Сократ поставил знак равенства между совершенством человека, его добродетелью и знанием. Он свел добродетель к знанию, а знание — к самопознанию. 4 страница

Стоики делят людей на мудрецов и глупцов. Только глупец стремится превозмочь силу необходимости. Стоики проповедуют идеал мудреца, который любит свой рок и послушен судьбе (один из терминов стоической философии у римлян — amor fati, что в переводе с латинского означает "любовь к року"). Мудрец — это воплощенная добродетель. Моральный идеал стоиков — Сократ. Они говорили, что доказательством существования добродетели являются успехи, сделанные в ней Сократом, Диогеном, Антисфеном. Мудрец умеет быть выше страданий, судьбы и обстоятельств, он живет во внутреннем согласии с собой и природой. Его домом и отечеством является космос в целом, он — космополит [55, 11 ]. Значение человеческой личности основывается только на добродетели, а добродетель состоит в деятельности только человеку присущей способности — в деятельности разума. Поскольку в мире царит однозначная и неумолимая необходимость, которой подчинен и человек как часть мира, то мудрец отличается от глупца тем, что он осознает неотвратимость судьбы и тем самым достигает невозмутимости и ровности духа. Не понимающий этого тщетно волнуется и страдает, любя себя, а не свою судьбу. Fata volentem ducunt, nolentem trahunt. Позволить себя влечь вместо того, чтобы идти добровольно, — это и есть безумие (глупость).

Итак, стоики исповедуют полный детерминизм. Свободой в их понимании оказывается жизнь в согласии с законами Провидения, а это значит, что познавший эти законы мудрец ни в коем случае не будет отказываться от участия в общественной жизни, — она ведь является "слепком" бытия всего космоса. Поэтому хотя первые руководители стоической школы Зенон, Клеанф и Хрисипп не были активными политическими деятелями, своим ученикам они рекомендовали превыше всего ставить общее благо и достойно исполнять свой гражданский долг, понимаемый как воплощение законов космического разума [22, 142 ]. Стоицизм — этика честно выполняемого долга. Отношение к общественной жизни и политике — один из главных пунктов несогласия стоиков с Эпикуром. Другой такой пункт — отношение к судьбе: стоики полагают судьбу всевластной, они детерминисты и фа-

талисты, а Эпикур верит в свободу, отвергает идею божественного провидения и отрицает неизбежность судьбы.

Что касается стоического фатализма, то Диоген Лаэртский приводит такой анекдот о Зеноне Китионском. Однажды тот порол раба за кражу. "Мне суждено было украсть!" — сказал ему раб. "И суждено было быть битым", — ответил Зенон [19, 254-255 ].

Итак, стоики отрицают человеческую свободу, свободу воли, Эпикур верит в нее. На вере в свободу, в частности, основана возможность правосудия. Невозможно судить человека за преступление, если он не мог его не совершить! Правосудие существует во все эпохи и во всех странах. Таким образом люди практически воплощают свою убежденность в существовании человеческой свободы. Понятие греха в христианстве основано на этом же убеждении: человек свободен поступить плохо или хорошо (вспомните подраздел "Этика Аристотеля"), иначе придется признать, что греха не существует. Христианский мыслитель Бернар Клервоский (1091-1153) пишет: "Там, где необходимость, — там нет свободы, а где нет свободы, нет заслуги, и, следовательно, невозможен суд" [9, 265—297 ].

Значение индивида для стоиков не зависит ни от его происхождения, ни от его положения в государстве. Мудрец, независимо от того, грек ли он или варвар, раб или царь, останется всегда мудрецом, глупец — глупцом.

Этика стоиков одновременно индивидуалистическая и космополитическая: только индивид может быть мудрым, добродетельным и счастливым. Только индивид имеет этическое значение, и это значение не зависит от границ национальности. Мудрецы всех стран как бы составляют братский союз.

Поскольку внешние отличия между людьми не имеют значения, стоики далеки от того, чтобы бороться с ними: для раба должно быть безразлично его подчиненное общественное положение, так же как для царя — блеск его величия (стоик Эпиктет был рабом, а стоик Марк Аврелий — императором). Отсюда главное правило практической морали — покоряться судьбе (amor fati) и избегать всяких желаний, направленных на изменение внешнего общественного положения: желания превращаются в страсти и нарушают покой души. Где, несмотря на это, неизбежное действие внешних причин, например, телесное страдание, нарушает покой души, там лучше добровольно уйти из жизни, чем терпеть боль. Поэтому стоики, по примеру основателя их школы, признают самоубийство, совершенное при указан-

ных условиях, не только дозволенным, но и добродетельным поступком [12, 109—111 ]. Смерть приобщает мудреца к идеальной разумности мирового целого. По преданию, Зенон Китионский и Клеанф кончили жизнь самоубийством; это утверждалось и о многих других стоиках древности.

Итак, по учению стоиков, не следует стремиться к удовольствиям и успеху, но, чтобы быть счастливым, важно научиться переносить неизбежные страдания и мужественно противостоять ударам судьбы. "Я должен умереть. Но должен ли я умереть, стеная?.. Я должен подвергнуться изгнанию. Может ли кто при этом помешать идти туда с улыбкой, полному смелости и спокойствия?.. Будь подобен скале: волны беспрестанно разбиваются о нее, она же стоит недвижимо, и вокруг нее стихают взволнованные воды" (Марк Аврелий — см. часть 2). Единственным благом считается добродетель, а злом — порок. Все остальное этически безразлично, хотя некоторые вещи более предпочтительны, чем другие (здоровье и богатство лучше болезни и бедности).

Многие отмечали близость стоических взглядов к христианству. Уже Тертуллиан находит у Сенеки (см. часть 2) немало высказываний в духе христианства. Он даже утверждает, что нельзя более истинно и христианину говорить о Боге, чем говорит Сенека, хотя и не знавший истинной веры. Сочинения стоика Эпиктета были любимым чтением великого христианского мыслителя Блеза Паскаля (1623-1662) (см. часть 2).

Сравним высказывание Эпиктета и фрагмент Нагорной проповеди: "Нет такого крепкого и здорового тела, которое никогда не болело бы; нет таких богатств, которые не пропадали бы; нет такой власти, под которую не подкапывались бы. Все это тленно, и человек, положивший жизнь свою во всем этом, всегда будет беспокоиться, бояться, огорчаться и страдать. Он никогда не достигнет того, чего желает, и впадет в то самое, чего хочет избегнуть. Одна только душа человеческая безопаснее всякой неприступной крепости. Почему же мы всячески стараемся ослабить эту нашу единственную твердыню? Почему занимаемся такими вещами, которые не могут доставить нам душевной радости, а не заботимся о том, что одно только и может дать покой нашей душе? Мы все забываем, что если совесть наша чиста, то никто не может нам повредить и что только от нашего неразумия и желания обладать внешними пустяками происходят всякие ссоры и вражда" [20, 142 ].

"Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровища на

небе... ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше... Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Евангелие от Матфея, 6: 19-21, 33).

Самое, может быть, глубокое родство между стоицизмом и христианством состоит в этом пристальном внимании к внутреннему миру человека: чем безразличней становится мудрец к окружающему его внешнему миру, тем глубже его проникновение в глубины собственной личности. В "Размышлениях" Марка Аврелия достигнута, по-видимому, предельная для античности глубина самопознания и исповедальности. Близок христианскому монашескому идеалу и призыв к аскетизму и стойкости в страданиях; в христианстве праведная жизнь может быть связана с мученичеством, залогом спасения.

Существуют, однако, и значительные отличия между стоицизмом, принадлежавшим все же языческой философии, и христианским философствованием: в частности, христиане считают самоубийство смертным грехом. Проблема эта очень серьезна: один из выдающихся мыслителей XX в. Альбер Камю (1913—1960) писал о том, что проблема самоубийства — единственная по-настоящему серьезная философская проблема. Кроме того, замечательный французский философ XX в. П. Рикёр отмечает принципиальную разницу между античной этикой (наиболее последовательно выраженной в учении стоиков) и этикой, возникшей в христианской культуре. Первая является "совершеннейшим выражением этики настоящего" [44, 142 ], ибо в ней решительно отбрасывается всякая надежда на будущее — стоики рекомендуют стремиться к апатии, нечувствительности к неизбежному злу именно потому, что их философия не знает надежды на будущее (см. часть 2 — фрагмент из книги С. Аверинцева "Поэтика ран-невизантийской литературы" о страхе и надежде). Надежда тесно связана с воображением, преодолевающим необходимость. Надежда противоположна стоическому идеалу апатии, потому что она основана на жажде возможного, на открытии свободы вопреки царящей в естественном ходе событий необходимости. Стоицизм подобен христианству без Благой Вести, это философия героического пессимизма, отстаивающая последнее достояние человека — способность достойно умереть [54, 55, 70 ].

Апатия стоиков родственна атараксии Эпикура: обе — порождения одного и того же настроения, отвращения к суетной жизни и внешним жизненным потребностям и возврата к самому себе и тесно-

му кругу родственных душ. Хотя стоицизм и эпикуреизм принято рассматривать как некие противоположности, некоторые ценности стоиков и эпикурейцев сходны: это душевный покой и свобода (см. часть 2 — Пушкин. "На свете счастья нет, но есть покой и воля...")· И стоицизм, и эпикуреизм, при всех различиях между ними, являются этическими системами, ориентированными на личное совершенствование мудреца-философа. В этом отношении они могут быть названы эгоцентрическими и фактически отрицающими достоинство тех, кто не достиг мудрости [54, 62 ](см. часть 2 — Августин. Исповедь, (фрагмент об Алипии, прокомментированный Э. Ауэрбахом)).

Этот своеобразный аристократизм античной этики прекрасно иллюстрирует следующая забавная история. Однажды корабль, на котором путешествовал философ, попал в бурю. Все путешествующие очень испугались, и сам философ тоже. Тогда спутники стали упрекать его, говоря, что они обычные люди и им не стыдно бояться смерти, а он — мудрец, и бояться не должен. "Да, — ответил философ, — но вы рискуете жизнью, полной несчастий, а я — счастливой!". Парадоксальность ситуации состоит в том, что ни эпикуреец, ни стоик не должны бояться смерти — мудрость должна преодолеть этот страх; вместе с тем мудрость состоит, в частности, в умении быть счастливым. Но ведь со счастливой жизнью труднее расставаться, чем с несчастливой! Впрочем, "умение хорошо жить и хорошо умереть — это одна и та же наука", — говорит Эпикур [19, 403 ].

1.4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Стоик Марк Аврелий в книге "Наедине с собой" приводит фрагмент из Платона, отсутствующий в тех его сочинениях, что дошли до нашего времени: "Кто делает предметом своих речей человека, тот должен как бы с вершины горы обозреть все земное: сборища, походы, полевые работы, браки, разводы, рождения, смерти, шумные судбища, пустыни, различные племена варваров, празднества, похороны, ярмарки, смешение разнородного и сложенное из противоположностей" (курсив мой. — А. П.) [32, 60 ].

Вспомним аристотелевское определение этики: философия, касающаяся человека. Одна из противоположностей, присущих человеку, — противоположность тела и души. Впрочем, по мнению античных мыслителей, противоположность и конфликт тела и души как раз указывают на несовершенство. Совершенный человек — это гармони-

ческое единство прекрасного тела и совершенной {воздержной — вспомните спор Сократа и Калликла из диалога Платона "Горгий" в части 2) души. Красота тела — отражение и воплощение душевной красоты {калокагатия).

Чтоесть прекрасное тело? Это тело соразмерное, симметричное, воспитанное культурой (гимнастикой). Что есть прекрасная душа? Это душа воздержная, умеренная (знающая меру), добродетельная, воспитанная музыкой. Что есть добродетель? Согласно Аристотелю, добродетель — это золотая середина между порочными крайностями, то есть опять-таки мера. Таким образом, центральная, ключевая категория и античной этики, и античной эстетики — это категория меры.

Основа античной культуры, ее абсолют — космос, прекрасный и соразмерно ("симметрично") устроенный объективный мир, в котором человек отнюдь не занимает особенного, центрального положения (вспомните о том, что греческое слово symmetria можно перевести как соразмерность). Этот космоцентризм античности определяет особенности этических и эстетических учений, в частности, аристотелевское учение об искусстве как подражании природе и фатализм стоиков, рассматривающих человека как часть закономерно функционирующей вселенной. Представление о подобии вселенной {макрокосм) и человека {микрокосм), понимание человека как мира в миниатюре — одна из определяющих черт античного мировоззрения. Понятно, что в рамках такого мировоззрения не было места представлению о своеобразии и неповторимости каждого отдельного человека — это полагалось мимолетным, непознаваемым и недостойным внимания. Если мир устроен закономерно, и закон этот объективен, а человек должен быть подобен миру, значит, и человек устроен закономерно; но закон один для всех — отсюда мысль Аристотеля: совершенные люди однообразны, порочные — разнообразны.

Этика и эстетика античности рационалистичны; в основе всего — число, утверждают пифагорейцы, а число постигается разумом. Высшая добродетель у Платона — справедливость; согласно Сократу, добродетель есть знание, значит, справедливость — это тоже знание. Справедливость, понимаемая рационалистически, как нечто умопостигаемое, лежит, в частности, в основе римского права, юридической системы Древнего Рима, имевшей огромное влияние на становление национальных правовых культур всей так называемой ро-мано-германской семьи (к которой принадлежит большинство стран Европы) [37, 6].

Многочисленные языческие божества — это обобщение соответствующих областей природы (ветер, море, реки, солнце) и человеческой души (мудрость, любовь, обида). Боги античности не являются трансцендентными, их можно видеть, как мы видим солнечный свет, и ощутить, как пловец ощущает воду. Отсюда чувственный, посюсторонний характер восприятия реальности (не случайно античность называют эпохой зрения, а основой античной художественной культуры является зрительный образ, "эйдос") и расцвет миметических (подражательных) жанров искусства, например, скульптуры.

Античный космоцентризм обусловливает и центральное требование стоической этики — требование "жизни, сообразной природе". "Из античного идеала вытекало безоговорочное приятие чувственной видимости", — пишет О. Шпенглер [53,1, 432 ]. Это относится, в частности, и к античному эстетическому идеалу: прекрасное для эллина — это, прежде всего, конечное, оформленное, пластически конкретное, симметричное (соразмерное). Образец такого рода прекрасного — человеческое тело, воссозданное скульпторами классической эпохи. (Важная черта античной культуры — страх бесконечности.)

Античные мыслители пишут о триединстве истины, добра и красоты, рассматривая, таким образом, проблемы этические и эстетические в нерасчленимом единстве. "Добро прекрасно, зло безобразно", — говорил один из учеников Сократа Антисфен [19, 2Щ. И красота, и добро — это, прежде всего, мера, симметрия (соразмерность), упорядоченность.

Платон высказывает убеждение в том, что истина, во-первых, существует, во-вторых, единственна, и, в-третьих, неизменна, неподвижна: "...нельзя говорить о знании, если все вещи меняются и ничто не остается на месте... если... изменится сама идея знания, то одновременно она перейдет в другую идею знания, то есть данного знания уже не будет. Если же оно вечно меняется, то оно вечно — незнание" (Кратил, 440b) [40, I, 490 ]. Таковы же были воззрения его учителя Сократа.

Эта неподвижность истины отразилась, в частности, в характере античной математики: "Математика античности статична. Ее предмет — натуральные числа, геометрические фигуры. Она не предназначена для изучения процессов и для открытия законов процессов, что стало делом науки нового времени. Если для античности сущность — это неподвижная форма, то для науки нового времени сущность — это закон изменения явлений, устойчивое в явлениях, в процессах" [51, 309;

42, матем. прил. I]. Итак, для античности сущность — это неподвижная форма; сопоставим это со словами Н. Бердяева: "Всякая попытка оформления мысли, художественного творчества, государственной и правовой жизни есть обращение к античности" [7, 104 ].

Гераклит пишет: "Кто намерен говорить с умом, те должны крепко опираться на общее для всех... Ибо все человеческие законы зависят от одного, божественного: он простирает свою власть так далеко, как только пожелает, и всему довлеет, и все превосходит... Поэтому должно следовать общему, но хотя разум (логос) — общ, большинство людей живет так, как если бы у них был особенный рассудок... Здравый рассудок — у всех общий... Своеволие надо гасить пуще пожара... Для тех, которые не спят, существует единственный и общий космос, а спящие обращаются каждый к своему собственному" [49, 198, 247, 107 ]. Это можно понимать таким образом, что истина единственна и открыта немногим мудрецам (мудрецы подобны бодрствующим), а большинство людей, живущих как во сне, полагают, будто у каждого из них своя истина.

Объективизму Гераклита и Платона противостоит релятивизм Про-тагора и других софистов, убежденных в том, что истин много: у каждого народа и даже, может быть, у каждого человека — своя. Если мы вспомним о том, что истина есть в то же время и добро, и красота, то увидим, как актуален этот спор для этики и эстетики.

В основе созданного античностью "типа культуры", как пишет С. Аверинцев, лежат две претендующие на универсальность формы мысли — философия (объективизм, единственность истины) и риторика (релятивизм, множественность истины). "Воспитание мысли и воспитание слова — философия, ищущая истины, и риторика, ищущая убедительности... Каждая из них стремилась восстановить нераздельность мысли и слова, истины и убедительности на своей собственной основе, т. е. поглотить свою соперницу и вобрать ее в себя" [1, 146 ].

Античная культура держится на их равновесии, неколебимом несмотря на постоянную борьбу между ними. За пределами античности равновесие оказывается нарушено. Средневековье выбрало идеал философа, идеал глубины и ответственности мысли, ее экзистенциальной серьезности. Гуманизм Возрождения не мог не качнуться в обратную сторону — к риторике, к ее широте, ее интеллектуальной и даже нравственной гибкости, ее релятивизму [22, 344 ]. Мы вернемся к этой проблеме в главах, посвященных Возрождению и Новому времени.

Связанное с риторикой направление философской мысли, у истоков которого стоят софисты, впоследствии получило название скептицизма. Тщетность попыток найти критерий истинности как чувственного познания, так и мышления, подчеркивание различий моральных норм у разных народов, разнообразие религиозных верований, выяснение того, как различные теории опровергают друг друга, мысль о том, что всякая истина доказывается другой, а это ведет либо к порочному кругу в доказательстве, либо к произвольному выбору аксиом, либо к бесконечному регрессу, — таковы важнейшие аргументы, которыми античные скептики обосновывают равносильность противоположных утверждений и принцип воздержания от суждения [10, 504 ].

Список использованной и рекомендуемой литературы

1. Аверинцев С. С. Античный риторический идеал и культура Возрождения // Античное наследие в культуре Возрождения: Сб. статей.- М., 1984.

2. Античные риторики. — М., 1978.

3. Антология мировой философии: В 4 т. — М., 1969.

4. Арендт Г. Становище людини. — Львів, 1999.

5. Аристотель. Сочинения: В 4 т. — М., 1977—1983.

6. Аристотель. Этика. — СПб., 1908.

7. Бердяев Н. А. Смысл истории. — М., 1990.

8. Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. - М., 1994.

9. Бернар Клервоский. О благодати и свободе воли // Средние века. Вып. 45. - М., 1982.

10. Богуславский В. М. Скептицизм // БСЭ. — 3-е изд. — М., 1976. — Т. 23.

11. Васильева Т. В. Афинская школа философии. — М., 1985.

12. Вундт В. Введение в философию. — М., 2001.

13. Гайденко П. П. Эволюция понятия науки. — М., 1980.

14. Гаспаров М. Л. Занимательная Греция. Рассказы о древнегреческой культуре. — М., 2000.

15. Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 т. - М., 1968-1973.

16. Гилберт К. Э., Кун Г. История эстетики. — СПб., 2000.

17. Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию: Курс лекций. — М, 2002.

18. Гусейнов Α. Α., Апресян Р. Г. Этика. — М., 1998.

19. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. — М., 1986.

20. Ильин В. В. История философии. — М., 2003.

21. Ильина Т. В. История искусств. Западноевропейское искусство. — М., 1993.

22. История мировой культуры. Наследие Запада: Курс лекций / Под ред. С. Д. Серебряного. — М., 1998.

23. История философии: В 3 т. — М., 1940. — Т. 1.

24. История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли: В 5 т. -М., 1962.

25. Кнабе Г. С. Русская Античность. — М., 1999.

26. Кондратов В. А. Этика. Чичина Е. А. Эстетика. — Ростов-н/Д, 1999.

27. Кузнецова И. А. Красота человека в искусстве. — М., 1969.

28. Кунцман П., Буркард Ф.-П., Видман Ф. Философия: dtv-Atlas. — Μ., 2002.

29. Лосев А. Ф. Дерзание духа. — М., 1988.

30. Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона // Платон. Сочинения: В 3 т. - М., 1968. - Т. 1.

31. Лосев А Ф. Очерки античного символизма и мифологии. — М., 1993.

32. Марк Аврелий. Наедине с собой. — К., 1993.

33. Материалисты Древней Греции. — М., 1955.

34. Налимов В. В. Спонтанность сознания. Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. — М., 1989.

35. Нерсесянц В. С. Сократ. — М., 1977.

36. Овсянников М. Ф. История эстетической мысли. — М., 1984.

37. Омельченко О. А. Римское право: Учебник. — М., 2000.

38. Ортега-и-Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры: Сборник. - М., 1990.

39. Пидоу Д. Геометрия и искусство. — М., 1979.

40. Платон. Сочинения: В 3 т. — М., 1968-1972.

41. Плутарх. Сочинения. — М., 1983.

42. Пустовит А. В. История европейской культуры: Учеб. пособие. — К.: МАУП, 2004.

43. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней: В 4 т.-СПб., 1997.

44. Рикёр П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. — М., 1996.

45. Свенцицкая И. С. Человек и мир в восприятии греков эллинистического времени // Эллинизм: восток и запад: Сборник. — М.,1992.

46. Татаркевич В. Історія шести понять. Мистецтво. Прекрасне. Форма. Творчість. Відтворництво. Естетичне переживання. — К., 2001.

47. Тэн И. Лекции об искусстве: Ч. 4. Ваяние в Древней Греции. — М., 1922.

48. Философия: Учебник / Под ред. В. Д. Губина, Т. Ю. Сидориной, В. П. Филатова. - М., 1998.

49. Фрагменты ранних греческих философов: Ч. 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики / Изд. подготовил А. В. Лебедев. - М., 1989.

50. ЧанышевА. Н. Аристотель. — М., 1987.

51. ЧанышевА. Н. Курс лекций по древней философии. — М., 1981.

52. Чередниченко Т. В. Музыка в истории культуры. — Долгопрудный, 1994. - Вып. 1.

53. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки мифологии мировой истории: В 2 т. -М., 1993.

54. трейдер Ю. А. Этика. Введение в предмет. — М., 1998.

55. Этика / Под общ. ред. А. А. Гусейнова, Е. Л. Дубко. — М., 2000.

Глава 2. СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь.