Что отличает врача от пророка

Однажды к Авиценне* пришел ученик, кото­рый его очень почитал, и сказал: «Великий гос­подин! Ты мудрее всех наших ученых. Ты фило­соф, врач, поэт, астролог и знаешь гораздо боль­ше, чем того требует наука. Почему ты не стре­мишься стать пророком? Я уверен, что тысячи и тысячи людей последуют за тобой и будут по­слушны тебе. Подумай только, Мухаммед был всего лишь погонщиком верблюдов, он был не­сведущ в науках, однако слово его доходило до сердца каждого и было услышано миллионами людей». «При случае я тебе это объясню, — от­ветил Авиценна, — имей только терпение».

Наступила очень холодная зима. Такой стужи не могли припомнить даже старцы. Больной Авиценна лежал в постели. В этой же комнате лежал тот самый ученик, который когда-то за­давал ему вопрос. Была ночь. Высохший от ли­хорадки Авиценна мучился от жажды и мечтал хотя бы об одном глотке холодной воды. «Друг, — обратился он к своему соседу по комнате, — я очень хочу пить, не принесешь ли ты мне со двора стакан воды?» Представив себе, что нуж­но идти за водой на двор при такой немыслимой стуже, ученик еще больше запрятался под оде­яло. «Нет, господин, — сказал он, — врачи в один голос говорят, что холодная вода при твоей болезни все равно что яд». А жажда у Авиценны усиливалась. Во рту все пересохло. «Принеси же мне хоть немного воды! При моей болезни хо­лодная вода — как раз лучшее лекарство». От одной мысли о том, как он будет ломом скалы­вать лед с колодца, чтобы выполнить желание учителя, спина ученика покрылась гусиной ко­жей. Он упорно твердил, что нет ничего более вредного при лихорадке, чем холодная вода. Авиценна же, великий врач, настаивал на том, что только холодная вода может уменьшить его страдания. Разгорелся спор о догмах, который длился всю ночь напролет. С наступлением рас­света с башни минарета раздался голос муэдзи­на, призывавшего верующих совершить омове­ния, как того требуют заповеди пророка, скло­нить голову в сторону Мекки и произнести свя­щенные молитвы из Корана. Ученик Авиценны сбросил с себя одеяло, вскочил с кровати, выбе­жал опрометью из комнаты, сколол лед с колод­ца и умылся, как то предписывала его вера. За­тем он опустился на колени на коврик для мо­лений, чтобы произнести утреннюю молитву, хвалу Всевышнему.

После того как он проговорил все молитвы, Авиценна обратился к нему с такими словами: «Дорогой друг, ты, наверное, еще не забыл, как спрашивал меня, почему я не стремлюсь стать пророком. Сегодня я хочу тебе на это ответить. Смотри-ка, Мухаммед, который был всего лишь погонщиком верблюдов, покинул нас более чем триста лет тому назад, однако его слово имеет такую силу и власть, что может вытащить тебя из теплой постели, несмотря на лютый мороз, заставить умыться ледяной водой и совершить молитву. Когда же я всю ночь напролет просил тебя принести мне только один стакан воды, ты не внял моим словам, хотя я знаю, что ты по­читаешь меня как своего учителя. Вот одна из причин, почему я, несмотря на всю мою уче­ность, никогда не буду стремиться к тому, что­бы стать пророком!»

Из этой истории ясно прежде всего одно: ка­кое бы доверие ни проявлял пациент к врачу, врач никогда не должен считать себя всесиль­ным пророком.

 

Трудности, сомнения и надежды врачей

Чудо рубина

Шейх рассказывал в кофейне, что халиф за­претил пение, и у дервиша, когда он услыхал про это, все нутро превратилось от горя в комок; изнурительная болезнь напала на него. К боль­ному позвали опытного лекаря. Он пощупал пульс, осмотрел больного по всем правилам сво­его искусства, но никак не мог найти в толстых книгах по медицине, которые он прочитал, объ­яснения этой болезни. Многолетний опыт тоже не помог ему. Дервиш испустил дух. Любознательный ле­карь сделал вскрытие и обнаружил там, где боль сильнее всего терзала дервиша, большой ка­мень, который был красным, как рубин. Когда лекарь оказался в нужде и у него совсем не было денег, он продал рубин. Камень переходил из рук в руки, пока наконец не попал к халифу. Тот велел его вставить в кольцо. В один прекрас­ный день, надев кольцо, халиф вдруг запел. В тот же миг его одеяние окрасилось в кроваво-красный цвет, хотя на теле не было ни единой царапины. С удивлением он заметил, что рубин в кольце забурлил, как кипящее масло, и из­лился кровью по всему его одеянию. Это чудо испугало халифа, и он захотел проникнуть в тайну рубина. Он велел пригласить всех преж­них владельцев камня, в том числе и лекаря. И только лекарь смог разъяснить ему тайну рубина.

(По Мовлана)

Врач древнего Востока пользовал главным об­разом состоятельных людей, однако выполнял и миссию милосердия, которая предписывалась религиозными верованиями. Так, у многих практикующих врачей была вывеска: «В чет­верг в послеполуденное время (накануне святой пятницы) бедным предоставляется бесплатное лечение». Эту вывеску можно видеть и сегодня на многих домах врачей, придерживающихся старых традиций.

Врач должен был многое знать и уметь. Его лечение, конечно, отличалось от современного. Он должен был уметь поставить диагноз, сделать анализ мочи, измерить пульс и наблюдать за течением болезни своего пациента, а также вести с ним терапевтическую беседу и приме­нять методы, напоминающие современную пси­хосоматическую медицину.

Поэты и писатели древней Персии поведали нам о деятельности одаренных врачей и высме­яли шарлатанство знахарей. Конечно, хороший опытный врач был доступен родовитым и бога­тым людям. Об успехах лечения этих врачей со­хранились рассказы и записи, которые стали чем-то вроде учебных пособий; даже тот, кому было не по карману лечиться у дорогого врача, мог познакомиться с врачебной мудростью из этих источников и извлечь для себя уроки, вме­сто того чтобы платить деньги за визит к врачу.

Чтобы лучше понять истории о лекарях, важ­но учитывать исторические условия того време­ни. Султан, царь, властелин и шейх были пред­ставителями господствующего класса феодалов. Врач пользовался, правда, уважением, но его положение в обществе, его труд приравнивались к положению придворного, солдата или намест­ника. Врач во многом был похож на купца. Он тоже путешествовал по городам и селам, пред­лагая свое умение врачевать как товар. Кроме всего прочего, врач должен был еще уметь дове­сти до сознания пациента то, что его страдания не противоречат религиозным заповедям, по­мочь ему в том, чтобы на него снизошло откро­вение. Таким образом, врач во время лечения мог предотвратить возмущение больного, кото­рое могло вспыхнуть против Аллаха, допускаю­щего кажущуюся несправедливость.

 

Разделенные заботы

- Усни же наконец, завтра опять наступит день Божий, — простонала женщина, когда ее муж сотый раз перевернулся с одного бока на другой, — пока ты не успокоишься, я не смогу заснуть». «Ах, жена, — пожаловался муж, — мне не до сна от забот! Несколько месяцев тому назад я подписал вексель, а завтра срок его ис­текает. О, я несчастный! Ты же знаешь, что у нас в доме не осталось ни гроша, а наш сосед, которому я должен деньги, становится ядови­тым, как скорпион, когда дело касается его де­нег. О, я несчастный, разве я могу заснуть!» По­сле этого он еще раз десять перевернулся с одно­го бока на другой. Как ни старалась жена успо­коить мужа, все было напрасно. Тогда она по­пыталась утешить его: «Подожди до завтра, ут­ро вечера мудренее, завтра ты по-другому по­смотришь на все это и, может быть, мы приду­маем, как уплатить долг». «Ничто, ничто не по­может! — простонал опять муж. — Все потеря­но!» Тогда жена, потеряв всякое терпение, вста­ла, поднялась в сад на крыше и крикнула так громко, чтобы ее смог услышать сосед: «Вы зна­ете, что мой муж должен платить вам по вексе­лю, срок которого истекает завтра. Так вот, я хочу вам сказать то, чего вы еще не знаете. Мой муж не сможет завтра уплатить по векселю». Не дожидаясь ответа, она вернулась в спальню и сказала: «Если я не могу спать, то почему сосед должен спать». Довольная своим своен­равным поступком, она легла в постель, а муж залез с головой под простыню; от страха у него не попадал зуб на зуб. Вскоре наступила ти­шина, нарушаемая лишь мерным дыханием супругов.

(Персидская история)

Для народной психотерапии, которую приме­няли не врачи, а простой народ, характерны, прежде всего, такие приемы, в которых боль­шую роль играют хитрость и находчивость. На­пример, попытаться, насколько это было воз­можно, дать щелчок по носу сопернику, устро­ить ему подвох, оспорить господствующие нор­мы и бросить вызов сильным мира сего. С этим связаны различные виды «снятия напряже­ния», один из которых описан в истории «Раз­деленные заботы». Женщина помогла себе и своему мужу тем, что восстановила справедли­вость так, как она ее понимала: если я не могу спать из-за своих забот, то почему должен спать кто-то другой? Однако субъективно понятая справедливость не решает проблемы: долг оста­ется неуплаченным. Но зато появляется чувство уверенности, что ты по крайней мере можешь постоять за себя и не предстанешь униженным перед кредитором, так как ему нисколько не лучше, чем тебе.

 

Волшебник

 

Однажды мулла отправился в кладовую за орехами, так как жена обещала сварить ему фе-зеньян, кушанье, в которое добавляют орехи. Предвкушая, как он будет наслаждаться своим любимым блюдом, мулла глубоко засунул руку в сосуд с орехами и захватил так много в при­горшню, что не мог вытащить из него руку. Как он ни тянул руку, как ни дергал, сосуд не вы­пускал ее. Он жаловался, стонал и даже ругал­ся, чего, собственно, мулла не имеет права де­лать. Но все было напрасно. Даже когда жена взялась за сосуд и изо всех сил потянула его на себя, то и это не помогло. Рука застряла в гор­лышке сосуда. После многих бесполезных по­пыток они позвали на помощь соседей. Все с ин­тересом следили за тем, что происходило. Один из соседей посмотрел на беднягу и спросил его, как это могло случиться. Плаксивым голосом, со стонами отчаяния мулла поведал ему, какая беда стряслась с ним. Сосед сказал: «Я тебе по­могу, если ты точно будешь исполнять то, что я скажу!» «Я готов целовать тебе руки и делать все, что ты прикажешь, только освободи меня от этого чудовища-сосуда!» «Тогда засунь по ло­коть всю руку в сосуд». Мулла очень удивился, зачем ему было поглубже засовывать руку в со­суд, если он хотел ее вызволить оттуда. Однако он сделал так, как ему велели. Сосед продол­жал: «Теперь разожми кулак и пусть выпадут орехи, которые ты в нем зажал». Это приказа­ние вызвало недовольство муллы, ведь он как раз хотел достать орехи для своего любимого ку­шанья, а теперь ему велят их выпустить. С не­охотой он выполнил указание соседа. «Теперь выпрями пальцы, прижми их друг к другу и медленно вытягивай руку из сосуда». Мулла сделал, как ему велели и, о чудо, без труда вы­тащил руку. «Моя рука свободна, но как же я достану орехи?» — недоумевал мулла. Тогда со­сед взял сосуд, нагнул его и высыпал столько орехов, сколько было нужно мулле. Вылупив глаза и разинув рот от изумления, мулла по­смотрел на все это, а потом сказал: «Уж не вол­шебник ли ты?»

(Персидская история)

Со времени возникновения психотерапевтиче­ской практики древнего Востока в психотера­пии многое изменилось. Изучая нарушения в поведении и психике, психотерапевтическая наука систематизировала их и дала им научное обоснование. Были дифференцированы функ­ции обучения, вскрыта зависимость динамики личности от социальных условий. Но, пожалуй, только в одном отношении роль психотерапевта существенно не изменилась. Как в те далекие времена, так и сегодня сохранилось представле­ние о психотерапевте как о волшебнике, кото­рый, управляя всем таинственным, сверхъесте­ственным и мистическим, может осветить тем­ные стороны человеческой души, подобно тому, как рентгеновский аппарат просвечивает тело человека. Каким бы лестным ни было это пред­ставление для психотерапевта, оно тем не менее крайне затрудняет психотерапевтический про­цесс; у пациента появляется разочарование, ес­ли выздоровление не наступает немедленно, как по мановению волшебной палочки. С точки зрения психотерапии, подобная реакция явля­ется не чем иным, как защитным механизмом, сопротивлением или потребностью во всемогу­щем «отце». Образ врача-волшебника, каким его представляют себе многие пациенты, создает немалые трудности для психотерапии, для по­нимания ее значения в обществе.

 

Заветное желание

К лекарю пришел седой беззубый шейх и стал жаловаться: «О ты, помогающий всем людям, помоги также и мне. Стоит мне только заснуть, как сновидения овладевают мной. Мне снится, будто я пришел на площадь перед гаремом. А женщины там восхитительны, подобны цветам чудесного сада, божественным гуриям рая. Но стоит мне появиться во дворе, как все они сразу исчезают через потайной ход». Лекарь намор­щил лоб, стал усиленно размышлять и наконец спросил: «Ты хочешь, наверное, получить у ме­ня порошок или снадобье, чтобы избавиться от этого сна». Шейх посмотрел на лекаря отсутст­вующим взглядом и воскликнул: «Только не это! Единственное, чего я хочу, так это чтобы двери потайного хода были заперты, и тогда женщины не смогут убежать от меня».

Дети говорят: сны — это кино, которое смот­ришь во сне. Такое простое определение имеет глубокий смысл. В сновидениях мелькают дей­ствия, возникают переживания и происходят события. Однако очень часто видящему сны не­ясно, герой ли он своего сновидения или только зритель. В психологии сновидение рассматрива­ется как одна из стадий сна. Существуют различные мнения о том, что означают сновиде­ния, каков их смысл: сновидения как предска­зание будущего, сновидения как переработка переживаний, сновидения как язык бессозна­тельного.

Последним определением сновидений занима­лись главным образом представители психоана­лиза, исходя из следующих посылок: содержа­ние впечатлений и представлений, которые по­давляются или вытесняются в состоянии бодрст­вования, облекаются во время сна в образы сим­волов, когда состояние контроля сознания сни­жается. Эти символы помогают толкователю снов раскрыть то содержание, которое они пред­ставляют в зашифрованном виде. В сновидени­ях перед глазами видящего сон проходят дейст­вия, события, целые истории, которые осозна­ются, только пока длится сон, а потом сразу же забываются, но бывает и так, что они занимают мысли человека в течение нескольких часов, дней, а иногда и всю жизнь. Значение, смысл этих сновидений редко бывает ясным и одно­значным, он целиком зависит от толкования и от того, как их понимают. Подобно тому как один человек рассказывает другому какую-ни­будь историю, так и во сне мы рассказываем ис­тории, но только самим себе, не зная ни их на­чала, ни их конца. Кажется, будто кто-то рас­сказывает нам то, что нас глубоко трогает, за­девает, то, чему мы сочувствуем, сострадаем или радуемся. Возможно, что именно в сновиде­ниях фантазия получает для себя то «поле дея­тельности», которого нет для нее в повседневной жизни, где преобладает рассудок. Сновидения, таким образом, — это индивидуальные, непов­торимые истории жизни, тесно связанные с личностью. Это своего рода индивидуальные мифологии, своеобразно отражающие действи­тельность и открывающие нам доступ к лично­стному пониманию действительности.

Психоанализ и глубинная психология опре­деляют сновидения как царский путь (via regia) к бессознательному. Это свойство снови­дений используется в психотерапевтической практике, когда пациент получает задание рассказать о своих сновидениях, найти к ним ассоциации, а врач своим толкованием снови­дений помогает пациенту в процессе их осоз­нания.

Сновидения действуют как терапевтический посредник, который включается в отношения между врачом и пациентом. Эту функцию сно­видений как посредника, относящуюся преж­де всего к индивидуальной истории жизни, можно уподобить роли сказаний, хранимых в коллективной памяти поколений, отдельных социальных групп и культур. Трудно провести резкую грань между сновидением и историей, между индивидуальной и коллективной мифо­логией. Во-первых, потому, что явления, со­бытия, играющие роль в жизни определенной культуры или социальной группы, как бы пе­рерабатываются индивидуальным сознанием и входят в мир переживаний определенной лич­ности; во-вторых, потому, что отдельные чле­ны социальных групп подобные или похожие темы и мотивы делают достоянием коллектив­ной традиции.

 

Кому же верить?

«Мог бы ты мне одолжить твоего осла на се­годня?» — спросил у муллы один крестьянин. «Дорогой друг, — сказал мулла, — ты знаешь, что я всегда готов оказать тебе помощь, если ты в ней нуждаешься. Мое сердце просто жаждет дать тебе, праведному человеку, моего осла. Я буду рад видеть, как ты привезешь домой пло­ды со своего поля на моем осле. Но вот, что я должен тебе сказать, друг мой сердечный: к со­жалению, я одолжил осла другому человеку». Растроганный до глубины души словами муллы крестьянин поблагодарил его:

«Хотя ты и не смог мне помочь, но твои добрые речи очень по­могли мне. Да поможет тебе Бог, о благородный, добрый и мудрый мулла». Он застыл в глубоком поклоне, и вдруг из ослиного стойла раздалось оглушительное: «И-а!» Крестьянин изумился, поднял удивленно глаза и наконец спросил с не­доверием: «Что это я слышу? Ведь твой осел здесь. Я только что слышал его вопль». Мулла покраснел от гнева и заорал: «Ах ты, неблаго­дарный! Я же сказал тебе, что осла здесь нет. Кому ты больше веришь, мне, мулле, или глу­пому крику еще более глупого осла?»

У многих людей, как у врачей, так и пациен­тов, как бы надеты шоры на глаза. Они счита­ют, что только определенные причины заболе­ваний могут быть доказаны. Другие же возмож­ные причины, а также фон заболеваний не при­нимаются во внимание. Поэтому психосомати­ка и находилась долгое время в тупике. Этой ограниченности способствовали фантастические успехи соматической медицины, в то время как очевидная взаимосвязь между социальной, пси­хической и физической сферами не принима­лась во внимание. Перегруженность на работе, переживания, смерть близких, постоянные кон­фликты в семье не рассматривались как воз­можные причины психических заболеваний. Лечили только физические последствия. А после изобретения соответствующих медикаментов ста­ли лечить и симптомы душевных болезней.

В то же время некоторые врачи, чтобы по воз­можности не исказить сути психотерапии и пред­отвратить смещение психических нарушений, предлагают совершенно отказаться от примене­ния медикаментов даже в тех случаях, когда они облегчают нестерпимые страдания пациента.

Вот почему важно внимательно и всесторонне исследовать каждый конкретный случай и изу­чать условия, прежде чем принять тот или иной способ лечения или их комбинацию. Решать, какому врачу верить, предоставляется в значи­тельной мере самому пациенту, так как он име­ет право знать все о своей болезни и о смысле терапевтических мероприятий.

Именно по этим причинам врачи-непсихоте­рапевты должны быть осведомлены о возможно­стях и границах психотерапии и незамедли­тельно направлять пациента на соответствую­щее лечение. Это условие кажется нам особенно важным, потому что иногда проходит не менее шести лет, прежде чем пациент с психосомати­ческими нарушениями, то есть с соматическими заболеваниями, связанными с психическими причинами, наконец обращается к специали­сту-психотерапевту.

Ограниченные возможности врача в этих слу­чаях порождают у пациента разочарование в его воображаемом «всемогуществе». К доверию пациента, которое он испытывает к своему вра­чу, добавляется надежда, что врач должен все знать, если же пациент видит, что возможности врача ограничены, то это чаще всего восприни­мается как слабость. Есть немало пациентов и их родственников, которые хотели бы иметь врача, похожего на лекаря из следующей истории.

 

Лекарь знает все!

В постели лежал тяжело больной, и казалось, что дни его уже сочтены. Жена в страхе за жизнь мужа пошла за деревенским лекарем. Он более получаса выстукивал и выслушивал боль­ного, щупал пульс, прикладывал ухо к груди пациента, поворачивал его то на живот, то на бок, то опять на спину, поднимал ноги, откры­вал глаза, смотрел ему в рот и наконец изрек уверенно и определенно: «Добрая женщина, к сожалению, я должен сообщить вам печальную истину, ваш муж уже два дня как мертв». Тут тяжело больной в ужасе поднял голову и испу­ганно застонал: «Да нет же, моя любимая, я еще жив!» Тогда женщина энергично стукнула ку­лаком больного по голове и гневно закричала: «Замолчи! Лекарь лучше знает, жив ты или мертв!»

(Персидская история)

 

У пациента есть две способности: к болезни и к здоровью. В центре внимания врача находят­ся как болезнь, так и здоровье. Он может воз­действовать на болезнь, а может мобилизовать способность к здоровью. В этом состоит перво­степенная задача и цель профилактической ме­дицины и психогигиены.

 

Необычное лечение

Однажды Авиценна, будучи придворным вра­чом у властелина Нухе-Самани, был на при­дворном празднестве. Одна из придворных дам подносила гостям большое блюдо с фруктами. Присев перед Авиценной в поклоне, чтобы пред­ложить ему фрукты, она вдруг не смогла выпря­миться и закричала от резкой боли. Это был прострел. Властелин строго посмотрел на Ави­ценну и велел ему немедленно оказать помощь. Авиценна мучительно старался собраться с мыс­лями. Свои лекарства он оставил дома и должен был найти новое решение. К всеобщему изумле­нию, он внезапно схватил девушку за грудь. Она в ужасе отпрянула и застонала от еще более нестерпимой боли. Не успел царь, возмущен­ный дерзостью врача, промолвить и слова, как Авиценна быстрым движением сунул руку под платье придворной дамы и одним рывком по­пытался сдернуть с нее шальвары. Девушка по­краснела от стыда и, стараясь защититься, сде­лала резкое движение. И, о чудо! Боль оставила ее. Она выпрямилась во весь рост, Авиценна, с удовольствием потирая руки, сказал: «Прекрас­но, что я смог ей помочь».

Методы древних врачей вопреки всем техни­ческим и теоретическим недостаткам — а может быть, благодаря им — были просто гениальны. При всем комизме этой истории прием, исполь­зованный Авиценной, очень поучителен. Пред­положим, он знал, что одностороннее судорож­ное положение тела, которое принимает боль­ной радикулитом от страха перед болями, еще больше усиливает их. В таком случае он мог бы использовать прием, который мы применяем в хиропрактике и психотерапии для того, чтобы снять судороги мускулов. Но времени у него на это не было. Авиценна был не только врачом, но еще и мастером своего дела, и царь ждал от него немедленного подтверждения его мастерства. Поэтому он нашел необычное решение и на этом построил свое лечение. Авиценна, по-видимому, предполагал, что сексуальное табу, стыд, страх оказаться раздетой перед всеми, будет сильнее, чем страх перед ужасными болями, не дававши­ми девушке сделать ни одного движения. Рас­чет Авиценны, как повествует история, оказал­ся правильным.

Его метод воздействия на поведение и тем са­мым на тело, пренебрегая психосоциальными нормами, представляет собой пример социопсихосоматической терапии.

 

Мудрость лекаря

Один султан плыл со своим самым любимым слугой на корабле. Слуга, никогда еще не пускавшийся в плавание по морю, и тем более как сын земли, никогда не видевший морских про­сторов, сидя в пустом трюме корабля, вопил, жаловался, дрожал и плакал. Все были добры к нему и старались успокоить его. Однако слова сочувствия достигали только его ушей, но не сердца, измученного страхом. Властелин едва переносил крики своего слуги, и путешествие по синему морю под голубым небом не доставляло ему больше никакого удовольствия. Тогда пред­стал перед ним мудрый хаким, его придворный лекарь. «О властелин, если ты дозволишь, я смогу его успокоить». Султан сразу же согласил­ся. И тогда лекарь приказал матросам бросить слугу в море. Они охотно выполнили приказа­ние, так как рады были избавиться от этого не­сносного крикуна. Слуга болтал ногами, зады­хаясь, ловил ртом воздух, цеплялся за стенку борта и умолял взять его на корабль. Его выта­щили из воды за волосы, и он тихо уселся в углу. Ни одного слова жалобы больше не сорва­лось с его уст. Султан был изумлен и спросил лекаря: «Какая мудрость скрывалась за этим поступком?» Лекарь ответил: «Твой слуга еще никогда не пробовал вкуса морской соли. Он не представлял, какой опасностью может грозить вода. А потому и не мог знать, какое счастье чувствовать твердые доски палубы корабля под ногами. Цену спокойствия и самообладания по­знаешь только тогда, когда хоть раз посмотрел опасности прямо в глаза. Ты, повелитель, всегда сыт и не знаешь, какой вкус у простого кресть­янского хлеба. Девушка, которую ты, к приме­ру, считаешь некрасивой, моя возлюбленная. Есть разница между тем, у кого есть возлюбленная, и тем, кто лишь страстно ожидает ее появ­ления».

(По Саади)

Достижения древней медицины, примеры ко­торым мы находим в восточных историях, пред­шествовали современной психосоматической медицине. Они как бы в общих чертах предвос­хищают те терапевтические методы, которые только в наше время приобрели определенные очертания и были приведены в научную систе­му. Одним из таких методов, целенаправленно применяемым сегодня в психотерапии при лече­нии различных страхов (фобий), является пове­денческая терапия. Она исходит из того, что по­ведению можно научиться и соответственно в определенной терапевтической ситуации можно «разучиться».

Эта постоянная смена «научения и разучения» происходит в нашей повседневной жизни. Конечно, часто случается так, что человек ста­рается избегать ситуаций, вызывающих страх, но именно поэтому чувство страха еще более усиливается. Этот невротический парадокс мы постепенно разрушаем в терапии поведения при помощи систематической десенсибилизации, то есть уменьшения восприимчивости к травмиру­ющим воздействиям. Цель этого метода — при­обретение опыта, полученного при научении, возможность понять, что какая-либо ситуация не сопровождается или по крайней мере не всег­да сопровождается негативным опытом. Приме­ром древней терапии страхов является история про мудрость лекаря, переданная Саади. Пристальное внимание к страхам проявляли в то время не только врачи. Это прежде всего была философская проблема, имевшая отношение к вопросу о сущности человека. Страх рассматри­вался как реакция на отношение человека к не­известному. Философы древнего Востока разли­чали три вида страха, которые они называли изначальным страхом.

Страх перед прошлым, причиной которого они считали различного рода несправедливость; лечили его прощением и покаянием, которых требовали от больного.

Второй вид изначального страха — это страх, который человек испытывает в настоящем. Он выражался в боязни одиночества; устранить его можно было, удалившись от мирской суеты и предавшись аскетизму.

Третий вид изначального страха — это страх перед будущим, который выражался в утрате смысла и цели жизни. Как лекарство от этого предлагались молитвы.

В современной психотерапии мы вновь нахо­дим эти три вида изначального страха. Страх перед прошлым и настоящим объединяют в од­но понятие уже в прошлом пережитые страхи. Им противопоставляется экзистенциальный страх перед будущим.

Все эти виды страха и вытекающие из них поучения становятся понятными на религиоз­но-культурном фоне и ориентируются на него более, чем на реальные и поддающиеся наблю­дению человеческие качества. Прощение — это прежде всего моральное предписание очень тон­кого свойства. Как правило, оно предполагает

понимание, иначе приводит к самоотречению. Хафиз писал : «Если бы каждый все знал о дру­гих, то каждый легко и охотно прощал бы дру­гого». Аскетизм как средство от одиночества ка­жется парадоксом, подобно тому утверждению, что «из страха перед смертью нужно совершить самоубийство». Опыт показывает, когда чело­век добровольно предается аскетизму и видит в нем смысл, а окружающие начинают почитать и уважать его, этот человек скорее может изба­виться от страха одиночества. Аскетизм может в такой же мере означать бегство как реакцию на страх перед людьми. Молитва и медитация как средство от страха перед будущим выдержа­ли многовековые испытания, с их помощью че­ловек обретает доверие и надежду. Разумеется, погружение в молитвы и занятия медитацией становятся проблематичными, если они вытес­няют активную заботу о будущем.

 

Исцеление» халифа

Халиф тяжело заболел. Все попытки выле­чить его были напрасны. Наконец пригласили на совет и великого врача Рази*. Сначала он ис­пробовал все известные с давних времен способы лечения, но безуспешно. Тогда Рази попросил у халифа позволения проводить лечение так, как он это считает нужным. Потерявший всякую надежду халиф согласился. Рази попросил дать ему две лошади. Ему привели самых лучших и самых быстрых лошадей. На следующий день рано утром Рази приказал отвезти халифа на известный в Бухаре курорт «Джуз муллан». Ха­лиф не мог двигаться, и его несли на носилках. Когда прибыли на курорт, Рази велел халифу раздеться и приказал всем слугам удалиться. Вместе со своим учеником он уложил халифа в ванну и быстро стал поливать его горячей водой. Одновременно он влил ему в рот горячий сироп, который поднял температуру тела больного. За­тем Рази встал перед халифом и начал осыпать его ругательствами и оскорблениями. Халиф был потрясен и пришел в страшное волнение из-за такой неслыханной неучтивости и несправед­ливых обвинений. В невероятном возбуждении он стал двигаться. Тогда Рази вынул свой нож, подошел близко к больному и пригрозил, что убьет его. Охваченный страхом халиф попытал­ся встать и побежать. Увидев это, Рази вместе со своим учеником вскочили на лошадей и, спаса­ясь бегством, ускакали за пределы города. Обес­силенный халиф упал. Когда он очнулся от об­морока, то почувствовал, что может двигаться. Охваченный гневом, он закричал, чтобы явился слуга, велел одеть себя и поскакал в свой дво­рец. С ликованием встретила толпа своего вла­стелина, избавившегося от недуга. Через восемь дней халиф получил письмо от врача, в котором тот объяснил свой способ лечения. «Сначала я испробовал все традиционные методы лечения. Но они оказались безрезультатными, поэтому я решил искусственно разогреть твое тело и вы­звать твой гнев, который вернул тебе силы дви­гаться. Когда я увидел, что ты начинаешь вы­здоравливать, я покинул город, чтобы скрыться от твоей карающей руки. Прошу тебя не звать меня к себе, так как я прекрасно понимаю, как несправедливы и подлы были те обвинения, ко­торые я обрушил на тебя, пользуясь твоей бес­помощностью, и которых я стыжусь до глубины души».

Когда халифу прочитали это письмо, сердце его преисполнилось глубокой благодарностью, и он попросил врача вернуться, чтобы выразить ему свою признательность.

 

Активизация эмоций — древний медицин­ский прием. Его мы и находим у Рази, знаме­нитого персидского врача, которому, между прочим, приписывают то, что он первым стал употреблять слово «психотерапия».

Этот метод лечения нельзя назвать в полном смысле слова «катарсисом»*, то есть очищени­ем. Он направлен на то, чтобы уничтожить су­ществующие эмоциональные преграды больно­го, но другим, отличным от традиционного ка­тарсиса способом. Рази вызывает эмоциональ­ное возбуждение угрозами и оскорблениями, применяя их как стимул к выздоровлению. Он позаботился о всех необходимых условиях: уда­лил слуг, заставил халифа догола раздеться и, таким образом, властелин оказался беспомощ­ным перед своим врачом. Без этой предосторож­ности лечение обернулось бы наверняка двой­ной неудачей: халифа не удалось бы довести до состояния нервного возбуждения, потому что слуги, услышав жалобы своего властелина, пре­рвали бы лечение, а Рази должен был бы уже опасаться за свою жизнь.

Как ни стара эта история, но она затрагивает существенную проблему современной психоте­рапии: подобно халифу, наши пациенты окру­жены целой «свитой» благожелателей, родст­венников, друзей, врачей, которые могут угово­рить больного прервать лечение, если в процессе этого лечения наступают кризисы или если оно происходит не так, как бы им хотелось.

 

Правильное лечение

Каримкхан, могущественный властелин, тя­жело заболел. Он лежал в постели, и все врачи боялись его страшного гнева. Наконец один из слуг силой и угрозами привел дрожащего от страха лекаря к ложу Каримкхана, который за­кричал во всю глотку: «Тебя повсюду знают как хорошего лекаря. Покажи свое искусство! Но не забывай, кто перед тобой!» Лекарь тщательно обследовал больного. «Нам поможет только одно средство, — сказал он, — подготовьте все для клизмы». «Что? Клизма! — заорал халиф. — Кому поставить клизму?» Страшный взгляд ха­лифа заставил задрожать лекаря. «Мне, мой по­велитель». Халиф велел проделать все это с ле­карем, и, вот чудо, с этого мгновения властелин стал поправляться. И каждый раз, когда его на­чинала терзать болезнь, он звал к себе лекаря и велел ставить тому клизму.

Всю ночь он сидел у постели больного и пла­кал; на следующее утро он умер, а больной ос­тался жив.

(По Саади)

Древневосточному врачу жилось нелегко. Его гонорар, как правило, зависел от успеха лече­ния: ошибки могли ему стоить жизни. Кроме того, врач стоял перед проблемой, актуальной для любой врачебной профессии: он должен был взвесить все возможности риска и нес за это личную ответственность. Как слуга могущест­венного повелителя он целиком находился в его власти; даже такие знаменитые врачи, как Авиценна или Рази, не были исключением и должны были бояться не только за жизнь своих пациентов, но и за свою собственную.