) и в Минске. Из 24 учебных заведений 15 принимало лиц обоего пола, 8 — исключительно мальчиков, 2—девочек. Всего на начало 1910г. в них обучалось около тысячи человек (примерно две трети — мальчики). В предшествующем 1909 г. губернские училища приняли 138 детей, выпустив 45 человек по завершении полного курса. (Ежегодно многие выбывали из школ, так, в 1909 г. 43 ребенка были отчислены или выбыли, не окончив курса, 11 детей умерло.)

Напомним, открыв в 1881 г. частную и единственную на тот момент в России школу для слепых детей, К. К. Грот смог принять в нее десятерых. По прошествии тридцати лет число незрячих учащихся достигло в империи тысячи. Безусловно, для страны с многомиллионным населением показатель скромен, но нельзя не заметить темпа роста и неуклонную тенденцию развития сети специальных школ. Накануне Октябрьской революции в стране существовало 35 учебных заведений для слепых детей.

Численностью педагогов и учеников учебные заведения отличались друг от друга, преобладали маленькие школы, где один-два учителя вели один-два класса (Вологда, Елабуга, Каменец-Подольский, Полтава, Ревель, Тула, Тифлис). Число учащихся в большинстве школ колебалось от 30 до 70 человек. Наиболее крупным и известным оставалось петербургское Александро-Мариинское училище, ни в чем не уступавшее европейским.

К началу 1910 г. главное училище России насчитывало 112 учащихся, но только 29 из них были жителями столицы, прочих же интернов собрали из разных российских регионов.

Не менее пестрым выглядел сословный список учащихся, так, в 1902/03 учебном году в Петербургском училище обучалось детей:

Крестьян 71

духовного звания 3

военных 17

казаков 2

мещан 17

питомцев Воспитательного дома 1

дворян и чиновников 5

иностранцев 1

По прошествии столетия придворное училище перестало комплектоваться преимущественно сиротами из приютов ВУИМ, более половины воспитанников теперь составляли крестьянские дети, а также чада мещан и военных (по преимуществу солдатские из военных поселений). Случись Гаюи приехать в Россию на столетие позже, он вновь не набрал бы достаточного числа учеников из семей благородных сословий. Можно предположить, что незрячих детей из аристократических или богатых семей учили на дому силами отечественных или иностранных гувернеров, и потому немногие дворянские отпрыски попадали в училище. Кроме того, глазным болезням чаще подвергались выходцы из бедных семей.

Обращает на себя внимание демократичность попечителей и администрации училища в вопросах комплектования. Оценивая причины подобного либерализма, не забудем традиционную нелюбовь знати отдавать детей в государственные школы, а также жгучее желание монарха и его ближайшего окружения иметь училище для слепых в столице. Иначе говоря, специальная школа для незрячих в Петербурге существовала не столько благодаря общественному альтруизму и христианскому милосердию горожан или столичных властей, сколько подчиняясь бюрократическим правилам империи. Монарх повелел школу открыть, ее и открыли, а так как из-за непопулярности идеи обучения незрячих у «благородных» петербуржцев не сыскали достаточного числа детей дворян и чиновников, то укомплектовали заведение детьми «подлого» сословия. Не разделяя западные либеральные идеи, более того, осуждая их, императорская семья вкупе с представителями высшей знати заложила в сердце самодержавной империи либерально-демократический оазис. И к этому духовному источнику потянулись участливые и деятельные врачи, педагоги, меценаты, формируя новую модель социальной опеки и обучения слепых.

С конца XIX в. Александро-Мариинское училище структурно состояло из трех отделений. Подготовительное отделение делилось на младшие и старшие классы. Детей этого отделения обучали по фребелевской системе, применявшейся тогда в обычных детских садах. В двух классах дошкольного отделения основной задачей считалось воспитание детей, искоренение дурных привычек, привитие культурно-гигиенических навыков, формирование ориентировки, развитие манипулятивных способностей, органов чувств, а также навыков самообслуживания. Обучение грамоте не предусматривалось. Учебные часы включали так называемые фребелевские занятия (гимнастику и подвижные игры), церковное и светское пение, предметно-ознакомительные уроки, а также Закон Божий, русский язык (чтение учителем вслух, пересказ и заучивание текстов), арифметика (знакомство с цифрами, двузначным числом, счет в пределах двух десятков).

Школьное отделение (образовательное) имело три класса, продолжая два класса дошкольных. Здесь преподавали Закон Божий, русский язык, арифметику, географию, историю, естествознание и геометрию. (В отличие от Петербургского училища дошкольное и школьное отделения Московского училища с 1885 г. были трехлетними.) Ученик третьего класса (5—6-й год обучения) писал рельефно-линейным или рельефно-точечным шрифтом Брайля сочинения на несложные темы, владел техникой чтения, мог ответить на вопросы по тексту и пересказать его. Он также знал таблицу умножения, решал простые задачи устно и письменно, владел всеми арифметическими действиями, знал дроби, изучал отношения и пропорции, знал нумерацию чисел до миллиона, умел считать на счетах. Ученику преподавались основы планиметрии и стереометрии, ему также давались понятия о плане и масштабе, горизонте, поверхности Земли. Кроме того, ученики получали общие сведения о географии Земли и Российской империи (в объеме учебника, рекомендованного сельской школе-двухлетке), краткие сведения об истории Древних и Средних веков и русской истории. Ученик также приобретал элементарные знания по естествознанию и зоологии.

Ремесленное отделение (один класс). Мастерские училища предлагали сверх традиционного набора видов труда для незрячих (изготовление щеток, корзин, плетение и женское рукоделие) обучение настройке музыкальных инструментов и массажу.

Обретая хорошие трудовые навыки, воспитанники могли рассчитывать на самостоятельные заработки после школы. Со своей продукцией учебное заведение участвовало в двух базарах и трех выставках и получило большую золотую медаль на Первой международной выставке исторического костюма. На международной выставке «Детский мир» училище также удостоилось золотой медали, а попечительство — почетного диплома.

Финансовые успехи оказались скромнее, годовой объем продаж изделий незрячих ремесленников не превышал 1500—2000 р., да и эти деньги удавалось получить только благодаря усилиям администрации училища. Мастерские обеспечивали незрячих работников сырьем, оказывали услуги по хранению и сбыту готовой продукции, подыскивали покупателей, без столь ощутимой и необходимой поддержки слепые ремесленники не сумели бы обеспечить себе и минимальный заработок.

Школьная библиотека (1909) насчитывала около 4000 томов книг по Брайлю, для своих нужд и для других школ училище издавало рельефные географические карты. Фонды столичного училища уступают английским запасникам. Напомним, библиотека Общества распространения грамотности (Глазго) насчитывала около 6500 книг, напечатанных рельефно-точечным шрифтом, передвижная библиотека Лондонского общества обучения слепых на дому — более 7000 томов, Лондонская национальная библиотека — 14 000 томов книг и 2000 нотных записей. Тем не менее, и в этом направлении Россия двинулась стремительно вперед.

Представляют интерес правила содержания детей в Александро-Мариинском училище: «Годовая плата за каждого интерна составляет 300 р., но совет попечительства (или местное его отделение) может уменьшать ее, соображаясь с имущественным положением родителей или опекаемых. Беднейшие же дети принимаются бесплатно».

Почти все воспитанники осваивали светское и церковное пение. Выпускники пели в пяти хорах столичных храмов, руководили хорами незрячие регенты. Дети, обнаружившие музыкальные способности, обучались игре на рояле, наиболее успешные получали подготовку настройщика роялей. Старшеклассники регулярно посещали оперные спектакли в Мариинском театре.

В 1909 г. училище окончило 6 воспитанников, трое из них — дочь тверского крестьянина Анна Иванова, дочь военного писаря Екатерина Колюбякина и дочь прусской подданной Екатерина Цейтц — получили угол в общежитии слепых работников попечительства и место щеточниц в мастерской для взрослых слепых. В этой же мастерской (также получив место в общежитии) стал работать корзинщиком сын костромского крестьянина Александр Захаров, щеточником сын петербургского крестьянина Александр Петров. Его однофамилец, внук прапорщика Петров Григорий, получив квалификацию настройщика и щеточника, определился регентом церковного хора в Харькове.

Организация самостоятельной жизни выпускников по завершении обучения оказалась для администрации, пожалуй, наиболее сложной задачей, но благодаря особому статусу училища удалось получить от попечительства согласие и деньги на постройку общежития и мастерских. Решение, безусловно, оптимальное, но почти невозможное для прочих российских заведений. С момента основания училища до 1910 г. полностью прошли курс 169 учеников, из них 108 осели в столице, трудоустроившись преимущественно в мастерских попечительства, так как в иных уголках России рабочих мест для слепых не имелось.

Школьная программа, организация быта и досуга воспитанников, даже их трудовое обучение мало соотносились с реальностью, существующей за оградой специального учебного заведения. На примере Александро-Мариинского училища мы получаем очередное доказательство того, как нелегко оказалось приспособить западные модели специального образования к русской жизни. Хорошо подготовленным выпускникам трудно было вписаться в уклад российской жизни, за порогом учебного заведения их закономерно подстерегали неудачи и разочарование. Отечественные маленькие частные школы в силу непродолжительности существования и мизерного числа выпускников не успели в полной мере осознать масштаб послешкольных проблем, например трудоустройства грамотных молодых незрячих мужчин и женщин, овладевших каким-либо ремеслом. Крупные же училища, подготовившие не один десяток слепых ремесленников, вплотную столкнулись с проблемой организации их взрослой жизни. Решения петербуржцев в силу их исключительности прочим не подходили, провинциальные филантропы даже при помощи попечительства оказались не в состоянии ни трудоустроить своих питомцев, ни обеспечить их жильем.

По своему образовательному и культурному уровню питомцы столичного училища превосходили родителей и домочадцев, становясь для семьи чужаками. Лишившись ставшего уже привычным уклада интернатской и городской жизни, грамотные слепцы не находили себе занятия. Получив образование, ремесло, присвоив культуру «цивилизации», слепые становились чужими для «почвы», из недр которой вышли. Общество, готовое подавать милостыню убогому, вовсе не предполагало обеспечивать слепца-ремесленника работой. В глазах окружающих убогий превращался в конкурента и в этом статусе не мог рассчитывать на сострадание. Напомним, в свое время слепцы парижского института испытывали на себе те же трудности.

Незрячие выпускники школы, созданной на европейский манер, не желали существовать за счет подаяния, но не могли жить и собственным трудом. Училище давало знания, умения, профессиональные навыки, но на российском рынке труда рабочие места для слепых отсутствовали. В силу названных причин многие не могли или не хотели возвращаться в семьи, оставались под крышей и на коште училища, что противоречило уставу учебных заведений, создавало для администрации дополнительные педагогические и финансовые трудности.

В России энтузиаст организации школьного обучения глухих или слепых детей (будь то монарх, подвижник-священнослужитель, просвещенный меценат, заинтересовавшийся проблемой врач или педагог, родитель, наконец, выпускник специальной школы), приступая к созданию учебного заведения, мало задумывался о том, что ждет глухого или слепого молодого человека, получившего образование. Устроителей школы заботило, из какой страны пригласить специалистов либо в какой стране познакомиться с лучшими образцами обучения. Важным казалось, чью методику использовать — немецкую, французскую или английскую, на чьи программы и учебники ориентироваться в собственной практике, как обучать грамоте и ремеслам. Сословная принадлежность ребенка, этно-конфессиональная среда, из которой он вышел и в которую ему предстояло вернуться, особенности региона проживания семьи, пожелания родителей — эти и многие другие факторы организаторы специальных школ оставляли без внимания. Даже образцово-показательное училище, успешно копировавшее и превосходящее лучшие западные образцы конца третьего периода (первого этапа развития системы специального образования), не в силах было преодолеть уже упоминавшиеся противоречия, так как существовало в стране, осваивающей третий период, но еще далекой от его завершения.

Эпистолярное наследие одного из выдающихся филантропов-тифлопедагогов Анны Адлер хранит свидетельства драматических противоречий между содержанием образования слепых детей и реалиями жизни общества, войти в которое им предстояло.

Цель своей жизни благотворительница изложила в стихотворной форме: «Пойдем вперед, пока есть силы, пока надежды жизнь полна, пока мечты так наши милы и так чарует нас весна. <...>

Иди скорей на путь тернистый, тебя работы доля ждет, быть может, и твой взор лучистый свет счастья в жизни принесет» [Пойдем вперед!, 1889].

Слова о «тернистом пути» отнюдь не поэтическая метафора.

«Наша школа, — запишет в дневник подвижница, — идет довольно хорошо, насколько это возможно. В комитете же идет борьба. Один из членов стремится передать заведение в руки Мариинского попечительства, а другой — в руки Человеколюбивого общества. В январе будут новые выборы членов комитета, и мне, кажется, несдобровать. У меня слишком мало дипломатии. Я не умею хвалить то, что дурно. Поэтому-то лучше, если комитет будет единодушным» [1883].

«Мне пришлось еще раз остаться в составе комитета <...>. Щедрых на деньги членов комитета много, но нет никого, кто вникал бы в суть дела. <...> Теперь выполняющая должность начальника Хлопонина, очень ограниченная, флегматичная, а к тому же крайне мелочная и самолюбивая личность, немалое достоинство ее, впрочем, составляет доброта к детям и честность, но первое в некотором отношении приносит иногда страшный вред детям <...>. Хлопонина находит разумным только то, что ей — «начальнице», придет в голову, а иначе ни советов других, ни доказательств не принимает» [1884].

«Относительно печатания книг по Брайлю, конечно, также ничего не выйдет, если на каждом шаге будут такие затруднения и то, что допущено везде, не может быть допущено у нас, только оттого, что цензоры не знают знаков Брайля. Да неужели же вопрос этот так ничтожен, что ничего не хотят сделать для этого, и мы будем ползти, когда всюду идут быстро вперед. Горько и обидно!» [1884].

«Кроме того, [Хлопонина] желает приобрести книги Человеколюбивого общества. Но еще сегодня я старалась убедить ее, что не стоит бросать деньги на них и платить так дорого за плохие книги, не знаю, послушается ли она меня? Главное столкновение на заседании произошло из-за чтения книг. Я узнала, что детям читают вслух какие-то романы и «Мертвые души» Гоголя. Я сказала, что это вообще рано и что, как и прежде я говорила, а теперь снова повторяю, не следует детям читать книги без разбора. А на это мне ответили, что слепым можно все читать, как и зрячим, и что это одна фантазия, что слепых надо иначе воспитывать, что разницы никакой нет. Потом в виде снисхождения было прибавлено, что если уж я так восстаю всегда против выбора книг, то пусть я составляю программу, что можно читать, что нет. <...> Потом перешли к выбору новой помощницы. Без меня, оказывается, секретарь уже приводил свою какую-то родственницу, которая была в деревне школьной учительницей.

Надзирательница тоже желает поместить свою знакомую — люди все совсем незнакомые с этим делом. Тогда я передала сведения о рекомендованной мною мадам Блессинг — особе, которая в Лозанне несколько лет находилась при школе слепых и здесь, в Петербурге, занималась в школе, знает хорошо рукоделия, музыку и некоторые другие предметы, интересуется собственно делом слепых, за жалованием не гонится, имеет свои средства. Чтобы ее узнали, желает работать год без оплаты, чтобы показать, насколько она может быть полезна. Приедет на свои средства. Тут мы ничем не рискуем, а можем попасть на хорошего человека, полезного нам.

Мне едва дали начать, едва я сказала слово об этой особе, как надзирательница Хлопонина и секретарь подняли буквально крик, что нам такой не надо, что мы не нуждаемся в опытных людях, что у нас все идет прекрасно, что нам надо просто учительницу, а подготовки к этому не требуется, что это так все легко, только стоит войти в заведение, чтобы все знать. Надзирательница Хлопонина при этом прибавила, что вот я же не готовилась воспитывать слепых, а как веду дело. <...> [Хлопонина] не совсем хорошо слышит и очень плохо видит, ей бы следовало носить очки, она сама сознается, что не видит, как дети сидят в классе» [1885].

«Не могу прийти в себя от удивления, что подобные вещи могут официально совершаться. Возмутительно и обидно за Россию, что безо лжи, происков и желаний выставиться ни одно дело у нас не ведется. В деле о слепых важно бы только факты констатировать. А то ведь веры и правды не будет, когда все убедятся в этом вечном хвастовстве представителей дела. Думала я, что будет прикрашено положение дела, но подобных поступков не ожидала ни в каком случае» [1885].

«Я была и в канцелярии по делам печати, там тоже ничего не добилась. Если иначе не устроится, то надо подавать прошение генерал-губернатору. <...> Буду ждать, инспектор по делам печати все не мог усвоить, что это такое — шрифт для слепых, а не для глухонемых. Мне пришлось взять у председателя свидетельство, что я состою при комитете школы слепых. Вообще я не думала, что будут делать столько затруднений при разрешении получить шрифт и пресс».

Пройдя стажировку в Венском и Дрезденском институтах слепых (1884), Адлер прилагает немало усилий, дабы внедрить понравившиеся ей австрийскую и немецкую модели на родине. Прежде всего она организует издание книг для незрячих по Брайлю, первым выходит в свет «Сборник статей для детского чтения» (1885).

Адлер также становится одним из инициаторов и деятельных участников первых российских съездов по проблемам обучения незрячих, создания Обществ слепых. Россияне только начинали осваивать ценности третьего периода, а потому точно так же, как в свое время западноевропейцы, поначалу плохо понимали энтузиастов. Общей бедой институтов для слепых (глухонемых) на начальном этапе строительства сети специальных школ и в Европе, и в России являлась их замкнутость, автономность и разобщенность. На Западе изменить ситуацию помогло создание специализированных журналов, профессиональных союзов, проведение международных съездов, по тому же пути пошли и наши соотечественники.

В 1886 г. попечительство выпускает журнал «Русский слепец», знакомя заинтересованного читателя с проблемами призрения, воспитания, общего и ремесленного обучения слепых. Первым редактором и издателем журнала выступил управляющий делами попечительства о слепых О. К. Адеркас. Юрист, обладавший опытом журналиста, Оттокар Карлович, получив от единоверца К. Грота приглашение на службу в попечительство, первым делом совершает ознакомительную поездку в известные институты Европы. Их выбор определила религиозно-культурная ориентация Адеркаса. По возвращении он публикует «Отчет об осмотре заведений для слепых в Австрии, Швейцарии, Германии и г. Риге» (1885). Знакомство с положением дел за рубежом наводит россиянина на мысль о необходимости отечественного специализированного издания, коих в Европе имелось уже немало. Используя финансовую поддержку попечительства, Адеркас приступает к выпуску «Русского слепца». Со временем на его страницах (с 1889 г. журнал выходит под названием «Слепец») наряду с переводными появятся статьи российских авторов (Г. П. Недлера, К. Ф. Лейко, М. К. Мухина, Г. П. Мельникова и др.). Если на Западе журналы подобного рода возникали по инициативе учебных заведений, пожелавших заявить о себе, поделиться опытом или размышлениями об актуальных вопросах обучения, воспитания, организации быта слепых, то в России появление специализированного периодического издания инициировалось сверху. Идея создания «Русского слепца» вызрела в недрах совета попечительства, таким образом, выход первого номера журнала случился прежде, чем на него возник спрос. А так как поначалу журнал знакомил исключительно с положением дел в лучших европейских школах, отклики с мест отличались критической оценкой российской ситуации. Сравнивая отечественную практику с исключительными образчиками из стран-лидеров, авторы находили много поводов для недовольства. Впервые получившие возможность публично обмениваться мнениями, они тотчас начинают попрекать попечительство за недостаточную активность в деле улучшения жизни слепых. Издатели предполагали совместно с читателями искать способ вывести российские школы на уровень немецких, тогда как авторы с мест, негодуя, спрашивали, почему в их родных краях до сих пор нет училищ, подобных Венскому или Дрезденскому? Критики, казалось, забыли, что на момент рождения журнала в Российской империи существовало от силы пять учебных заведений, чей возраст колебался от года до четырех лет, и требовали плодов с еще не выросших деревьев. Несовпадение позиций авторов писем с мест объясняется и тем, что в пределах громадной страны сеть заведений для слепых складывалась своеобразно. В столичных городах — Петербурге, Москве, Варшаве, где, образно говоря, календарь отсчитывал третий период, стремительно набирали силу вполне современные учебные заведения для слепых. Другие регионы готовились сделать шаг от благотворительных приютов к открытию маленьких частных школ, здесь на календаре время медленно текло от второго к третьему периоду. Население же Урала, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии, мусульманского Кавказа относилось к слепым в традициях второго, а то и первого периода. Отметим это крайне важное для понимания общей картины обстоятельство и вернемся в те города империи, где велось активное строительство учебных заведений для слепых. Здесь время летело на удивление стремительно. В 1881 г. создается первое училище, в 1886 г. начинает издаваться специализированный журнал, в 1898 г. проблема общего и ремесленного обучения слепых дискутируется в рамках всероссийской научно-практической конференции.

Актуальные вопросы тифлопедагогики и тифлопсихологии начинают обсуждаться на научных форумах — II Съезде русских деятелей по техническому и профессиональному образованию (1889), I Всероссийском съезде по педагогической психологии (1906), I Всероссийском съезде по семейному воспитанию (1913), I Всероссийском съезде по народному образованию (1913).

Более того, в 1901 и 1909 гг. прошли два специальных съезда, организованных Попечительством о слепых.

Формировалась традиция научно-практических обсуждений актуальных вопросов общего, специального и ремесленного обучения слепых, их семейного воспитания, проблем педагогической психологии. Поражает стремительность, с которой только что появившееся направление педагогики и психологии начинает развиваться. На начало XX столетия в империи действовало чуть более двух десятков профильных учебных заведений, тем не менее, вопросы образования слепых и их гражданские права обсуждались уже на всероссийском уровне. В этом аспекте, как мы можем убедиться, Россия более не уступала странам-лидерам.

Вновь открываемые училища остро нуждались в тифлопедагогах, и Александро-Мариинское училище по мере сил принялось исполнять функцию учебно-методического центра, выращивающего педагогические кадры. Только в 1902/03 учебном году стажировку в Петербургском училище прошли 10 человек. Отсутствие достаточного числа квалифицированных педагогов, нехватка учебников, художественной литературы и пособий, напечатанных брайлевским шрифтом, в известной мере осложняют работу специальных школ. Встает вопрос об организации издания книг шрифтом Брайля, одной из первых за его разрешение берется уже известная нам Анна Адлер.

«Прежде чем приступить к намеченной ею деятельности, А. А. Адлер должна была исполнить все требуемые цензурным уставом формальности. После значительной затраты времени ей удалось исходатайствовать от московского генерал-губернатора князя Долгорукова разрешение (13 апреля 1885 г., № 2262) иметь на своей квартире пресс и шрифт системы Брайля для печатания рельефом. Вскоре затем (17 мая 1885 г., № 787) последовало из московского цензурного комитета уведомление о порядке выпуска в свет книг для слепых. Вопрос этот восходил на разрешение Главного управления по делам печати, которое предписанием 10 мая за № 1658 изъявило свое согласие довольствоваться уведомлением А. А. Адлер, что перепечатка издаваемых ею книг для слепых сделана сходно с разрешенным оригиналом, без обозначения цензурного дозволения на самих перепечатках. Это была вполне рациональная мера, так как во всем цензурном ведомстве не нашлось бы, по новости в России системы Брайля, ни одного лица, способного читать точечный текст.

При переезде А. А. Адлер на дачу в Подольский уезд, где она желала продолжать начатые в Москве занятия, потребовалось новое разрешение властей содержать типографский пресс и шрифт. Разрешение это было ей выдано московским гражданским губернатором 2 июля 1885 г. за № 5517. Местная сельская полиция в лице урядника наблюдала за исполнением правил, установленных для содержания типографских станков. Приводим все подробности с целью установить неоспоримый факт, что А. А. Адлер первая по времени приступила к печатанию в России книг для слепых по системе Брайля, прибавим: собственными и своих сотрудниц руками, на свое иждивение, без всяких субсидий с чьей-либо стороны (исключая пожертвованную ей бумагу). Пресс, шрифт и другие типографские принадлежности приобретены ею на собственный счет. Набор, корректура, тиснение — дело ее женских рук. Сотрудницами при техническом выполнении труда А. А. Адлер были: ее знакомая, Эмма Ивановна Герман, и родственницы Елена и Лидия Васильевны Мышецкие. Первая работала с нею ежедневно, последние чередовались через день, оказывая посильную помощь при наборе и печатании. К этому кружку тружениц примкнула впоследствии мать А. А. Адлер, Надежда Михайловна, напечатавшая на ручном аппарате десятки брошюр для подарков слепым».

Как отмечает профессор А. Е. Шапошников, «брайлевские книги,издаваемые по заказу Попечительства о слепых, с 1886 г. стали печататься в Санкт-Петербурге, в типографии Экспедиции заготовления государственных бумаг, а потом в частной типографии Ю. Штауфа. Печатание книг обходилось очень дорого. Поэтому Попечительство о слепых решило ограничить перечень издаваемых типографским способом книг только теми названиями, которые были необходимы в большом количестве экземпляров (учебники, Евангелие и др.). Что же касается литературы для внеклассного чтения (произведений классиков и современных беллетристов), то к их производству были привлечены «дамские кружки», создаваемые для переписки книг рельефно-точечным шрифтом на добровольных началах (при этом учитывался опыт организации подобных кружков в Англии). Такие «дамские кружки» были организованы в Санкт-Петербурге (1888), Саратове (1893), Москве (1894), Туле (1896) и других городах.

Особенной известностью пользовался дамский кружок в Санкт-Петербурге (под руководством Е. А. Шамшиной), в который входило до 100 дам-благотворительниц. В 1895 г. при Александро-Мариинском училище слепых <...> организована небольшая типография, которая занялась регулярным выпуском брайлевской литературы. Для приготовления стереотипов была выписана из Германии машина Кулля. Печатание книг осуществлял Д. С. Раевский вместе с женой, которая диктовала ему текст печатаемой книги. В дальнейшем типография расширила свою деятельность. Через три года начинает выходить журнал «Досуг слепых», который печатался рельефно-точечным шрифтом ежемесячно тиражом в 250 экз.».

Отсутствие книг, напечатанных рельефным шрифтом, более не сдерживало рост сети учебных заведений для слепых, главным тормозом оставались незаинтересованность государства и общества в открытии специальных школ и, как следствие, скудное финансирование. И все же позитивные перемены происходили, на российской карте последовательно возникали очередные «оазисы» специального обучения, и, что особенно важно, они рождались за пределами европейской части империи — в Сибири и на Урале.

Сначала открылась школа в Перми. К началу XX в. губернский город являл собой миниатюрную модель отечественной благотворительности. Так, если с 1848 по 1880 г. в Пермской губернии действовало всего шесть благотворительных обществ, то за следующие девять лет к ним добавился еще десяток. По решению Пермского отделения Попечительства о слепых создается городское училище в целях «обучения призреваемых детей ремеслам» (1889). К осени 1902 г. полный курс уже завершили 24 человека, 36 человек посещали заведение, в том числе 19 — ремесленный класс. Как и везде, большинство слепых трудилось в корзинной, сапожной и ткацкой мастерских. Попечение слепых становится для пермяков делом понятным, богоугодным и близким.

«Игре на рояле обучались только те, кто имел охоту и способности. Из наиболее способных певцов образован хор, поющий в училищной церкви. При училище попрежнему велись народные чтения, на которых исполнителями музыкальных номеров, а иногда и в качестве чтецов выступали и воспитанники».

Для многих (и не только для слепых) данное учебное заведение играло роль культурного центра: «Всех чтений [в 1903/04 учебном году] было 15, и на них перебывало до 2000 посетителей. <...> На Рождественских праздниках, как и в прежние годы, на средства, собранные по подписке, был устроен литературно-музыкальный вечер, сопровождавшийся раздачей воспитанникам подарков. <...> Гости-слепцы также получили подарки. Праздник посетили члены совета и около 500 человек гостей. <...> Летом воспитанники, оставшиеся в училище, занимались заготовкой прута и жили по-лагерному в палатках на острове среди Камы».

Наконец, училище открывается и в Сибири, т. е. за пределами европейской части империи (Иркутск, 1894 г.). На необъятных российских просторах Уральские горы долгое время являлись границей, через которую не могли пройти никакие инициативы в сфере обучения детей-инвалидов, местное население не испытывало потребности в специальных школах. Помогло, как это не раз случалось в истории специального образования, несчастье.

Эпидемии трахомы и оспы, свирепствовавшие в Сибири, способствовали высокой распространенности глазных болезней, что и зафиксировали два летучих «глазных отряда», направленные в регион Попечительством о слепых (1875). Среди больных оказалось немало детей, помощь которым никто не оказывал. Позднее, когда в европейских губерниях империи накопится опыт призрения слепых, эмиссары Мариинского попечительства озаботятся ситуацией на Урале и в Сибири. В 1893 г. одно из отделений попечительства открылось в Иркутске.

Выбор в пользу Иркутска вовсе не случаен, согласимся с Н. В. Шелгуновым: «Иркутск <...> единственный город Сибири, имеющий городской характер. <...> Как Англия создала Лондон и Франция — Париж, так Сибирь создавала Иркутск. Она гордится им...»

Иркутск — единственный сибирский город, где сложились предпосылки, необходимые для появления специальной школы. На момент ее открытия там уже действовали: Главное народное училище (1788), Сиропитательный дом для девочек (1838), Институт благородных девиц (1845), вторая в России публичная библиотека (1861), мужская гимназия и женская прогимназия (1879), промышленное училище. «Иркутск был полон учреждениями, созданными на частные средства. <...> Трапезниковоставил городу 10 миллионов и, кроме того, создал и обеспечил 9-классное промышленное училище; на средства Хаминова содержалась женская гимназия и прогимназия; Ел. Медведникова² создала городской банк и сиропитательный дом; Ю. И. Базанова³, помимо Воспитательного дома⁴ и других учреждений, построила в Иркутске детскую больницу, равная которой имелась лишь в Берлине. <...> М. Бутин по завещанию оставил жене 100 ООО р., а все свои миллионы завещал на нужды просвещения — на реальное училище в Нерчинске и на 10 школ в селах...».

К 1895 г. в Иркутске действовало 58 средних и начальных учебных заведений (имевших 4834 учащихся).

Иркутск оказался некой ретортой, в которой перемешались личная и предпринимательская свобода богатого региона, удаленного от повседневного контроля центральной власти, купеческий размах благотворительных деяний православных негоциантов и золотопромышленников, а также образование, культура и вольнодумство, приносимые в край политическими ссыльными. О последних стоит упомянуть особо. С XVIII в. сюда ссылали шведов, здесь отбывал наказание А. Н. Радищев, с 30-х гг. XIX в. на поселениях близ Иркутска и в самом городе проживало немало декабристов. В начале 1830-х гг. к ним добавились участники польских восстаний 1830—1831 и 1863—1864 гг., потом петрашевцы, революционные демократы, революционеры 1870— 1880-х гт. Иркутск был напоен вольнодумством. Заметим, во многих селах и деревнях поселенцы были единственными учителями, культурные ссыльные вели успешную педагогическую и просветительскую работу и в Иркутске.

Таким образом, сама по себе распространенность в регионе глазных болезней не подвигла бы ВУИМ учредить в Иркутске попечительство, тому имелась иная причина — местные власти и горожане оказались готовыми выступить деятельными партнерами попечительства. Кроме всего прочего, в пользу Иркутска выступил Б. К. Кукель.

Долгое время служивший в подчинении генерал-губернатора Восточной Сибири Н. И. Муравьева-Амурского, горный инженер Б. К. Кукель, выйдя в отставку, получил приглашение от К. К. Грота поработать в Попечительстве о слепых (1881). На новом поприще честный и принципиальный Б. К. Кукель оказался востребованным, сначала он уполномоченный ВУИМ по Курской и Тульской губерниям (1881—1885), затем по Костромской и Ярославской губерниям (1885—1902). Активность вольнодумного филантропа при создании училища слепых в Костроме побудила попечительство присвоить ему имя подвижника. Иркутск при выборе места для организации сибирского филиала попечительства предложил хорошо знавший город Б. К. Кукель. Приняв его совет, руководство ВУИМ не ошиблось, достаточно скоро осуществляемая Иркутским попечительством о слепых просветительская работа возымеет положительные последствия.

Почетный гражданин города Иркутска, купец I гильдии, меценат и филантроп Иван Степанович Хаминов (1817—1884) на благотворительные цели пожертвовал более миллиона рублей. Он также завещал родному городу усадьбу: два каменных двухэтажных и три деревянных дома, амбар и баню. Получив дар, местная Дума обратилась к городскому голове В. П. Сукачеву с просьбой «принять меры к организации в Иркутске отделения попечительств императрицы Марии Александровны о слепых и по открытии действий этого отделения войти с ним в соглашение относительно его участия в руководстве дел указанного заведения на правах попечительского совета».

Дума сочла необходимым направить в столицу потенциального организатора обучения слепых. Откомандированному в «европейскую Россию» иркутянину предлагалось познакомиться «с устройством существующих там учреждений для слепых, войти в соглашение с советом попечительства <...> о содействии со стороны оного в деле устройства в Иркутске предположенного Думой заведения для слепых детей, выработав затем проект организации и ведения дел этого заведения, предоставить таковой на утверждение городской Думы». Одновременно думцы направили в петербургское Александро-Мариинское училище учительницу А. П. Попову для прохождения шестимесячного курса обучения. Открылось Иркутское училище в 1894г.

Согласно отчету, в 1909 г. училище посещало 33 человека (13 мальчиков и 20 девочек). Как и другие подобные заведения, оно работало по программе сельской школы, воспитанники овладевали традиционными для незрячих ремеслами, им также преподавалось пение и по желанию — музыка.

В первой половине XVIII в. сибиряки знакомятся с вертепом, вскоре эти представления становятся в народе популярными. Есть мнение, что вертеп попал в город с легкой руки первых иркутских архиереев, выходцев из Украины. Вероятно, среди лиц, сопровождавших служителей церкви в Сибирь, прибыли певчие и незрячие музыканты. Вертепные представления сопровождались хоровым пением, а завершались пляской кукол под аккомпанемент скрипок. «Некогда в Иркутске, — сообщает краевед Н. С. Щукин, — были трое слепых скрипачей: Митька, Яшка и Коренев. Они разделялись по вертепам и музыкантили с певчими». Также известно, что Мить- ка-слепой был в ту пору наиболее популярным городским скрипачом. Он играл и на вертепных представлениях, и на свадьбах простонародья, и на осенних городских вечеринках-«капустниках». Отметим, что незрячий от рождения человек запомнился современникам и как квалифицированный музыкант, и как скрипичный мастер. Более того, из-за отсутствия в Иркутске капельмейстерских кадров слепцу некоторое время пришлось выступать в роли регента военного певческого хора. Так западная (польско-украинская в данном случае) традиция воспитания слепых музыкантов попала в иркутскую губернию, кстати обильно населенную ссыльными из Польши и Западной Украины.

В 1909 г. в училище впервые состоялся экзамен по музыке. И здесь устраивали спектакли, а школьный хор несколько раз успешно выступал в общественных собраниях. Пел этот хор и в церкви Святой Троицы, ежегодно получая за это 600 р.

Медицинскую помощь воспитанникам на протяжении ряда лет безвозмездно оказывал врач Л. С. Зисман.

Вроде бы все складывалось удачно, но со временем и здесь столкнулись с известной проблемой, как обеспечить выпускников жильем и работой. Местные филантропы пытались помогать, как умели. Так, в 1912 г. удачливый лесопромышленник, занимавшийся строительством доходных домов, П. Р. Кравец возводит на территории училища общежитие для взрослых слепых. По окончании учебного заведения незрячие люди зарабатывали на жизнь пением и игрой на музыкальных инструментах. Обычно это происходило на базарах, в кабаках или чайных. Более талантливые выпускники играли в ресторанах, некоторые становились кустарями-надомни- ками, а Н. И. Юркин даже сумел открыть небольшую щеточную мастерскую, наняв в нее мастера и нескольких подмастерьев.

Тем временем училище Московского общества призрения, воспитания и обучения слепых детей продолжало свою историю. Здесь для организации летнего отдыха воспитанников попечители купили дачу в пригороде. Выпускники и ученики организовали духовный хор (1897), впоследствии ставший одним из лучших в Первопрестольной, а также оркестр струнных и духовых инструментов (1899). И в Москве программа обучения «полностью соответствовала учебной программе городских и сельских четырехклассных начальных школ повышенного типа. Детей также обучали ремеслам, пению и музыке». В 1912 г. в московском учебно-воспитательном заведении пребывало 120 слепых детей (еще 114 человек к тому времени успешно его окончили). Из числа выпускников обязательно следует назвать «крестьянского сына Василия Ерошенко, которому суждено было стать известным писателем, публицистом, журналистом, филологом, талантливым переводчиком, тифлопедагогом, путешественником, выдающимся общественным деятелем, просветителем и одаренным музыкантом».

Во всех российских училищах слепых начиная с первого класса в параллель с общеобразовательными уроками шли практические занятия. Девочек учили вязать на спицах, вышивать и шить, мальчиков — плести из соломы, лоскута, веревок, лозы. С третьего класса девочек начинали учить вязанию крючком, филейной иглой, на спицах, плетению ковров, а мальчиков — корзиночному, щеточному и переплетному ремеслам. В 14—15 лет воспитанник переходил в ремесленное отделение, где в течение года совершенствовался в ранее приобретенных навыках ремесленного труда, одновременно имея возможность продолжать обучение пению и игре на музыкальных инструментах.

Что же касается срока обучения слепых детей, то и в столице, и в провинции он по началу не превышал пяти лет. (Не подчинявшееся Попечительству ВУИМ Московское училище установило шестилетнее обучение.) За это время ученику давался элементарный общеобразовательный курс в объеме программы двухлетней сельской школы. Иными словами, тифлопедагоги ориентировались на государственную программу сельской двухлетки, не имея обязательств следовать ей строго, содержание обучения во многом определялось пристрастиями школьной администрации и квалификацией педагогов. Программа училищ включала два раздела: общеобразовательные дисциплины и профессиональную (ремесленную) подготовку. Определенное попечителями содержание обучения слепых детей предопределило организационную структуру училища, в идеале ему следовало иметь три отделения — дошкольное, школьное и ремесленное. Правда, соответствовать этим требованиям удавалось только крупным и хорошо финансируемым заведениям.

Попечительство ВУИМ не узаконило единую программу, поэтому и структура губернских училищ, и объем школьного курса в них заметно различались. Так, в Киевском училище (директор

В. И. Зайончевский) наиболее важным считалось музыкальное образование. Воронежское училище (В. А. Гандер) на первое место ставило профессиональное обучение, тогда как Харьковское (К. Ф. Лейко) — общеобразовательные предметы.

Численность педагогического и вспомогательного штата, условия содержания, качество обучения и многое-многое другое в жизни учебных заведений зависело от человеколюбия и прогрессивности губернских и земских властей, на чьей земле находилась школа, от щедрости меценатов, от степени участия ВУИМ. Интересную информацию о милосердии россиян к незрячим (в денежном исчислении) можно получить, изучая скрупулезно составленные финансовые отчеты попечительств. Проанализируем поступления кружечных сборов — так называли подаяния, поступающие в маркированные кружки в пользу слепых либо конкретного заведения для незрячих (см. табл. 7).

Таблица 7

Денежные суммы от сбора из кружек, выставленных в церквях или в казенных складах и винных лавках (за 1903 г.)

№ п/п	Название губернии	Церковнокружечный сбор (в р.)	Кружечный сбор в складах и винных лавках (в р.)
	Вологодская
	Воронежская
	Вятская	—
	Кавказское отделение	12 413	—
	Казанская
	Киевская
	Московская
	Подольская
	Псковская
	Санкт-Петербургская	—
	Туркестанская		—

Суммы, представленные в таблице 7, свидетельствуют, что соотечественники одинаково щедро жертвовали деньги в пользу слепых и в церкви, и в ходе торговой сделки, и в питейном заведении. Как церковный, так и торговый сбор равно высоки в европейской части страны, причем в регионах с более развитой торговлей и экономикой сбор на складах и в винных лавках выше церковного. Небольшие пожертвования легко опускались в кружки, выставленные в любом месте. Скуповатыми оказались жители северных губерний: Вологодской, Вятской и Псковской, и в храме, и в местах привычно легких трат они не особенно раскошеливались на благотворительность. Конечно, сумма сбора с помощью церковных кружек зависела не только от щедрости прихожан, но и от активности священнослужителей, убеждающих паству в необходимости помощи убогим слепцам (см. табл. 8).

Таблица 8

Показатели сбора средств из кружек, выставленных в казенных складах и винных лавках (за 1903 г.)

№ п/п	Название губернии	Число кружек	Средняя сумма на одну кружку (в р./к.)	Общая сумма (р.)
	Волынская		10 р. 75 к.
	Уральская		8 р. 25 к.
	Таврическая		7 р. 87 к.
	Бессарабская		5 р. 82 к.
	Московская		5 р. 18 к.
	Киевская		4 р. 95 к.
	Орловская		1 р. 04 к.	12 044
	Новгородская		1 р. 07 к.
	Смоленская		90 к.

Даже при сопоставимом количестве кружек для подаяния в разных регионах империи удавалось собрать суммы, заметно отличающиеся друг от друга. Разница наполняемости кружек в Волынской и Смоленской губерниях почти одиннадцатикратная. Наиболее «урожайными» оказались южные регионы — Киевская, Бессарабская, Таврическая, Волынская губернии, а из центральных губерний наиболее щедрой — Московская. На размерах сборов в Украине сказалась исконная любовь малороссов к слепым бандуристам-сказите- лям, занимавшим особое место в народной культуре на протяжении столетий. Не станем недооценивать еще один фактор, объясняющий относительную щедрость жителей центральных и южных регионов. Население так называемых хлебных и торговых губерний по сравнению с крестьянством северных регионов было экономически независимым, более зажиточным. Вероятно, поэтому пожертвования в северных и некоторых центральных областях, где большинству россиян самим было впору побираться, оказались столь скудны. На Юге, Западе России, в Причерноморье, в Украине народная традиция и западные филантропические новации легко соединились.

Становится понятным, почему Киевское училище возникло в числе первых, почему среди губернских школ оно уже в 1884 г. занимало почетное место и по списочному составу учеников (53), и по числу выпускников (69), и по финансовому положению, чуть уступая Одесскому и Костромско-Ярославскому. Сравнительно высоки в Киеве и годичные затраты на одного питомца — 258 р. в год. Сопоставив годичную стоимость содержания одного незрячего воспитанника в ведущих учебных заведениях империи и кружечные сборы, нетрудно прийти к выводу, что вологодские или вятские филантропы общими усилиями покрывали затраты, необходимые на обучение всего двух человек. Киевское же училище в 1903 г. смогло позволить себе вывезти подопечных на летний отдых в Евпаторию. Это стало возможным благодаря щедрости богатого сахарозаводчика Н. А. Терещенко, его жены Е. М. Терещенко и дочери В. Н. Ханенко, любезности председателя Евпаторийской земной управы Н. И. Бендебери и инициативе учительницы

А. И. Зайончевской. Бесплатную медицинскую помощь оказывали воспитанникам врачи Н. Д. Гончаруков и Э. Н. Неезе. Не оставлял училище своим вниманием митрополит Киевский и Галицкий Флавиан. Киевское училище делало упор на музыкальное обучение, благодаря чему многие выпускники становились регентами церковных хоров, настройщиками музыкальных инструментов. Изумление и восторг вызвала у публики юбилейная (в 1909 г. Киевскому училищу исполнилось четверть века) «Выставка воспитания и обучения слепых». На открытии выставки профессора И. А. Сикорский и А. Ф. Шимановский представили вниманию собравшихся доклады о перспективах образования незрячих людей. Эти доклады были приняты публикой весьма благодушно.

Об изменении отношения общества к незрячим свидетельствует еще один любопытный факт. Воспитанники Киевского училища, вывезенные на два летних месяца на море, устроили концерт в пользу бедных города Евпатории (1903). Событие, практически не упоминаемое в дефектологической литературе, заслуживает особого внимания. Два тысячелетия христианское сознание отождествляло слепца и нищего. Несколько столетий Европа строила систему призрения бедняков и незрячих, которым равно не под силу было прокормить себя. В XIX в. и Россия взялась за дело ор\ганизации призрения слепых и бедных. И вскоре свершился переворот! Образованные и овладевшие исполнительским искусством слепые подростки провели концерт в пользу бедных, т. е. слепые исполнители изначально не искали заработка, а жертвовали деньги в пользу зрячих! Воспитанники Киевского училища доказали, что слепой человек может претендовать на статус независимого полноправного гражданина!

Жизнь питомцев не менее старого, но бедного и потому весьма малочисленного Ревельского (Таллинского) училища складывалась не столь благополучно. Заведение для незрячих детей Эстляндии возникло стараниями врачей Ф. Г. Гофмана и В. К. фон дер Борга (1882). Ни педагоги, ни ученики не владели русским языком, обучение, в силу уже известных нам причин, велось на немецком языке. В 1903 г. три имевшихся класса и мастерскую посещало всего 13 человек, в случае болезни единственного учителя школьная жизнь надолго замирала. Молодые слепцы, овладев навыком мастерить щетки, найти работу все равно не смогли, большинство жило и работало дома на хуторах, обе выпускницы 1903 г. перешли во вдовий приют.

Еще драматичнее сложилась судьба Вологодского училища. Мы помним скудность кружечных сборов в Вологодской губернии, средний показатель не дотягивал до двух рублей (1,84 р.), на благотворительность рассчитывать не приходилось. Экономили на всем. На годовое содержание ученика в Вологде тратилось в два раза меньше, чем в столице (188 р.), и потому условия содержания в местном училище были весьма скромными, если не суровыми. В 1909 г. из 14 учеников один умер, двоих вывели из школы, когда же единственная учительница надолго заболела, школу закрыли.

Неблагополучно обстояло дело с организацией ремесленного обучения и трудоустройства взрослых слепых в подавляющем числе мест. Попечительство ВУИМ лишь в начале XX в. сумело открыть два специализированных заведения: Вятское ремесленное училище для слепых женщин и Санкт-Петербургские мастерские для взрослых слепых имени К. К. Грота. Попечительство не могло обеспечить всех своих подопечных работой, да и производственные мощности самих мастерских были весьма незначительны. Так, Вятское ремесленное убежище, где в 1909 г. работало 17 девушек, предлагало учиться рукоделию, плетению корзин, ткачеству, обувному делу, а также традиционному изготовлению щеток. За отчетный год мастерицы сообща изготовили продукции на 401 р., сумев выручить от продажи только 325 р. Даже кружечный сбор в том году оказался в Вятской губернии в два раза больше (626 р).

При подобной организации дела, и, по мнению работниц, и по убежденности обывателей, подаянием слепец мог прокормиться лучше, чем трудом. Так обесценивалась основная идея попечительства о возможности и необходимости обеспечения слепого не милостыней, но заработком. Не следует приведенный факт рассматривать исключительно как феномен жизни российской глубинки, и уж тем более как свидетельство негативного отношения самодержавного государства («царизма») к слепым. Напомним, что и в Париже Гаюи, вызвавшись обучить слепого юношу школьной премудрости, платил его родителям, дабы компенсировать финансовую потерю из-за несобранного (во время уроков) подаяния. Во всех европейских странах изначальные попытки школьного обучения незрячих, тем более попытки их последующего трудоустройства, неминуемо сопрягались с исключительными трудностями. Общество, милостиво воспринимавшее слепца в ипостаси нищего, в штыки встречало незрячего, пришедшего на рынок труда конкурентом.

Для разрешения подобной ситуации, как показывает история Европы, годились два способа. Один заключался в изменении общественных представлений о потенциальных возможностях слепца и в подборе для слепых ремесленников незанятой ниши на рынке труда. Одновременно требовалось принципиальное изменение государственной социальной политики, в частности установления инвалидам (в том числе инвалидам по зрению) социальных льгот и пенсионных выплат. По этому пути накануне Первой мировой войны пошли страны Северной Европы. Другой способ заключался в организации для образованных, профессионально подготовленных выпускников специальных учебных заведений особой, как правило, замкнутой протекционистской среды обитания, где нанятые специалисты помогали инвалиду найти применение знаниям и трудовым навыкам. Так, экономически могущественная Англия Викторианской эпохи не сочла государственной задачей создание рабочих мест для слепых соотечественников и пошла по пути формирования для них особой среды. России не подошли оба варианта.

Открыв в столице мастерские (1883), Попечительство ВУИМ надеялось разом решить две задачи: во-первых, предоставить незрячим ремесленникам помещение для работы, обеспечить их сырьем и заказами, хранить изготовленную продукцию, во-вторых, помочь овладеть ремеслом взрослым слепым, не получившим школьной подготовки.

Возможности мастерских оказались минимальными, в двух отделениях (корзинном и щеточном) в 1909 г. обучалось 16 человек (за все же годы существования курс окончило 77 человек), кроме того, 110 слепых пользовались училищными складами. Попечительство поддерживало работающих, выплачивая им ежегодные пособия (15 р. на человека), предлагая дешевые обеды и места в общежитии. На собственные заработки выпускники заведений попечительства жили бы впроголодь, тем более не могли существовать за счет самофинансирования ремесленные училища. На содержание столичных мастерских в 1903 г. попечительство истратило 67 ООО р., тогда как произведенной ими продукции удалось продать только на 39 ООО р. О самоокупаемости, тем паче о прибыли речь не шла ВУИМ осознавал материальные трудности подведомственных заведений и ре1улярно фиксировал их в отчетах, не забывая с гордостью отмечать успехи.

В 1909 г. попечительство собрало пожертвований на 50 000 р. меньше, чем в предшествующем 1908 г. Нестабильное финансирование не позволяло планировать развитие сети учреждений, будущее большинства из них представлялось непредсказуемым, и это при том, что на 1 января 1910 г. капитал попечительства (деньги, ценные бумаги и недвижимость) приблизился к 8 000 000 р.

Уделяя главное внимание воспитанию и обучению незрячих людей, способных к труду, попечительство старалось помочь нетрудоспособным и старым слепцам. Часть средств расходовалась на содержание для их убежищ, на оплату коек в других профильных приютах и богадельнях, на разовые денежные субсидии.

Важнейшим направлением деятельности попечительства в начале XX столетия стали выявление, лечение и профилактика глазных заболеваний.

Создать общественную организацию, представлявшуюся

А. А. Адлер и ее единомышленникам как Российский союз слепых, не удалось. Подобные национальные общественные объединения инвалидов по зрению или по слуху возникали в западных индустриально развитых странах в пору относительно спокойной внутриполитической жизни. Хронологический отрезок отечественной истории, на который пришлась попытка инициаторов создания Российского союза слепых (РСС), для подобных акций оказался более чем неудачным. В начале XX в. Россия вошла в полосу длительного политического кризиса после проигранной Русско-японской войны. Позиция верховной власти вновь ужесточается, II Государственная дума распущена, самодержавное правительство всячески сдерживает любые либерально-демократические устремления. В сложившейся внутриполитической атмосфере создание любых общественных организаций, РСС в том числе, недопустимо. Но стоило начаться либеральным послаблениям, как энтузиасты во главе с А. А. Адлер тотчас этим воспользовались, в 1916 г. они организуют Московский союз слепых.

Крушение стереотипов в отношении незрячих людей в Европе ускорило знаменитое письмо Дидро «О слепых в назидание зрячим» (1749). Философ-просветитель убеждал читающую европейскую публику в глубокой несостоятельности укоренившихся в их сознании представлениях о слепцах, чем не только шокировал современников, но и подвиг некоторых из них на реальные дела во благо слепых детей. Нечто подобное произошло и в России, правда, случилось это полутора столетиями позже. В нашем отечестве роль упомянутого письма сыграла книга В. Г. Короленко «Слепой музыкант» (1886). Исходным материалом, пишет автор, послужили «воспоминания о слепорожденной девушке, которую я знал в детстве, наблюдения над мальчиком, моим учеником, который постепенно терял зрение, и, наконец, над одним взрослым слепым человеком, развитым и образованным и вдобавок музыкантом по профессии». Опубликованная в наиболее благоприятный исторический момент повесть не просто привлекла внимание читающей публики, но и перевернула ее представления о слепых. В. Г. Короленко открыл российскому читателю неординарность незрячего человека, богатство его внутреннего мира.

Общественный деятель, немало сделавший для защиты гражданского достоинства тех, кого попирало большинство, быть может, одним из первых в империи почувствовал глубинные, еще мало заметные окружающим перемены в сознании русского человека и выразил их в художественной форме. Завершив повесть, В. Г. Короленко не перестал думать о судьбе слепца. Писателя, отличавшегося обостренным чувством справедливо