Часть третья. Испытание и торжество 9 страница

великолепным убором из блестящих красных перьев.

Красношейка не барабанил крыльями с тех пор, как лишился своей подруги.

Но хлопанье крыльями для куропатки то же самое, что для жаворонка пение.

Это не только песнь любви, но также выражение избытка сил, энергии и

здоровья. И когда время линьки прошло и сентябрь вернул блеск его перьям и

бодрость его духу, он пришел опять к своему старому бревну. Повинуясь

какому-то непреодолимому побуждению, он взобрался на него и опять

забарабанил крыльями.

С тех пор он часто приходил туда и барабанил, а его дети сидели вокруг

него. Один из них тоже взбирался на ближайший пень или камень и хлопал

крыльями, подражая отцу.

Гроздья винограда потемнели, и наступил ноябрь - "месяц Безумия". Но

выводок Красношейки представлял крепкое, здоровое племя, и хотя их тоже

охватило стремление к странствованиям, но оно прошло через неделю, и

только трое куропаток покинули отца.

Красношейка с оставшимися у него тремя птенцами по-прежнему жил в

овраге. Наступила зима, и выпал снег. Снег был легкий и мягкий. Погода

стояла теплая, и семья куропаток приютилась на ночь под низкими, плоскими

ветвями кедрового дерева. На следующий день стало холоднее, поднялась

метель, и за день навалило целые сугробы снега. Ночью снег перестал

падать, но мороз усилился, и Красношейка повел свою семью к березе,

возвышавшейся над глубоким сугробом. Сам он нырнул в снег, и его дети

последовали его примеру. Ветер сдувал рыхлый снег в проделанные

куропатками ямки и покрыл их тонким белым слоем, точно простыней.

Прикорнув в ямке, они проспали с удобством всю ночь, так как снег сохранял

тепло и пропускал достаточно воздуха для дыхания. На следующее утро

куропатки обнаружили над собой довольно толстую ледяную стенку,

образовавшуюся от замерзшего дыхания, но вылезли без особого труда,

услышав утренний зов Красношейки: "Криит, крипт, квит!" ("Сюда, дети,

сюда!")

Это была их первая ночь, проведенная в снежном сугробе. На следующую

ночь они опять нырнули в сугроб, и северный ветер снова прикрыл их белой

простынкой. Но погода изменилась, и ночью ветер подул с востока. Сначала

шел дождь со снегом, потом все покрылось льдом, и когда утром куропатки

проснулись и захотели выбраться из своих убежищ, оказалось, что они были

заперты под твердым покровом льда.

Снег в глубине был по-прежнему мягким, и Красношейка без особого труда

проложил себе дорогу кверху, но твердый ледяной покров преградил ему путь.

Все усилия пробиться наружу оказались напрасными, и он только поранил себе

крылья и голову. Он до сих пор не сталкивался с такими затруднениями. Ему

приходилось часто попадать в трудные положения, но то, что случилось

теперь, по-видимому, было хуже всего.

Отчаяние охватило Красношейку. Силы его слабели, и никакие старания

освободиться не приводили ни к чему. Он слышал, как барахтались его

птенцы, стараясь вырваться на волю, и как они жалобно пищали, призывая его

на помощь: "Пи-и, пи-и-ти! Пи-и, пи-и-ти!"

Они были защищены в своих убежищах от многих врагов, но не от мук

голода, и когда наступила ночь, истомленные пленники, измученные

бесполезными усилиями и терзаемые голодом, дошли до полного отчаяния.

Сначала они боялись только того, что явится лисица и они окажутся в ее

власти. Но когда стала медленно приближаться вторая ночь, мысль о лисице

уже больше их не пугала. Они даже желали, чтобы она пришла и разломала

затвердевший снег.

Однако когда лисица действительно явилась и медленно прошлась по

замерзшему снегу, глубоко заложенная в них любовь к жизни воскресла, и они

скорчились и сидели не шелохнувшись, пока она не ушла.

На второй день началась метель. Сильный северный ветер со свистом гнал

снег по земле. Но продолжительное трение крупных зерен снега, гонимого

ветром, разрушало твердую снежную кору, и она становилась все тоньше и

прозрачнее. Красношейка долбил эту кору снизу целый день, пока у него не

разболелась голова и он не поранил себе клюв. И когда солнце село, он все

еще был так же далек от освобождения, как и в первый день.

Вторая ночь прошла, как и первая, но только лисица не проходила больше

над их головами. Утром Красношейка снова принялся долбить, но уже далеко

не с прежней силой. Он уже не слышал больше голосов своих птенцов, не

слышал, как они долбили своими носиками. Но, по мере того как становилось

светлее, он мог разглядеть над собой более светлое место. Очевидно, кора

все-таки становилась тоньше, и он долбил, долбил, долбил...

В конце дня клюв Красношейки пробился наружу. Это вдохнуло в него новые

силы, новую жизнь.

Он продолжал долбить, и наконец, перед заходом солнца, его голова, шея

и даже великолепный воротник из перьев могли высунуться в отверстие. Оно

было еще слишком мало для его широких плеч, но он мог теперь снизу

напирать на ледяную кору с учетверенной силой.

И кора скоро уступила его натиску. Он вырвался из своей ледяной тюрьмы.

Но что стало с детьми? Красношейка поспешно полетел к ближайшему

берегу, утолил свой голод несколькими красными ягодами шиповника и опять

вернулся к своей тюрьме. Он клохтал и стучал, но услышал в ответ только

один слабый писк "Пи-и-ти! Пи-и-ти!", донесшийся из глубины. Царапая снег

острыми когтями, он скоро пробил кору, и птенец Серый Хвостик с трудом

выполз из отверстия.

И все. Остальные птенцы, лежавшие под снегом в разных местах, не

отвечали ему. Он не знал, где они лежат, и вынужден был оставить поиски.

Когда весной снег растаял, тела их обнажились. Это были скелеты, обтянутые

кожей и покрытые перьями, - больше ничего!

 

 

 

Прошло довольно много времени, прежде чем Красношейка и Серый Хвостик

окончательно оправились от своего приключения. Но пища и ясная, хорошая

погода вылечивают все. Светлые дни в середине зимы оказали свое прежнее

действие на Красношейку, и он опять отправился к своему любимому бревну и

там забарабанил крыльями.

Этот ли стук или следы его лыж на снегу выдали старому Кэдди его и

Серого Хвостика, неизвестно, но Кэдди снова появился с ружьем и собакой.

Он шел крадучись над оврагом, чтобы поохотиться на куропаток.

Большой красноперый петух-куропатка прославился на всю долину. В

течение охотничьего сезона многие охотники старались убить его.

Однако Красношейка был слишком опытен в лесной науке. Он знал, когда

спрятаться и когда надо бесшумно подняться на крыльях, знал, когда надо

прижаться к земле и сидеть смирнехонько, пока не пройдет охотник, а затем

подняться на громко шуршащих крыльях, чтобы укрыться за каким-нибудь

толстым древесным стволом и оттуда уже бесшумно лететь дальше.

Но Кэдди не переставал с ружьем в руках преследовать Красношейку и не

раз давал промах, стреляя в него.

Красношейка продолжал жить и благоденствовать и барабанил крыльями

вопреки всему.

Когда наступил "Снежный месяц" - декабрь, - он отправился вместе с

Серым Хвостиком в леса Кэстл Франка, где пищи было вдоволь и где росли

большие, старые деревья. Там среди ползучего болиголова стояла одна

огромная сосна. Ее нижние ветви начинались на уровне верхушек других

деревьев. Летом на вершине этой сосны сойки устроили свое гнездо. На

необычайной высоте, недоступные выстрелам, они были в безопасности и могли

весело резвиться и играть. Самец сойки распускал свои блестящие голубые

перья и пел чудесные, нежные песенки. Их могла расслышать лишь та, для

которой они предназначались.

Эта большая сосна очень понравилась Красношейке, который жил теперь

поблизости вместе со своим единственным птенцом. Его интересовала главным

образом нижняя часть ствола. Кругом росли ползучий болиголов, дикий

виноград и вечнозеленая брусника. А нежные черные желуди можно было

выкапывать здесь даже из-под снега. Лучшее место, для того чтобы всегда

быть сытым, трудно было найти. Если же придет сюда охотник, то можно будет

спрятаться от него, пробежав через заросли болиголова к большой сосне, и,

прячась за огромным стволом, лететь дальше в полной безопасности.

Сотни раз сосна спасала их во время этого законного сезона убийств.

Однако Кэдди придумал новую уловку. Он спрятался за бугром, а его товарищ,

другой охотник, пошел вокруг старого клена, чтобы спугнуть птиц. Он шел

крадучись сквозь низкую чащу, где искали пищу Красношейка и Серый Хвостик.

Но Красношейка издал тихий, предостерегающий звук: "Рррр!" ("Опасность!")

- и тотчас же направился к большой сосне.

Серый Хвостик остался несколько позади, на бугре, и вдруг увидел совсем

близко нового врага. Это была желтая собака, которая бежала прямо к нему.

Красношейка был гораздо дальше, и кусты заслоняли от него пса. Серый

Хвостик очень встревожился.

"Квит, квит!" ("Лети, лети!") - прокричал он, сбегая вниз по склону

холма, чтобы скорее уйти.

"Криит, крр!" ("Сюда, спрячься!") - прокричал более хладнокровный

Красношейка, увидевший, что за ним идет человек с ружьем. Он достиг

большой сосны. Укрывшись за ее стволом, он на мгновение остановился и

крикнул Серому Хвостику: "Сюда, сюда!" Красношейка услыхал легкий шорох в

кустах за бугром и понял, что там засада.

Затем раздался испуганный крик Серого Хвостика. Собака кинулась на

него.

Серый Хвостик поднялся в воздух, чтобы укрыться за стволом от охотника,

стоявшего на открытом месте. Но он очутился как раз под выстрелом

притаившегося за бугром злодея.

"Шррр!" - прошуршал он крыльями и полетел вверх.

"Паф!" - и он упал, окровавленный и трепещущий, и остался неподвижно

лежать на снегу...

Красношейка притаился внизу. Собака пробежала почти рядом, а приятель

Кэдди - еще ближе. Но Красношейка не шевельнулся. Только потом он наконец

скользнул за широкий ствол и укрылся от обоих охотников. Теперь он мог уже

спокойно подняться и полететь к своему родному оврагу.

Безжалостное ружье погубило одного за другим всех, кто был ему близок,

и Красношейка опять стал одинок.

Медленно протекал "Снежный месяц", и Красношейка часто бывал на волосок

от смерти, так как охотники преследовали его беспрестанно, зная, что он

один остался в живых из всей своей семьи. И от этого преследования он

дичал с каждым днем.

Но, по-видимому, это была лишь напрасная трата времени - преследовать

его с ружьем в руках, и потому Кэдди придумал другой план. Когда выпал

глубокий снег и пища стала более скудной, он расставил ряд силков в том

месте, где Красношейка искал пищу. Старый приятель Красношейки,

белохвостый кролик, прогрыз некоторые из силков своими острыми зубами, но

остальные были целы. Однажды Красношейка, заметив в небесах какую-то точку

и думая, не ястреб ли это, неосторожно попал в расставленную западню. В

одно мгновение он был подброшен в воздух и повис на одной ноге.

Какое право имеет человек подвергать такому длительному мучению живое

существо только потому, что оно не говорит на его языке?

Весь этот день, испытывая невыносимые муки, несчастный Красношейка

висел и хлопал своими большими, мощными крыльями, тщетно стараясь

освободиться. Весь день, всю ночь длилась эта пытка, и он стал желать,

чтобы скорее пришла смерть и прекратила его мучения.

Но смерть не являлась.

Настало утро. Прошел еще день, и начали медленно спускаться сумерки.

Сила и здоровье Красношейки были для него проклятием.

Ночь спустилась на землю. Когда стало совсем темно, большая ушастая

сова, привлеченная слабым трепетаньем крыльев птицы, явилась и сразу

окончила мучения Красношейки.

И это было поистине добрым делом...

Ветер дул с севера и гнал снег по замерзшему болоту. Все было бело

кругом. По белоснежной поверхности ветер разметал темные перышки. Это были

остатки великолепного воротничка, знаменитого украшения Красношейки. И

перышки эти уносило ветром все дальше к югу. Они неслись над потемневшим

озером, как несся некогда он сам во время "месяца Безумия". Наконец их

засыпало снегом, и последние следы рода куропаток, обитавших в долине

Дона, исчезли навсегда.

Теперь не слышно уже больше голоса куропаток в Кэстл Франке, и в овраге

Илистого ручья медленно гниет сосновое бревно, безмолвное и никому не

нужное.

 

 

СЕРЕБРЯНОЕ ПЯТНЫШКО

 

 

Многим ли из вас удалось близко познакомиться с каким-нибудь диким

животным? Я спрашиваю не о случайных встречах с животными и не о животных,

живущих в клетках. Я говорю о том, знали ли вы какое-нибудь животное в

течение долгого времени тогда, когда оно жило на воле. Обыкновенно бывает

трудно отличить одно животное от его сородичей. Каждая лисица и каждая

ворона так похожи на других лисиц и других ворон, что нелегко решить,

точно ли встречаешь все одну и ту же лисицу или ворону. Но бывает, что

одно какое-нибудь животное и по силе и по уму превосходит своих сородичей.

Оно становится великим вожаком. Мы могли бы его назвать гением. Если такое

животное крупнее других, если по каким-либо признакам его могут узнавать

люди, оно вскоре становится знаменитым в своей стране.

К таким выдающимся диким животным принадлежали: Куртланд -

короткохвостый волк, в течение почти десяти лет наводивший ужас на весь

город Париж в начале XIV столетия; Клуборут - хромой бурый медведь,

разоривший в какие-нибудь два года в верховьях реки Сакраменто всех

свиноводов и заставивший половину фермеров бросить свое дело; Лобо - волк

в Новой Мексике, ежедневно убивавший по корове в течение пяти лет, и,

наконец, пантера Сене, погубившая менее чем в два года около трехсот

человеческих жизней. Такой же знаменитостью был и Серебряное Пятнышко,

историю которого я собираюсь вкратце рассказать здесь.

Серебряное Пятнышко был мудрой старой вороной. Название свое он получил

от серебристо-белого пятна величиной с небольшую монету, которое виднелось

у него с правой стороны, между глазом и клювом. Благодаря этому пятну мне

удалось отличить его от других ворон и связать вместе отдельные отрывки

его истории.

Вороны, как вы должны знать, - самые умные птицы. Ведь недаром есть

поговорка: "Мудра, как старая ворона". Вороны знают, как много значит

дисциплина, и вымуштрованы не хуже солдат. Их вожаками бывают не только

самые старые и умные из всей стаи, но и самые сильные и храбрые, так как

вожак должен быть готов в любую минуту справиться с каким-нибудь выскочкой

и мятежником. Все остальные в стае - это молодежь и рядовые вороны, не

обладающие особыми способностями.

Серебряное Пятнышко, о котором идет речь, был предводителем большой

стаи ворон, избравшей своим местопребыванием холм Кэстл Франк, поросший

соснами и находящийся вблизи города Торонто. В его стае насчитывалось

около двухсот ворон. Когда зима стояла мягкая, вороны оставались у берегов

Ниагары, а в более суровые зимы они улетали дальше на юг. Но каждый год в

последнюю неделю февраля старик Серебряное Пятнышко собирал свою стаю и

смело перелетал с ней водное пространство в сорок миль, отделяющее Торонто

от Ниагары. Однако он никогда не летел по прямой линии, а делал изгиб в

западную сторону, причем не терял из виду гору Дендас, которая и служила

для него вехой, пока не показывался холм, поросший соснами. Он прилетал

каждый год со своей стаей на этот холм и жил там около шести недель.

Каждое утро вороны разделялись на три отряда и отправлялись на промысел.

Один отряд летел к югу, к бухте Атбридж, другой - на север, к реке Дон, а

третий, самый большой, - на северо-запад. Во главе этого третьего отряда

находился Серебряное Пятнышко. Кто предводительствовал другими отрядами, я

не знаю.

Если утро было тихое, вороны сразу поднимались высоко и улетали. Если

же погода была ветреная, то они летели низко, держась под защитой ущелья.

Мои окна выходили как раз на ущелье. В 1885 году я впервые заметил старого

предводителя.

Я недавно приехал в эту местность, и один старожил сказал мне, указывая

на стаю:

- Вон та старая ворона в это время года летает над ущельем уже более

двадцати лет.

Серебряное Пятнышко всегда упрямо придерживался старого пути, хотя

ущелье было уже застроено домами, и скоро стал мне хорошо знаком.

Ежедневно а марте и в первой половине апреля, а потом в конце лета и в

начале осени он пролетал мимо меня два раза в день.

Я следил за всеми его движениями и слышал, как он командовал

подчиненными. Мало-помалу я понял, что вороны очень умны, имеют свой язык

и общественный строй, поразительно схожий с человеческим.

Однажды я стоял на высоком мосту, перекинутом через ущелье. День был

ветреный, и я увидел, что старая ворона во главе своей бродячей стаи летит

домой. За полмили я уже мог расслышать довольный крик, означавший: "Все

благополучно, летите дальше!"

"Кар, кар!" - кричал Серебряное Пятнышко, и его помощник вторил ему в

тылу стаи. Они летели низко, так как наверху был сильный ветер. Но мост,

на котором я стоял, заставил их подняться выше. Серебряное Пятнышко увидел

меня, и ему не понравилось, что я пристально за ним наблюдаю. Он задержал

свой полет, крикнул: "Кар!", что означало: "Будьте настороже!" - и тотчас

же поднялся выше.

Но, заметив, что я не вооружен, он пролетел над самой моей головой, и

все остальные вороны проделали то же самое. Пролетев мост, стая спустилась

на прежний уровень.

На следующий день я пошел на то же самое место и остановился на мосту.

Когда вороны приблизились, я поднял свою палку и сделал вид, что

прицеливаюсь в них. Старый предводитель тотчас же криком предупредил их об

опасности. Он как будто крикнул им: "Берегитесь - ружье!"

Его помощник повторил этот крик, и каждая ворона в стае тотчас же

отделилась от прочих и полетела вверх, пока все не очутились вне выстрела.

Перелетев через опасное место, они снова спустились под защиту долины, где

считали себя в безопасности.

В другой раз, когда растянувшаяся стая пролетала над долиной, на

дерево, близко стоявшее у намеченного им пути, спустился краснохвостый

ястреб. Старый ворон моментально крикнул: "Ястреб! Ястреб!" - и замедлил

свой полет. То же самое сделала каждая ворона, приближаясь к нему. Вся

стая сгрудилась в одну кучу. Тесной куче ястреб не страшен. Но спустя

четверть мили они увидели человека с ружьем, и тотчас же раздался

особенный крик, предупреждающий о серьезной опасности и о ружье.

Предводитель, казалось, кричал им: "Берегитесь! Ружье! Разлетайтесь в

разные стороны!" Крик был отрывистый, повторяющийся несколько раз. "Ка,

ка, ка, кар!"

И вороны немедленно повиновались, разлетевшись вверх и вширь, и, таким

образом, стали недосягаемы для выстрела.

В течение своего продолжительного знакомства с этой стаей я изучил

многие из сигналов старого предводителя и научился различать их. Я

убедился, что многие крики, мало отличающиеся друг от друга по звуку,

часто означают совсем разные вещи. Так, например, в одном случае крик

означает появление ястреба или вообще какой-нибудь опасной хищной птицы, в

другом - он значит: "Поворачивай!" Очевидно, тут происходит смесь двух

сигналов: одного - означающего опасность, и другого - означающего

отступление. А простой крик: "Кар, кар!" - означает: "Здравствуй!" -

приветствие, обращенное к пролетающему мимо товарищу. Есть еще один

возглас, который обыкновенно адресуется ко всей стае и значит: "Внимание!"

В первых числах апреля началась большая суматоха среди ворон. Вороны

полдня проводили среди сосен, вместо того чтобы летать в поисках пищи с

утра до вечера. Они гонялись друг за другом по две и по три и временами

устраивали нечто вроде состязания в полете. Любимой забавой для них было

срываться с большой высоты по направлению к какой-нибудь сидящей на ветке

вороне и, подлетев к ней, в последний миг, на волосок от нее, внезапно

свернуть и взмыть вверх с такой быстротой, что шум крыльев напоминал звук

отдаленного грома. Иной раз случалось видеть, что одна из ворон, взъерошив

перья, наклоняет голову и, близко подлетев к другой вороне, протяжно

воркует: "Кр-р-р-ау!"

Что же все это означало? Я скоро узнал, в чем дело. Это была пора

ухаживания самцов за самками. Самцы-вороны показывали силу своих крыльев и

своих голосов. И, должно быть, выказанные ими таланты были оценены по

достоинству, так как к середине апреля вороны разделились попарно и

разлетелись во все стороны, чтобы провести где-нибудь свой медовый месяц.

Темные старые сосны Кэстл Франка опустели.

 

 

 

Холм Сахарная Голова стоит одиноко в долине реки Дон. Он покрыт лесами,

которые соединяются с лесами Кэстл Франка. В лесу между этими двумя

холмами стоит сосна, на верхушке которой находится покинутое ястребиное

гнездо. Каждый школьник в Торонто хорошо знает это гнездо, но никто

никогда не видел в нем никаких признаков жизни, и только мне удалось

однажды подстрелить на краю этого гнезда черную белку. Так это гнездо и

оставалось там из года в год, старое, истрепанное и полуразвалившееся. Но

все-таки оно не развалилось окончательно.

Однажды утром, в мае, я вышел из дому на рассвете и тихонько пошел по

лесу. Пожелтевшие опавшие листья, покрывавшие землю, так намокли, что

никакого шороха не было слышно. Мне как раз пришлось проходить под старым

гнездом, и я был удивлен, заметив, что над краем его торчит черный птичий

хвост. Я с силой ударил по стволу, и тотчас же из гнезда вылетела ворона.

Тайна была раскрыта. Я давно подозревал, что ежегодно в этих соснах

какая-нибудь воронья парочка устраивает свое гнездо, но тут я убедился,

что это был Серебряное Пятнышко со своей подругой. Они завладели этим

старым гнездом, но были настолько благоразумны, что не придавали ему

каждую весну обновленного и жилого вида. Там они долго проживали в полной

безопасности, несмотря на то что ежедневно под этим гнездом проходили

мужчины и мальчики с ружьями в руках, жаждущие пострелять ворон. Но и мне

не удалось больше ни разу увидеть там старую ворону, хотя я часто

рассматривал гнездо в свою подзорную трубу.

Однажды, занимаясь, по обыкновению, наблюдениями, я увидел ворону,

перелетавшую через долину реки Дон. Держа в клюве что-то белое, она летела

по направлению к ручью. У ручья ворона выпустила из клюва какой-то белый

предмет. Взглянув пристальнее, я узнал своего старого приятеля, Серебряное

Пятнышко. Через минуту он снова поднял брошенный им белый предмет - это

была раковина - и полетел дальше. Он перелетел через ручей и там среди

болотных трав вырыл из земли кучку раковин и белых блестящих камешков. Он

раскладывал их на солнце, поворачивал, поднимал в клюве по очереди и затем

снова бросал на землю, присаживался на них, точно это были яйца,

забавлялся ими и пожирал их глазами, словно скупец. Это была его слабость.

Он не мог бы, конечно, объяснить, почему они так ему нравятся, как не

может объяснить школьник, почему ему нравится собирать почтовые марки, или

девушка - почему ей нравится жемчуг больше, чем рубины. Но, во всяком

случае, удовольствие, которое он испытывал при этом, было самое искреннее.

Поиграв с полчаса, он снова прикрыл свои сокровища землей и листьями и

улетел.

Я тотчас же отправился на это место и осмотрел его склад. Там была

кучка белых камешков, ракушек и кусочков жести. Среди них находилась и

ручка от фарфорового чайника. Она-то, вероятно, и была самой главной

драгоценностью во всей его коллекции. Но больше я не видел этих сокровищ.

Серебряное Пятнышко как-то проведал, что я нашел их, и немедленно перенес

их на другое место. Куда - я так и не узнал.

Серебряное Пятнышко пережил много приключений и много раз спасался от

опасности. Однажды я видел, как за ним гнался ястреб. Часто ему

приходилось удирать от хищных птиц, охотившихся за ним. Особенно надоедали

ему корольки. Не то чтобы они причиняли ему большой вред, но они были

такой шумной компанией, что он всегда старался уйти от них как можно

быстрее. Так взрослый человек обыкновенно избегает компании шумных и

назойливых мальчишек.

Были и у него самого некоторые жестокие привычки. Он, например,

отправлялся исследовать гнезда маленьких птичек и каждое утро поедал там

снесенные яйца. Он проделывал это с такой аккуратностью, с какой обычно

доктор ежедневно обходит больных. Но мы не можем осуждать его за это: ведь

и мы так же поступаем с курами в нашем курятнике.

Сообразительность его часто удивляла меня. Однажды я увидел, что он

летит вдоль оврага, держа в клюве кусок хлеба. В это время внизу, под ним,

рабочие заключали ручей в кирпичную трубу. Часть ручья, около двухсот

ярдов, была уже совсем закрыта. Серебряное Пятнышко, пролетая над открытой

частью ручья, вдруг выронил хлеб из клюва. Хлеб был унесен течением и

быстро скрылся из виду в туннеле. Серебряное Пятнышко слетел вниз. Сначала

он тщетно вглядывался в темную пещеру, а затем его словно осенила

счастливая мысль. Он полетел вниз, вдоль потока, к нижнему концу туннеля,

где и дождался появления в воде куска хлеба, вынесенного течением.

Серебряное Пятнышко был в самом деле счастливой вороной, которой точно

покровительствовала судьба. Он жил в такой местности, которая хотя и была

полна опасностей, но изобиловала пищей. Он ежегодно поселялся в старом,

неисправленном гнезде со своей подругой, которую, однако, мне никогда не

удавалось разглядеть, и благополучно выводил там птенцов. А когда вороны

вновь собирались стаей, он опять становился их признанным вожаком.

Сбор стаи обыкновенно происходит в конце июня. Родители приводят своих

маленьких птенцов с короткими хвостами, мягкими крыльями и пискливыми

голосами, но ростом уже почти сравнявшихся с взрослыми воронами, в старый

сосновый лес, где собирается эта стая. В старом сосновом лесу, который

служит для ворон и школой и крепостью, молодежь впервые вводится в

общество. Здесь они находятся в безопасности, так как тут существуют

хорошо защищенные убежища на высоких ветвях, и здесь начинается их ученье.

Молодежь посвящается во все тайны, которые необходимо знать каждой вороне.

Сначала молодые вороны знакомятся друг и другом, так как, по правилам

вороньего общества, каждая ворона должна быть обязательно знакома со всеми

остальными членами своей стаи. Теперь родители могут отдохнуть немного

после трудов по вскармливанию и воспитанию своих птенцов, потому что

птенцы выросли и могут уже сами отыскивать себе пищу.

Недели через две начинается время линьки. В эти дни старые вороны

бывают обыкновенно очень раздражительны и сердиты. Они продолжают учить и

дрессировать молодых, которым, конечно, не очень приходятся по вкусу

наставления и наказания линяющих учителей. Старик Серебряное Пятнышко был

усердным учителем. Иногда он как будто произносил перед ними речь. Что он

говорил, я, конечно, не мог угадать, но судя по тому, как относились к его

речи слушатели, надо полагать, что она была чрезвычайно остроумна.

Молодые вороны обучаются не вместе, а по классам, словно дети в

человечьей школе: воронята постарше - в одном классе, а воронята помоложе

- в другом. К сентябрю шумная толпа глупеньких воронят, по-видимому, уже

научилась уму-разуму. Нежный голубой цвет глаз, присущий птенцам,

заменился темно-коричневым цветом глаз взрослых ворон. Они перестали быть