Со мной разговаривала бумага!

Поселившись в Бангасу, отдаленном селении за рекой Убанги в юго-восточной части страны, я взялась за создание французской школы. Хотя по образованию я была медсестрой, почти 4 года мне пришлось работать школьной учительницей. В то время французский язык был официальным языком в стране (Центрально-африканская Республика была колонией Франции) и преподавание в школах также велось на французском. Открыв школу, я решила, что буду вести уроки и на французском, и на языке санго, уделяя большее внимание языку санго, так как считала, что для местных жителей важно уметь читать на родном языке.

Процесс обучения оказался очень длительным, и я была до такой степени разочарована, что хотела вообще отказаться от преподавательской работы. Но со временем стали появляться первые признаки успеха: некоторые африканцы начали понимать алфавит, и это ободрило и обрадовало меня. Однажды я перепечатала на машинке стихи из Библии, чтобы раздать ученикам - я подбирала простые слова и предложения, которые состояли из уже знакомых им букв. В конце урока я попросила Джимберли, одного из моих лучших учеников, подойти ко мне во время перерыва. Когда он подошел, я протянула ему лист бумаги и спросила:

- Что ты видишь на этом листе?

Буквы показались ему странными - они были напечатаны на машинке. Он вертел лист в руках, поворачивая его в разные стороны, а потом, крайне раздосадованный, спросил:

- Что я должен с этим делать?

Я обратила его внимание на буквы:

- Посмотри, это те же буквы, какие я пишу на доске. Если ты будешь внимательным, ты сможешь их произнести.

Напрягаясь, с большим трудом мальчик стал читать вслух: "Т-ах-т-е-ух-та..." Это был бессмысленный набор звуков - хотя он правильно произносил буквы, они не складывались в слова.

- Пожалуйста, повтори еще раз, - попросила я. Джимберли повторил, но опять произнесенные им звуки не имели никакого смысла. На его листе был напечатан стих из Евангелия Иоанна 3:16.

- Еще раз! - попросила я.

Я знала, что у него в конце концов получится. Только после шестой попытки мальчик вдруг вскинул вверх руки, так что лист полетел в сторону, повернулся ко мне и восторженно крикнул:

- Бумага разговаривала со мной!

- Да, - согласилась я,- но не только бумага: Бог тоже разговаривал с тобой! Он сказал, что любит тебя! Я никогда не забуду выражения лица мальчика. Он подошел совсем близко, посмотрел на меня и спросил: "А разве Бог может говорить на моем языке?" Это казалось ему неправдоподобным. Но я уверила Джимберли, что Бог может говорить на любом языке, потому что нет языка, которого Бог не знает, и Он одинаково любит всех людей.

Услышав это, мальчик снова закричал от восторга. Вскоре вокруг нас собралась толпа африканцев. Джимберли поднял с земли лист и крикнул: "Послушайте, как бумага разговаривает!" И он прочитал вслух Иоанна 3:16 на своем родном языке. Собравшиеся онемели от удивления. Нас окружило еще больше людей, каждый хотел что-то спросить. На следующее утро на занятия пришло около ста новых учеников - все они хотели, чтоб и с ними разговаривала бумага.

По закону в моем классе не могло быть более 110 человек, хотя желающих учиться было намного больше. Но обучать 110 тоже оказалось непросто: школьного помещения у нас не было, и я проводила занятия на большой поляне. Я поделилась своими трудностями с одной миссионеркой, но она ответила:

- Не понимаю, в чем проблема? Зачем тебе классная комната - ты можешь вести урок в тени манговых деревьев!

- Но эти дети никогда не ходили в школу! - возразила я. - Как же я смогу привить им дисциплину в тени манговых деревьев, если в классе 110 учеников? А еще в правилах сказано, что раз в году школу будет проверять губернатор области, а местный инспектор может явиться с проверкой в любой день. (Тогда я еще не знала, что принятое мной решение обучать детей на их родном языке будет иметь для меня далеко идущие последствия и поможет разрешить проблему со школьным зданием.)

Вскоре меня попросили сопровождать группу африканцев, отправлявшихся на побережье встретить семью администратора, прибывающего из Франции. Для этой цели арендовали большую лодку, и в сопровождении десяти гребцов мы отправились в путь. Путешествие длилось шесть недель. Представьте, каким было наше разочарование, когда французская семья наотрез отказалась ехать в лодке! И хотя в тот момент вся поездка казалась сплошной неудачей, за это время я хорошо продвинулась в освоении языка санго.

Среди сопровождавших меня африканцев был очень талантливый молодой человек, бывший на службе у главного управляющего. Он хорошо знал французский и в совершенстве владел языком санго. В течение всего путешествия с раннего утра до вечера я читала ему по-французски, а он повторял для меня все прочитанное на языке санго К концу поездки мой словарный запас превышал 400 слов, и этого было достаточно, чтобы свободно объясняться на языке санго. На остановках я пыталась использовать новые слова из моего постоянно растущего словарного запаса. Когда мы возвратились в Бангасу, я уже намного увереннее говорила на языке санго.

Когда мы добрались домой с побережья, там меня ожидал сюрприз: из Америки приехали гости Даугалд Кембелл и Гай Лэйрд. Доктор Кембелл был известным проповедником из Англии, а Гай Лэйрд - миссионером и талантливым инженером из Денвера. Радости моей не было предела: Гай был из моего родного Денвера! А так как я уже свободно говорила на языке санго, мне пришлось везде сопровождать их как переводчице.

После одного из богослужений я рассказала гостям, что у нас нет школьного помещения. И тогда Гай сказал: "Если мне придется приступить здесь к служению, я должен буду выучить местный язык. Маргарет, что, если я на время останусь здесь и построю школу, а вы научите меня говорить на языке санго? Договорились?" Я согласилась, и Гай выстроил замечательное кирпичное здание, в котором разместилась школа. Я тоже сдержала слово: по несколько часов в день я обучала Гая языку санго. Когда он уже неплохо изъяснялся на санго, Гай предложил: "Маргарет, как ты смотришь, если мы продолжим наши занятия, и ты поможешь мне с французским?"

Хотя в университете в Америке он изучал техническую терминологию на французском, перед приездом в Африку он не прошел курса французского в Париже, как это сделала я, и его французский был очень слабым. Я согласилась помочь ему. К тому времени мы с Гаем стали близкими друзьями, и он предложил мне выйти за него замуж. Но меня сдерживало то, что Гай был вдовцом (его жена приехала с ним в Африку, но умерла вскоре после прибытия на этот континент).

Гай дважды предлагал мне выйти за него замуж, и оба раза я отказывала ему Я очень привязалась к его сыну Лоренсу и согласилась присматривать за мальчиком, но не решалась выйти замуж за Гая. Как-то вечером Гай сказал мне: "Маргарет, так как ты не согласна выйти за меня замуж, я решил переехать в Раффаи". И он исчез из моей жизни так же внезапно, как появился.

Только после их отъезда я поняла, как дороги мне стали Гай и Лоренс, как сильно я их полюбила. Я была сама не своя: у меня все валилось из рук. Прошло два месяца, и понемногу я начала приходить в себя. Но тут снова в моей жизни появился Гай: его принесли на носилках. У него была гемоглобинурийная лихорадка. Эта болезнь в первую очередь поражает почки и состояние больного с каждым днем резко ухудшается. Жизнь его была в опасности, и я начала лечить Гая.

По милости Божией, опасность миновала, и Гай стал поправляться. Он снова предложил мне выйти за него замуж. На этот раз я с радостью согласилась. Я написала маме о своем намерении выйти замуж. В ответном письме она умоляла меня не торопиться с таким серьезным решением.

"Маргарет, - писала она, - меня беспокоит, что хотя в своих письмах ты часто упоминаешь Лоренса, ты почти ничего не пишешь о Гае. Надеюсь, что ты выходишь замуж не только из-за привязанности к его ребенку. Не торопись, пока не убедишься, что это правильный шаг. " Вскоре после того, как мама отправила мне письмо, она пошла на прием к врачу. Это был денверский врач, давший мне рекомендацию, когда я шла учиться. Он стал расспрашивать маму о том, как у меня дела.

- Маргарет собирается замуж, - рассказала ему мама.

- Неужели она выходит замуж за африканца?

- Нет, представьте себе, ее жених из Денвера! Его зовут Гай Лэйрд.

- Гай Лэйрд! - воскликнул врач. - Госпожа Николь, даже если бы ваша дочь дважды объехала вокруг света, вряд ли ей удалось бы найти лучшего мужа! Я никого так не уважаю, как Гая!

И он рассказал, что когда Гай работал инженером в Инглвуде, пригороде Денвера, доктор Саймон был мэром этого городка, и они с Гаем были близкими друзьями. Слова доктора успокоили маму, и она дала благословение на наш брак. Свадьба состоялась через год и два месяца после того, как я впервые приехала в Африку.

Бог все может!

Хотя в первые годы пребывания в Африке в моей жизни постоянно происходило что-то новое, вступление в брак и рождение первого ребенка не шло ни в какое сравнение со всем остальным! Мы назвали нашу первую дочурку Элеонорой. Но она прожила всего четыре месяца, и мы похоронили ее в Бангасу на том же холме, где похоронен основатель нашей миссии доктор Гаас. Я очень тяжело перенесла смерть нашей малютки. Хотя я знала, что в Африке у многих миссионеров умирали дети, но когда это случается с твоим ребенком, утрата кажется невосполнимой.

Господь укрепил нас и помог нам с Гаем с надеждой смотреть в будущее. Два года спустя мы приехали в отпуск в Колорадо, и в 1927 году в Ингелвуде родилась наша вторая дочь Арлин. Мы провели памятный год в кругу родных и друзей в США, но все же нам не терпелось возвратиться в Африку. Через несколько месяцев я снова ожидала ребенка, и в связи с моей беременностью нам советовали отложить отъезд. Но в Африке нас ждало служение, и мы решили не откладывать отъезда.

Мы благополучно добрались до Леопольдвилля (Киншаса), но там выяснилось, что пароход, на котором мы намеревались подняться вверх по реке, уже отплыл, а следующий отправляется только через месяц.

Гай очень расстроился, но я успокаивала его:

- Не переживай, завтра утром попытаемся еще раз.

- Какой смысл пытаться, если мне ясно сказали, что следующий пароход будет только через месяц? Подумают еще, что я ненормальный, - возразил Гай.

Но я продолжала настаивать:

- Сходи еще раз на пристань: может, есть какой-то другой рейс? Если у тебя что-то получится, я с детьми буду моментально готова.

Гай пошел в порт. Как он и предвидел, чиновники рассердились, что он надоедает им. Возвращаясь с пристани, Гай заметил, что кто-то бежит следом за ним.

- Белый человек просит, чтобы ты вернулся, - сказал догнавший Гая африканец из корабельной конторы.

- Никогда не видел ничего подобного! - сказал ему чиновник, как только он вошел в контору. - Мы получили радиограмму, что пароход, отчаливший вчера, возвращается назад. Не знаю, в чем дело, но если ваша жена и дети вовремя будут на пристани, то можете плыть на этом судне.

Когда Гай, запыхавшись, вбежал в комнату с вопросом: "Ты готова?", мы с детьми и с вещами поспешили на пристань и через час уже плыли по реке Конго. Так Бог снова показал нам, что для Него нет ничего невозможного!

По возвращению в Сибут мы сразу же разыскали медсестру, которой я написала еще из Америки, и она обещала помочь мне во время родов. Я очень рассчитывала на ее помощь, но через несколько дней после приезда она сказала мне:

- Я уезжаю в Кремпель - там меня ждет другая миссионерка.

- Но ведь мы заранее договорились, и я надеялась на вашу помощь, - возразила я.

- У вас все будет в порядке, это не первые роды, справитесь и без меня!

Она пошла собираться, чтобы к вечеру уехать. Я была очень огорчена, но отнеслась к этому как к чему-то неизбежному. Я надеялась, что Гай не узнает об отъезде медсестры. Но когда он пришел на обед, то с порога объявил:

- Похоже, кто-то собирается в дорогу - я видел, как загружают повозку.

Мне пришлось рассказать, что случилось.

- Она не уедет! - воскликнул муж. - Я приму все меры!

Выскочив из дому, он побежал в гору. Я поспешила за ним.

- Гай, не нужно! Все будет хорошо! - кричала я ему вслед, тяжело дыша и еле-еле поспевая за ним.

- Но ведь она согласилась тебе помочь! Мы на нее рассчитывали! Как же она может уехать? - крикнул он на ходу.

- Гай, остановись! Наконец, он остановился.

- Гай, я не хочу ее помощи насильно. Значит, Бог предусмотрел для меня что-то лучшее

- Лучшее? В сердце Африки? Где ты сможешь найти другую акушерку?

- Я не знаю, но Бог знает, - успокаивала я его.

Наконец, Гай улыбнулся, обнял меня за плечи, между нами был полный мир - мы согласились уповать на Бога. Вечером мужу сообщили, что на следующий день в шесть утра он должен быть у телефона - с ним пытаются связаться из Бамбари. В те годы у миссионеров не было личных телефонов, но с шести до семи утра мы могли пользоваться государственной телефонной линией (в течение дня ею пользовались государственные чиновники).

Утром Гай был у телефона, но выяснилось, что произошла ошибка: звонили не нам, а другим миссионерам, а оператор по ошибке вызвал к телефону Гая. Звонила госпожа Бернц, акушерка из Швейцарии, с которой я подружилась еще в Бангасу. Извинившись перед Гаем, что его напрасно потревожили, она из вежливости спросила:

- Как себя чувствует Маргарет?

- Хорошо, - сказал Гай, - и была бы очень рада видеть вас, потому что скоро должна родить.

- Я уезжаю... - успела только сказала госпожа Бернц, и связь прервалась.

Гай пытался перезвонить в Бамбари, но безуспешно. Он возвратился домой совсем разбитым.

- Вначале я подумал, что проблема разрешена, но потом связь оборвалась, и как я ни пытался дозвониться до нее, мне не удалось.

- Слава Богу, на самом деле проблема разрешена: теперь она знает о нашей нужде, а для Бога нет ничего невозможного, - сказала я.

- Ты надеешься, что она приедет?

- Непременно!

- А на каком основании ты на это рассчитываешь?

- Вот увидишь - сегодня же она будет здесь!

Под вечер госпожа Бернц действительно подъехала к нашему дому. В Бамбари она принимала роды у жены португальского плантатора. После разговора с Гаем она рассказала ему и его жене о моем положении. "Если та женщина так же обрадуется вашему приезду, как обрадовались мы, - сказал плантатор, - вы должны ехать! Мой шофер отвезет вас в Сибут".

Госпожа Бернц приехала вовремя: на следующий день рано утром ей пришлось принимать у меня роды. Так я в очередной раз убедилась, что для Бога нет ничего невозможного!

Среди людоедов

От французской администрации поступила просьба, чтобы мы начали работу в племени бандас в районе Иппи.

- Иппи? - с удивлением переспросила я, когда Гай сообщил мне эту новость. - Я никогда не слышала об этих краях.

- Маргарет, в Иппи живут каннибалы!

Затем Гай подробнее рассказал мне о намерениях французов: селение Иппи находится в центре территории, где живет племя бандас, и французы решили, что над ними необходимо установить государственный контроль (хотя главной причиной этого решения было то, что в округе нашли алмазы и золото). Управляющий этой областью предполагал, что если наша семья поселится среди бандас, проявляя заботу о них, то очень скоро бандас привыкнут к белым людям и будут доверять им. А после того, как установится прочный контакт с племенем, французы откроют в Иппи административный центр.

Нам с Гаем казалось, что перед нами открывается замечательная возможность принести Евангельскую весть племени бандас. Но нас тревожило то, что это было племя людоедов, а у нас - трое маленьких детей. Я решила встретиться с французским чиновником Феликсом Ибою и прямо спросить его о степени угрожающей нам опасности. Господин Ибою был уроженцем острова Мартиника, одного из островов Вест-Индии, который называли "заморским департаментом Франции". Впоследствии он стал первым чернокожим генерал-губернатором всех свободных французских территорий на африканском континенте.)

Когда мы в первый раз встретились с ним, он не скрывал своей неприязни к американцам (он много читал о рабстве в раннем периоде истории Америки). Но когда мы ближе познакомились, то стали дружить семьями. Как-то заболела госпожа Ибою, ближайший французский врач находился на расстоянии двухсот километров, и господин Ибою обратился ко мне за помощью. С тех пор я провела в их доме не одну бессонную ночь: они всегда присылали за мной, когда болели дети. Когда родилась наша дочь Марианна, господин Ибою заверил ее свидетельство о рождении. За годы знакомства мы прониклись к нему большим уважением, и теперь мне важно было услышать лично от него, насколько опасен для нашей семьи переезд в Иппи.

- Я слышала, что сравнительно недавно бандас убили и съели французского чиновника. Известно ли вам об этом? - расспрашивала я его.

- К сожалению, это так, госпожа Лэйрд.

- То же самое случилось и с португальским плантатором, приехавшим, чтобы заложить там кофейную плантацию.

- Да, и это правда. Более того, совсем недавно каннибалы съели еще одного белого человека, появившегося на их территории.

- Как же вы можете рекомендовать, чтобы мы поехали туда? Вы же знаете, что у нас трое маленьких детей!

- Госпожа Лэйрд, я рекомендовал вас потому, что уверен - вас они не съедят.

После напряженной паузы он продолжал:

- Если вам удастся дать этим африканцам нужное направление, они могут стать полезными для общества. Попробуйте, а мы будем постоянно наблюдать, как у вас идут дела.

Мы с Гаем много молились об этом. Когда мы наконец приняли решение переехать в Иппи, он обратился к французским властям за разрешением на поселение. В те времена нас не признавали за миссионеров и обращались с нами, как с поселенцами: мы получили шестьдесят два акра земли и в течении пяти лет должны были доказать, что в состоянии извлечь выгоду из участка, переданного в наше пользование. Французская администрация регулировала, какую площадь можно занять под кофе, какую под цитрусовые, сколько можно иметь кирпичных построек. После пяти лет успешного ведения хозяйства земля переходила в собственность поселенцев, и они могли использовать ее по своему усмотрению.

Гай выбрал участок, оценивая его с позиций инженера, хотя многие считали, что это не самый удачный выбор. Наша земля находилась в долине и была со всех сторон окружена горами. Климат очень напоминал мне Денвер: даже в самые жаркие дни с гор дул прохладный ветер, а ночью температура падала, и мы могли отдыхать, не изнывая от жары. Гай не обращал внимания на критические отзывы о нашем участке Мне он объяснил: "Я знаю, что Господь указал мне этот участок - на нем есть пять родников. Невозможно растить семью или открыть клинику, если у нас не будет достаточно воды".

Оглядываясь назад, я поражаюсь тому, с какой мудростью Господь руководил решениями моего мужа. Мы даже не подозревали, что в будущем на нашей миссионерской станции будет 7 жилых домов, больница на 75 коек и амбулатория, и нам понадобится очень много воды. В течение десятилетий, которые мы прожили там, ни один из родников не пересох. К нам приезжали за водой чиновники с государственных участков, у нас брали воду служащие с хлопкопрядильной фабрики, и воды всегда было вдоволь.

Сначала Гай поехал туда один, вырубил деревья и расчистил площадку, на которой можно было разместить двухкомнатное глинобитное помещение. С помощью наемных рабочих он выстроил дом с утолщенными стенами и соломенным покрытием. Начался сезон дождей, и Гай сказал, прощаясь с рабочими: "Когда дожди пройдут, и мы закончим строительные работы, я привезу сюда свою семью". Эти люди никогда еще не видели белой женщины или белых детей. "Мы поверим этому когда увидим твою семью", - сказали ему рабочие.

Когда муж возвратился, я засыпала его вопросами:

- Как они отнеслись к тебе? Где будет стоять наш дом? Как они реагировали на евангельское свидетельство?

- Они почти не обратили внимания на мой приезд, потому что вождь той области серьезно болен. Все думают, что он умрет. Народ сошелся в деревню вождя, и все ожидают большого похоронного празднества. Им было не до меня.

Вскоре наша семья переехала в Иппи. Мы прибыли туда на закате. После нескольких лет в Африке я все еще не могла привыкнуть к тому, как быстро здесь темнеет: раскаленное яркое солнце вдруг проваливалось за горизонт, и мгновенно наступала ночь.

В ту первую ночь в Иппи наш дом показался мне очень неуютным. Вместо окон и дверей в нем зияли темные отверстия, из которых видны были белки множества глаз, следивших за каждым нашим движением. Раздавалось побрякивание белых слоновых бивней, и все это вызывало у меня жуткое чувство, потому что я ни на минуту не могла забыть, что это племя людоедов. Мы попытались убедить непрошенных гостей разойтись.

- Уже поздно, наши дети проголодались за дорогу, я хочу накормить их и уложить спать,- обратилась я к ним.

- Корми их, а мы посмотрим, как они будут есть.

- Нам тоже пора ложиться отдыхать.

- Ложитесь, а мы посмотрим - нам очень интересно.

Они наотрез отказались разойтись по домам. Казалось, мы никогда не избавимся от непрошенных гостей, которые то и дело просили: "Покажи нам ребенка, мы хотим его получше рассмотреть!" В тот момент я совсем не была расположена вынести к ним в темноте ребенка, и предложила:

- Если вы разойдетесь по домам и дадите нам отдохнуть, то завтра в 10 часов утра я искупаю ребенка перед домом. Все могут прийти посмотреть.

Наконец они согласились. Было уже около одиннадцати часов вечера, когда мы заснули. На следующее утро, выполняя обещание, я искупала Марианну на веранде. Собравшиеся зрители были в восторге. После этого я решила навестить умиравшего вождя Етаман. Я приготовила сумку с медикаментами. Марианну я оставила дома с Гаем, а Арлин взяла с собой.

Для поездки к вождю Гай приготовил для меня коляску наподобие рикши, которую в Африке называли "пуш-пуш". К ней прилаживали колесо от мотоцикла, сверху устанавливали сиденье, а впереди и сзади приделывали жерди с ручками. Став впереди, один из африканцев тащил коляску, а второй сзади подталкивал ее. Хотя коляска была очень удобной для путешествия по африканским тропам, мне не нравилось ездить на "пуш-пуш". Когда я усаживалась на высокое сиденье, я чувствовала себя слишком большой и неуклюжей по сравнению с низкорослыми африканцами. Но так как Гай настаивал, я взобралась в коляску. От этого зрелища у одного из африканцев перехватило дух и он изумленно воскликнул: "Ко-о-та кота мама!" Слово "кота" значит "большая", а когда африканцы употребляют слова "ко-о-та кота", они имеют ввиду что-то чрезвычайно огромное. "Видимо, это и подразумевал господин Ибою, когда сказал, что меня-то африканцы не съедят", - подумала я.

Держа на руках старшую дочь, "Ко-о-та кота мама" поехала к дому вождя. Когда мы добрались туда, я подошла к дому, зная, что не должна стучать в дверь: по традиции мне следовало немного покашлять, или издать звук, как будто я прочищаю горло. Я повторила этот звук так много раз, что у меня заболело горло. Потом я начала звать хозяев, но никто не вышел. Наконец, я решилась войти и обнаружила, что дом пуст: в нем не было никаких признаков жизни.

Выйдя на крыльцо с противоположной стороны, я увидела много других домов: в них жили 75 жен вождя. У каждой из них был свой дом, но ни одна не захотела принять больного вождя к себе, потому что он был при смерти. Обычаи этого племени отличались от обычаев в Бангасу, где вместе с султаном заживо хоронили всех его жен. Жены вождя из племени бандас тоже боялись смерти, но по другой причине: согласно их верованиям, дух умершего поселялся в том доме, где человек умер. Поэтому дом, в котором лежал покойник, после его смерти сжигали. Неудивительно, что ни одна из жен не захотела, чтоб вождь умер в ее доме.

Вождя поместили в небольшое помещение в конце деревни, которое назвали "домом смерти": его выстроили специально для того, чтобы вождю было где умереть. Он лежал на низкой бамбуковой кровати, с обеих сторон сидело несколько его жен и зелеными листьями вытирали гной из раны на груди вождя. Грязные листья они бросали в угол. Приветствуя вождя, я опустила Арлин на пол и совсем позабыла о ней. Когда, наконец, я вспомнила о дочери, то увидела, что она сидит в углу и внимательно изучает листья, которыми вытирали рану больного. Взяв Арлин на руки, я вытерла ей пальцы. Вождь внимательно наблюдал за мной.

- Белая женщина, зачем ты принесла ребенка в дом смерти? Этот ребенок никогда не вырастет! - сказал он.

- Я этого не боюсь. Я хочу знать, что случилось с тобой, вождь, Я буду лечить тебя.

- Белая мама, - сказал мне вождь, - иди домой и позаботься лучше о своем ребенке. Я умираю. Меня смотрели четыре французских врача и сказали, что мне не жить. Зачем зря тратить на меня лекарство? Сохрани его для тех, кому оно поможет. Иди домой и занимайся своей семьей.

Но я решила проявить настойчивость. Вначале я подумала, что это туберкулез, хотя мне никогда не приходилось встречать туберкулезного больного с гнойной раной на груди. Я спросила, откуда у него эта рана. "Я получил ее на пожаре", - ответил вождь. Услышав это, я обрадовалась: значит это была обычная инфекция. Когда я училась и проходила практику в аптеке, мне много раз приходилось готовить раствор, который прекрасно помогал при заражениях. Уезжая в Африку, я захватила с собой порошок, из которого готовился этот раствор. Возвратившись домой, я взяла порошок, простерилизовала инструменты и снова поехала к больному. Тщательно промыв ему рану, я сказала на прощание: "Завтра я снова приеду, и мы будем промывать рану до тех пор, пока ты не выздоровеешь".

Каждое утро я ехала к вождю и промывала ему рану. Возвратившись, я занималась домашними делами, а вечером снова ехала туда на ненавистной мне "пуш-пуш". Это стало моей ежедневной обязанностью. Я неохотно пользовалась "пуш-пуш", но муж настаивал, чтобы я не ездила на велосипеде, потому что незадолго до этого я родила ребенка. Как-то, когда меня некому было отвезти на "пуш-пуш", я села на велосипед и за 15 минут доехала до дома вождя (обычно я добиралась туда 45 минут). С того дня велосипед снова стал моим основным транспортом, и Гай больше не возражал.

В течение двух месяцев я совершала паломничество в "дом смерти", продолжая лечить вождя Етамана. Наконец, Бог послал ему выздоровление и постепенно восстановил его силы. В дни болезни он был таким слабым, что показался мне стариком, но теперь он снова выглядел здоровым молодым мужчиной и скоро уже занимался повседневными делами, как и до болезни.

Однажды он появился у дверей нашего дома. После того, как я поприветствовала вождя, он стал передо мной на колени. В руках он держал целую стопку денег - это была не одна тысяча франков.

- Я пришел уплатить великой белой маме, - торжественно заявил вождь.

- Нет, нет! Нам не нужна плата, - пыталась отказаться я. - Мы ваши друзья и приехали сюда, чтобы жить в твоем племени, научить вас многим полезным вещам и рассказать твоим людям добрую весть об Иисусе Христе

- Но я - великий вождь! Если я не уплачу за лечение, что подумает мой народ? Посмотри на дорогу, - он указал пальцем в сторону дороги, по которой шествовала его многочисленная свита: одни несли связки бананов, корзинки с яйцами, кур, другие вели овец, коз, свиней. Он продолжал:

- Мы принесли подарки белой маме, и ты должна принять их. Иначе все мы подумаем, что ты не любишь нас - чем еще ты сможешь доказать, что желаешь нам добра?

Тогда Гай принял мудрое решение:

- Вождь, мы не возьмем твои деньги, но с радостью примем все остальные подарки.

Это был замечательный выход из создавшегося положения: во-первых, мы не пренебрегли их добрым намерением, что очень обидело бы их; а во-вторых, нам крайне необходимы были принесенные ими продукты. Мы питались очень скромно, трижды в день я готовила рис: на завтрак - рис с бананами, на обед - рис с арахисом, а на ужин я подавала рис с арахисовым маслом. Поэтому мясо было желанным дополнением к нашей диете: как для нашей семьи, так и для работников, которых Гай обучал различным строительным специальностям (нам хотелось построить кирпичные здания, и около ста мужчин из племени бандас учились делать кирпичи). Кроме того, Гай еще дополнительно нанял лесорубов, которые заготовляли дрова и топили печь, ще обжигались кирпичи.

Мы с благодарностью приняли подарки вождя, и овцы, козы, свиньи и куры стали большой подмогой в нашем хозяйстве. Принимая подарки, Гай от всего сердца поблагодарил вождя и тут же добавил: "А если вам хочется еще больше порадовать нас, то передайте по "говорящим барабанам", чтобы к нам сошлись все вожди племен, которые подчиняются великому вождю. Я хотел бы им что-то сказать".

Великий вождь отдал приказ, загремели барабаны, и все вожди, подчинявшиеся Етаману, собрались на нашем дворе. Пришло 28 вождей, каждого из них сопровождало по два воина, за ними шли жители их деревень, и вскоре собралось такое множество народа, что на нашем участке все едва могли вместиться. Когда все немного успокоились, Етаман встал и спросил: "Кто из вас ожидал увидеть меня здесь живым?" Обычно африканцы, когда к ним обращался великий вождь, кланялись до самой земли. Но на этот раз было так тесно, что собравшиеся только закивали головами и в один голос прокричали: "Мы считали тебя мертвым!"

"Так оно и было - до тех пор, пока не приехала белая мама!" - и вождь во всех подробностях рассказал, что я сделала для него. "Теперь я пришел уплатить свой долг, - сказал он в заключение, - но белые люди попросили только, чтобы мы выслушали их добрые слова. Для этого я и созвал всех вас сюда!"

Тогда поднялся Гай и сказал очень простую проповедь. После того, как он закончил, Етаман добавил: "Если когда-нибудь эти люди придут в вашу деревню, бейте в барабаны и созывайте народ. Пусть все оставят свои дела и придут послушать, что они хотят сказать". Благодаря этому объявлению вождя, когда мы с Гаем приезжали на велосипедах в любую из деревень, в течение десяти минут собиралось до 250, а иногда и 500 слушателей.

И все же Етаман никак не мог понять, что я была вовсе не знахарка, владеющая более сильными фетишами, чем африканские знахари. Он много раз просил, чтоб я продала ему фетиш, при помощи которого он был бы всегда здоров. Вождь Етаман уверовал в Иисуса Христа только через 18 лет после своего исцеления.

Так Господь заложил начало миссионерской работы в Иппи. Постепенно наша жизнь вошла в колею. В тот период я написала письмо друзьям в Денвере, которые просили описать обычный день нашей жизни в Африке. Я писала, что живем мы в глинобитной мазанке с земляным полом; что у нас нет кухни, и я готовлю обед прямо во дворе на очаге из трех больших камней. Я пекла кукурузный хлеб: клала дрова в импровизированную "духовку", и когда дрова превращались в пепел, а камни раскалялись, ставила туда тесто, закрыв отверстие большим камнем. Какой вкусный обед можно приготовить на раскаленных камнях! Для меня это был сущий пустяк, и я никогда не жаловалась на отсутствие удобств, но благодарила Бога, что Он послал мне крепкое здоровье. Я всегда старалась не упускать из виду главное: великое преимущество служить Господу среди людей, которые никогда не слышали о Его имени. К тому же рядом со мной были дети и любящий муж, Бог всем нам посылал доброе здоровье, и несмотря на отсутствие удобств, я не чувствовала себя чем-то обделенной.

Свое письмо я адресовала женской группе в нашей церкви в Денвере, не подозревая, как оно подействует на людей, и в частности, на супругов Лумис. Они были новообращенными. С тех пор, как они приняли Иисуса Христа, их жизнь очень изменилась: они стали серьезно изучать Библию и стремились строить свою жизнь на библейских принципах. В тот год они переселились с фермы в город и начали устраиваться на новом месте. Жили они очень скромно и решили обойтись старой мебелью и посудой, но начать понемногу откладывать деньги на покупку новой плиты. За год они скопили достаточно денег, и покупка плиты стала возможной ко дню рождения госпожи Лумис.

Однако после того, как в женской молитвенной группе прочитали мое письмо, каждый раз, когда она думала о новой плите, у нее перед глазами вставала другая картина: как я готовлю обед, согнувшись над тремя камнями. "А я еще жалуюсь на свою старую плиту!" - огорченно думала она. В день ее рождения муж объявил, что наконец-то они могут заняться поисками новой плиты. Он думал, что жена очень обрадуется - ведь ей пришлось так долго ждать! Но она расплакалась. Муж очень встревожился и начал выяснять, в чем дело. Немного успокоившись, она ответила:

- Не знаю, как тебе это объяснить, но я не хочу покупать новую плиту.

- Почему?

- Я хотела бы отослать собранные деньги Маргарет Лэйрд в Африку, но боюсь огорчить тебя.

Муж обнял ее:

- Это самый счастливый день в моей жизни! Подумать только: моя жена готова отказаться от вещи, которая ей очень нужна, и отослать деньги на нужды миссионеров!

Они прислали нам все деньги, которые долго и терпеливо копили. Вскоре после этого господин Лумис умер, и его жена осталась вдовой с маленькими детьми. Узнав об этом, я хотела возвратить вдове деньги, но она наотрез отказалась, написав мне: "Для меня это осталось одним из самых дорогих воспоминаний: как счастливы были мы с мужем, когда решили отослать деньги вам в Африку. Я не возьму денег назад!"

Прокаженный Конги

Конги был первым африканцем, с которым я познакомилась в Сибуте, где поселилась для изучения языка санго. Когда я только приехала в Африку в 1923 году, вначале у меня все как-то не ладилось. Одно из первых затруднений возникло в результате того, что на курсах языка ожидали приезда мужчины, и для меня была выделена часть комнаты, где уже поселился другой миссионер. Когда вместо мужчины появилась я, нужно было срочно что-то менять, и мне предложили временно поселиться в сарае, выстроенном для коз. Для этого часть сарая вычистили, посыпали пол свежим песком, и я вселилась.

Однако вскоре возникло непредвиденное затруднение: козы не пожелали признать, что теперь угловую часть их сарая занимаю я, и что есть силы бились рогами в бамбуковую дверь. По ночам мне становилось жутко: как только я засыпала, они в очередной раз начинали бить рогами в разделявшую нас шаткую дверь. Миссионер Розенау, ответственный за курсы, отнесся к моей беде с большим сочувствием и предложил выход из положения: "Я пришлю тебе мальчика, - пообещал он, - который будет отгонять коз".

Мальчишку, которого он прислал, звали Конги. В день нашего знакомства я никак не могла предположить, что Конги станет моим верным другом на долгие годы. Он не только защищал меня от коз, но помог в освоении языка. Еще до нашего знакомства Конги ходил во французскую школу и немного знал французский язык, чем очень гордился. Услышав, что я тоже знаю французский, но не могу говорить на языке санго, Конги сразу же предложил: "Хочешь, я тебя научу? Читай мне на французском, а я буду пересказывать тебе прочитанное на санго. Записывай, что я говорю, и скоро ты будешь говорить так же хорошо, как я!" Я начала читать ему вслух истории из Нового Завета, а Конги переводил их для меня на язык санго. В результате нашего языкового обмена Конги уверовал в Иисуса Христа, и с того момента начал называть меня "мамой". Хотя африканцы называли мамой всех белых женщин (этот обычай изменился только к концу 50-х годов), для Конги слово "мама" имело особый смысл - для него я была "мамой в Господе".

Я привязалась к Конги и безоговорочно доверяла ему. Через несколько лет мое доверие было сполна вознаграждено. К тому времени в моей жизни произошли большие перемены: я вышла замуж за миссионера Гая Лэйрд, и в 1928 году нам предложили поселиться в отдаленном местечке Иппи. Когда мы начали готовиться к переезду, Конги пришел с советом: "Я не знаю, есть ли в Иппи козы, но точно знаю, что вашим детям необходимо молоко. Почему бы вам не купить здесь коз, которых я перегнал бы в Иппи?" Я очень обрадовалась этому предложению, хотя другие миссионеры пытались меня отговорить: "Какая наивность! Неужели ты доверишь Конги стадо коз?"

Мы с Гаем обсудили этот вопрос и решили принять предложение Конги. Купив коз, Гай передал их в распоряжение Конги, а сам уехал в Иппи. Конги не тратил времени зря и вскоре отправился в дальний путь, ему с козами предстояло преодолеть расстояние в пятьсот километров. Когда он уходил, один из миссионеров сказал мне: "Ну, Маргарет, в последний раз ты видишь и Конги, и своих коз!"

Но я совсем не переживала об этом, и мое доверие было сполна вознаграждено, когда несколько недель спустя я привезла в Иппи своих малышей, через день там появился и Конги. Преодолев пешком огромное расстояние, он не потерял в пути ни одной козы. Я не ошиблась в Конги! Перегнав стадо в Иппи, он продолжал добросовестно ухаживать за козами. Но в один прекрасный день Конги сказал мне:

- Мама, тебе придется найти другого пастуха. Я больше не буду пасти твоих коз.

- Хорошо, Конги, пусть будет по твоему. Но вспомни, чья это была затея с козами? Я не просила тебя переселяться в Иппи и предупреждала, что тебе будет трудно привыкнуть к новому племени, и ты станешь скучать по дому Ну, да что теперь об этом говорить! Ладно уж, я оплачу твой проезд домой на почтовом грузовике.

- Кто тебе сказал, что я собираюсь уезжать в Сибут? - удивленно посмотрел он на меня. - Сегодня утром твой муж объявил, что через неделю начинает занятия с желающими научиться проповедовать. Я хочу быть евангелистом, и поэтому тебе надо найти другого пастуха.

Закончив учебу, Конги стал евангелистом. В течение многих лет он регулярно навещал нас или присылал весточки о своей работе Неожиданно в нашей переписке наступил длительный перерыв: мы не получали от Конги никаких известий, и это было очень непохоже на него. Как-то пришел посыльный с сообщением: "Конги говорит, что если вы хотите увидеться с ним - вы знаете, где он живет".

Мы не могли понять, что с ним случилось, я села на велосипед и поехала на соседнюю миссионерскую станцию, где трудился Конги. Хотя у меня и было предчувствие, что произошло что-то неладное, я была потрясена, когда увидела его: наш верный друг Конги заболел проказой. На правой ноге у него уже недоставало трех пальцев и все шло к тому что и на левой ноге скоро отпадут пальцы. Я сразу же отправилась на ближайшую медицинскую станцию в Бамбари. "Госпожа Лэйрд, - сказал мне там врач, - у меня есть препарат для инъекций, который мог бы помочь, но это очень дорогое лекарство".

Я тут же купила две коробки с ампулами и дважды в неделю проделывала путь в 40 километров, чтобы сделать Конги укол. На это уходило много времени, я не справлялась с работой в амбулатории, и наконец предложила мужу: "Давай построим в лесу рядом с нами небольшую хижину для Конги, и тогда мне не нужно будет ездить так далеко". Так мы и сделали, но переезд поближе к нам и регулярные инъекции не принесли желаемых результатов. Самочувствие Конги ухудшалось, и я решила предложить другой вариант: "Конги, а почему бы тебе не возвратиться в Сибут?" В те времена ближайший лепрозорий находился в районе Сибута. Но мое предложение крайне огорчило Конги:

- Да, да, понимаю, когда я был здоровым и сильным, и ухаживал за твоими козами или целыми днями проповедовал, Конги был нужен всем! А теперь, когда я стал прокаженным и больше не могу работать, вы хотите избавиться от меня!

- Нет, Конги, ты не прав. Просто в лепрозории тебя будут ежедневно лечить, и болезнь не будет развиваться так быстро. А еще думал ли ты о том, что в лепрозории Бог может дать тебе служение?

Конги никак не отреагировал на мои слова. Через несколько дней я решила попытаться еще раз:

- Конги, мне кажется, что ты должен уехать в Сибут. Только не уезжай с огорчением в сердце. Если ты не избавишься от него то не сможешь быть добрым свидетелем Иисуса Христа.

Наконец, Конги согласился уехать, хотя по-прежнему был сильно огорчен. Мне тяжело было с ним расставаться, но я не сомневалась, что мы приняли правильное решение Выполняя данное Конги обещание, я каждый день молилась о нем, ожидая возможности навестить его и увидеть, как он устроился. Когда я, наконец, смогла поехать к нему в гости, я стала свидетелем самого большого чуда в моей жизни. Человек, встретивший меня у ворот лепрозория, указал на хижину в которой жил Конги. Она напоминала общественный центр: со всех сторон к ней шли люди. Конги был так же безмерно рад встрече, как и я, и с порога предложил:

- Мама, скоро должно начаться наше дневное богослужение - может, и ты засвидетельствуешь о Господе?

Я с радостью согласилась. А так как до служения еще оставалось время, мы могли с ним немного поговорить. Во время разговора я наблюдала за входившими людьми: внешний вид прокаженных был ужасен. Мое внимание привлекла одна женщина: ее ноги заканчивались культями на уровне щиколоток, обе стопы отсутствовали. Чуть ниже локтей торчали огрызки того, что когда-то было руками. Проказа отняла у женщины стопы ног, и она передвигалась полусидя, отталкиваясь от земли локтями. Все ее лицо было покрыто страшными узлами и наростами.

Началось собрание, и я на время забыла о ней. После окончания собрания я увидела эту прокаженную совсем рядом, и теперь уже вблизи рассмотрела ее изуродованное тело и лицо. Будучи медсестрой, я привыкла видеть разные увечья, но жалкое состояние этой женщины глубоко поразило меня. Видимо, это отразилось на моем лице, потому что она громко воскликнула: "Мама, не смотри на меня с таким сожалением! Неужели ты не понимаешь, что я благодарна Богу за мою болезнь?" И прокаженная начала торопливую исповедь. С первых же слов меня поразило, что эта женщина с обезображенным лицом мыслила очень ясно и говорила с большим воодушевлением.

"Ты вряд ли помнишь меня, а я тебя знаю - я жила в Сибуте, когда ты только приехала в Африку и еще не вышла замуж. Я гостила в соседней деревне, когда ты приехала туда на велосипеде, чтобы рассказать людям о Боге. Твои рассказы вызвали во мне такую жгучую ненависть, что я плюнула на твою тень и ушла с богослужения. Позже в нашу деревню приехал миссионер Розенау. Он тоже проповедовал Евангелие, но я плюнула и на его тень и ушла прочь. Молодая, красивая, я не хотела слушать ваши проповеди - мне не нужен был Бог. И когда вождь племени предложил мне выйти за него замуж, я с радостью согласилась и несколько лет была не просто деревенской девушкой, а одной из жен вождя.

Но вскоре пришла болезнь. Когда вождь узнал, чем я больна, он отверг меня, приказав, чтоб я немедленно ушла. Он боялся, что я заражу его и жителей деревни. Я обратилась за помощью к родственникам, но и они прогнали меня - никто не хотел иметь дела с прокаженной. Наконец, меня отослали в лепрозорий. Я всех ненавидела, мне хотелось умереть. Но однажды в мою комнату вошел Конги. Я вела себя с ним так же, как с остальными: моим жалобам не было конца. Но Конги не упрекал меня, а с большим сочувствием сказал, что ему понятно то, что происходит в моей душе, потому что он сам пережил подобное.

Он рассказал мне о своей судьбе и закончил так: "Каждый из нас чувствует себя глубоко одиноким, когда близкие отвергают нас, но важно помнить, что есть Тот, Кто любит тебя и меня". И Конги стал рассказывать мне об Иисусе Христе Мое сердце смягчилось, и вскоре я уверовала в Бога. Так что видишь, мама, если бы я была здоровой и не попала в лепрозорий, я не смогла бы познать любовь Иисуса Христа. Я благодарна Богу за все, потому что здесь я нашла моего Спасителя и теперь в вечности буду с Ним!"

Пока прокаженная говорила, с ее лица не сходила улыбка. Прощаясь, женщина сказала: "В вечности мое тело будет таким же здоровым и кожа такой же чистой, как у тебя. У меня будет все новое!" И она отползла в сторону передвигаясь, как неуклюжая черепаха. Меня поражала ее радость: хотя в обезображенном теле шел процесс распада, душа ее пережила вечное исцеление.

На дневном богослужении присутствовало 35 человек - как я узнала позднее, все они пришли ко Христу благодаря свидетельству Конги. А он был счастлив, что служит Богу на таком необычном миссионерском поле. Когда я выходила из лепрозория, меня остановил африканец в белом халате врача.

- Я видел, из чьей хижины вы вышли, - сказал он, - и думаю, что вас зовут госпожа Лэйрд.

- Да, вы не ошиблись, - ответила я. Он улыбнулся и приветливо сказал:

- Мне давно хотелось познакомиться с вами! Есть ли у вас несколько минут, чтоб побеседовать со мной?

Я согласилась, и он стал рассказывать о себе. Еще мальчиком он поступил в школу при одной из миссий в Конго. На его незаурядные способности обратили внимание и направили для дальнейшей учебы в Париж. Там он занялся изучением медицины. Молодой человек гордился возможностью получить образование во Франции и мечтал по возвращении в Африку стать знаменитым врачом. После окончания учебы его направили на работу в один из лепрозориев. Узнав об этом, он пришел в ужас, опасаясь, что может заразиться проказой. Но несмотря на все его протесты, ничего нельзя было изменить. Приступив к работе в лепрозории, он впал в отчаяние.

Как-то раз он заметил, что к хижине Конги сходятся люди. Молодой врач подумал, что прокаженные готовят какой-то заговор, и решил спрятаться в кустах и понаблюдать. Врач видел через окно, как Конги встал перед собравшимися, вынул из кармана книгу в черном переплете и начал читать. Врач был поражен: "Что это? Неужели одна из этих лесных обезьян умеет читать?" Он стал прислушиваться, и проповедь захватила его. Снова и снова он приходил на это место, чтобы послушать Конги из своего укрытия. Хотя молодой человек учился при католический миссии, он никогда не слышал, что Христос умер и за его грехи и что он нуждается в Спасителе.

"Так Конги помог мне найти правильный путь, сделать самое важное открытие и полюбить вот эту книгу!" - закончил доктор свой рассказ, вынув из кармана Новый Завет. Я чуть не заплакала от радости, потому что это был тот самый Новый Завет который я много лет назад подарила Конги вскоре после нашего знакомства. Доктор продолжал: "Все мы бесконечно благодарны вам за то, что вы прислали к нам Конги. После его приезда в лепрозорий это место просто нельзя узнать! Теперь многие мои пациенты уже не впадают в отчаянье, у них появилась надежда на Бога. Многие говорят что если бы они не попали сюда, то никогда не встретились бы с Божьим человеком Конги".

Для меня этот день был особенно счастливым - я стала свидетелем удивительного служения среди прокаженных, которое Бог доверил Конги. Более двадцати лет с полной отдачей и энтузиазмом он трудился для Господа в лепрозории. Не раз после того мне приходила мысль, что очень немногим из нас Бог доверяет служение, сопряженное с большими личными страданиями, чтобы благодаря этому более успешно свидетельствовать о Его любви.

Африканские будни

- Маргарет, к нам едут гости!

Одной короткой фразой Гай разрушил будничное течение моей жизни. Гостем оказался Феликс Ибою. Еще до нашего переселения в Иппи он обещал со временем прислать в эту местность французского администратора, и теперь решил сам проверить, наступило ли время предпринять этот шаг.

Находясь у нас в гостях, он внес предложение, которое показалось мне совершенно неприемлемым. "Дело в том, что губернатор отправляет меня в шестинедельную командировку. К сожалению, я не смогу взять с собой жену и детей, они должны будут остаться дома. Госпожа Лэйрд, я обратил внимание на ваших детей - они такие крепыши и так отлично выглядят! И я подумал: не согласитесь ли вы помочь моей жене? Может ли она погостить у вас, чтобы набраться опыта, как растить детей?"

Это предложение привело меня в ужас. Господин Ибою прибыл к нам в тот день, когда я занималась окуриванием дома, чтоб избавиться от насекомых, и все вокруг было вверх дном. Мне приходилось бывать в раскошном доме Ибою, занимавшего высокий административный пост в Бангасу Я ужаснулась: чем я буду их кормить в течение шести недель? Обед в доме Ибою обычно состоял из восьми блюд, а я радовалась, если умудрялась приготовить для семьи обед из двух блюд. Кроме того, их надо будет чем-то занять, и я мота бы оторваться от работы и посвятить гостям один-два дня, но шесть недель - это казалось немыслимым! Гай пытался развеять мои страхи:

- Маргарет, другого выхода нет, - убеждал он. - мы должны их пригласить. Так зачем же об этом столько переживать?

- Гай, ты прекрасно знаешь, насколько я загружена работой! Я никак не могу их пригласить на такое длительное время!

- Но, Маргарет, как знать: может быть, Богу угодно, чтобы мы послужили этим людям добрым свидетельством? Если отказать им, они подумают, что просто мы, белые, не захотели принять у себя чернокожих. Не переживай - Бог позаботится и о еде для них, и о том, чем их занять. Давай пригласим их! Я еще успею сделать бамбуковую пристройку к дому - это будет их спальня. Они смогут пользоваться нашей ванной, и все будет в порядке.

Через несколько недель госпожа Ибою с тремя детьми поселилась в нашей бамбуковой пристройке. Мы договорились, что я буду вставать первой, а после того, как я приму ванну и возьмусь за приготовление завтрака, ванная комната будет в ее распоряжении. Через день после приезда гостей к нам принесли двух раненых, пострадавших во время охоты на буйволов. Они выстрелили в старого буйвола, только ранив его, и он набросился на них. Одного из охотников буйвол бил копытами, и он умер вскоре после того, как его принесли к нам во двор.

Второй, пытаясь спастись, влез на дерево, но буйвол тряс дерево до тех пор, пока человек не упал на землю. Тогда разъяренный зверь распорол ему рогами бок, а затем подбросил в воздух и снова поймал на рога. У пострадавшего было несколько закрытых переломов. Мы положили его на кухонный стол и начали обмывать раны. Больной был настолько плох, что я решила не отсылать его домой. Расстелив циновку на веранде, я положила туда пострадавшего, чтобы держать его под наблюдением.

На следующий день принесли девочку. Начинался сухой сезон, и чтобы поймать дичь, местные жители устраивали лесные пожары. По традиции, после очередного пожара женщины выходили охотиться на крыс. На территории с выжженной травой они легко находили крысиные норы, раскапывали их небольшими тяпками и вытаскивали оттуда крыс.

Мать девочки пошла на крысиную охоту вместе с дочерью. Наступив на тлеющую нору, девочка сильно обожгла ноги: ее ступни покрылись волдырями, и она не могла идти. Посадив девочку на ветку дерева, мать приказала ей сидеть там до тех пор, пока она не возвратится с охоты. Прошло много времени, девочка устала сидеть на дереве. Услышав шорох в кустах, она подумала, что мать пришла за ней, и спрыгнула с дерева. Но там ее ожидал разъяренный буйвол, спасавшийся от пожара. Он набросился на девочку, вонзил рог ей в щеку и проколол насквозь, задев при этом глаз. Потом буйвол подбросил девочку вверх и поймал на рога.

Израненного ребенка несли более двадцати километров до нашей станции. Когда ее принесли, она была вся в крови. Я расстелила на полу газеты. (Отец моего мужа был редактором газеты в Денвере и еженедельно посылал нам свою газету. Хотя у нас не всегда было время их читать, мы были рады газетам: я расстилала их на полу, когда принимала роды, или покрывала ими кухонный стол, когда использовала его в качестве операционного. После того, как отец мужа умер, нам очень не доставало газет, но к тому времени я уже научилась пользоваться банановыми листьями.)

Положив девочку на газеты, я обмыла кровь. Чтобы зашить кожу на ее лице, мне пришлось сделать более двадцати стежков. Позднее один из стежков загноился, и в результате на щеке у нее осталась ямочка - единственный след, напоминавший о встрече с буйволом. Когда она выросла и вышла замуж, я трижды принимала у нее роды.

Все эти дни госпожа Ибою молча наблюдала за тем, как я ухаживала за больными. А я настолько закрутилась, что у меня не оставалось времени на переживания о том, как развлечь моих гостей. К тому же, немного освоившись, госпожа Ибою не захотела быть просто наблюдательницей, но все время помогала мне. На второй день ближе к вечеру у жены одного из наших рабочих родился мертвый ребенок, и с горя несчастная мать пыталась покончить жизнь самоубийством. Для африканки нет большего позора, чем рождение мертвого ребенка: в таком случае муж мог оставить жену. Несчастная женщина была уверена, что теперь муж прогонит ее. Ее муж работал плотником, дома у них оказался молоток, и она стала бить себя молотком по голове.

Услышав об этом, я побежала через рощу к рабочему поселку. В небольшой круглой мазанке находилось несколько мужчин, но ни один из них не попытался даже забрать молоток у нее из рук. Осмотрев роженицу, я обнаружила, что плацента еще не вышла. Я начала извлекать плаценту и пока возилась с ней, мое внимание привлек странный звук. Я посмотрела в сторону, откуда он доносился, и увидела лежащего на полу новорожденного: ребенок сделал громкий вдох, и у него изо рта потекла жидкость.

"Ребенок жив!" - закричала я. Но все принялись уверять, что он мертвый. Сняв с себя нижнюю юбку, я завернула в нее ребенка. Забрав ребенка и молоток, в кромешной тьме я побежала через рощу домой. Гай сидел за обеденным столом и читал при тусклом свете керосиновой лампы. Положив перед ним ребенка, я попросила: "Скорее делай ему искусственное дыхание, пока я прокипячу шприц!"

Простерилизовав шприц и иголки, я сделала новорожденному укол в сердце. Мы провозились до полуночи, пока у ребенка не восстановилось ритмичное дыхание. Я не собиралась глубокой ночью нести новорожденного обратно. Положив его в корзинку, я поставила ее под накомарник в ногах своей кровати: мне казалось, что так я скорее услышу плач малыша. Свалившись от усталости, я так крепко заснула, что проснулась только на следующий день, когда на небе уже ярю светило солнце "Ох, что же я наделала? - заволновалась я. - Госпожа Ибою, наверное, давно уже хочет принять ванну, а я до сих пор не приготовила завтрак!" Занявшись приготовлением завтрака, я совсем забыла о прошлой ночи и о новорожденном, спящем в моей спальне. Тем временем госпожа Ибою пошла мыться, но через минуту подбежала к двери.

- Скорее, скорее позовите вашего мужа! Скажите, чтобы он захватил ружье!

- Что случилось? - спросила я.

- В вашу спальню пролез какой-то дикий зверь!

- Госпожа Ибою, я только что вышла из спальни, и там ничего не было. Вы видели этого зверя?

- Нет, но я слышала странные звуки.

Войдя в спальню, я прислушалась, но ничего не услышала. Вдруг раздался плач, и я сразу же вспомнила о новорожденном. Подойдя к кровати, я подняла сетку и позвала:

- Госпожа Ибою, посмотрите, вот ваш дикий зверь!

- Откуда взялся этот чернокожий ребенок? Как он оказался в вашей кровати?

- Неужели вы ничего не слышали вчера ночью?

Оказалось, что она крепко спала и ничего не знала. Я рассказала ей, откуда взялся ребенок. Так в течение шести недель, пока у нас гостила госпожа Ибою, одно происшествие сменялось другим. В день своего отъезда она, поблагодарив меня, сказала:

- Госпожа Лэйрд, простите меня, но это ужасно, что в вашем доме постоянно толпятся люди и вы вынуждены оперировать на кухонном столе! Больные лежат у вас на веранде! Так не может больше продолжаться - вам необходимо иметь отдельное помещение.

- Госпожа Ибою, знаете ли вы, что я не имею права открыть амбулаторию в Африке, потому что курс обучения я прошла не здесь, а в Америке?

- Как все это нелепо! Я поговорю об этом с моим мужем.

После того, как она уехала, я сказала Гаю.

- А тебе не кажется, что господин Ибою прислал свою жену проверить, как я обслуживаю пациентов?

- Не думаю, - сказал Гай. - Но даже если это так, мы должны предать все в руки Божьи.

Через два дня я получила письмо от господина Ибою: он советовал мне обратиться к официальным лицам за разрешением открыть амбулаторию, приложив к прошению документы о моем медицинском образовании, и направить пакет на его адрес. Я отослала ему прошение и документы.

Через несколько дней пришел ответ. Господин Ибою пререслал его нам, а также приложил копию своего сопроводительного письма-рекомендации, в котором он лично обращался к губернатору. Это были три страницы печатного текста, повествующие обо всем, что увидела в нашем доме его жена за шесть недель, пока гостила у нас. Письмо заканчивалось так: "Убедительно прошу дать разрешение на открытие амбулатории в Иппи. А если моя просьба покажется вам не достаточно аргументированной, то можете вычеркнуть мое имя из списков государственных администраторов, потому что после этого мне стыдно будет признаться, что я французский служащий".

Через несколько дней я получила официальное разрешение открыть амбулаторию при нашей миссионерской станции в Иппи. Как чуден Бог - Он исполнил Свою волю несмотря на мое нежелание пригласить в свой дом госпожу Ибою. И как раз то, чего я так опасалась, Бог использовал, чтобы открыть для нас амбулаторию.

С увеличением медицинской работы возросли и мои обязанности. Большей стала также нагрузка в семье, особенно после рождения сына. Между нашими дочерьми Арлин и Марианной очень небольшая разница - всего год и месяц. Но это "неудобство" превратилось в преимущество: я обучала их по одной программе и одним и тем же учебникам, что было бы невозможно, если бы между ними была большая возрастная разница.

В августе 1937 года родился наш сын Клиффорд. Надо сказать, что мы оказались неподготовленными к его рождению. Возвратившись в Африку после нашего первого отпуска в Америке, я ожидала рождения Марианны и привезла с собой большие запасы овсянки и чернослива. После того, как Марианна подросла, к нам приехала знакомая миссионерка, у которой я принимала роды. У нее не оказалось молока, ребенка приходилось подкармливать, и я отдала ей все оставшиеся запасы овсянки и чернослива, так как Марианна уже могла есть обычную пишу.

Рождение Клиффорда застало нас врасплох: его тоже нужно было подкармливать, организм малыша не принимал одного только козьего молока, в него нужно было добавлять отвар овсянки. Наш первый ребенок умер в младенчестве, и я не раз казнила себя за то, что дала четырехмесячной дочурке апельсиновый сок из недозревшего плода. Не знаю, было ли это причиной ее смерти, но мне необходимо было иметь чернослив, чтобы не рисковать с Клиффордом.

Семья миссионерки, которой я отдала тогда все запасы овсянки и чернослива, приехала к нам в гости. Они собирались в Бамбари за покупками и спросили, что нам привезти. Просматривая составленный мною список, в который я включила овсянку и чернослив, миссионерка укоризненно покачала головой: "Как неразумно с твоей стороны не позаботиться об этом заранее!" Меня настолько поразили ее слова, что я даже не нашлась что ответить, а она продолжала читать нотацию: "Почему ты заранее не выписала овсянку и чернослив из Америки? Ведь ты знала, что ожидаешь ребенка! Я уверена, что в Бамбари не найти этих продуктов".

Я не верила своим ушам: уж она-то хорошо знала, что я привезла из Америки достаточные запасы овсянки и чернослива, но отдала все для ее ребенка! К горлу подкатил комок, но я промолчала. Как только они уехали, я не в силах была сдержать слез и ушла в спальню помолиться: "Господи, Ты знаешь, как все произошло и почему я оказалась без детского питания! Я не сомневаюсь, что Ты можешь позаботиться о моих детях и здесь, в сердце Африки. Ты знаешь, что у нас не было денег, чтобы заказать в этот раз продукты из Америки. Для Тебя нет ничего невозможного - пошли моему малышу все то, в чем он нуждается!" Я еще была на коленях, когда услышала, что муж зовет меня. Я вышла из спальни и увидена, что Гай во дворе разговаривает с двумя португальцами. Они рассказали нам, что на их шахте только что умер от солнечного удара молодой бельгиец лет 20. Когда парень решил ехать в Африку, его мать очень переживала, и он обещал ей, что не будет пить и никогда не женится на африканке Приехав на прииск, бельгиец держался в стороне от общепринятых развлечений и был очень одинок. Однажды вечером он пошел на прогулку и увидел горящий костер. Из любопытства он подошел ближе: пять африканцев разместились вокруг костра и, лежа на животах, держали перед глазами какие-то небольшие книжки. Он очень удивился, потому что не подозревал, что местные жители умеют читать. Выяснив, что они читают Евангелие, бельгиец рассмеялся: "Трудно поверить, что Бог понимает ваш язык!"

Африканцы показали ему Евангелие от Иоанна, которое перевел Гай. Когда мы были в отпуске в Колорадо, наша церковь отпечатала для нас 10 тысяч экземпляров этих Евангелий. Гай научил мужчин читать и подарил каждому по Евангелию, но мы не знали, что с ними стало после того, как они ушли работать на шахту.

В течение нескольких дней бельгиец находил их на том же месте у костра. Наконец, он сказал: "Вы портите глаза, читая при таком плохом освещении! У меня на веранде есть большая керосиновая лампа - собирайтесь там и читайте. Да и я послушаю: если Бог может говорить с вами, то не исключено, что Он может что-то сказать и мне". Так африканцы начали собираться в доме бельгийца. Как-то он вспомнил, что, провожая его в Африку, мать дала ему Новый Завет. Сын пообещал, что будет его читать, но все никак не мог собраться достать Евангелие из чемодана. С того дня он начал читать Новый Завет сравнивая французский перевод с переводом на язык санго. Через короткое время он принял Иисуса Христа как своего Спасителя. Вскоре он получил солнечный удар: когда бельгийца принесли домой, у него была температура выше 40 градусов. Перед смертью молодой человек пришел в сознание и попросил, чтобы его похоронили в Иппи.

И вот теперь эти португальцы разыскали Гая, чтобы он написал матери бельгийца о смерти сына, а также о том, что он пришел к Богу, и они встретятся в вечности. Нас опечалил рассказ о преждевременной смерти юноши, и мы обещали написать его матери. Простившись, гости направились к автомобилю, и я пошла проводить их. Уже садясь в машину, один из них спросил:

- Госпожа Лэйрд, вас не обидит, если мы оставим кое-что для ваших детей?

- Да что вы! Я приму это, как любезность с вашей стороны и как Божью заботу о нас.

- Всю необходимую провизию мы получаем из Бельгии - ежемесячно нам присылают два больших контейнера. Не знаю почему но каждый раз в них кладут овсянку, чернослив и какао, хотя наши мужчины этой пищи не едят. Я привез свою долю и хочу оставить все это вам. Пригодятся ли вам эти продукты?

- Когда вы подъехали к нашему дому, я стояла на коленях и просила Бога послать нашим детям именно такую еду. И теперь через вас Господь так чудесно восполнил нашу нужду!

Португальцы расчувствовались, пообещав на прощание: "Мы расскажем об этом своим сотрудникам, потому что они просто выбрасывают свою долю". Таким образом, мы теперь ежемесячно получали не по одной, а по 10 или даже 12 коробок с овсянкой, черносливом и какао. Это продолжалось до нашего отъезда в Америку.

Как-то французский администратор спросил, как мы умудряемся растить детей в таком отдаленном месте, да притом еще беспрерывно оказывая медицинскую помощь местному населению? Я рассказала ему о случае с овсянкой и объяснила, что Сам Бог удивительным образом заботится о нуждах наших детей.

На следующий год мы уехали в годичный отпуск на родину. Хотя в то время в США был экономический упадок, нас это не пугало. На этот раз, когда мы возвратились (мы приезжали в Америку каждые четыре года), - у нас уже было четверо детей, и мы решили поселиться не у моей матери, как в прошлый раз, а подыскать себе отдельное жилье.

Как только мы устроились на новом месте, все дети заболели коклюшем. По ночам мне часто приходилось вставать к ним. У них пропал аппетит и я пыталась подыскать пищу, которую они могли бы есть