Путешествие психотерапевта. Сейчас, оглядываясь назад, я очень удивляюсь тому, что так долго не обращал внимания на первостепенную значимость присутствия для психотерапевтической работы

Сейчас, оглядываясь назад, я очень удивляюсь тому, что так долго не обращал внимания на первостепенную значимость присутствия для психотерапевтической работы. Но еще более удивительно для меня, как много психотерапевтов и психотерапевтических систем тоже упускают это. По-видимому, психотерапевты часто настолько внимательны к содержанию того, что говорится, к своим теориям о динамике и потребностях клиента, что не замечают дистанцию, которая существует между ними и их партнерами.

Эта оплошность имеет, по крайней мере, две возможные причины. Прежде всего, это часть наследия сциентизма XIX в., которому отдали дань Фрейд и многие другие. Понятие о бесстрастном, объективном ученом докторе, врачующем своего «пациента», которому не нужно делать ничего другого, кроме как быть пациентом и давать необходимую информацию, было идеалом того времени и, невероятным образом, до сих пор имеет широкое хождение.

Другая причина также берет начало в нашем стремление объективировать самих себя и наших клиентов. Одну из наиболее злостных форм этого стремления я называю «детективным жанром» в психотерапии. С этой точки зрения обстоятельства (неврозы, проблемы, симптомы), которые приводят к нам клиентов, рассматриваются как некоторый недостаток информации, и наша задача — исправить его с помощью умелой детективной работы. Мы должны найти исторические корни этих проблем, должны проследить, как они вызывают имеющееся несчастье, и затем раскрыть все это нашим клиентам, которые тогда должны будут исцелиться.

Конечно, такой подход не работает, но до сих пор многие психотерапевты сосредоточиваются на содержании, истории, информации, полученной от клиента и о клиенте. Они приносят свои теории в рабочий кабинет и стремятся подобрать для каждого клиента подходящую нишу в этих концепциях. Когда они находят такую информацию, они начинают обучать ей клиента и трактуют любое возражение как «сопротивление», которое должно быть преодолено, как будто клиент — это плохой ученик, которого нужно заставить выучить урок. Здесь нет места для внимания к тому, насколько полно клиент может быть захвачен работой. Это едва ли имеет значение.

Конечно, сейчас я лишь пародирую некоторых психотерапевтов. Многие из них никогда не впадают в такие крайности. Безусловно, чуткий психотерапевт всегда внимателен к присутствию и работает с ним или с его нехваткой. И все-таки удивительно, как мало внимания этому понятию уделено в соответствующей литературе.

Разумеется, психотерапевты считали, что «раппорт с пациентом» — это то же самое, что присутствие. Это не так. Раппорт — совсем другое дело; он принадлежит сфе-

60 Раздел II. Базовое искусство ведения беседы

ре отношений между психотерапевтом и клиентом, но не направляет внимание на погруженность клиента в собственную субъективность. Точно так же многие авторы и учителя обращались к понятию «мотивация клиента», тем не менее мотивированный клиент — не всегда истинно присутствующий клиент.

Еще более удручающим является частый недостаток внимания к присутствию психотерапевта и поощрение «объективности» и «психотерапевтической отстраненности». В самом деле, есть такие, кто считает, что полное присутствие психотерапевта — это форма контрпереноса! «Психотерапевтическая отстраненность», пребывание на безопасном расстоянии от клиента была — и для некоторых все еще остается — идеалом, хотя это антитерапевтично по сути. Боязнь вовлеченности, которую выражают подобные доктрины, заставляет удивляться тому, что побудило представителей этих теорий избрать для себя сферу, суть которой — взаимоотношения.

Объективность была не вызывающей сомнения парадигмой для всех дисциплин, которые стремились быть признанными как научные. Прекрасно, у них было почти сто лет на эту попытку; сейчас наступило время для новой парадигмы.

Я уверен, что новой парадигмой — для психотерапии, для психологии, для науки, для общества, для нашего времени — является (и должно быть) признание центрального положения субъективности. Субъективность означает все, что протекает внутри каждого из нас индивидуально, частным образом и только частично осознанно.

Понимаемая таким образом, эта парадигма делает предметом нашей главной заботы (со всех возможных точек зрения — личной, коллективной, социальной, научной) интенцию, смелость и страх, то как мы встречаем неопределенность своей жизни, свою смертность и само наличие в нас духа.

Что еще мы можем сказать об этой новой парадигме? В соответствии с ней:

• люди являются центром внимания любого знания;

• знание — это не вещь «там», а переживание «здесь»;

• там — это всегда некий вывод, выбор из намного большего, и поэтому то, что мы говорим о «где-то там», всегда является частичным утверждением;

• следовательно, чтобы узнать о «там», мы должны изучить «здесь»;

• что бы мы ни узнали о «там», это открытие должно быть определено через «здесь».

Представляется возможным предложить некоторые выводы из этих утверждений:

• первичная реальность — это реальность «здесь»;

• мы не можем изучать «здесь» с помощью методов «там» (последние сто лет было множество бесполезных попыток);

• знания «здесь» являются фрагментарными, противоречивыми и абсолютно неполными;

• очень важно не применять стандарты «там» к реальности «здесь», естественно, завершенность, отсутствие двусмысленностей или противоречий — это критерии для «там», которые могут быть, а могут и не быть приемлемы для «здесь».

Эта парадигма никоим образом не отрицает «там»-науку или «там»-знания; она просто показывает, что эти знания сейчас недостаточны и что такими они и останутся в любом случае. Весьма вероятно, что если мы будем лучше разрабатывать «здесь»-знания, мы сможем понять, как они могут совмещаться с «там»-знаниями.

ГЛАВА 3