Инструментальные подходы и современные методики исследования политической жизни

Выше уже отмечалось, что XX век стал столетием бурного роста методологий и методик, связанных с использованием инструментария эмпирических, количественных приемов. До сих пор не стихают споры между «традиционалистами» и «бихевиоралистами», сторонниками ка­чественных, логико-философских, историко-сравнительных подходов и приверженцами «новой методологии», основывающейся на методах измерения, применении математических, статистических и компью­терных средств анализа специально собранных для этого и достоверных эмпирических данных. Разбор докладов и материалов трех последних Конгрессов МАПН (Вашингтон, 1988 г.; Буэнос-Айрес, 1991 г. и Бер­лин, 1994 г.) показывает, что политологами активно используются и «традиционные» и «новые» методы, которые нередко просто взаимодо­полняют друг друга. Что же касается современных методик политоло­гических исследований, то они в большинстве случаев представляют собой совокупность процедур или способов адаптации общих и частных методов к изучению каждый раз специфических и по-своему уникаль­ных политических явлений и процессов, предполагающему определен­ное комбинационное сочетание и пропорцию «традиционных», качест­венных и «новых» эмпирических, количественных способов политиче­ского познания, не сводимых ни к одному из этих способов в отдельно­сти^[14].

В то же время, весьма важным является вопрос о магистральных направлениях развития методологии современной политической науки на рубеже III тысячелетия, который, в свою очередь, разбивается на определение наиболее перспективных направлений фундаментальных и прикладных, теоретических и эмпирических исследований в свете последних достижений политологии.

Начнем с перспективных методологических подходов в сфере фун­даментальной политологии.

Сравнительный (компаративный) метод. И до сегодняшнего дня в среде политологов активно работает методологический инструмента­рий сравнительного анализа политики, опирающейся на принципы сходства и различия, дедуктивные теоретические модели политических институтов и индуктивные методы их верификации с помощью диахронно-исторического и синхронно-эмпирического способов сбора дан­ных, далеко не всегда обладающих необходимой детальной полнотой (например, когда под руководством С. Верба проведено было исследо­вание политической элиты развитых демократий на материале анализа всего лишь трех стран — США, Швеции и Японии).

Одновременно уже с начала 60-х годов с появлением больших ЭВМ, а затем ПЭВМ и компьютерных сетей, предпринято уже немало попы­ток практически тотального описания всей, без исключения, совокуп­ности сравниваемых на основе математической обработки статистиче­ской и прочей достоверной информации. 1962 год в мировой политоло­гии в известном смысле стал рубежным, этапным, когда в США был создан (ставший сегодня транснациональным, своего рода «Меккой по­литологов») Мировой архив баз данных Межуниверситетского консор­циума политических и социальных исследований (г. Энн-Арбор, Мичи­ганский университет), и в это же время началась работа по трем круп­нейшим проектам компаративного анализа государств и социально- политических систем в мире: 1) «Сравнительный анализ государств» (руководители А.Бэнкс и Р.Текстор, Массачусетский технологический институт и др.); 2) «Измеримость наций» (Г.Гецков и Р.Раммель, Севе- ро-Западный университет и др.), «Йельская программа сбора полити­ческих данных» (Б.Рассет, Х.Алкер, Йельский университет и др.).

В основу разработки системы индикаторов для измерения количе­ственных величин легли именно качественные подходы. Например, в Йельском проекте все 75 измеряемых параметров внутреннего и внешнего политического поведения 133 государств (их институтов и общно­стей) периода конца 50-х — начала 60-х годов были отобраны на основе качественных моделей, структур и концептов, разработанных крупней­шими американскими политологами-теоретиками Р.Далем, Г.Лассуэллом, К.Дойчем, Д.Лапаламбарой и др. Разработчики баз политических данных постоянно отмечали при этом, что главной исследовательской задачей является создание вовсе не «мертвого архива фактов», а прежде всего «действующей лаборатории». В России также появились первые базы данных (БД) по политике, как, к примеру, в Институте США и Канады РАН, где проводилась работа по созданию БД «Аэлита» (по политической элите США) и «Политические партии» (по политическим партиям России), хотя, по сравнению с состоянием разработки инфор­мационных политологических систем на Западе, отечественные иссле­дования находятся лишь на начальном этапе.

Политическое моделирование. Формальное моделирование. Мо­делирование политических процессов известно было еще в первой чет­верти XX века, начиная с первых попыток Л.Ричардсона в «Математи­ческой психологии войны» (1919 г.) разработать модель гонки вооруже­ний между двумя национальными государствами. Особенно активно математические модели в политологии стали применяться в эпоху «бихевиоралистского подъема» 50-60-х годов. Сегодня, в связи с совершен­ствованием ЭВМ и программных средств, моделирование макро- и мик­рополитических процессов стало одним из перспективных направлений в развитии методологии политической науки, которое, в свою очередь, имеет массу собственных разветвлений. Возьмем лишь системное моде­лирование политики, которое охватывает и динамические, и стохастиче­ские модели политической жизни, активно применяемые для анализа и диагноза циклически повторяющихся избирательных процессов и кампа­ний, а также прогнозирования результатов выборов в парламент^[15].

Но многие новые методы и методики применяются не только для проведения фундаментальных, теоретических исследований, но в чисто прикладных целях анализа текущих политических ситуаций и выбора оптимальных решений по заказу как государственных, так и корпора­тивных структур. С конца 60-х — начала 70-х годов в США появляются компьютерные информационные системы с аналитическими «над­стройками» над обычными базами данных.

«Экспертные системы» и «искусственный интеллект» в приклад­ном политическом анализе. В прикладном анализе политических ситу­аций постперестроечной России, пожалуй, самым распространенным методом является качественная экспертная оценка с последующим ее комплексированием в ситанализе при условии коллективной работы. Вместе с тем, еще в 1969 году по заказу госдепартамента и агентства по контролю за вооружением и разоружением в США были созданы «экс­пертные системы» ОС) политического анализа WEIS (Рук. Ч.Маклелланд) и CASCON (Рук. Л.Блумфилд), использовавшие принцип взаи­модействия «человек-машина». В отличие от баз данных, эти две при­кладные системы включили в себя и блок сбора, и блок анализа поли­тической информации. При помощи методики «ивент-анализа» (описание событий) каждое внешнеполитическое событие характери­зовалось четырьмя параметрами: 1) субъект (инициатор) воздействия; 2) объект воздействия; 3) тип взаимодействия; 4) время и место собы­тия. Политический эксперт, помимо исчерпывающей информации о политических интеракциях и событиях в рамках блока сбора, получал целый программный пакет процедур машинной обработки и компью­терного структурирования первичных данных, включавший регресси­онный и корреляционный анализ поступающей на «вход» социально- политической статистики, использование семантического дифферен­циала Ч.Осгуда, средств энтропийного анализа и теории графов и т.д.

И уж практически совсем новыми являются разработки многороле­вых компьютерных политических игр (программный продукт, опираю­щийся на принципы математической теории игр), а также так называ­емого «искусственного политического интеллекта», опирающегося на методы когнитивной психологии, и ориентированного, к примеру, на имитацию процессов принятия решений в условиях дефицита инфор­мации, множественности задач и повышенного риска от ожидаемых политических последствий (современная экспертно-аналитическая си­стема ЦРУ «Factions», функционирующая начиная с середины 80-х годов в условиях режима «эксперт-компьютер-эксперт»)^[16]. В целом же все, или почти все, новейшие методы и методики политологии конца XX века стоят перед все той же самой проблемой оптимального сочетания адекватных качественных и усиленных современными ЭВМ количест­венных приемов анализа все более усложняющихся отношений между людьми по поводу политической власти и влияния.

Лекция 4.

СОДЕРЖАНИЕ И ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ИСТОРИИ ПОЛИТИЧЕСКИХ УЧЕНИЙ

История политических учений в нашей стране возникла как учеб­ная дисциплина. На юридических факультетах университетов эта дис­циплина сначала называлась «История политических учений» (общий курс под таким названием был подготовлен и издан профессором Мос­ковского университета Б.Н. Чичериным), затем — «История филосо­фии права» (курсы лекций в Москве — профессора Г.Ф. Шершеневича, в Санкт-Петербурге — профессора Н.М. Коркунова). После 1917 года эта дисциплина называлась по-разному: история политических учений, история учений о государстве и праве, история политических и право­вых учений^[17]. В процессе преподавания и параллельно ему складывалась и развивалась одноименная наука. В последнее десятилетие издан курс истории политических и правовых учений^[18]. Обширна литература по ряду тем этой науки, особенно о творчестве отдельных мыслителей. Издан или переиздан ряд первоисточников по истории политических и правовых учений, подготовлена хрестоматия, переведены ранее недо­ступные читателю фундаментальные исследования проблем истории политико-правовой идеологии.

Предметом этой науки и учебной дисциплины является история оформленных в доктрину (учение, теорию) взглядов на государство, право, политику. Политико-правовая идеология возникла вместе с го­сударством и правом и прошла многовековой путь развития. Учения о государстве и политике поначалу были органической частью религии, философии, общего взгляда на мир как нечто, противостоящее челове­ку. Но уже в Древнем мире возникало стремление осмыслить государ­ство как создание человеческого искусства, понять политику в связи с интересами людей и их объединений. В процессе идейной борьбы соци­альных групп зарождался и складывался теоретический слой политико- правовой идеологии, в концептуальной форме отражавший политико- правовую реальность и идеалы социальных групп. Из многовековой борьбы и развития учений о государстве, политике, праве сложилась история политических учений.

Задача учебной дисциплины — на конкретном историческом мате­риале показать закономерности развития политико-правовой идеоло­гии, познакомить студента с содержанием и историей наиболее значи­тельных и влиятельных теоретических концепций государства и права прошлых эпох. Целью учебного курса является формирование теорети­ческого мышления и исторического сознания студента-юриста. Изуче­ние истории политических и правовых учений актуально уже по той причине, что ряд проблем, относящихся к государству, праву, полити­ке, неоднократно обсуждался в предшествующие эпохи, в результате чего сложились системы доводов в пользу того или иного решения этих проблем. В дискуссиях и спорах решались такие злободневные пробле­мы, как проблемы юридического равенства или сословных привилегий, проблемы прав человека, соотношения личности и государства, госу­дарства и права, политики и морали, демократии и технократии, рефор­мы и революции и др. Знания о различных вариантах решения этих проблем и об обосновании этих решений — необходимая часть совре­менного политического и правового сознания. В настоящее время резко возрастает значение истории политических и правовых учений как школы альтернативного мышления, дающей возможность сопоставлять различные теории, школы, направления политической и правовой мыс­ли с учетом многовековой дискуссии об этих проблемах.

Исходя из потребностей и запросов отечественного правоведения, учебный курс строится преимущественно на материалах истории Рос­сии и стран Западной Европы. В учебной программе и в учебнике учи­тываются специфика высшего юридического образования, необходи­мость максимально экономного изложения тем, проблем, дат, имен.

Наука истории политических и правовых учений не имеет отмечен­ных ограничений, свойственных учебному процессу, изучает значи­тельно более широкий круг тем и вопросов, чем тот, который обозначен в учебной программе курса^[19], и, главное, призвана изучать и решать методологические проблемы истории политических и правовых учений. Однако именно методология в настоящее время составляет наименее разработанную часть этой науки, что неизбежно отражается на содер­жании и качестве учебного процесса.

Неоднократно отмечались такие недостатки в изучении, изложе­нии и преподавании истории политических и правовых учений, как описательность, порой бессистемное нагромождение имен, дат, разроз­ненных сведений об идеях, произведениях, политических взглядах, фактах истории. Обыденное представление об истории политических и правовых учений как о чередовании различных мыслителей породило сомнительное в методологическом отношении понятие «портретный метод», а в практике преподавания ведет к сообщению студентам мно­жества не очень нужных дат и биографических сведений, заслоняет суть науки и учебной дисциплины — постижение закономерностей развития теоретического слоя политико-правовой идеологии.

Наукой еще не определено содержание истории политических и правовых учений, не дана цельная и связная картина развития полити­ко-правовой идеологии. Общий сюжет истории политических и право­вых учений не вполне ясен по той причине, что одни специалисты считают ее содержанием прирост знаний о государстве и праве, другие — теоретическое предвосхищение развития политических и правовых уч­реждений, третьи — различные формы и методы классовой борьбы, четвертые уделяют основное внимание влиянию доктрин на последую­щее развитие политико-правовой идеологии, пятые — современному звучанию политико-правовых доктрин и концепций прошлого. Поэто­му в разных разделах одного и того же учебного пособия внимание порой акцентируется то на идейных основах политико-правовых доктрин, то на формах их выражения, то на различных частях содержания этих доктрин, то на программных требованиях, то на фактах истории или биографий различных мыслителей.

Для преодоления описательности и схематизма неоднократно предлагалось усилить теоретическую часть науки — разрабатывать типизации, понятия основных направлений, школ, течений политико- правовой идеологии. В настоящее время еще важнее определить общий сюжет истории политических и правовых учений, ее содержание, маги­стральную линию развития. Справедливо отмечалось, что наука исто­рии политических и правовых учений находится на таком этапе, когда формирование исходных общих понятий и категорий (классификаци­онных схем, типологических обобщений) сочетается с одновременно начавшимся собственно восхождением от абстрактно всеобщего к кон­кретно всеобщему, конкретно-теоретическому^[20]. На этом этапе разра­батываются не только понятия и категории, с помощью которых клас­сифицируется, систематизируется обширный исторический материал, но и исследуются закономерности, содержание, обнаруживается связ­ность и целостность, главный смысл и основной сюжет истории полити­ческих и правовых учений.

Важнейшей задачей науки истории политических учений является выявление содержания истории политико-правовой идеологии и этапов ее развития. Как и многие другие общественные науки, история полити­ческих и правовых учений находится в состоянии поиска, самоопреде­ления. Еще не в полной мере выявлены закономерности развития поли­тико-правовой идеологии. Между тем, изучение таких закономерно­стей имеет первостепенное значение для определения содержания и основных этапов истории политических и правовых учений.

Закономерностью развития политико-правовой идеологии являет­ся то, что любое учение о государстве и праве строится с учетом совре­менной ему политико-правовой действительности, находящей отраже­ние в самом казалось бы абстрактном построении. Так же как филосо­фия, по словам Гегеля, — это эпоха, схваченная в мысли, так и полити­ко-правовая доктрина — выраженная в системе понятий и категорий государственно-правовая реальность эпохи. Каждая большая эпоха классового общества имела свои, свойственные ей политико-правовые проблемы и способы их решения. Поэтому каждая из них имела свою теорию государства и права (чаще — несколько теорий), отражавшую особенности государственных учреждений и принципы права своего времени. Так, в рабовладельческих полисах Древней Греции главное внимание уделялось устройству государства, проблеме круга лиц, до­пущенных к участию в политической деятельности, государственно- правовым способам укрепления господства свободных над рабами. Этим обусловлено повышенное внимание к теоретическому определению и классификации форм государства, поиск причин перехода одной формы правления в другую, стремление найти наилучшую идеальную форму правления, обеспечивающую соглашение, компромисс различных групп свободных. Основным предметом теоретико-политических дис­куссий в средние века стал вопрос о соотношении государства и церкви. В центре внимания идеологов буржуазии XVII — XVIII веков стояла уже не столько форма правления, сколько форма политического режи­ма, проблемы законности, гарантий юридического равенства, свободы и прав личности. XIX — XX века выдвинули на первый план проблему материальных гарантий прав и свобод, социальной защищенности че­ловека, а с конца XIX века проблема форм правления и политического режима существенно дополнена исследованием связей государства с политическими партиями и другими политическими организациями.

Понятийно-категориальный аппарат политических доктрин раз­ных эпох отражал современные им государство и право. Поэтому связь современности с прошлым не должна изображаться упрощенно, проек­цией современности на прошлое, модернизацией последнего. Бесплод­ны попытки обнаружить в античном мире «теорию разделения вла­стей»¹, поскольку эта теория неразрывно связана с требованием всеоб­щего юридического равенства, создания представительных учрежде­ний, организации в системе государственных органов «сдержек и противовесов», обеспечивающих незыблемость права, политико-право­вой режим законности. До Греции не было «теории естественного пра­ва», ставшей господствующим выражением юридического мировоззре­ния XVII—XVIII веков, хотя идеи, понятия, термин «естественное пра­во» существовали в античном мире и в доантичные времена. Суть дела в том, что эти идеи, термины, понятия не были органической частью концепции, согласно которой действующее право должно основываться на соответствующих «природе человека» принципах, к которым отно­сились порожденные новой исторической эпохой равенство перед зако­ном и юридическая свобода.

Закономерностью развития политико-правовой идеологии являет­ся также то, что каждое политическое и правовое учение строится на основе господствующего мировоззрения либо другого мировоззрения, приобретающего все больший авторитет и признание. Политико-право- вое учение выражено в понятиях и образах, свойственных мышлению эпохи, представлениях и доводах, созвучных или совпадающих с мас­совым общественным сознанием. Мировоззренческая основа каждого из политико-правовых учений не произвольна (она должна соответство­вать влиятельному способу мышления эпохи), но многовариантна. Аб­страктность философско-методологических основ политико-правовой идеологии всегда создавала возможность использовать их для обоснова­ния противоположных программных требований. Религиозное отноше­ние к государству и праву многие века было опорой консервативных и реакционных политических программ. Но в религиозной форме высту­пали и оппозиционные существующему строю политические движения. Стремление основать политическую теорию на изучении природы че­ловека и отношений индивидов лежало в основе и авторитарной докт­рины Гоббса, и демократической теории Спинозы. На идее суверените­та законов природы основана и коммунистическая утопия Морелли, и реакционно-феодальная теория де Бональда. Ссылками на закономер­ности развития промышленного общества обосновывались и выводы Сен-Симона о грядущем поглощении политики экономикой, и проект казарменной социократии Конта, и индивидуалистические идеалы Спенсера.

Одна и та лее философия или религия может быть способом обоснования противоположных политических программ и, наоборот, интере­сы одного и того же класса могут быть теоретически выражены в идео­логических формах разных мировоззрений.

Многовариантность выражения социально-классовых интересов в политических и правовых учениях усугубляется также тем, что политико-правовая идеология, как и всякая идеология, развивается в связи с унаследованными от предшествующих эпох понятиями, категориями, представлениями. Каждая из последующих доктрин учитывает поня­тия и представления, содержащиеся в предыдущих доктринах. Выбор этих представлений и понятий в идейных источниках опять же многовариантен, зависит от социально-политических симпатий теоретика, от содержания и уровня его познаний, от ряда других факторов, среди которых важное значение принадлежит столь же многовариантному способу оформления противостоящего мировоззрения.

Всем этим, вместе взятым, обусловливается относительная само­стоятельность логико-теоретических, нравственных и иных идеологи­ческих построений по отношению к классовым интересам, выраженным в политико-правовом учении^[21].

Закономерностями развития политической идеологии предопреде­ляется структура политико-правовых доктрин (учений), каждая из ко­торых включает три компонента: во-первых, логико-теоретическую, философскую или иную (например, религиозную) основу — методоло­гический стержень учения; во-вторых, содержательную попытку тео­ретического решения вопросов о происхождении и сущности государст­ва и права, закономерностях их развития, об устройстве и социальном назначении государства, об основных принципах права, его соотноше­нии с государством, личностью, обществом; в-третьих, программные положения — оценки существующего государства и права, политиче­ские и правовые идеалы и проекты.

Через логико-теоретическую основу доктрина связана с влиятель­ным мировоззрением эпохи (господствующим или оппозиционным ему способом мышления). Программная часть учения наиболее непосредст­венно выражает интересы и идеалы определенных сословий, классов, социальных групп, их отношение к государству и праву. Из трех ком­понентов политико-правовой доктрины именно программа является це­ментирующим, связывающим воедино ее элементы, придающим поли­тико-правовой доктрине монолитность, поскольку оформление полити­ческих и правовых взглядов, суждений, оценок в целостную систему происходит на социально-классовой основе.

Наличием теоретического содержания доктрина (учение) отлича­ется от политических и правовых взглядов, мнений, воззрений, оценок, от политико-правовой пропаганды, содержащей политические лозунги, оформленные в духе существующего мировоззрения. Теоретическое содержание доктрины выражено в виде понятийно-категориального ап­парата, составляет собственно теорию государства и права эпохи. Эта теория во многом является связующим звеном между социально-клас­совой программой и мировоззренческими установками, складывается под влиянием того и другого, в конечном счете представляя собой аргу­ментацию программы в духе мировоззрения. Однако эти связь и аргу­ментация не прямолинейны. Как отмечено, одна и та же программа допускает разные формы выражения и способы обоснования. К тому же политико-правовые доктрины оперируют кругом понятий и категорий, сложившимся в результате не только отражения и описания современ­ных им явлений государственно-правовой реальности, но и попыток теоретического осмысления и оценки исторически определившегося круга проблем политики и права, поставленного теоретиками предыду­щих времен. Наконец, каждая доктрина несет отпечаток личности мыс­лителя, ее разработавшего. Всем этим определяется относительная са­мостоятельность теоретических положений, содержащихся в доктрине, их порой не очень прямая зависимость от исторической эпохи и интере­сов того или иного класса, сословия, социальной группы.

Теоретическому содержанию политико-правовых доктрин прида­ется особое значение в связи с функциями истории политических и правовых учений в системе юридических дисциплин, ее связью с совре­менной теорией государства и права и политологией. К тому же именно эта часть доктрин наиболее интересна. Если мировоззренческие уста­новки прошлых эпох и веков во многом непонятны, а большинство программных требований давних времен — непривлекательно, то со­держательные попытки теоретического осмысления ряда государствен­но-правовых проблем нередко созвучны современности. Не случайно в процессе изучения и преподавания истории политических учений она сложилась в основном как история доктрин с наиболее разработанным теоретическим содержанием, в чем нет ничего плохого, если только не оставляются в тени и забвении менее теоретичные учения, борьба с которыми и обусловила богатство содержания изучаемых доктрин.

Однако здесь существует определенная опасность. Если отделенная от программных положений и мировоззренческой основы теория госу­дарства и права любой эпохи станет напрямую сопоставляться с совре­менной теорией и отождествляться со знанием о государстве и праве, истории политических учений будет искусственно навязана не свойст­венная ей закономерность.

История политических и правовых учений иногда характеризова­лась как процесс познания истинной природы, сущности государственно-правовых институтов, эволюционный процесс углубления, развития и передачи знаний о государстве и праве. Это представление порождает ряд неясностей и сомнений. Если эволюция учений о государстве и праве есть процесс «кумулятивный», состоящий в накоплении и транс­ляции знаний, то, спрашивается, какое место в истории политико-пра­вовой идеологии принадлежит иллюзорным, утопическим доктринам и теориям? Что научного было, скажем, в теоретических представлениях XVII-XVIII веков о договорном происхождении государства? В комп­лексе современных теоретических знаний договорная теория заслужи­вает внимания лишь в связи с критической оценкой различных идей о происхождении государства. Однако в период борьбы против феодализ­ма идея общественного договора, как способ выражения сопричастности человека (народа) к власти, противостояла идее богоустановленности власти феодальных монархов. Обе эти идеи далеки от науки, но на основе каждой из них, толкуемой как основной методологический прин­цип, строились обширные теоретические концепции, притязающие на объяснение прошлого, истолкование настоящего и предвидение буду­щих судеб государства и права. Объяснение оказывалось надуманным, истолкование ошибочным, предвидение — ложным. Значит ли это, что в истории политико-правовой мысли смена теологического мировоззре­ния юридическим вообще не означала прогресса и развития?

Определение содержания истории политических и правовых уче­ний, живой нити, связывающей доктрины разных эпох и народов, дол­жно совпадать с объективной логикой развития самого предмета. «Ведь история, в том числе история политических и правовых учений, не может «вести себя» неправильно». Но если закономерностью истории политических и правовых учений является накопление и развитие зна­ний о государстве и праве, то связующей нитью этой истории должно стать непрерывное возрастание этих знаний, их развитие и уточнение. Однако именно с этой точки зрения истории политико-правовой идео­логии присущи очевидная бессистемность, бессвязность, бьющие в гла­за случайность и непредсказуемость «прироста знаний», связующая нить которого, если предположить ее существование, непрерывно обры­вается, неизвестно откуда и почему возникает вновь, опять грубо сое­диняется, не менее грубо рвется, и, (в который раз!) бесследно исчезнув, внезапно возникает вновь. Здесь, как говорится, куда больше исключе­ний, чем закономерностей уже по той причине, что в реальной истории политико-правовой идеологии одна ложная идея не раз опровергалась другой не менее ложной.

На всех этапах истории политических и правовых учений она дей­ствительно связана с определенным развитием теории государства и права. Прогрессом в развитии общественной мысли является постанов­ка какой-либо важной проблемы, хотя бы сопряженная с неверным ее решением, преодоление старого, мертвящего теоретический поиск ми­ровоззрения, даже если оно заменяется мировоззрением, не основан­ным на реалистической методологии. Приростом знаний являются и отдельные наблюдения и догадки о связи государства и права с обще­ственным разделением труда, с социальными противоречиями, с отно­шениями собственности, а также пополнение понятийного аппарата теории государства и права (классификация форм государства, иссле­дование источников права и др.).

При обилии высказываний мыслителей разных стран и эпох по различным проблемам государства, политики и права историку-специалисту не трудно сконструировать «единую цепь возрастающих зна­ний», составить сборник высказываний, в чем-то совпадающих с совре­менными представлениями о государстве, праве и политике. Понятно, однако, что такое конструирование «единой цепи возрастающих зна­ний» привело бы к разрушению истории политических и правовых учений. Реальная история политико-правовой идеологии всегда была поприщем острейшей борьбы противостоящих идеологий, где главным стимулом теоретической деятельности была не только любознатель­ность, постижение причин существования и перспектив развития госу­дарства и права, но и страстное, эмоционально окрашенное стремление опровергнуть противостоящую теорию, представить государство и пра­во такими, какими их хочет видеть или изобразить идеолог, преобразо­вать или защитить подвергающиеся нападкам государство и право, ока­зать влияние на массовое и государственное политико-правовое созна­ние общества.

Важной функцией науки является прогностическая. Достаточно известно, что стабильная политическая деятельность невозможна без продуманной программы, определения цели и способов ее достижения. Известно и то, что эффективность этой деятельности во многом зависит от субъективных качеств носителей власти (народа, его представите­лей, партий, их лидеров, главы государства), умения оценивать свои возможности, силы и поведение политической оппозиции, исторически сложившиеся условия, ближайшие и отдаленные перспективы их раз­вития и изменения и т.д. Значение этих субъективных качеств настоль­ко велико, что не видно конца спору о том, что такое политика — наука или искусство? Для практической политической деятельности наиболее пригодно ее определение как искусства предвидения ближайших ре­зультатов, опирающегося на науку (преимущественно информацион­ную). Но политические доктрины идеологичны; их программная частьнередко предусматривает и обещает коренное изменение наличной по­литической действительности в интересах определенных классов, со­словий, социальных групп.

Любая политическая или правовая теория становится идеологией каждый раз, когда ставит вопрос о цели, о будущем, о должном, когда от описания и классификации переходит к оценке, ибо оценка невоз­можна иначе как применительно к идеалу. Последний же неизбежно находится в будущем, даже если речь идет о сохранении настоящего или воссоздании прошлого. Функции идеологии и науки различны. Спра­ведливо отмечались отсутствие тождества, сложности соотношений между ними. Идеология определяется в понятиях не гносеологии (ис­тинное — неистинное), а социологии (самосознание социальных групп и классов^[22]. Это самосознание далеко не всегда отражает реальные про­цессы и перспективы развития государства и права, а порой ставит неосуществимые цели и задачи, обосновывая их внушительной систе­мой внешне убедительных доводов.

Идеология потому и именуется идеологией, что ориентирована на какой-то идеал, не всегда достижимый, но всегда привлекательный для общества или его значительной части. Подавляющее большинство по­литических мыслителей обосновывало свои доктрины, сообразно обсто­ятельствам и духу своей эпохи, ссылками на «историческую необходи­мость», «справедливость», «волю народа», «общее благо», «интересы отечества» и т.п. Многие из этих ссылок были искренни в той мере, в какой идеолог был убежден в истинности и обоснованности своей докт­рины, в благодетельности результатов ее осуществления. Но немало было недобросовестных апелляций к «всенародной воле» и «общему благу». Так, в период кризиса Римской республики, борьбы за власть честолюбцев, их партий и группировок (I век до н.э.), по словам оче­видца и историка событий «... всякий, кто приводил государство в смя­тение, выступал под честным предлогом: одни якобы охраняли права народа, другое поднимали как можно выше значение сената — и все, крича об общей пользе, сражались только за собственное влияние»^[23].

Любая политико-правовая доктрина, в том числе и зовущая к не­медленным преобразованиям государства, политики, права, адресована более политическому сознанию, чем политической практике. Проект закона (конституции, создания государственного учреждения) не тож­дествен политико-правовой доктрине, непременно содержащей теоре­тическую (аргументационную) часть. Именно в этой ее части находит выражение, как предполагается, «познавательный, гносеологический аспект» политико-правовых доктрин, накопляющееся в них «знание о государстве и праве». Однако столь же основательно и противоположное представление, видящее здесь не пласты знаний, а сгустки иллюзий, идеологически выражающих политико-правовое сознание исторически преходящих социальных общностей. Именно поэтому реальная история государства и права далеко не во всем совпадает с историей политико- правовой идеологии. В многовековой истории политических и правовых учений нет, пожалуй, ни одного примера, когда какая-либо доктрина воплотилась в практику адекватно ее программной части. Даже там, где доктринально оформленная политическая идеология становилась гос­подствующей, имеющей прямой выход на политическую практику, она либо претерпевала существенные деформации в процессе воплощения в политические институты, либо осуществлялось лишь то, что в самой доктрине было обобщением уже существующей государственно-право- вой практики. Так, теория разделения властей Локка и Монтескье была теоретическим обобщением результатов революции в Англии XVII ве­ка, создавшей уникальную систему «сдержек и противовесов» в системе государственных органов, включавшей представительные учреждения и независимый суд. Именно это теоретическое выражение и стало доктринальной основой ряда конституционных актов (США, Франция, другие страны) XVIII — XIX веков. Что касается политических доктрин более высокого уровня отвлечения от политической действительности, то в процессе осуществления они претерпевали значительные метамор­фозы. Так произошло с теорией Руссо, ставшей руководящей доктриной правящей партии якобинцев 1793-1794 годов. Если Руссо был против­ником представительной системы, считая, что народный суверенитет осуществляется лишь через непосредственную демократию, то якобин­ской Конституцией 1793 года учреждалось представительное учрежде­ние, обладавшее куда большей реальной властью, чем народные собра­ния. Руссо против партий («частных объединений»), якобинцы объеди­нились в партию (именуя ее «клубом»). По теории Руссо предпочти­тельна федерация небольших государств; якобинцы, в противовес жирондистским проектам, отстояли идею централизованной унитарной Франции. Многие политико-правовые доктрины вообще остались толь­ко достоянием умов их порой многочисленных приверженцев, но не были внедрены в практику (анархизм, анархо-коммунизм, синдика­лизм и др.); другие же в процессе осуществления дали побочные резуль­таты, которых никто не предвидел и не желал (теории государственного социализма). Из привлекательных идеалов, теоретически сконструи­рованных в отрыве от исторической действительности, проистекали бедственные последствия для стран и народов, если общество, государ­ство и право пытались перестроить с помощью власти и принуждения.

Развитие политико-правовой идеологии ведет к приросту знаний о государстве и праве, но политико-правовая теория была и остается эмпирической, классификационной, описательной наукой, прогности­ческая функция которой крайне мала, порой ничтожна, поскольку при современном уровне развития общественных наук ни одна политико- правовая доктрина не может притязать на научное предвидение резуль­татов преобразования государственных и правовых учреждений какой- либо страны на основе этой доктрины.

Сказанное отнюдь не означает отрицания или умаления социаль­ной роли политических и правовых учений. Политическая идеология — одна из самых действенных форм общественного сознания. Целеполагание, т.е. выдвижение и обоснование идеалов, в том числе (и особенно) политических и правовых, — одно из движущих начал истории, стимул активности социальных общностей и человеческой деятельности вооб­ще. Из того, что ни одна политическая доктрина не воплотилась в практику в точном соответствии с замыслами ее создателей и сторонни­ков, отнюдь не следует, что эти доктрины не играли в истории видной, порой определяющей роли.

Во-первых, они были средством объединения противников отжив­ших политических и правовых учреждений, действенным идейным ору­дием сокрушения авторитета устаревших политических структур, зам­шелых правовых обычаев и традиций, многовековых наследственных привилегий и сословных перегородок.

Во-вторых, значительное влияние на общественную практику име­ли и имеют те политико-правовые доктрины и идеи, которые основаны на теоретическом осмыслении опыта развития государственных и пра­вовых учреждений передовых стран. Идея разделения властей, теоре­тически выразившая практику государственного развития Англии в XVII веке, оказала громадное влияние на конституции США, Франции и других стран. Доктрина прав человека и гражданина, обобщившая практику революционного перехода от сословного строя к гражданско­му обществу, нашла воплощение в международных пактах и законода­тельстве почти всех государств XX века. С помощью политико-правовых доктрин политический опыт передовых стран становится достояни­ем других стран, воспринимающих этот опыт в теоретически обобщен­ном виде.

В-третьих, наконец, история политико-правовых учений как со­ставная часть культуры человечества воплотила в доктринальной фор­ме многовековые стремления и поиски справедливости, нравственности и свободы человека там, где он соучаствует в правовой и политической реальности.

Как отмечено, мировоззренческие основы и программные положе­ния политико-правовых доктрин постоянно менялись от века к веку, от эпохи к эпохе. Наиболее стабильным элементом политико-правовых доктрин было и остается их теоретическое содержание, т.е. аргументи­рованное решение общих проблем государства, права, политики. Важ­нейшей частью этой проблематики всегда были вопросы соотношения народа и государства, государства и общества, политики и морали, права и государства, государства, права и истории человечества. При любом подходе к решению этих проблем главным было и остается определение места человека в системе политических и правовых уч­реждений.

На крутых переломах истории развитых классовых обществ возни­кали теоретические попытки подчинить государство и политику целям народа, воплотить в законе права человека, учредить демократию и правовой режим, основанный на равенстве людей и их свободе. Уже в древности зарождались теоретические основы преодоления взглядов на государство и политику как нечто сверхъестественное. Таковы рассуж­дения античных философов о политике как искусстве, афористические суждения «человек — существо политическое», «государство — дело народное». Тогда же возникли идеи демократии, мысль о подчинении государства закону, проекты «смешанной республики», дающей воз­можность разным частям народа (исключая рабов) принять участие в политической деятельности.

Но тогда же складывались основы и противоположных взглядов на государство, политику, право. В конкретно-исторических условиях сво­его времени простая и привлекательная идея правления умелых, знаю­щих, мудрых была средством обоснования притязаний рабовладельче­ской аристократии на монопольную политическую власть, а в обще­историческом плане эта идея выступала как одно из главных орудий идеологической борьбы против демократии, за технократию и олигар­хическое правление. Признание политики наукой и искусством порой сопровождалось рассуждениями о недоступности этого искусства и на­уки подавляющему большинству людей, о политической деятельности, как призвании и уделе только узкого круга правителей. Заманчивая идея господства закона, соединенная с консервативными социально- политическими программами, превращалась в проекты тоталитарного общества и государства. Демократическим, либеральным и гуманисти­ческим идеям и иллюзиям передовых общественных сил неизбежно противостояли взгляды и иллюзии реакционных и консервативных со­словий, классов и партий, идеологи которых ссылками на традицию, неравенство людей и иерархическое строение общества стремились обосновать отстранение народа от власти, преобладание произвола над законом либо тоталитарный режим.

Многовековая борьба идей свободы и деспотизма, равноправия и иерархии, правового порядка и произвола породила комплексы доводов в обоснование общечеловеческих ценностей в политико-правовой дея­тельности и отношениях.

Наряду с сословными и классовыми интересами в политико-право­вых доктринах нередко находили выражение общечеловеческие ценно­сти. В наиболее общем виде — это идеи справедливости, общего блага, свободы, и другие элементарные нормы нравственности. В ряде полити­ко-правовых доктрин, выражавших интересы сословно-классового меньшинства, эти идеи были грубо деформированы, терминологически включены в системы взглядов, направленных на оправдание и укрепле­ние жестокой и несправедливой для большинства народа социально- политической реальности. Возможность такой деформации зависела от абстрактности, чрезмерной общности понятий и норм, которые могли быть наполнены произвольным содержанием. Для определения того, действительно ли в политико-правовой доктрине речь идет об общече­ловеческих ценностях или же в ней лишь чисто формально использу­ется соответствующая терминология, необходима конкретизация этих понятий и норм применительно к специфике права, государст­ва, политики.

Общечеловеческие ценности выражены в тех учениях о праве, которые содержат идеи равенства людей перед законом, прав и свобод человека, достаточно конкретно раскрывают содержание этих прав и свобод и обосновывают необходимость их гарантий. С этими идеями тесно связана мысль о необходимости подчинения праву не только ин­дивидов, но и самого государства.

Воплощение общечеловеческих ценностей в учениях о государстве более всего связано с проблемой преодоления политического отчужде­ния. Как известно, государство является силой, происшедшей из обще­ства, но ставящей себя над ним, все более и более отчуждающей себя от него. Сущность государства составляет выделившийся из общества осо­бый разряд людей, который управляет другими людьми и в этих целях владеет аппаратом принуждения^[24].

Под политическим отчуждением понимается процесс и результат превращения государства, возникшего в результате человеческой дея­тельности, в нечто независимое от общества, чуждое обществу и господ­ствующее над ним. Политическое отчуждение имеет различные формы и степени, вплоть до превращения «относительной самостоятельности» государства (при определенных состояниях общества) в самостоятель­ность абсолютную.

Проблема политического отчуждения как таковая была теоретиче­ски поставлена в трудах Руссо и Гегеля. Но стремление практически преодолеть политическое отчуждение было свойственно ряду передо­вых политических мыслителей еще на ранних этапах истории.

Если защита общества — постоянная задача государства, то и об­щество стремилось защититься от чрезмерной самостоятельности госу­дарства. Это стремление имело разные формы и степени выражения.

Наиболее радикальной мечтой о преодолении политического от­чуждения стала идея отмирания, отмены, уничтожения государства, замены его общественным самоуправлением, содержащаяся в ряде со­циалистических теорий (Дешан, Марешаль, Сен-Симон, Оуэн, Фурье, Прудон, Маркс, Энгельс, Бакунин, Кропоткин и др.,), а также в неко­торых теократических концепциях (ряд христианских и других религи­озных ересей и сект).

Значительно шире распространены демократические теории под­чинения государства народу. В этих теориях обосновываются различ­ные формы самоуправления, непосредственная и представительная де­мократия, выборность и ответственность должностных лиц, широкое осуществление прав и свобод личности. Главное требование демократи­ческих теорий — подчинение государственной власти обществу, выра­ботка и осуществление политики непосредственно народом и через за­висимых от него должностных лиц. Демократические теории возникли еще в Древнем мире. Особенное развитие они получили в Новое и Новейшее время.

Рядом с демократическими теориями и нередко в сочетании с ними развивались идеи подчинения государства праву. Суть этих идей состо­яла в том, что людьми должно управлять не государство, а равный для всех закон. Политическое отчуждение в таких теориях преодолевалось лишь частично, поскольку государство оставалось внешней для обще­ства силой, хотя и подчиненной закону. В процессе развития идей под­чинения государства праву возникли либеральные теории, поставив­шие проблему прав человека, не зависящих от государственной власти, а также разработавшие систему гарантий, защищающих эти права и общество в целом от произвольных действий государства.

Идея общественного порядка, основанного более на законе, чем на распоряжениях должностных лиц и решениях государственных орга­нов, также возникла еще в Древнем мире. Проблемы прав человека и законности получили большое развитие в период кризиса феодального строя и буржуазных революций. В XX веке идеи прав человека получи­ли всеобщее признание и нашли воплощение в международных пактах о правах^[25].

Наконец, особой модификацией идеи преодоления политического отчуждения являются планы и проекты использования авторитарной власти в интересах народа. Сама эта власть не всегда и не обязательно рассматривается как демократическая или подзаконная, но ее деятель­ность определяется целью: «благо народа — высший закон».

Изложенные разновидности решения проблемы преодоления поли­тического отчуждения основывались более всего на представляющем общечеловеческую ценность принципе: «не человек для государства, а государство для человека».

Иллюзорной формой преодоления политического отчуждения бы­ли гегелевская идея «примирения с действительностью», признание государства «действительностью нравственной идеи»^[26], а также идеи некоторых славянофилов. Ложной формой преодоления политическо­го отчуждения являются демагогические декларации диктаторов и оли­гархов о «демократии», «общем благе» и «законности», практически попранных тоталитарными и деспотическими режимами.

Идеями и теориями, оправдывающими политическое отчуждение, были и остаются те, которые стремятся обосновать ничтожность лично­сти и народа перед государством, неограниченность государственной власти, необязательность для нее элементарных норм нравственности, отрыв политики от морали, пытаются идеализировать авторитарное, деспотическое, тоталитарное государство. С оправданием политическо­го отчуждения связаны не только доктрины, отрицающие права чело­века, но и те, которые видят в праве только лишь «приказ власти».

Связь времен в истории политических и правовых учений более всего основана на возрастании значения в политико-правовых доктри­нах гуманистических начал. В идеологической борьбе сословий, клас­сов, партий, обусловливающей развитие политико-правовой мысли, во все исторические эпохи существовали и существуют два противополож­ных направления — одно стремится преодолеть политическое отчужде­ние, другое пытается его увековечить.

Содержанием истории политических и правовых учений предопре­деляется ее периодизация, поскольку проблема определения основных этапов истории носит не столько классификационный, сколько общете­оретический характер. В процессе преподавания этой дисциплины до­вольно давно выявилась недостаточность периодизации истории пол­итических учений в соответствии с типизацией общественно-экономических формаций (рабовладельческая, феодальная, капиталистиче­ская), поскольку наиболее насыщенными периодами истории этой идеологии чаще оказываются либо периоды перехода от одной форма­ции к другой (XVI-XVIII вв.), либо периоды острых социальных проти­воречий внутри формации (например, в Греции V-IV вв. до н.э.). С другой стороны, смена одной формации другой не всегда сопровожда­лась переменой общего мировоззрения эпохи, в соответствии с которым всегда строится логико-теоретическая основа политических доктрин (так, христианство, возникшее в Древнем мире, не претерпело значи­тельных изменений при замене рабовладельческого строя феодальным и стало основой теологического мировоззрения средних веков). Именно по этим причинам попытки построить периодизацию по формационному принципу не привели к успеху ни в истории философии, ни в истории политических и правовых учений¹.

Если исходить из значения возрастания гуманистических начал, как основного содержания истории политико-правовой идеологии, то ее периодизация в целом совмещается с наиболее общей периодизацией истории (Древний мир, средние века, Новое и Новейшее время). Пер­вые два периода (Древний мир и средние века) в основном совпадают с формационной периодизацией (рабовладельческое и феодальное обще­ство). Новый этап истории политических и правовых учений начинает­ся в XVI-X VII веках в связи с наметившимся переходом от сословно-феодального строя к гражданскому обществу, основанному на правовом равенстве людей.

Главным итогом политико-правовой идеологии XVI-XVII веков стало формирование теории естественного права, выразившей основ­ные принципы гражданского общества. Впервые в многовековой исто­рии человечества было выдвинуто и широко обосновано представление о всеобщем правовом равенстве людей независимо от их социального положения и происхождения. Этим теория естественного права Нового времени существенно отличалась от идей «права природы» античных философов и политических мыслителей.

В отличие от христианских авторов Средневековья, традиционно видевших в «свободной воле людей» источник и причину греха и зла в мире, теоретики естественного права считали свободу воли, направля­емой разумом, основой общежития, отношений между людьми, каждый из которых свободен в поступках, в выборе вариантов поведения и потому должен нести ответственность за свои действия.

Рационалистический подход к государству, попытки использовать категории частного права для объяснения причин его возникновения и существования, ввели в содержание политико-правовых теорий не только основную и главную идею «общественного договора», но и кате­горию «естественного состояния», перспективную для последующего исследования догосударственной истории человечества, а также про­блему взаимных прав и обязательств власти и народа.

В политико-правовой идеологии XVI-XVII веков, по существу, бы­ла сформирована и теоретически обоснована модель гражданского об­щества, практическое осуществление которой заняло несколько веков и, в масштабах истории человечества, далеко не завершено.

В конце XVII века был сформулирован и обоснован перечень есте­ственных прав и свобод человека, ставший классическим для последу­ющей эпохи. Тогда же были теоретически обозначены основные пути реализации этих прав и свобод в гражданском обществе. Разработка проблемы защиты человека от государственной власти вела к идее пра­вого и демократического государства, постановка вопроса о материаль­ных гарантиях тех же прав и свобод, защита человека от голода и нищеты порождала мысль о социальном государстве.

XVI-XVII века стали громадным шагом в развитии учений о праве и государстве. В процессе преодоления теологического мировоззрения рушились догмы средневековой схоластики; рационалистически стави­лись и решались проблемы соотношения личности, права и государства, обсуждались вопросы о происхождении, задачах и функциях государ­ства и права, об их роли в общественной жизни. Взгляд на человека с его потребностями и социальными качествами как на исходный пункт учений о праве и государстве обусловил ярко выраженный аксиологи­ческий аспект доктрин естественного права XVII-XVIII веков, непрере­каемое предположение о ценности личности, о подчиненности права и государства земным интересам людей.

В процессе становления и развития гражданского общества пробле­ма преодоления политического отчуждения, штрихами намеченная в предыдущие периоды истории, обозначается как самостоятельная тео­ретическая проблема и находит воплощение в ряде политико-правовых доктрин. Социально-политической предпосылкой этого стало отделе­ние государства от сословий и других общественных структур, возмож­ность рассмотрения гражданского общества отдельно от государства, государства — отдельно от общества. Именно это осуществлено Гегелем в его «Философии права». Сам Гегель, как отмечено, не был сторонни­ком реального преодоления политического отчуждения. Однако трудно признать случайностью, что все сторонники наиболее радикального варианта преодоления политического отчуждения — видные теоретики анархизма (Прудон, Штирнер, Бакунин) и сторонники идеи отмирания государства (Маркс, Энгельс) прошли школу гегелевской философии, были младогегельянцами левого направления. Если государство и об­щество не совпадают и рассматриваются отдельно одно от другого, то почему невозможна замена политической власти общественным само­управлением?

Стремлением обеспечить правовое равенство людей, права и сво­боды, лежащие в основе гражданского общества, обусловлено и глубо­кое обоснование теории правового государства (Кант), а также народ­ного суверенитета (Руссо) в XVIII веке. По мере развития гражданского общества, политико-правовой идеологией социалистического на­правления была поставлена проблема преодоления дикости перво­бытного капитализма, обеспечение материальных гарантий прав и свобод личности.

Основные этапы истории политических и правовых учений в целом соответствуют главным периодам классового общества: от сословного неравенства и привилегий — к правовому равенству людей в граждан­ском обществе, а в процессе развития последнего — к правовому равен­ству, обеспеченному социальными гарантиями.

 

Лекция 5.