Попечение о сумасшедших, или Долгое строительство долгауза

Со времен Ивана Грозного сумасшедших надлежало отсылать в монастыри. Петр I повелел заменить монастырское попечение лечением в госпиталях для душевнобольных, но далее указа дело не пошло, да и тот Анна Иоанновна отменила. Чиновники из Тай­ной канцелярии не знали, чьим распоряжениям следовать, и направили прошение о разъяснениях нынешней воли самодержца по данному вопросу в Сенат. Вынужденная решать судьбу «престаре­лых и в уме поврежденных колодников» Елизавета Петровна со­слалась на отцовский указ.

«Которые люди мужского и женского пола <...> изумленные <...> посланы были <...> для исправления ума в разные дальние монастыри и были содержаны по указам; а ныне <...> донесено, что таких явившихся <...> в монастыри <...> не принимают. <...> Ея Им­ператорское Величество указала: оных колодников <...> в разные монастыри к <...> содержанию <...> отослать в Синод. <...> В уме поврежденных колодников для исправления принимать в монасты­ри по-прежнему».

Правительство решение приняло, но денег Синоду, со времен Петровских реформ пребывавшему в статусе Министерства по де­лам религии, выделить не сочло нужным. А потому, когда возник­ла необходимость устроить некоего «безумствующего солдата», Синод не только уклонился от исполнения высочайшего распоря­жения, но издал ведомственный циркуляр «О непосылке в мона­стыри безумствующих для содержания и исправления» (1746). Не обременяя себя решением судьбы несчастного ратника, синодальные волокитчики предпочли обстоятельно объ­яснить невозможность своего участия: «Коллегии объявить, что о содержании таковых безумствующих в монастырях, кроме тех, кои по винам содержатся в Тайной канцелярии, точных Ея Импе­ раторского Величества указов не имеется, к тому же Александров­ский монастырь и ограды не имеет, и к содержанию таковых бе­зумствующих весьма неудобен». Воспользовавшись неудачным выбором Военной коллегии конкретного монастыря, бюрократы в рясах от частного случая умело переходят к обобщению: «Испытанием и увещеванием по духовенству Святейший правя­щий синод над безумствующим способов не имеет; ибо по правилу 79 святых апостолов, донеле же он от безумствования не освобо­дится, на молитву к приятию допускать возбранено». Желание церкви уклониться от исполнения правительственного распоряже­ния вполне естественно — государство вменяло монастырю не­свойственную тому светскую функцию.

Ведомства перекладывали ответственность друг на друга, горы бумаг росли, а судьба безумцев не менялась, словно решали ее в присутственных местах думные чины боярской Руси. Неожиданно дело, казалось бы, сдвинулось с мертвой точки — в апреле 1762 г. рождается «Высочайше утвержденный доклад Сената «О постройке для безумных особых домов и об отдаче имений, принадлежащих безумным, под надзор наследников». Прогрессивную новацию пред­ложил «голштинец» на российском троне — император Петр III, о личности которого стоит сказать несколько слов.

«Косность и мелкость природы заставила внука Петра Велико­го остаться голштинским герцогом на императорском престоле, со всеми привычками и взглядами мелкого германского князька». «Россия навсегда осталась для Петра III страной чужой. <...> Он явно презирал все русское; вынужденный перейти в правосла­вие, не только остался в душе лютеранином, но высказывал явное пренебрежение к обрядам православной церкви. <...> Сама тетка, императрица Елизавета, призвавшая его в Россию <...> в минуты раздражения называла его «уродом» и «проклятым». Не станем спорить с авторитетными суждениями историков, но в нашем случае именно «германские привычки и взгляды» обеспе­чили столь неожиданное для исполнителей, но важное для разре­шения наболевшей проблемы решение. Упомянутый прогрессивный указ — реакция Петра III на прошение Сената об отправке душевнобольных князей Козловских в монастырь.

Монаршая резолюция выдает в ее авторе лютеранина: «Безум­ных не в монастыри определять, но построить на то особый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены долгаузы». С этого распоряжения все и пошло, начавшись, правда, как дурной анекдот. Так как никто из придворных не понял, что подра­зумевал государь, употребив слово долгауз, пришлось Сенату обратиться за разъяснением к ученым мужам Академии наук, но и те не дали вразумительного ответа. Взамен находчивый историограф Ф. Миллер предложил собственный оригинальный проект органи­зации психиатрического заведения, одновременно попросив коллегу Августа Шлецера изучить постановку дела в Германии.

Иностранный почетный член Петербургской академии наук по­сетил один из долгаузов родной Саксонии (Люнебург) и предста­вил подробный отчет, не преминув завершить его на высокой ноте: «Все богоугодные заведения, число которых в Европе так значи­тельно и между которыми дома для помешанных суть весьма слож­ные учреждения, получили только после долгих опытов настоящее свое совершенство. <...> Богатая нация, подобная русской, не имею­щая недостатков благотворительности, скоро опередит все другие...». Сенат сочиняет доклад «О постройке для безумных особенных домов», первый из которых предполагается учредить на новгородских землях. Полагаем, выбор делался не без оглядки на известные добродеяния митрополита Иова. Однако оптимизм про­фессора Шлецера оказался преждевременным, на беду генеральный заказчик строительства Петр III гибнет от рук заговорщиков, и по­чин тотчас глохнет. Монаршая мечта начнет сбываться лет через двадцать, вряд ли князья Козловские, ради которых все затевалось, дождались помощи. По иронии судьбы исполнить волю ненавист­ного супруга выпадет свергнувшей его Екатерине II Великой.

Разбирая государственные бумаги мужа, Екатерина II нашла прошение с его исторической резолюцией и, как приверженец за­падной системы ценностей, сочла решение Петра III разумным, а потому оставила его в силе. Не часто случается, чтобы венценосец, взошедший на престол в результате заговора, столь благосклонно отнесся к начинаниям устраненного предшественника. В данном случае распоряжение, странное для россиян, оказалось единствен­но правильным с точки зрения двух самодержцев, равно воспитан­ных в канонах лютеранства. Так, 20 августа 1762 г. на свет появля­ется екатерининский указ «Об оставлении в своей силе указа 23 апреля сего года о постройке для безумных особого дома». Ра­тифицированный документ гласит: «Велено безумных, ежели род­ственники иметь оных у себя не пожелают, не в монастыри их определять, но построить на то особый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учинены долгаузы. <...> Токмо пока упомянутый долгауз построиться для таких безумных, Сенат рас­суждает назначить монастырь, к тому способный». Исполнители не уразумели, куда же следует отправлять сумасшедших, и госуда­рыне пришлось вносить в документ уточнения (ноябрь 1762 г.): «О помещении безумных, до устроения для них особенного дома, в имеющихся покоях при новгородском Зеленецком монастыре и московском Андреевском; и о заведовании сего временного устройства для безумных Канцелярии синодального экономиче­ского правления».

Проходит еще четыре года, и столичный генерал-полицмейстер объявляет горожанам очередной указ, обязывающий жителей Пе­тербурга письменно информировать полицию о наличии в их до­мах душевнобольных. Домовладельцев обязали подробно сооб­щать, «какой человек и давно ль сумасбродствует, какого б он звания ни был». За недоносительство грозило наказание: «Буде кто из обывателей о таком безумном человеке, держа его в своем доме, какого б он звания ни был, в Главной полиции не объявит, а тот безумный учинит какое зло или кому какой вред; за то те лю­ди, кто о таковых в Главной полиции не объявит, подвергнутся, как бы они сами то зло учинили, штрафу без упущения; а если у кого сумасшедший человек в доме через полицейских служите­лей или кого иного найдется, что он в полиции объявлен не был, то хотя б он какого и зла не учинил, взыщется за необъявление немалый штраф». Легко увидеть, что суть устрашающего текста — за­бота о благополучии столичного града (государства), а не о здоро­вье сумасшедших или безопасности их близких. По духу екатерининский указ — точная копия карательно-изоляционных законов средневековой Европы. Не стоит высчитывать, на сколько столетий запоздала отечественная судебная норма, тем более сопо­ставлять ее с западноевропейской юрисдикцией второй половины XVIII в. При таком сравнении Россия явно окажется в проигрыше. Если же мы рассмотрим указ 1766 г. в контексте предложенной периодизации, то увидим, что волею Екатерины Великой Россий­ская империя, едва вошедшая во второй период эволюции отноше­ния государства и общества к инвалидам, начинает стремительно проживать его. Долгое время единственным локомотивом этого движения оставалась государыня.

Интенсивная работа Правительственной канцелярии, разо­славшей за четыре года четыре закона о душевнобольных, не по­влияла на реальное положение дел никоим образом. На местах по-прежнему не понимали, как поступать с сумасшедшими. Дабы внести ясность, Сенат издал указ «Об отсылке оказывающихся в Сибирской губернии сумасшедших людей, не имеющих своего пропитания, в те монастыри, где неполное число по штатам мона­хов». Если бы не дата на документе — 1768 г., можно предположить, что его автор — Иван Грозный. Иными словами, в сфере государственного призрения сумасшедших за двести лет все оста­лось без изменений.

Видя, что ситуация сама по себе не разрешается, императрица пишет указ «О назначении в Санкт-Петербурге, Москве и Казани мест для содержания безумных» (1773). Первой его исполнит Москва, обеспечив прием душевнобольных в богадельне на терри­тории Екатерининской больницы (1776). Из-за нехватки мест большая часть городских сумасшедших, опекать которых родст­венники отказывались, по-прежнему останется по смирительным домам вперемешку с преступниками. При ведомственном перепод- чинении больницы в 1789 г. душевнобольных переведут в инва­лидный дом, устроенный графом И. П. Салтыковым в подмосков­ной усадьбе Марфино.

Петербургский долгауз для «пользования сумасшедших» от­крылся в 1779 г. Обуховская больница, официально именуемая «первым в отечестве психиатрическим заведением», заняла несколько деревянных построек в центре города и располагала всего 60 койками, часть из которых и выделили для душевно­больных.

Почему же строительство долгауза затянулось на многие годы? На протяжении столетия три полновластных самодержца — Петр I, Петр III, Екатерина II — говорили о необходимости строи­тельства сумасшедших домов, да что там говорили, повелевали, но все оставалось по-прежнему. Нерасторопность чиновников в изве­стной мере провоцировалась нетвердой позицией по вопросу о ду­шевнобольных самих коронованных заказчиков. Так, Екатерина II, согласившись с целесообразностью учреждения сумасшедших до­мов в год своего коронования, не предусмотрела средств на реали­зацию одобренного ею прожекта. Может быть, государыня не счи­тала проблему первоочередной, а потому, периодически вспоминая о ней, каждый раз забывала выделять деньги из казны. Возможно, она, как чуткий правитель, осознавала, что идея изоляции безум­цев плохо согласуется с российской традицией отношения к юро­дивым, или планировала решить государственную задачу за счет церковных средств и лишь выжидала удобный момент. Как бы то ни было, но в 1786 г. Синод получает Именной указ «Об обраще­нии состоящего в Новгородско-Северской епархии Максаковскаго монастыря в больницу для лишенных ума; об устроении в Межигорском монастыре госпиталя, а в Киевском Кирилловском — ин­валидного дома».

Взамен затратного строительства светского долгауза Екатери­на II повелевает использовать (перепрофилировать, сказали бы се­годня) три монастыря. Сколь просто решился вопрос, видно из текста указа: «Состоящий в Новгородско-Северской епархии Максаковский монастырь, оставшийся за штатом, обратить для содер­жания несчастных в уме поврежденных, производя на содержание их по 956 рублей на год». Об условиях содержания и финансиро­вании в государственном решении не сказано ни слова, вероятно, расходы в очередной раз возложили на Синод.

Проведенная Екатериной Великой административная реформа сыграла важную роль в организации призрения душевнобольных, однако стремительно изменить ситуацию с их попечением не мог­ла. Частное свидетельство тому — участь отставного капитана Ефимовича, «зарезавшего в безумстве жену свою» (1776), опреде­ленная лично императрицей. История такова. Из Смоленской гу­бернской канцелярии в Сенат пришел запрос: как поступать с от­ставным офицером, убившим жену, если тот официально признан душевнобольным? Высочайшая резолюция гласит: «Оного содержать, до постройки для таких домов, в монастыре по смерть его, <...> отослать <...> под караулом в смоленский Аврамьев мона­стырь». В очередной раз дело — строительство сумасшедшего до­ма — провинциальные бюрократы попытались подменить долгой бумажной волокитой. Ни губернатор, ни губернский Приказ общественного призрения не стремились помочь несчастному, тем бо­лее построить для подобных смолян долгауз, предпочитая перепо­ручить поиск решения Сенату.

И все же екатерининская реформа со временем начала прино­сить плоды: к началу XIX в. Приказы общественного призрения появятся в 13 губернских городах, число домов для умалишенных достигнет к 1892 г. восемнадцати. Дабы улучшить ситуацию в целом, императрица решает поручить контроль исполнения законо­дательства относительно городских нищих, душевнобольных и ин­валидов конкретному должностному лицу — частному приставу (1782). Непосредственно ему предписывается «попечение и при­зрение убогих его части». Отныне от лица государства пристав «оных покровительствует и защищает от обид, притеснений и насилия и доставляет неимущим честное пропитание, отдаляя их от распутной и праздной жизни, старается устроить их к месту, или к пропитанию, или прокормлению работою, промыслом, рукодели­ем или ремеслом». Если же исполнение предписанных мер превы­шает полномочия частного пристава, ему следует обращаться за содействием в Полицейскую управу благочиния.

Итак, Иван Грозный повелел сумасшедших отсылать в мона­стыри, Петр I предписал заменить монастырское попечение лече­нием в госпиталях для душевнобольных, Анна Иоанновна отменит распоряжение Петра I, позже три русских императора на протяжении столетия станут издавать указы о создании лечебно-благотворительных заведений для душевнобольных, пытаясь построить в России долгаузы, однако слово по-прежнему не подтверждалось делом. Только вследствие административной реформы, проведенной Екатериной II в последней четверти XVIII в., в структуре управления городом появляется должностное лицо (частный пристав), непосредственно отвечающее за исполнение государственной политики в сфере призрения нищих, душевнобольных и инвалидов. К началу XIX в. в губернских городах появятся Приказы обще­ственного призрения, а число домов для умалишенных достигнет к 1892 г. восемнадцати.