Сковорода Г. Диалог: имя ему — потоп Змиин

...Суть же три мира. Первый есть всеобщий и мир обительный, где все рожденное обитает. Сей составлен из бес­численных мир-миров и есть великий мир. Другие два суть частные и малые миры. Первый — микрокосм, сиречь ми­рик, мирок, или человек. Второй мир символический, си-речь Библия. В обительном коем-либо мире солнце есть око его, и око сие есть солнце. А как солнце есть глава мира, тогда не дивно, что человек назван микрокосм, си-речь маленький мир. А Библия есть символический мир, затем что в ней собраны небесных и преисподних тварей фигуры, дабы они были монументами, ведущими мысль нашу в понятие вечной натуры, утаенной в тленной так, как рисунок в красках своих...

Все три мира состоят из двух едино составляющих естеств, называемых материя и форма. Сии формы у Плато­на называются идеи, сиречь видения, виды, образы. Они суть первородные миры нерукотворные, тайные веревки, пре­ходящую сень, или материю, содержащие. В великом и в малом мире вещественный вид дает знать об утаенных под ним формах, или вечных образах. Такое же и в символич­ном, или библейном, мире, собрание тварей составляет материю. Но божие естество, куда знамением своим ведет тварь, есть форма. Ибо в сем мире есть материя и форма, сиречь плоть и дух, стень и истина, смерть и жизнь. Например, солнечная фигура есть материя, или стень. Но понеже она значит положившего в солнце селение свое, того ради вторая мысль есть форма и дух, будто второе в солнце солнце... Как из двоих цветов два духа, так из дво­их естеств две мысли и два сердца: тленное и нетленное, чистое и нечистое, мертвое и живое!…

Весь мир состоит из двух натур: одна — видимая, дру­гая — невидимая...

Сия невидимая натура, или бог, всю тварь проницает и содержит; везде всегда была, есть и будет. Например, тело человеческое видно, но проницающий и содержащий оное ум не виден.

По сей причине у древних бог назывался ум всемирный... Что касается видимой натуры, то ей также не одно имя, например, вещество, или материя, земля, плоть, тень и проч...

Сия-то блаженнейшая натура, или дух, весь мир, буд­то машинистова хитрость часовую на башне машину, в движении содержит и, по примеру попечительного отца, сам бытие есть всякому созданию. Сам одушевляет, кор­мит, распоряжает, починяет, защищает и по своей же воле, которая всеобщим законом, или уставом, зовется, опять в грубую материю, или грязь, обращает, а мы то называет смертию.

По сей причине разумная древность сравнила его с ма­тематиком или геометром, потому что непрестанно в про­порциях или размерах упражняется, вылепливая по разным фигурам, например: травы, деревья, зверей и все прочее; а еврейские мудрецы уподобили его горшечнику...

Она во всех наших всякого рода делах и речах душа, польза и краса, а без нее все мертво и гнусно. Родимся мы все без нее, однако для нее. Кто к ней природнее и охот­нее, тот благороднее и острее, а чем больше кто с нею имеет участие, тем действительнейшее, но не понятое внут­ри чувствует блаженство или удовольствие. От нее одной зависит особенный в создании рода человеческого промы­сел...

Она различит нас от зверей милосердием и справед­ливостью, а от скотов — воздержанием и разумом; и не что иное есть, как блаженнейшее лицо божье, тайно на сердце написанное, сила и правило всех наших движений и дел…

Благодарение блаженному Богу о том, что нужное сделал нетрудным, а трудное ненужным.

Нет слаще для человека и нет нужнее, как счастье; нет же ничего и легче сего. Благодарение блаженному Богу Царствие Божие внутри нас. Счастие в сердце, сердце в любви, любовь же в законе вечного...

Что было бы, если бы счастие, пренужнейшее и любез­нейшее для всех, зависело от места, от времени, от плоти и крови? Скажу яснее: что было бы, если бы счастие за­ключил бог в Америке, или в Канарских островах, или в азиатском Иерусалиме, или в царских чертогах, или в со­ломоновом веке, или в богатствах, или в пустыне, или в чине, или в науках, или в здравии?.. Тогда бы и счастие наше и мы с ним были бедные. Кто б мог добраться к тем местам? Как можно родиться всем в одном коем-то време­ни? Как же и поместиться в одном чине и стати? Кое же то и счастие, утвержденное на песке плоти, на ограничен­ном месте и времени, на смертном человеке? Не сие ли есть трудное? Ей! Трудное и невозможное. Благодарение же бла­женному Богу, что трудное сделал ненужным.

Ныне же желаешь ли быть счастливым? Не ищи счас­тья за морем, не проси его у человека, не странствуй по планетам, не волочись по дворцам, не ползай по шару зем­ному, не броди по Иерусалимам... Золотом можешь купить деревню, вещь трудную, как обходимую, а счастие как не­обходимая необходимость туне везде и всегда даруется...

Что же есть для тебя нужное? То, что самое легкое. А что же есть легкое? О друг мой, все трудное, и тяжелое, и горькое, и злое, и лживое есть. Однако что есть легкое? То, друг мой, что нужное. Что есть нужное? Нужное есть только одно: «Едино есть на потребу»...

Что же есть оное едино? Бог. Всяка тварь есть рухлядь, смесь, сволочь, сечь, лом, крушь, стечь, вздор, сплочь, и плоть и плетки... А то, что любезное и потребное, есть едино везде и всегда. Но сие едино все горстию своею и прах плоти твоей содержит...

Многие телесные необходимости ожидают тебя, и не там счастие, а для сердца твоего едино есть на потребу, там бог и счастие, не далече оно. Близ есть. В сердце и в душе твоей.