Изменение в соотношении составных частей капитала 3 страница

Если я возьму какой-нибудь прейскурант, например: поташ за центнер — 35 шиллингов, какао за фунт — 60 шиллингов, железо (полосы) за тонну — 145 шиллингов и т. д., то для того, чтобы выяснить отношение этих товаров друг к другу, я могу не только забыть о количестве серебра в шиллинге: одних только чисел 35, 60, 145 и т. д. достаточно для того, чтобы определить взаимное отношение стоимости поташа, какао, полос железа. Теперь достаточно неименованных чисел; и я не только могу их единице дать любое название вне всякой связи с какой-либо стоимостью, но у меня вообще нет необходимости давать ей какое бы то ни было название. Стюарт настаивает на том, что я должен дать ей какое-нибудь название, но что это название, как всего лишь произвольное название единицы, как всего лишь обозначение самой пропорции, не может быть твердо закреплено за какой-либо частью или количеством золота, серебра или какого-нибудь иного товара.

При всякой мере, когда она служит точкой сравнения, т. е. когда различные вещи, подлежащие сравнению, ставятся в отношение численности [Anzahl] к мере как единице и затем сопоставляются друг с другом, природа меры становится безразличной и исчезает в самом акте сравнения; единица-мера [die Maßeinheit] становится просто числовой единицей; качество этой единицы исчезло — то, например, что сама она есть определенная величина длины или времени или градус угла и т. д. Но лишь тогда, когда различные вещи уже предполагаются как измеренные, единица, служащая мерой, обозначает только пропорцию между ними — например, в данном случае пропорцию их стоимостей. Счетная единица не только носит различные названия в различных странах, но и представляет собой обозначение различных долей, например, одной унции золота. Но вексельный курс сводит все эти единицы к одной и той же весовой единице золота или серебра.

Поэтому, если я предположу различные [стоимостные] величины товаров, например, как сказано выше, равными 35 шиллингам, 60 шиллингам, 145 шиллингам, то для их сопоставления, — поскольку теперь единица предполагается одинаковой для всех и все они сделались соизмеримыми величинами, —· становится совершенно излишним рассуждать о том, что шиллинг есть определенное количество серебра, наименование определенного количества серебра. Но стоимости товаров лишь тогда становятся сравнимыми друг с другом как простые числовые величины, как количества произвольно взятой одноименной единицы, и лишь тогда выражают взаимные пропорции, когда каждый отдельный товар измерен товаром, служащим для них единицей, мерой. Но я могу измерять их друг другом, делать их соизмеримыми лишь в том случае, если в них есть некое единое начало, — а это единое начало есть содержащееся в обоих товарах рабочее время.

Таким образом, единица-мера должна быть известным количеством определенного товара, овеществившим в себе некоторое определенное количество труда. Так как то же самое количество труда не всегда выражено в одном и том же количестве, например, золота, то стоимость самой этой единицы-меры изменчива. Но когда деньги рассматриваются лишь как мера, эта изменчивость не составляет препятствия. Даже при меновой торговле, когда она до известной степени развита как меновая торговля, как повторяющаяся нормальная операция, а не только как единичный меновой акт, какой-нибудь другой товар выступает в качестве единицы-меры; например, у Гомера — скот. У дикого папуаса побережья,

который «для того, чтобы получить какой-нибудь заграничный товар, дает в обмен своего ребенка или двух детей, а если таких нет под рукой, то занимает детей у своего соседа, обещая ему дать взамен собственных детей, когда они будут у него под рукой, причем эта просьба редко отвергается»[63], —

не существует никакой меры для обмена. Единственная сторона обмена, существующая для него, есть та, что он может присвоить чужой товар лишь путем отчуждения вещи, которой он владеет. Само это отчуждение для него ничем не регулируется, кроме его прихоти, с одной стороны, а с другой стороны — размера его движимого имущества.

В журнале «The Economist» от 13 марта 1858 г. [стр. 290] находим в письме в редакцию следующее:

«Так как проводимая во Франции замена серебра золотом для чеканки (что до сих пор было главным средством поглощения вновь открытого золота) приближается к своему завершению и особенно потому, что при застое торговли и пониженных ценах потребуется чеканить меньше монет, нам следует ожидать, что в скором времени наша твердая цена за унцию в размере 3 ф. ст. 17 ш. 10¹/₂ п. привлечет золото сюда».

Что же означает эта наша «твердая цена унции» золота? Ничего, кроме того, что известная доля унции золота называется пенсом, известное кратное количество этой весовой единицы золота — шиллингом, а известное кратное количество этих шиллингов — фунтом стерлингов. Не воображает ли этот господин, что [VII—31] в других странах золотые гульдены, луидоры и т. д. не обозначают точно таким же образом некоторое определенное количество золота, т. е. что определенное количество золота там не носит твердого названия и что это есть привилегия Англии или ее особенность? Что в Англии монета, выраженная в золоте, есть нечто большее, чем монета, а в других странах нечто меньшее? Любопытно было бы знать, как этот джентльмен представляет себе вексельный курс.

Стюарта сбивает с толка следующее. Товарные цены ничего не выражают помимо тех отношений, согласно которым товары могут быть обменены друг на друга, помимо тех пропорций, соответственно которым они обмениваются друг на друга. Если даны эти пропорции, то я могу дать единице любое наименование, ибо в этом случае было бы достаточно неименованного абстрактного числа, и вместо того чтобы сказать, что этот товар равен 6 штиверам[cvii], тот товар равен 3 штиверам и т. д., я мог бы сказать: этот товар равен 6 единицам, тот товар равен 3 единицам; мне вовсе не надо было бы давать единице наименование. Ибо поскольку все дело лишь в числовом отношении, я могу дать этой единице любое наименование.

Но здесь уже предполагается, что эти пропорции даны, что товары уже стали соизмеримыми величинами. Как только величины положены как соизмеримые, их отношения становятся простыми числовыми отношениями. Деньги выступают именно как мера, а определенное количество того товара, в котором представлены деньги, — как единица-мера для нахождения пропорций и для того, чтобы выразить товары как соизмеримые и соответственно этому обращаться с ними. Таким действительным единым началом является рабочее время, относительно овеществленное в них. ф рабочее время положено здесь как всеобщее. Процесс, посредством которого в условиях денежной системы стоимости определяются рабочим временем, не относится к рассмотрению самих денег и выходит за пределы обращения, находится позади обращения как действующая причина и предпосылка.

Вопрос мог бы состоять лишь в следующем: вместо того чтобы говорить, что этот товар равен одной унции золота, почему не сказать прямо, что он равен х часам рабочего времени, овеществленным в унции золота? Почему рабочее время, субстанция и мера стоимости, не является вместе с тем мерой цен, или почему, иными словами, цена и стоимость вообще отличаются друг от друга? Школа Прудона думает, что совершает великое дело, когда требует, чтобы была установлена эта тождественность и товарные цены были бы выражены в рабочем времени. Совпадение цены и стоимости предполагает равенство спроса и предложения, простой обмен эквивалентов (следовательно, не обмен капитала на труд) и т. д.; словом, если формулировать это требование экономически, тотчас оказывается, что оно есть отрицание всей основы производственных отношений, базирующихся на меновой стоимости. Но если предположить, что этот базис устранен, то с другой стороны, отпадает сама проблема, которая существует только на этом базисе и вместе ним. То, что товар в своем непосредственном бытии, как потребительная стоимость, не есть стоимость, не есть адекватная форма стоимости, равносильно тому, что он является такой формой в качестве чего-то вещественно иного или в качестве приравненного к какой-либо иной вещи; или это равносильно тому, что стоимость обладает своей адекватной формой в некоторой специфической вещи в отличие от других. Товары как стоимости суть овеществленный труд; поэтому адекватная стоимость должна сама выступать в форме некоторой определенной вещи, как определенная форма овеществленного труда.

Болтовня насчет идеального масштаба иллюстрируется у Стюарта двумя историческими примерами, из коих первый —· банковские деньги Амстердама — показывает как раз обратное, поскольку эти деньги не что иное, как сведение обращающихся монет к их золотому содержанию (металлическому содержанию), а второй пример был подхвачен всеми новейшими экономистами, придерживающимися того же направления. Так, Уркарт[64] приводит пример Берберии, где масштабом служит идеальный брусок, брусок железа, всего лишь представляемый брусок железа, который не повышается и не понижается [в своей стоимости]. Если, например, реальный брусок железа падает, допустим, на 100% [в своей стоимости], то идеальный брусок стоит двух брусков железа, а если реальный брусок снова подымется на 100%, то идеальный брусок стоит всего лишь одного реального. Г-н Уркарт вместе с тем, как он утверждает, подметил, что в Берберии не бывает ни торговых, ни промышленных кризисов, а тем более — денежных кризисов, и приписывает это магическому влиянию этой идеальной меры стоимости. Этот «идеальный», мысленно представляемый масштаб есть не что иное, как мысленно представляемая действительная стоимость, но это — такое представление, которое не получает никакой предметной действительности, поскольку там не развиты дальнейшие определения денежной системы, развитие которых зависит от совсем иных условий. Это то же самое, как если бы в мифологии стали считать более высокими те религии, где образы богов не выработаны до степени наглядности, а остались в области представления, т. е. в лучшем случае приобрели бытие в языке, но не в искусстве.

Брусок [как мера стоимости] покоится на реальном железном бруске, который впоследствии был превращен в некий воображаемый предмет и зафиксирован как таковой. Унция золота, выраженная в английских счетных монетах, равняется 3 ф. ст. 17 ш. 10¹/₂ п. Отлично. Положим, что фунт шелка как раз имел точно такую же цену, но что эта цена затем упала, как, например, миланский шелк-сырец 12-го марта 1858 г. в Лондоне стоил 1 ф. ст. 8 ш. за фунт[65].

Это есть представление о некотором определенном количестве железа, о бруске железа, который сохраняет одну и ту же стоимость, во-первых, по отношению ко всем прочим товарам, а во-вторых, по отношению к содержащемуся в нем рабочему времени. Этот брусок железа, конечно, чисто воображаемый, но он не обладает такой неизменностью, «подобно скале в море», какую ему приписывают Стюарт и Уркарт почти 100 лет спустя после Стюарта. То, что является неизменным в этом бруске, есть название: в одном случае в реальном бруске железа содержатся два идеальных, а в другом случае — лишь один. Это выражается так, что один и тот же неизменный идеальный брусок равен в одном случае двум, а в другом — одному реальному бруску. Если предположить это, то изменившимся оказывается только отношение реального бруска [к идеальному], а не идеальный брусок. Но фактически идеальный железный брусок в одном случае вдвое длиннее, чем в другом, и неизменным осталось только его название. Один раз, напри мер, 100 фунтов железа называются бруском, а другой раз — 200 фунтов.

Положим, что будут выпущены деньги, представляющие рабочее время, например часовые боны; этот часовой бон мог бы в свою очередь получить любое наименование, например «фунт стерлингов», двадцатая часть часа — наименование «шиллинг», ¹/₂₄₀ часа — наименование «пенс». Золото и серебро, как и все другие товары, выражали бы, соответственно требующемуся для их производства времени, различные кратные числа или доли фунтов стерлингов, шиллингов, пенсов, и унция золота могла бы равняться как 8 ф. ст. 6 ш. 3 п., так и 3 ф. ст. 17 ш. 10¹/₂ п. В этих числах всегда была бы выражена та пропорция, в которой содержится в унции золота определенное количество труда. Вместо того чтобы говорить, что 3 ф. ст. 17 ш. 10¹/₂ п., равные унции золота, стоят теперь только ¹/₂ фунта шелка, можно себе представить, что унция золота равняется теперь 7 ф. ст. 15 ш. 9 п., или что 3 ф. ст. 17 ш. 10¹/₂ п. равняются уже лишь пол-унции золота, потому что они имеют лишь половину [прежней] стоимости.

Если мы сопоставим, например, цены, существовавшие в XV столетии в Англии, с ценами XVIII столетия, то мы можем обнаружить, что какие-нибудь два товара имели одну и ту же номинальную денежную стоимость, например 1 фунт стерлингов. Здесь фунт стерлингов служит масштабом, но в первом случае он выражает вчетверо или впятеро бóльшую стоимость, чем во втором, и мы могли бы сказать, что если стоимость этого товара в XV веке равнялась 1 унции золота, то в XVIII веке она равна одной четверти унции золота; ибо в XVIII веке унция золота выражает собой то же самое рабочее время, как ¹/₄ унции в XV веке. Следовательно, можно было бы сказать, что мера [стоимости], фунт стерлингов, осталась той же самой, но в одном случае она равнялась вчетверо большему количеству золота, чем в другом. Это есть идеальный масштаб. Производимое нами здесь сравнение могли бы произвести сами люди XV века, если бы они дожили до XVIII века, и они могли бы сказать, что унция золота, которая стоит теперь 1 ф. ст., раньше стоила только ¹/₄. Теперь 4 фунта золота стоят не больше, чем 1 фунт золота, например, в XV веке. Если этот фунт раньше носил название ливр, то я могу вообразить, что один ливр тогда равнялся 4 фунтам золота, а теперь равняется только 1 фунту золота; что стоимость золота изменилась, а мера стоимости — ливр — осталась неизменной. Действительно, во Франции и в Англии ливр первоначально обозначал фунт серебра, а теперь он равен только ¹ /_х фунта серебра. Можно поэтому сказать, что наименование ливр, масштаб оставался номинально всегда одним и тем же, но что изменилась [VII—32] стоимость серебра. Француз, который прожил бы от эпохи Карла Великого до настоящего времени, мог бы сказать, что ливр серебром всегда оставался масштабом стоимости, неизменным, но стоил сначала фунт серебра, однако в силу превратности судьбы в конце концов стоит только ¹/_х лота. Аршин — тот же самый; но только его длина различна в различных странах. Это фактически то же самое, как если бы, например, продукт рабочего дня, золото, добываемое за один рабочий день, получило название ливра; этот ливр оставался бы всегда одним и тем же, несмотря на то, что выражал бы собой весьма различные количества золота в различные периоды.

Действительно, как мы поступаем, когда сопоставляем фунт стерлингов XV века с фунтом стерлингов XVIII века? Оба представляют собой ту же массу металла (каждый из них равен 20 шиллингам), но имеют различную стоимость; ибо тогда металл стоил вчетверо больше, чем теперь. Мы говорим, таким образом, что по сравнению с настоящим временем ливр равнялся вчетверо большей массе металла, чем та, которая содержится в нем теперь. И можно было бы вообразить, что ливр остался неизменным, но тогда равнялся 4 реальным ливрам, а теперь равняется только 1 ливру. Это было бы лишь относительно правильно, не по отношению к количеству металла, содержащемуся в ливре, а по отношению к его стоимости. Но эта стоимость сама количественно выражена так, что тогдашняя ¹/₄ ливра золотом равняется теперешнему 1 ливру золотом. Отлично. Ливр тождествен, но тогда он равнялся 4 реальным ливрам золота (по теперешней стоимости золота), а теперь равняется только одному. Если падает стоимость золота, а ее относительное повышение или падение по сравнению с другими товарами выражено в их цене, то вместо того чтобы сказать, что предмет, который стоил раньше 1 ф. ст. золотом, стоит теперь 2 ф. ст., можно было бы сказать, что он стоит все еще 1 ф. ст., но что 1 ф. ст. теперь стоит 2 реальных ливра золотом и т. д.; следовательно, 1 ливр состоит из 2 реальных ливров золотом и т. д. Вместо того чтобы говорить: я продал вчера этот товар за 1 ф. ст., а сегодня продаю его за 4 ф. ст., можно было бы сказать, что я продаю его за 1 ф. ст., но вчера продал его за 1 ф. ст., состоящий из 1 реального ф. ст., а сегодня за 1 ф. ст., состоящий из 4 реальных фунтов.

Все прочие цены вытекают сами собой, когда установлено отношение реального бруска к воображаемому; но это есть попросту сравнение прежней стоимости бруска с его теперешней стоимостью. Это то же самое, как если бы мы всё исчисляли, например, в фунте стерлингов XV века. То же самое, что должен сделать историк, который хочет проследить через различные столетия ту же самую монету, то же самое счетное наименование монеты, содержащей в себе столько же металла, когда он исчисляет эту монету в теперешних деньгах, приравнивая ее к большему или меньшему количеству золота соответственно ее стоимости, изменявшейся в различные столетия, — то же делает этот бербер или негр. Полуцивилизованные люди стараются удержать денежную единицу, массу металла, принимаемую за меру, также и в качестве стоимости, стремятся также и эту стоимость рассматривать в качестве твердой, неизменной меры. Но вместе с тем они догадываются, что реальная стоимость бруска изменилась. При небольшом количестве тех товаров, стоимость которых этому берберу приходится измерять, и при жизненности традиций у нецивилизованных людей, этот запутанный способ исчисления не является таким затруднительным, каким он кажется.

Одна унция золота = 3 ф. ст. 17 ш. 10¹/₂ п., т. е. неполным 4 ф. ст. Если для удобства предположить, что унция золота равняется 4 ф. ст., тогда ¹/₄унции золота будет называться фунтом стерлингов и, нося подобное название, будет служить счетной монетой. Но стоимость этого фунта стерлингов меняется, отчасти относительно, по сравнению со стоимостью других товаров, стоимость которых изменяется, отчасти потому, что сам фунт является продуктом большего или меньшего количества рабочего времени. Единственное неизменное в нем — это название, а также количество, доля унции, весовая доля золота, названием которой он является, которая, следовательно, содержится в монете, именуемой фунтом.

Дикарь хочет сохранить этот фунт как неизменную стоимость, и поэтому для него изменяется количество металла, которое в нем содержится. Если стоимость золота уменьшится на 100%, то, как и прежде, фунт останется для него мерой стоимости, но фунт, состоящий из ²/₄ унций золота, и т. д. Для него фунт всегда равен известной массе золота (железа), имеющей ту же стоимость. Но так как эта стоимость изменяется, то фунт равняется то большему, то меньшему количеству реального золота или железа, смотря по тому, большее или меньшее количество их следует дать в обмен на другие товары. Он сравнивает теперешнюю стоимость с прежней, которая является для него стандартом, продолжая жить лишь в его представлении. Таким образом, вместо того чтобы считать соответственно ¹/₄унции золота, стоимость которой меняется, он считает соответственно той стоимости, которой раньше обладала ¹/₄унции золота, т. е. соответственно представляемой неизменной стоимости ¹/₄ унции, которая, однако, выражается в изменяющихся количествах золота. С одной стороны, стремление сохранить меру стоимости как твердую стоимость, с другой стороны — умение обходным путем предотвратить убыток. Но крайне нелепо эту случайную передвижку [мерила], с помощью которой полудикари усвоили навязанное им извне измерение стоимостей деньгами, сперва передвигая это измерение стоимостей, а затем опять ставя все на свое место в этой передвижке, — крайне нелепо рассматривать это как органически историческую форму или даже противопоставлять более развитым отношениям как нечто более высокое. Эти дикари тоже исходят из определенного количества — из бруска железа, но сохраняют ту стоимость, которой этот брусок обладал по традиции, как счетную единицу, и т. д.

В современной политической экономии весь этот вопрос приобрел значение главным образом благодаря двум обстоятельствам:

1) В различные исторические эпохи случалось, например в Англии во время войны с революционной Францией, что цена сырого золота превышала цену чеканного золота. Это историческое явление, таким образом, как будто неопровержимо доказывало, что названия, которыми обозначают определенные весовые доли золота (благородного металла), фунт стерлингов, шиллинг, пенс и т. д., вследствие какого-то необъяснимого процесса, приобретают самостоятельность по отношению к той субстанции, наименованием которой они являются. Каким образом иначе могла бы унция золота стоить больше, чем та же самая унция золота, из которой вычеканено 3 ф. ст. 17 ш. 10¹/₂ п.? Или каким образом унция золота могла бы стоить больше, чем 4 ливра золотом, если ливр есть только название ¹/₄унции?

При более тщательном исследовании, однако, оказалось, что в одних случаях монеты, обращавшиеся под названием фунта стерлингов, фактически не имели уже нормального металлического содержания, что, следовательно, например, 5 обращающихся фунтов фактически весили только 1 унцию золота (той же пробы). Так как монета, которая представляла собой будто бы ¹/₄ унции золота (приблизительно), фактически представляла уже только ¹/₅ унции, то было очень просто, что эта унция равнялась 5 таким фунтам стерлингов, находившимся в обращении; что, следовательно, стоимость золотых слитков превышала их монетную цену, поскольку фактически уже не одна четверть унции, а только ¹/₅ унции золота называлась фунтом стерлингов, который представлял собой наименование только ¹/₅ унции.

То же самое явление имело место и в тех случаях, когда содержание металла в обращающихся монетах хотя и не падало ниже своей нормальной меры, но они обращались наряду с обесцененными бумажными деньгами, а переплавка и вывоз этих монет были запрещены. В этом случае ¹/₄ унции золота, обращавшаяся в форме фунта стерлингов, участвовала в обесценении банкнот; судьба, от которой было избавлено золото в слитках[cviii]. По сути это [VII—33] один и тот же факт: счетное наименование «фунт стерлингов» перестало обозначать ¹/₄ унции, а сделалось наименованием для меньшего количества золота. Следовательно, унция золота равнялась, например, пяти подобным фунтам. И это выражалось тогда так, что цена слитков стала превышать монетную цену.

Эти или аналогичные исторические явления, все одинаково просто объяснимые и принадлежащие к одному и тому же ряду, дали таким образом впервые повод для представления об идеальной мере, или для утверждения, что деньги как мера являются лишь пунктом сравнения, а не определенным количеством [определенного товара]. По этому вопросу в Англии за 150 лет написаны были сотни томов.

То, что стоимость определенной монеты может превысить стоимость ее металлического содержания, само по себе не представляет ничего удивительного, так как в монету вкладывается новый труд (для придания ей формы). Но независимо от этого случается, что стоимость определенной монеты начинает превышать стоимость ее металлического содержания. Это не представляет никакого экономического интереса и не давало еще повода к каким-либо экономическим исследованиям. Это означает только то, что для определенных целей золото и серебро требуется именно в такой форме, положим, в британских фунтах или испанских долларах. Разумеется, директора банков были особенно заинтересованы в том, чтобы доказать, что не стоимость банкнот упала, а что стоимость золота повысилась. Что касается последнего вопроса, то его можно разобрать лишь впоследствии.

2) Но теория идеальной меры стоимости была сформулирована впервые в начале XVIII века и повторена во втором десятилетии XIX века, когда речь шла о таких вопросах, при которых деньги фигурировали не как мера и не как средство обмена, а как неизменный эквивалент, как самодовлеющая стоимость (в третьем определении) и поэтому как всеобщая материя контрактов. В обоих случаях речь шла о том, следует ли или нет государственные и иные долговые обязательства, заключенные в обесцененных деньгах, признавать и погашать полноценными деньгами. Это просто был спор между кредиторами государства и большинством нации. Сам этот вопрос нас здесь совершенно не касается. Те участники спора, которые требовали приспособления предъявляемых к должникам требований к фактическим обязательствам, становились на ложную почву вопроса о том, следует ли изменить денежный стандарт или нет. По этому поводу и были выдвинуты такие грубые теории относительно денежного стандарта, фиксирования цены золота и т. д.

(«Изменение стандарта подобно изменению национальных мер и весов» (J. Steuart. An Inquiry into the Principles of Political Oeconomy. Vol. II, Dublin, 1770, стр. 110).

С первого же взгляда ясно, что общее количество зерна у нации не меняется оттого, что вдвое увеличится или уменьшится размер, например, шеффеля. Но это изменение величины шеффеля было бы очень важно, например, для арендаторов, обязанных платить ренту зерном в размере определенного количества шеффелей, если бы они и после того, как была удвоена мера, должны были доставлять то же самое количество шеффелей, что и прежде.)

В упомянутом выше случае именно кредиторы государства цеплялись за название «фунт стерлингов» независимо от выражаемой им весовой доли золота, т. е. цеплялись за «идеальный стандарт», ибо в действительности последний есть лишь счетное наименование весовой доли металла, служащего мерой [стоимости]. Но странным образом именно их противники выдвинули эту теорию «идеального стандарта», а боролись с этой теорией кредиторы государства. Вместо того чтобы просто потребовать перерасчета долговых обязательств, или того, чтобы кредиторам государства было выплачено лишь то количество золота, которое ими было фактически авансировано, они требовали снижения стандарта соответственно обесценению денег, т. в., например, если фунт стерлингов упал до ¹/₅унции золота, чтобы в дальнейшем эта ¹/₅ унции носила название фунта, или чтобы фунт чеканился в виде 21 шиллинга вместо 20 шиллингов. Это снижение стандарта называлось повышением стоимости денег, ибо унция теперь равнялась бы 5 ф. ст. вместо прежних 4. Таким образом, они не говорили: пусть те, кто авансировал, например, одну унцию золота в виде 5-ти обесцененных фунтов, получат теперь только 4 полноценных фунта, а говорили, что они должны получить 5 фунтов, но что в дальнейшем в фунте будет представлено на ¹/₂₀ унции золота меньше, чем прежде.

Когда сторонники таких взглядов выставили это требование в Англии после возобновления платежей наличными, счетная монета уже вновь достигла своей прежней металлической стоимости. При этом случае были тогда выдвинуты еще и другие грубые теории относительно денег как меры стоимости, и под предлогом опровержения этих теорий, ложность которых было легко доказать, контрабандным путем были удовлетворены интересы государственных кредиторов.

Первая борьба такого рода происходила между Локком и Лаундсом. С 1688 г. до 1695 г. государственные займы были заключены в обесцененных деньгах — обесцененных вследствие того, что все полновесные деньги переплавлялись в слитки и обращались только легкие деньги. Гинея повысилась до 30 шиллингов. Лаундс, секретарь казначейства (управляющий монетным двором?), хотел снизить фунт стерлингов на 20%; Локк настаивал на прежнем, елизаветинском стандарте. В 1696 г. — переплавка [серебряных монет], общая перечеканка. Локк одержал победу. Долги, заключенные по 10—14 шиллингов в гинее, выплачивались по курсу 20 шиллингов. Это было столь же выгодно для государства, как для земельных собственников.

«Лаундс неправильно ставил вопрос. Во-первых, он утверждал, что его проект не представляет собой снижения прежнего стандарта. Далее, повышение цены слитков он приписывал внутренней стоимости серебра, а не неполновесности той монеты, на которую оно покупалось. Он всегда предполагал, что чеканка, а не субстанция делает деньги... Локк со своей стороны ставил лишь тот вопрос, включает ли проект Лаундса снижение стандарта или нет, но не исследовал интересов тех, кто связан длительными обязательствами. Главный аргумент Лаундса в пользу снижения стандарта заключался в том, что серебро в слитках повысилось до 6 шиллингов 5 пенсов за унцию (т. е. что его можно было купить за 77 пенсов, считая шиллинг равным ¹/₇₇ тройского фунта[cix]), и потому он полагал, что из тройского фунта надо чеканить 77 шиллингов, что равносильно было понижению стоимости фунта стерлингов на 20% или ¹/₅. Локк отвечал ему, что 77 пенсов были уплачены в обрезанных монетах, которые по весу не превышали 62 пенсов стандартной чеканки... Однако разве человек, который взял взаймы 1 000 ф. ст. в этих обрезанных монетах, обязан выплатить 1 000 ф. ст. по их стандартному весу? Как Лаундс, так и Локк лишь весьма поверхностно анализировали влияние изменения стандарта на соотношение должников и кредиторов... Тогда кредитная система была еще мало развита в Англии... Принимались во внимание только интересы земельных собственников и короны. Торговля в это время почти замерла и была подорвана пиратской войной.,.. Восстановление стандарта было наиболее выгодным для земельных собственников и для казны; так это и было сделано» (Стюарт, там же, том II, стр. 178, 179).