Часть третья. Испытание и торжество 1 страница

 

 

ДИКИЕ ГУСИ

 

Каждый год весной и осенью на Голдерские холмы прилетали стаи

длинношеих диких гусей, оглашая воздух громкими криками. Они не оставались

тут надолго, но все-таки появление их всегда привлекало сюда охотников.

Домино давно чутьем угадывал, что гуси - хорошая дичь, но однажды он

убедился в этом на деле, найдя в болоте только что убитого гуся, который

успел уйти от подстрелившего его охотника и околел в болоте. В тот день

Домино и Белогрудка сытно пообедали.

Гуси паслись в поле и на болоте. Домино не раз пробовал подкарауливать

их, но осторожность и проворство этих птиц были необычайны: с таким же

успехом он мог бы охотиться за ними на широкой глади озера. Однако

существует такой способ охоты, который дает возможность охотнику близко

подходить к сидящей птице или к притаившемуся зайцу. Вот этот способ и

применил Домино в охоте на гусей.

Небольшая стайка гусей паслась на сжатом поле. Домино и Белогрудка

целый день рыскали по берегу реки в кустах, высматривая, где бы удобнее

подобраться к гусям. Но со всех сторон гусей защищало открытое

пространство, и все время, оберегая стаю, какая-нибудь длинная шея торчала

кверху, подобно сторожевой башне. Тогда лисья пара затеяла игру, которая

применяется с незапамятных времен, неведомо кем придуманная.

Домино спрятался в кустах, на одном конце сжатого поля, а Белогрудка

отправилась на другой конец и там, выйдя на открытое место, начала

проделывать разные забавные штуки: она то каталась по земле, то

кувыркалась в воздухе, то распластывалась на животе и виляла хвостом. Гуси

повернули головы в ее сторону, дивясь, что за странное представление дает

им лиса. К тому же лиса была далеко и не внушала им никакого опасения.

Любопытство птиц было сильно возбуждено, и они продолжали глазеть, а

Белогрудка, пользуясь этим, с каждым прыжком все приближалась к ним.

Наконец всегда подозрительный старый гусак заметил ее хитрость и, не

подавая виду, не поднимая тревоги, так как не было еще ничего особенно

опасного, отошел на несколько шагов. Прочие гуси - очевидно, его семья -

отступили вместе с ним. Но глупая лиса продолжала кататься и кувыркаться

по земле, как гонимый ветром клок сена. Все это было очень забавно, но

старый гусак не поддавался на ее хитрости и с каждым коварным движением

лисы продолжал отступать все дальше.

Таким образом игра тянулась несколько минут, и в конце концов гуси были

оттеснены почти к самому концу поля. Они уже собирались было взлететь, но

сделали еще несколько последних шагов, отделяющих их от кустарника. Тут

Домино, как ястреб, бросился на них и, прежде чем гусак успел подскочить,

схватил его за горло.

Это была самая удачная совместная охота Домино и Белогрудки. Она их

сблизила еще более, и все чаще стали они сражаться плечом к плечу в битве

жизни.

 

 

ГУБИТЕЛЬ ОВЕЦ

 

Зима прошла гораздо благополучнее, чем обыкновенно, так как привычка

делать запасы спасла Домино и его подругу от голода, хотя, надо

признаться, спрятанные впрок плоды и рыба к зиме так испортились, что даже

лисицы ели их с отвращением. Миновала пора любви и уже близилась весна,

когда однажды на пути через горы домой Домино пришлось быть свидетелем

гнусного злодеяния. Он теперь становился уже опытным лисом, а опытный лис

никогда не переступает вершины холма, не заглянув предварительно через

нее. И вот, подняв потихоньку голову над одной такой вершиной, Домино

увидел внизу, на огороженной и защищенной от ветра площадке, стадо овец,

метавшихся как безумные. За овцами гонялась громадная черная собака. Это

был старый враг Домино - Гекла.

Две-три овцы уже валялись мертвые, и Домино видел, как чудовище уложило

еще одну. Собака хватала овец за горло, валила на землю и долго терзала.

Из раны била горячая кровь. Затем собака принималась за другую овцу.

Не ужас, а любопытство, смешанное с удивлением, приковало Домино на

месте. Гекла уже гонялась за новой овцой, когда раздался выстрел и пуля

ударилась в скалу над головой злодейки. Окровавленная собака отлично

сообразила, что ее ждет. Она спрыгнула в овраг и под прикрытием его

пустилась со всех ног прочь, никем не замеченная, так что никто не мог

пожаловаться на нее хозяину.

Домино тоже побежал через поле, но его, на беду, заметили. Вбежав за

ограду, пастух увидел дюжину зарезанных овец, но не нашел собачьих следов,

потому что метавшееся в панике стадо затоптало их. Все улики против Домино

были налицо. Много овец пострадало уже и до того, и пастух, поклявшись

жестоко отомстить всем лисицам, задумал против них ужасный план.

Сначала он находил мало сторонников своего плана, но в марте было

зарезано еще несколько овец, в том числе несколько молодых ярок. Многие

утверждали, что видели крупные собачьи следы на месте преступления. Но

большинство все-таки поверили, что это дело лисиц, и с величайшей

готовностью согласились участвовать в облаве. Они были убеждены, что

злодей - черно-бурый лис.

 

 

СПАСИТЕЛЬ БЕЛОГРУДКИ

 

Все население верховьев Шобана было на ногах. Устраивалась грандиозная

облава на лисиц. Люди, у которых пропали овцы, шли с целью убить

лису-злодейку. Молодежь смотрела на облаву, как на интересный спорт. Всех

привлекало еще и то, что наградой за труды была великолепная шкура

черно-бурой лисицы.

- Я уж знаю, что сделать с денежками, если они мне достанутся, -

говорил один.

- А ведь недурно было бы за один день охоты заработать денег на выкуп

всей нашей фермы! - замечал другой.

- Ну, уж я обзаведусь парой хороших лошадей за эту черную шкурку, -

мечтал третий.

Джюксы не принимали участия в этой затее: у них не пропало ни одной

овцы, да, кроме того, они были не в ладах с Бентонами. Абнер Джюкс

вдобавок был занят на другой охоте, и его Гекла, конечно, тоже не

разделяла забот врагов своего хозяина.

Американские фермеры охотятся на лисиц довольно варварским способом.

Каждый участник берет-с собой ружье; цель охоты состоит в том, чтобы убить

лису, не портя ее шкурку. Поэтому обычно человек двадцать берут с собой

всего одну свору. Такова была и охотничья компания, выступившая в поход в

одно мартовское утро.

Обычно лисы роют каждый год новую нору, но иногда они возвращаются и в

старую, если она оказалась спокойным убежищем, оставившим приятные

воспоминания. В осиновой ложбинке еще никто не заметил жилища Домино и

Белогрудки благодаря их неустанной осторожности, и потому в марте они

снова принялись приводить в порядок свою старую нору и готовить ее для

вновь ожидавшегося прибавления семейства.

Решив устроить тут свой дом, они старались не привлечь к этому месту

внимания врагов. Они приходили и уходили с величайшими предосторожностями

и охотились только вдали от дома.

Когда началась облава, Белогрудка бродила в верховьях реки. Собаки

тотчас напали на ее след, подали голос и пустились вдогонку. Обычно

фермеры не пытаются скакать за собаками. Они рассыпаются в начале охоты по

высоким местам с хорошим кругозором и, определив по лаю собак направление

гона, спешат занять господствующие над местностью позиции и узкие долинки

между холмами, чтобы стрелять в лису, когда она будет пробегать мимо.

Услышав лай собак, охотники взобрались на самые высокие наблюдательные

пункты, чтобы определить, куда собаки гонят зверя, и затем занять ту

позицию, которая наиболее выгодна для обстрела.

Заслышав приближающийся собачий лай, Белогрудка тотчас же сообразила, в

чем дело, и пустилась вниз по долине Бентонского ручья. Перебежав

несколько раз по сваленным стволам то на тот, то на другой берег ручья с

верным расчетом задержать этим собак, она помчалась во всю прыть, чтобы

подальше уйти от собак и дать остыть своему следу. В сухой день след ее,

вероятно, был бы совершенно потерян. Но, на ее несчастье, в этот день дул

теплый ветер, снег лежал глубокий и сильно таяло. Ручей превратился в

шумящий поток, снег был рыхлый, и лисица проваливалась на каждом прыжке.

Собаки пошли по горячему следу. Их длинные лапы давали им большое

преимущество перед лисицей.

Белогрудка, бежала все тише, и выигранное ею вначале расстояние стало

заметно уменьшаться. Пока она еще не попалась никому из стрелков, но было

ясно, что долго ей не выдержать. По мере того как пригревало солнце, снег

делался все мягче, и постепенно хвост ее стал опускаться.

Хвост для лисицы поистине может представлять большую опасность, и

положение его служит показателем ее силы. Сильная, храбрая лиса во время

преследования поднимает свой хвост. Когда она падает духом, хвост

опускается, причем в сырую, снежную погоду он намокает и никнет еще

больше. Потом он начинает волочиться по земле, пропитывается водой и

слякотью и превращается в тяжелый якорь, который лишь ускоряет печальный

конец. Поэтому мужественный зверь выживает долее, а слабый духом падает на

пути.

У Белогрудки не было недостатка в храбрости, но снег был очень мокрый и

глубокий, а она к тому же через несколько дней ожидала появления новых

малюток. Неудивительно, что при таких условиях она наконец отчаялась. В

это время ей опять пришлось перебираться через разлившийся ручей по

тонкому деревцу. Она поскользнулась и упала в воду. Конечно, она скоро

выбралась на берег, но теперь вся ее шерсть намокла, и дело было совсем

плохо. Всякая надежда, казалось, погибла. Добравшись в изнеможении до

следующего холма, она, полная отчаяния, громко закричала. Этот крик был

услышан: в ответ раздался-уверенный, короткий лай, и Домино, сильный и

отважный, вылетел ей навстречу. Белогрудка не могла рассказать ему о своей

беде, да в этом не было и надобности. Он и без того все понял и поступил

так, как может поступить лишь самый лучший, благороднейший друг: он взял

всю опасность на себя и пошел по ее следу навстречу гнавшимся за ней

собакам. Это не значит, что он решил пожертвовать собою, - нет, он просто

чувствовал в себе достаточно сил, чтобы перехватить свору и увлечь ее

далеко в сторону. Пока псы будут гоняться за ним, Белогрудка спокойно

уйдет к себе домой.

 

 

ИСПЫТАНИЕ МУЖЕСТВА

 

Домино пробежал навстречу своре около полумили и остановился. Теперь

свора была очень близко, шагах в трехстах. Она быстро приближалась, и вот

уже всего двести шагов отделяли ее от лиса, а он все еще стоял. Наконец он

повернулся и стал уходить обратно, держась пока следа Белогрудки. Однако

он все еще не спешил. Чего ради? Может быть, для того, чтобы своими

глазами убедиться, куда бегут собаки, или, может быть, для того, чтобы они

его увидели. И вот они увидели друг друга. Собаки залились оглушительным

лаем, оставили прежний след и пустились за лисом, который быстро исчез. На

том месте, где он стоял, они почуяли запах зверя и, надо отдать им

справедливость, тотчас же поняли, что оставляют след самки и идут за

сильным самцом. Однако природный инстинкт подсказал им, что именно так и

следует поступить.

Домино сначала уходил медленно, желая убедиться, что собаки идут за

ним. Он даже показался им еще раз и окончательно удостоверился, что погоня

направилась за ним. Тогда он быстро повел свору далеко в сторону от той

дороги, по которой шла домой его подруга.

Когда Домино перебегал открытое пространство, его заметили в бинокль

охотники, и дикая радость обуяла их, когда они увидели, что собаки подняли

черно-бурого лиса. Фермеры хорошо знали местность, им были известны все

проходы. Раздался громкий выстрел, и Домино почувствовал жгучую боль: одна

дробинка попала ему в бок, причинив неглубокую, но болезненную рану.

Черный лис не видел охотников, но теперь он уже знал, с кем имеет дело.

Можно было предположить, что Домино непременно пересечет какую-нибудь

долинку, но он понимал, что на этот раз ему нужно во что бы то ни стало

держаться возвышенностей. Проскакав три мили, он круто свернул в поле и

шесть миль бежал по линии железной дороги. Пробежав целую милю за стрелку

и оставив собак далеко позади, он по рельсам вернулся обратно к стрелке и

оттуда направился по боковой ветке в сторону. Сделав порядочный крюк, он

безбоязненно повернул домой, усталый, с ноющей раной, но по-прежнему неся

высоко свой хвост, как подобает победителю.

Он пересек всю местность в верховьях Шобана и, голодный, направился в

лес, чтобы отыскать там спрятанную про запас пищу, как вдруг услышал

звуки, от которых сердце его тревожно забилось. Обогнув холм, он увидел

свору собак - другую, свежую свору, по крайней мере штук тридцать, с

дюжиной следовавших за ними верхом охотников. Дикий лай псов, несомненно,

показывал, что они напали на его след и шли за ним. В другое время для

Домино, пожалуй, было бы нетрудно уйти от такой своры собак, но теперь

силы были неравны.

Он был утомлен и голоден, лапы у него были натружены многочасовой

гонкой, в ране чувствовалась жгучая боль, - он жаждал отдыха. Охота эта

была настоящая, без ружей: охота ради травли, а не ради шкуры. И кто

упрекнул бы чернобурого лиса за то, что на этот раз он пустился от

преследователей хотя и быстро, но без того увлечения, с которым мчится

бегун, уверенный в победе?

Домино не был хорошо знаком с этими холмами, находившимися далеко от

обычно посещаемых им мест.

Холмы, которые он знал, остались в нескольких милях позади, и между

ними сидели охотники с ружьями, которые были бы только рады

воспользоваться помощью свежей своры собак. Никогда еще Домино не проявлял

так мало хитрости, убегая от преследователей, как в этот раз, но никогда

еще он не напрягал так все свои силы и не бежал так быстро. Час за часом

он все скакал и скакал с одного холма на другой.

Но солнце продолжало пригревать и превратило в слякоть весь снег в

лесах. Все канавы были полны холодной как лед, водой. Все ручейки

разлились. Даже на твердом льду выступили лужи, и пышный хвост лиса -

знамя его мужества - был теперь забрызган водой и грязью и начал

опускаться от собственной тяжести.

Домино знал, что и теперь он мог еще загнать собак до изнеможения, как

это бывало прежде, но все же на этот раз он жаждал ночи. Ночь принесет

мороз, а мороз принесет твердую кору на снегу. Вот тогда он мог бы быть

совершенно спокоен за свою судьбу.

Пока, однако, он все еще продолжал нырять между холмами. Его

беспримерная быстрота сократилась теперь наполовину, но и собаки тоже

начали выбиваться из сил. Снег и разлившиеся ручьи утомили и охотников.

Только двое из них еще продолжали гнаться за лисом - хозяин собак и

высокий юноша, по имени Абнер Джюкс. Лишь ему было известно, что лисица,

которую они травят, и есть знаменитый голдерский черно-бурый лис.

Все-таки преимущество было на стороне собачьей своры, которая

приближалась. Домино уже не мог сдвоить след, и самым благоразумным

оставалось бежать прямо. Он и бежал вперед, вперед, но все тише и тише,

все более короткими скачками, начиная задыхаться. Так он миновал одну

ферму, другую и вдруг у ворот третьей увидел девочку с корзинкой.

Неизвестно, что побуждает иногда дикое животное в отчаянии искать

защиты у человека. Но голдерский лис кинулся, ослабевший, к девочке и

прижался к ее ногам. Та схватила его, втащила в дом и захлопнула дверь

перед самым носом осатаневшей своры.

Собаки прыгали и бешено лаяли вокруг дома.

Прискакали охотники, пришел и хозяин фермы.

- Он наш, он принадлежит нашим собакам. Они загнали его сюда, - сказал

главный охотник.

- Он в моем доме, и он теперь мой, - возразил фермер, совершенно не

узнавая черно-бурого лиса в забрызганном, выпачканном красной глиной

беглеце.

Хотя у фермера также пропадали куры, овладеть лисицей он не особенно

стремился, так как шкура зверя казалась теперь совершенно испорченной и

потерявшей всякую ценность.

- Ну, так и быть, получайте вашего лиса, - сказал он наконец охотнику.

Но тут девочка заплакала.

- Не отдавай, не отдавай его, он мой! - кричала она. - Он сам прибежал

ко мне. Не смейте убивать его!

Фермер заколебался.

- Мы поступим с ним честно, - сказал успокоительно охотник. - Мы дадим

ему убежать вперед дальше, чем он был, когда мы его нагнали здесь.

Фермер поспешил уйти, чтобы не видеть происходящего. Он, пожалуй, забыл

бы бедного, загнанного зверя, искавшего убежища в его доме, но он не в

состоянии был забыть детских криков, звеневших у него в ушах: "Не смейте,

не смейте! Он мой! О папа, папа! Они убьют его! Папа, папочка!"

И не у одного только отца этот отчаянный детский вопль оставил в сердце

глубокий след.

 

 

РЕКА И НОЧЬ

 

Но охотники все-таки унесли Домино, отпустили и дали отбежать на

"законную" четверть мили. Это они называли "поступить честно" - выпустить

три десятка сильных собак на одну измученную лису! Долина снова огласилась

лаем. Опять Домино поскакал по глубокому мокрому снегу, и вначале ему

удалось уйти далеко вперед.

Он пробежал длинную долину Бентонского ручья, миновал склоны холмов,

перебрался через их вершины и направился уже обратно, как вдруг со двора

одной фермы выскочила все та же ненавистная Гекла и присоединилась к

гнавшейся за ним своре. Высокий охотник приветствовал ее появление

дружеским криком. Как мог теперь спастись Домино, когда враги его получили

третье свежее подкрепление? Оставалась только одна надежда: близость ночи,

если только она будет морозная.

Но вечером ветер стал еще теплее. Воды Шобана, над которым целый день

дул теплый ветер, неслись теперь к западу могучим, широким потоком, до

краев наполняя долину и с треском увлекая с собой массу разбитого льда.

Солнце садилось вдалеке над водной гладью, и этот пылающий закат был

великолепен, как блестящий конец благородной жизни. Но ни собаки, ни

охотники не остановились, чтобы полюбоваться им: они спешили все вперед и

вперед.

Собаки дышали тяжело, языки у них свисали до земли, и глаза были

красны. Далеко впереди всех мчалась свежая собака - нежданно-негаданно

появившееся чудовище, а перед ней несся черно-бурый лис. Но теперь пышная

шуба его была вся в грязи, роскошный хвост, намокший в слякоти, волочился,

а стертые до живого мяса лапы оставляли за собой кровавые следы.

Домино никогда еще так не уставал. Теперь ему представилась возможность

достигнуть тропинки, ведущей на каменный карниз. Но возле этой тропинки

был его дом, а неумолимый инстинкт всегда говорил ему: "Туда нельзя".

Однако в последнюю минуту, побуждаемый отчаянием, он устремился к этому

месту, как к единственному оставшемуся ему выходу. Собрав последние силы,

он понесся по берегу могучего Шобана. На короткое время ему удалось

вернуть свою прежнюю быстроту, и он был бы спасен, если бы не эта

проклятая громадная собака, далеко опередившая всех псов.

Когда Домино уже приближался к скале, Гекла залаяла. Домино узнал

страшный, металлический голос собаки, и трудно сказать, сколько силы и

быстроты отнял у него этот звук. Теперь он был отрезан от скалы и

принужден бежать обратно по берегу реки, вдоль шумно несшейся воды,

освещаемой заревом заката. Всякая надежда пропала, но Домино все-таки

продолжал бежать, и его фигурка, слабо мечущаяся из стороны в сторону,

по-прежнему чернела впереди. Он был чуть жив от усталости, но все еще

боролся за жизнь.

Высокий охотник - теперь уже единственный - подскакал ближе. Зная, что

лисице пришел конец, он не мог оторвать глаз от двух темных пятен,

двигавшихся на ослепительно ярком снегу, озаренном заходящим солнцем.

Торжествующий лай собачьей своры раздавался в ушах несчастной жертвы.

Домино изнемогал. Пышный хвост, его краса и гордость, уже не реял в

воздухе, а волочился по земле, мокрый и тяжелый, затрудняя и без того

медленный бег. Собаки, видя близкую победу, мчались вслед, лая, как

бешеные.

Домино бежал теперь, увы, по косе, которая полуостровом вдавалась в

реку и, следовательно, была западней. Река обманула его. Собачья свора

настигала лиса; впереди всех со злобным, глухим лаем мчалась Гекла, первая

отрезавшая ему всякое отступление. Все было видно как на ладони: большая

прибрежная отмель, усеянная бегущими лающими собаками, широкая река с

несущимися по ней льдинами. И сзади и впереди - везде верная смерть.

Слабый тут пал бы духом и погиб, но сильный продолжал держаться, несмотря

ни на что.

Воющая свора с Геклой во главе уже достигла начала косы и быстро

неслась по ней. С бешеным ревом мчалась река мимо поросшего осиной берега.

Собаки усеяли берег, как льдины усеяли реку. Все теснее набегали льдины и

наконец, столкнувшись в одну сплошную массу, на минуту с треском коснулись

берега. И тут Домино сделал то, на что решилась бы далеко не всякая

лисица. Он оглянулся на собак, глянул на льдины и... прыгнул. Очутившись

на льду, он потихоньку стал перескакивать с льдины на льдину.

Но тут ледяной затор рухнул и, оторвавшись, поплыл далее. Между льдом и

берегом образовалась полоса черной воды, которая становилась все шире и

шире. На самой дальней льдине, как на белом седле, покрывающем темную

спину потока, стояла, изогнувшись, черная лисица. Свора с воем бессильной

ярости остановилась на берегу, но Гекла, не помня себя, бросилась к краю

ледяной гущи как раз в ту секунду, когда оторвавшийся лед уносил ее

жертву. Река, неудержимая, неумолимая, быстро отделила от берега и ту

льдину, на которой стояла собака. Так обе они - гонимая лиса и

гонительница-собака - понеслись навстречу своей гибели. Они плыли по реке,

освещенные заходящим солнцем, а по берегу за ними следовали собаки и

юноша-охотник верхом на лошади.

Какой-то фермер из другой охоты, случившийся тут, прицелился было в

лисицу, но юноша вышиб ружье из рук глупца и невольно крикнул "ура!". Крик

замер, оставив свору в недоумении.

У поворота реки льдины достигли так называемой быстрины - длинного,

ровного пространства воды перед тем местом, где река низвергается вниз,

образуя Харнейский водопад. Юноша и собаки остановились, смотря на

пылающий закат и на озаренную пурпуром реку, покрытую блестящими льдинами,

уносившими в гаснущее сияние два живых существа. Туман стал сгущаться над

бурлящей рекой, и последние прорвавшиеся сквозь него лучи солнца ярко

позолотили и реку, и лед, и черно-бурую лисицу, а затем огненное зарево

заката скрыло все из глаз.

Бестрепетно гибнущий смельчак на дальней льдине не издавал ни звука, но

ветер донес жалобный вой собаки, в котором слышался ужас смерти.

- Прощай, дружище! - сказал молодой охотник. - Прощай, моя славная

собака! - Голос у него осекся. - Прощай, черно-бурый лис! Ты жил

победителем, и ты умираешь победителем. Мне хотелось бы спасти вас обоих,

но вы погибаете славной смертью. Прощайте!

Абнер уже не мог ничего больше разглядеть, а собаки стояли на берегу,

дрожали и скулили.

У противоположного берега течение образовало широкий водоворот. Крутясь

в водовороте, льдины, находившиеся у берега, постепенно выплывали на

середину реки, а льдины с середины реки подошли совсем близко к берегу.

Воспользовавшись благоприятной минутой, Домино собрал все свои силы и

прыгнул на берег. Он благополучно перескочил через черный поток и очутился

снова на твердой земле. Река, выручавшая лиса из беды в юности, спасла его

и теперь.

А там, далеко, среди несущихся льдин, раздался протяжный, отчаянный вой

погибающей собаки. Но его заглушил шум воды.

 

 

МУСТАНГ-ИНОХОДЕЦ

 

 

Джо Калон бросил седло в пыль, пустил лошадей на свободу и с грохотом

вошел в дом.

- Обед готов? - спросил он.

- Через семнадцать минут, - отвечал повар, взглянув на часы с важным

видом начальника железнодорожной станции.

Повар был всегда чрезвычайно точен на словах, но на деле не соблюдал

никакой точности.

- Ну, как дела? - спросил у Джо его товарищ Скрат.

- Превосходно, - отвечал Джо. - Скот, по-видимому, хорош, телят много.

Я видел табун мустангов [мустанг - дикая лошадь], который ходит на водопой

к источнику Антилопы. Есть там и пара жеребят. Один маленький, черненький

- красавец, прирожденный иноходец [конь, который в беге один шаг делает

одновременно двумя левыми ногами, другой - двумя правыми]. Я гнался за ним

около двух миль, и он все время вел табун, ни разу не сбиваясь с рыси. Я

для забавы нарочно погнал лошадей, но так и не сбил его с иноходи!

- А ты не выпил ли чего-нибудь лишнего по пути?

- Сам-то ты разве не ползал вчера на четвереньках?

- Обедать! - крикнул повар, и разговор сразу прекратился.

На следующий день ковбои [ковбой - пастух, стерегущий стада верхом на

лошади] перебрались на другое пастбище, и мустанги были позабыты.

Через год скот снова пригнали в этот же уголок Новой Мексики, и ковбои

опять увидели табун мустангов.

Черный жеребенок превратился уже в вороного годовалого коня на тонких,

стройных ногах, с блестящими боками, и ковбои могли собственными глазами

убедиться в странной особенности мустанга: он был в самом деле

прирожденным иноходцем.

Джо тоже находился тут, и ему тотчас же пришла в голову мысль, что не

худо было бы поймать эту лошадку. Жителя восточных штатов такая мысль не

удивила бы, но на западе, где лошади стоят дешево, поимка дикого мустанга

не может привлекать ковбоев. Поймать мустанга нелегко, но даже если это

удастся, он до конца останется диким животным, совершенно бесполезным и

неукротимым.

Многие скотоводы считают даже за правило убивать мустангов, так как

мустанги не только портят пастбища, но подчас и уводят за собой домашних

лошадей, которые быстро привыкают к дикой жизни и навсегда пропадают.

Дикий Джо Калон превосходно знал лошадей и все их особенности. Он

говорил:

- Никогда я не видывал белой лошади, которая не была бы кроткой! Или

гнедой - без норова... Ну, а вороная лошадь всегда упряма как осел и зла,

как бес. Дай ей когти - и она справится даже со львом!

Итак, если мустанг - совершенно бесполезное животное, то вороной

мустанг вдвойне бесполезен. Скрат не видел никакого смысла в желании Джо

непременно завладеть и взнуздать этого годовалого мустанга.

Однако второй год Джо так и не удалось ничего предпринять.

Джо был простым пастухом, он получал двадцать пять долларов в месяц, и

свободного времени у него было немного.

Как и большинство его товарищей, ковбоев, он мечтал о том, что

когда-нибудь станет обладателем ранчо [ферма в американских степях] и

заведет собственное стадо. У него было свое тавро [клеймо],

зарегистрированное должным образом в Санта Фе. Но единственный

представитель рогатого скота в его стаде, на которого он мог наложить это

тавро, был теленок, родившийся от одной старой коровы.

У Джо было законное право накладывать свое тавро на всякое неклейменое

животное. Однако, когда Джо получал свой расчет осенью, он никак не мог

удержаться от соблазна "погулять в городе". Вот почему все его имущество

состояло по-прежнему только из седла, постели и старой коровы. Но он не

терял надежды, что удастся "выкинуть какую-нибудь штуку", которая даст ему

возможность сразу разбогатеть. Однажды его осенила мысль, что вороной

мустанг может принести ему счастье, и он стал выжидать удобного случая,