В Белом доме -лрезидент Л. Джонсон 1 страница

Косыгин считал, что его подпись как премьера в переписке с лидерами других стран соответствовала международной практике. При этом он доказывал, что Брежнев, как партийный руководитель, не должен это делать. Брежневу же очень хотелось поскорее выйти „на международный уровень". Сперва в советском руководстве верх взяла точка зрения Косыгина, и он стал подписывать послания. Однако борьба продолжалась. Громыко негласно поддерживал Брежнева - дал конфиденциально указания послам деликатно разъяснять правительствам стран их пребывания, „кто есть кто" в советском руководстве. В конце концов, Брежнев вышел на первые роли и в переписке с иностранными лидерами. Но это произошло позже. Пока же переписка Джонсона до конца его пребывания у власти велась только с Косыгиным.

Послание Джонсона было ответом на обращение советского руководства от 3 ноября, т. е. в канун президентских выборов.

Джонсон отмечал, что ему „было приятно" получить выражение готовности Советского правительства сначала к сдерживанию и ограничению гонки вооружений, а затем и к значительному ее сокращению. Он сообщил, что правительство США запрашивает в новом финансовом году на 2 млрд. долл. меньше военных ассигнований, чем в прошлом. Он подтверждал необходимость того, чтобы все соглашения, имеющиеся между СССР и США, соблюдались. Одновременно выражал надежду, что оба правительства смогут двигаться вперед в своих двусторонних отношениях.

Джонсон высказался в заключение в пользу визита кого-либо из советского руководства в США. Такой визит дал бы, по мнению президента, возможность серьезно и конструктивно обсудить все проблемы. Если эта идея встречает одобрение со стороны Советского правительства, то он, Джонсон, направит тогда в Москву официальное приглашение.

Томпсон дипломатично выразил надежду, что этот последний абзац послания не будет воспринят в Москве как показатель „какой-то торопливости или поспешности президента" в вопросе о визите; речь идет о визите в любое взаимоприемлемое время. Он добавил, что Джонсон умышленно избрал общее выражение „советское руководство", чтобы советская сторона могла сама решать, кто может поехать в США: Брежнев, Косыгин, Микоян или кто-то еще.

В вопросе о встрече советское руководство стало склоняться к тому, что „очередь" за Джонсоном ехать в Москву (в Кремле не могли между собой решить, кому конкретно из советских руководителей следовало бы осуществить визит в Вашингтон, и порешили - пусть сперва приедет Джонсон). Однако вскоре вопрос о визите на долгое время неопределенно повис в воздухе из-за обострения ситуации вокруг Вьетнама.

Визит Косыгина в Ханой. Джонсон и конфликт в ЮВА

В первой половине февраля состоялся визит Косыгина в Ханой. 10 фев­раля крупные силы Вьетконга неожиданно напали на лагерь американцев около южновьетнамского города Плейку. Джонсон в ответ приказал под­вергнуть сильной бомбардировке ДРВ, когда там находился еще Косыгин.

Понимая деликатность ситуации, Раек при встрече со мной утверждал, что президент не хочет ухудшения отношений с нами в связи с вьетнамскими

СУГУБО
ДОВЕРИТЕЛЬНО

событиями, напротив, он за их улучшение, и что США готовы уйти из Южного Вьетнама, если Ханой прекратит вмешательство.

Вскоре было послано довольно резкое конфиденциальное послание Советского правительства президенту Джонсону с осуждением действий США во Вьетнаме.

Надо сказать, что этот эпизод с бомбардировкой ДРВ во время его визита в Ханой сильно настроил Косыгина против Джонсона, хотя до этого советский премьер неплохо относился к нему. Неблаговидную роль сыграли тут и северовьетнамцы, которые развернули свое наступление как раз в момент визита Косыгина в Ханой, не предупредив нас об этом заранее. Они вообще старались, руководствуясь своими интересами, создавать напряжен­ность в отношениях между Вашингтоном и Москвой.

Создавалась парадоксальная ситуация: в советском руководстве хоро­шо понимали игру вьетнамцев и за глаза ругали их, особенно Брежнев, которому, как и Громыко, не хотелось без нужды обострять отношения с США. И все же идеологические „шоры" неумолимо толкали их к порочному и вредному для страны курсу.

События в Индокитае привлекали к себе внимание вашингтонского дипломатического корпуса. Послы оживленно обменивались мнениями между собой на этот счет. У меня установились хорошие, дружеские связи с французским послом Альфаном. Во время второй мировой войны он и его жена участвовали в движении Сопротивления, были близки к де Голлю.

Альфан рассказал мне о высказываниях президента Джонсона в узком кругу. Джонсон выразил убеждение, что вьетнамский конфликт выходит за рамки лишь вопроса о том, кто будет контролировать Южный Вьетнам. Этот конфликт символизирует принципиальную борьбу с коммунизмом в мировом масштабе, является составной частью программы правительства США „сокрушить коммунизм", если только он будет пытаться вы­ходить за пределы своей нынешней сферы. Должна быть ясно прове­дена разграничительная линия в мировом масштабе (как она уже сущест­вует в Европе), через которую США „не позволят переступить комму­нистам". Ради этой важной цели стоит пойти на жертвы, ибо они, в конце концов, окупят себя.

Альфан рассказал вместе с тем о царящей в Белом доме уверенности в том, что СССР из-за усиливающихся разногласий с КНР не пойдет на сильное обострение отношений с США в связи с Вьетнамом и что Москва дальше дипломатических представлений не пойдет, то есть в целом удастся сохранить необходимый уровень отношений с СССР.

На эту же тему у меня был разговор на обеде с вице-президентом Хэмфри (12 марта). По мнению администрации, Пекин считает США „бумажным тигром", с которым можно не считаться. И поскольку конфликт во Вьетнаме поднят сейчас китайцами и северовьетнамцами до такого уровня, то правительство США игнорировать это не может. США находятся в Южном Вьетнаме, и никакая сила не заставит их сейчас уйти оттуда, если не будет определенного политического урегулирования. Именно поэтому Вашингтон категорически отказывается от предварительного условия китайцев и северовьетнамцев: вывод войск США из Южного Вьетнама до начала переговоров по нормализации положения во Вьетнаме. Позиция президента, по словам Хэмфри, такова: Ханой прекращает свои действия в отношении Сайгона. Это создает обстановку для последующих переговоров. Администрация Джонсона будет готова принять любое правительство,

В БЕЛОМ ДОМЕ - -

ПРЕЗИДЕНТ Л.ДЖОНСОН 127

которое будет создано в Южном Вьетнаме, даже если впоследствии оно станет социалистическим, но главное в том, что США никогда не подчинятся силовому диктату Пекина и Ханоя.

Одной из причин готовности президента к политическому урегу­лированию, подчеркнул Хэмфри, является его стремление избежать даль­нейшего ухудшения советско-американских отношений. Он понимает, что СССР должен оказывать помощь ДРВ, включая военные поставки, а это приведет ко все большему вовлечению США и СССР во вьетнамский конфликт, что крайне нежелательно.

В администрации Джонсона, заметил Хэмфри в доверительной форме, высказываются в пользу предоставления Индии „ядерного зонтика" против Китая, как совместно с СССР, так и в одностороннем порядке. (В дальней­шем, однако, эта мысль не получила своего развития в наших отношениях с США. В официальном плане американцы ее не поднимали.)

Интересную оценку внутренней расстановке сил в администрации по вьетнамскому вопросу дал мне сенатор Мэнсфилд, который давно слыл в сенате знатоком азиатских дел. Главными авторами и активными сторон­никами нынешнего курса во Вьетнаме, сказал он, являются Макнамара, братья Банди (один в Белом доме, другой в госдепартаменте) и генерал Тэйлор, председатель Комитета начальников штабов.

Сторонники этого курса в Пентагоне считают, что прямое вмеша­тельство Китая дало бы хороший предлог для нанесения бомбового удара по китайским ядерным установкам и выведения таким образом КНР на длительный срок из числа потенциальных ядерных держав.

26 марта я получил указание изложить Раску советскую позицию по вьетнамским событиям и некоторым вопросам советско-американских отношений. Вкратце она сводилась к следующему: нельзя не признать, что международная напряженность в последние месяцы вновь обострилась и что отношениям между нашими странами был нанесен определенный ущерб. Вооруженные провокации США против ДРВ подрывают ту основу, на которой только и могут строиться в наше время отношения между СССР и США, а именно - принцип мирного сосуществования.

Раек с неудовольствием воспринял это заявление. Он выразил беспокой­ство по поводу того, что обе наши страны поставлены сейчас в такое положение, что они вынуждены занимать совершенно противоположные позиции, которые способствуют ухудшению отношений между ними, что в конечном счете не в интересах ни США, ни СССР.

„Неужели, - спросил он, - Ханой занимает сейчас такую ключевую позицию, что он может косвенно как бы диктовать свою волю обеим великим державам, хотя обе они явно не хотят прямого столкновения?"

В Москве прекрасно понимали справедливость вопроса госсекретаря, пытались как-то учесть это в отношениях с США, но идеология, обязы­вавшая защищать „социалистических друзей", продолжала действовать.

В Белом доме зондируют наши намерения

Известный журналист Дрю Пирсон сообщил в беседе со мной, что по возвращении из Москвы он встречался с Джонсоном и поделился с президентом своими московскими впечатлениями: усиление в СССР антиамериканских настроений в связи с вьетнамскими событиями. Пирсон

128 сугубо

доверительно

выразил опасение, что курс США может привести к прямому столкновению с СССР, чего надо избежать.

В ответ Джонсон зачитал ему телеграмму посла Колера, в которой говорилось, что СССР не пойдет на прямое столкновение с США только из-за Вьетнама, хотя и будет, видимо, посылать вооружение ДРВ, а также все чаще выступать с антиамериканскими заявлениями и протестами. По твердому убеждению Колера, „в душе" советское руководство явно предпо­читает сохранить нормальные отношения с США, чем рисковать их резким ухудшением в условиях вызывающей позиции китайских руководителей в отношении СССР (по существу, такая оценка была правильна). Прези­дент, по словам Пирсона, очень хотел бы узнать истинные намерения Москвы и найти путь к известному взаимопониманию с ней, но не знает, как это сделать.

Пирсон сообщил мне также в доверительной форме, что вице-президент Хэмфри, который негласно не одобряет нынешний курс США во Вьетнаме, попытался недавно поговорить на эту тему один на один с президентом. Однако Джонсон поднял этот вопрос на заседании кабинета и при всех отчитал Хэмфри, заявив, что требует от всех поддержки своей политики: кто не согласен - пусть уходит в отставку.

На ежегодном приеме в честь дипломатического корпуса (8 мая) Раек в разговоре со мной дал ясно понять, что, может быть, наши страны вдвоем могли бы приложить усилия в негласном порядке с целью добиться постепенного урегулирования вьетнамского кризиса. „Важно, чтобы мы с Вами не стали рабами своих собственных партнеров или союзников по военным и идеологическим блокам, чтобы нас не втянули в прямой конфликт, который не отвечал бы ни интересам СССР, ни США".

Далее Раек высказал „мысли вслух" (оговорив, что они не являются официальным предложением). Если бы в ходе негласного советско-американского обмена мнениями, отметил он, была достигнута какая-то конфиденциальная договоренность по вьетнамскому урегулированию, то США не восприняли бы как вызов, если бы СССР одновременно дал Ханою дополнительные гарантии, что он будет сейчас и в будущем военными средствами защищать Северный Вьетнам от „американских агрессоров и их налетов" (слова самого Раска); более того, сами США сразу же прекратили бы свои бомбардировки, а в целом развитие событий могло бы выглядеть как компромисс, достигнутый в результате серьезной угрозы столкнове­ния между двумя великими державами, который привел бы к урегули­рованию конфликта; в свою очередь, это явилось бы также крупной неудачей политики китайцев.

Эти высказывания обычно осторожного госсекретаря прозвучали до­вольно необычно.

В целом из беседы с Раском сложилось впечатление, что, несмотря на внешнюю браваду, правительство Джонсона начинает беспокоить развитие событий во вьетнамской войне и оно не видит ясного выхода из возникающего тупика. Слова же Раска об излишней идеологической зависимости США и СССР от своих союзников в Индокитае, во вред самим же себе, звучали достаточно справедливо.

Не случайно Брежнев заинтересовался „мыслями Раска" и поручил Громыко „подумать над ними". Заключение Громыко сводилось к тому, что в практическом плане трудно реализовать соображения Раска. Северовьет-намцы решительно против любого посредничества в делах с американцами,

В БЕЛОМ ДОМЕ- ПРЕЗИДЕНТ Л.ДЖОНСОН

так как хотят иметь дело с ними напрямую. Если же будут конкретные предложения Вашингтона, то их можно будет передать Ханою. Идеоло­гический плен прочно сковывал действия советской дипломатии.

Через день Раек попросил меня срочно информировать Советское правительство, что больше не будет воздушных налетов на Северный Вьетнам на ограниченный „пробный" период. Это как бы отклик на советские предложения о прекращении бомбардировок. США надеются, что ДРВ ответит снижением активности своих сил в Южном Вьетнаме. Если нет, то США продолжат свои действия.

В середине мая в Вене отмечалось 10-летие Государственнош договора о восстановлении независимой и демократической Австрии. Там же состоя­лась встреча Раска с Громыко. Томпсон, сопровождавший госсекретаря, рассказал, что Раек был „заметно разочарован" непреклонной советской позицией по Вьетнаму, изложенной Громыко. Предложения же Раска - в развитие того, о чем он говорил со мной 8 мая, - основывались на идее „политики взаимного примера" в смысле постепенного сокращения военных действий во Вьетнаме с обеих сторон, т. е. США и ДРВ. К этой идее Громыко отнесся без особого энтузиазма, ибо он знал о неприемлемости такого предложения для Ханоя.

Вскоре посол Колер специально посетил Громыко по тому же вопро­су, который администрация усиленно проталкивала. Беседа оказалась безрезультатной.

Почему США и СССР должны ссориться? - спрашивает госсекретарь

Перед отъездом в отпуск я встретился (3 июля) с Раском. Беседа была продолжительной и неформальной и касалась главным образом вьетнамской проблемы. Он выразил также недовольство тем, что в СССР стали допускать личные нападки на президента. Он мог бы ответить тем же, сказал Раек. Однако президент не хочет этого. Отношения между обеими странами можно очень быстро испортить. Но затем потребуются месяцы и годы, чтобы вернуться обратно к прежнему положению. Нападки на президента сужают возможности правительства сохранить и улучшить советско-американские отношения.

У правительства США сложилось противоречивое мнение об отношении СССР к событиям в ЮВА. Советская сторона не проявляет инициативы в поисках взаимоприемлемых для обеих сторон путей урегулирования. Только излагает советскую официальную позицию. Мы не знаем, согласилась ли Москва добровольно на вето Ханоя в такого рода делах. Если это не так, то можно было бы поискать „весьма приватные каналы или контакты".

Если говорить с общегосударственных, а не идеологических позиций, продолжал госсекретарь, то мы не видим, почему СССР и США должны ссориться. Правительство США серьезно восприняло оба женевских соглашения (по Лаосу и Вьетнаму). Однако Ханой с самого начала стал на путь их нарушения. Вместе с тем СССР, как сопредседатель, не оказал на него сдерживающего влияния. Громыко на днях заявил американско­му послу, что, пока США не прекратят свои бомбардировки ДРВ, вообще ничего не следует ожидать в отношении мирного урегулирования. Одна­ко, когда его спросили, что можно ожидать, если США прекратят

СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО

бомбардировки, министр лаконично ответил: сперва прекратите, а там будет видно.

Мы хотели бы информировать Москву, что все наши попытки установить конфиденциальные каналы с Ханоем на предмет поиска путей мирного урегулирования окончились неудачей. Мы понимаем, что у Москвы есть свои трудности, как они есть и у нас. Однако, несмотря ни на что, по глубокому убеждению американского правительства, судьбы войны и мира находятся в конечном счете в руках двух основных стран - СССР и США, и обе страны, судя по всему, хотя и по своим причинам, заинтересованы в постепенном урегулировании вьетнамского конфликта, а также в улучше­нии советско-американских отношений, сказал в заключение госсек­ретарь.

Руководствуясь имевшимися из Москвы указаниями, я ответил Раску, что, по нашим оценкам, за последние месяцы в политике США произошли серьезные изменения к худшему. Чувствовалось, что Раску явно не понравилась наша ссылка на то, что нынешний курс политики США существенно отличается от тех политических установок, которые были в период президентства Кеннеди (надо признать, что она действительно была не очень справедлива).

Недовольный таким сравнением, Раек нервно заявил, что ошибочно думать, будто курс Кеннеди принципиально отличался от нынешнего курса. Ведь и при Кеннеди были серьезные обострения, например, в Берлине и вокруг Кубы. Раек не без оснований стремился показать, что истоки многих спорных между нами проблем, даже вьетнамские события, восходят еще к администрации Кеннеди.

Разговор в целом был не особенно приятный для нас обоих.

Будучи в отпуске в Москве мне довелось побывать на нескольких заседаниях Политбюро, беседовать с Брежневым, Громыко и другими руководителями. Все признавали, что Вьетнам и отношения в этой связи с США являлись одними из главных внешнеполитических проблем для СССР. Сложилась парадоксальная ситуация. Все понимали приоритетную важность отношений с Соединенными Штатами. Вьетнам же с точки зрения государственных и национальных интересов не представлял сколько-нибудь значительного интереса для Советского Союза. Казалось бы, наш внешнеполитический курс должен был быть ясен. Но тут сказывался мощный идеологический фактор „интернациональной солидарности" с социалистическим Вьетнамом. Он еще прочно владел умами в Кремле и постоянно отрицательно сказывался на наших отношениях с США, подчас вопреки нашим собственным важным интересам. В частных беседах со мной многие советские руководители это признавали. Однако в практической политике „вьетнамский синдром" долгое время оставался для нас тяжелым грузом в отношениях с Америкой, мешал политике разрядки.

После моего возвращения из отпуска в сентябре месяце я, как всегда, встретился с Томпсоном. Он выразил сожаление, что сейчас не ведется конфиденциальная переписка между Джонсоном и советскими руково­дителями. Я ответил, что инициатива приостановить такую переписку, как известно, исходила не от советской стороны. Мы с ним условились содействовать возобновлению такой переписки.

После встречи с Громыко во время сессии Генеральной Ассамблеи Раек в беседе со мной выразил удовлетворение тем важным обстоятельством, что во время вьетнамских событий две крупнейшие мировые державы,

В БЕЛОМ ДОМЕ -
ПРЕЗИДЕНТ Л.ДЖОНСОН

находящиеся в разных лагерях, смогли все же вести серьезный разговор и детально обсуждать различные проблемы. Это показывает, подчеркнул он, что, несмотря на ухудшение наших отношений из-за вьетнамского кризиса и отрицательное влияние этого кризиса на возможность договоренности по другим важным международным вопросам, руководители обеих стран понимают важность сохранения контактов между собой, которые могут еще сыграть свою важную роль в будущем, в том числе в рамках возможного урегулирования вьетнамского вопроса, хотя сейчас СССР и отказывается быть каким-либо посредником между Вашингтоном и Ханоем.

3. 1966 ГОД: ОТНОШЕНИЯ ОСТАЮТСЯ СЛОЖНЫМИ

Начало 1966 года ознаменовалось обменом посланий между Косыгиным и Джонсоном. Советский премьер делал упор в своем письме (от 11 января) на вопросе о нераспространении ядерного оружия. В ответе Джонсона отмечалось, что необходимо сначала достичь согласия в отношении значения понятия „нераспространение". Вместе с тем он соглашался на соответствующий обмен мнениями в рамках предстоящей сессии „Коми­тета 18".

Следует отметить, что в этот период политика правительства Джонсона в отношении СССР отличалась известной непоследовательностью и противоречивостью. С одной стороны, администрация и лично президент, трезво оценивая значение советско-американских отношений, опасались их ухудшения из-за Вьетнама до такой степени, что это могло перерасти в прямой конфликт между СССР и США. С другой стороны, США продолжали эскалацию войны во Вьетнаме, включая бомбардировки ДРВ, усиливали гонку вооружений, прежде всего ракетных и ядерных, стремясь обеспечить себе военное превосходство. Все это объективно вело к обострению советско-американских отношений, даже независимо от проскальзываемых порой субъективных пожеланий американских руководи­телей как-то выделить и как бы несколько „изолировать" эти отношения от других событий международной жизни.

Проявленный администрацией интерес к достижению с нами соглашения о противоракетной обороне в значительной степени диктовался тем обстоятельством, что правительство США находилось уже довольно долгое время под возрастающим давлением военно-промышленных кругов и части конгресса, настойчиво требовавших, чтобы администрация в ответ на развертывание в СССР системы ПРО создала свою собственную систему ПРО. Однако администрация (в первую очередь Макнамара) считала, что США должны ответить не созданием своей дорогостоящей системы ПРО, а в первую очередь дальнейшим значительным улучшением и усилением американских наступательных ракетно-ядерных сил, способных проникать через любую ПРО.

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

ПРО: дискуссия в советском руководстве

В начале 1966 года в советском руководстве оживленно обсуждался вопрос о противоракетной системе. К тому времени у нас были начаты работы по созданию первых таких систем вокруг Москвы и на западе страны в районе Таллинна. Считалось, что оборона от ракет, т. е. защита от них населения, дело вполне естественное и законное, и ни у кого за рубежом не должна вызывать возражений.

Нужно сказать, что при Джонсоне отдельные представители админи­страции США начали еще с 1964 года выяснять наше отношение к взаим­ному запрещению системы ПРО. Такой зондаж в неофициальных беседах со мной проводил, в частности, глава американского Агентства по контролю над вооружениями и разоружением Фостер. Последний разговор на эту тему у меня состоялся с ним еще в конце января 1966 года.

Тем временем стало известно, что и в Пентагоне началось такое неглас­ное обсуждение с участием самого министра обороны. Сам Макнамара еще раньше в разговорах со мной в сугубо неофициальной обстановке пару раз затрагивал этот вопрос. Смысл его рассуждений сводился к следующему: сейчас в научных кругах появились заманчивые разработки по созданию систем ПРО. Многие военные „загорелись" этой идеей и подбивают влиятельных конгрессменов поддержать ее. Он изучал эту проблему и убедился в ее нецелесообразности. Система будет очень дорого стоить и в конце концов окажется малоэффективной, так как с ней можно сравнительно легко бороться, просто увеличив число наступательных ракет. Поэтому надо договариваться о взаимном отказе от подобных систем.

Обо всем этом я докладывал в Москву, но она отмалчивалась. В то же время по линии разведслужб посольства стали поступать сведения о начале конкретных разработок в США системы ПРО. Посольство послало в Москву обстоятельное сообщение на эту тему. Одновременно я высказал мнение, что необходимо самим определиться по этому вопросу, иначе мы можем втянуться $ новую гонку вооружений, не оценив заранее ее последствий.

Так или иначе в начале 1966 года вопрос о переговорах с США по ПРО стал предметом рассмотрения в руководстве СССР. Единого мнения не было. Косыгин возглавлял тех, кто считал, что и без переговоров ясно, что система ПРО - это чисто оборонительное гуманное дело. Разве можно отказываться от защиты населения от ракет?

Министр обороны Устинов вместе со Смирновым, председателем Воен­но-промышленной комиссии, также выступал за создание ПРО, доказывая, что первые советские разработки этих систем дали „обнадеживающие результаты" и что американцы „могут нас обогнать", если мы втянемся в предварительные долгие разговоры на эту тему.

Брежнев, неплохо знавший военно-промышленные вопросы, которые он курировал, отметил, что в соображениях Макнамары есть смысл, когда он говорит, что системы ПРО можно просто „пробить" увеличением числа наступательных ракет. Но и отказываться от систем ПРО тоже вроде не получается. В любом случае надо было находить какой-то баланс и более убедительный ответ на „вызов американцев".

Громыко предложил придерживаться пока в диалоге с американцами известной нашей концепции „полного разоружения", хотя и была ясна нереальность такого подхода в тот момент.

В БЕЛОМ ДОМЕ-ПРЕЗИДЕНТ Л.ДЖОНСОН

На базе всего этого в ходе дальнейшей дискуссии и родилась в целом более здравая идея о совмещении в переговорах с США наступательных и оборонительных вооружений. Но сперва надо было добиться паритета с США в области наступательных вооружений.

18 марта я получил указание сказать Фостеру, что вопрос о достижении взаимопонимания в отношении систем ПРО заслуживает внимания. Эту проблему можно было бы рассмотреть одновременно с вопросом о насту­пательных средствах доставки ядерного оружия. „Было бы неразумно вести речь об отказе от оборонительных мероприятий в условиях, когда происхо­дит наращивание средств ракетно-ядерного нападения. Поднятый Фостером вопрос о ПРО можно рассмотреть в тесной увязке с вопросом о всеобщем и полном разоружении", - указывалось в присланной мне инструкции.

Фостер справедливо заметил, что договоренность относительно систем ПРО не потребовала бы какого-то специального контроля или инспекции, поскольку размещение связанных с такими системами огромных наземных комплексов невозможно скрыть. Этого нельзя сказать о наступательных ядерных силах. Он дополнительно пояснил, что, по их мнению, дого­воренность о неразвертывании систем ПРО не должна предусматривать запрета на проведение исследовательских работ, создание прототипов антиракет.

Таким образом, пожалуй, впервые вопрос об отказе от систем ПРО был затронут на официальном уровне. Однако этот вопрос не становился долго предметом переписки на высшем уровне. Лишь в 1967 году проблему ПРО Джонсон и Косыгин обсуждали в Гласборо. Советский премьер не проявлял интереса к этой теме. В долгосрочном плане следует признать, что Москва допустила серьезную и дорогостоящую ошибку, не пойдя в этот момент на договоренность с США о запрещении систем ПРО.

Тем временем администрация наращивала жесткое силовое давление во Вьетнаме, чтобы добиться разгрома основных частей Вьетконга и решитель­ного перелома войны в свою пользу в 1967 году, учитывая президентские выборы 1968 года.

Вместе с тем Джонсон стремился, по возможности, оберегать сферу отношений с СССР от серьезных последствий вьетнамской войны.

Советское руководство также хотело улучшения отношений с США по конкретным вопросам и шло навстречу тем позитивным инициативам, которые выдвигались администрацией Джонсона. Однако оно, придер­живаясь принципа „пролетарского интернационализма", не было готово принять целиком американскую формулу нормализации советско-амери­канских отношений, составной частью которой оставалась американская „политика силы" в отношении Вьетнама. СССР продолжал оказывать ДРВ большую военную помощь. Это, конечно, сильно осложняло отношения СССР и США. Создавался своеобразный политический тупик, из которого в тот момент Москва фактически не видела реального выхода. Собственно на заседании Политбюро ругали и американцев, и китайцев, и северовьетнамцев за их нежелание искать компромиссного мирного урегулирования во Вьетнаме. Но наши симпатии все же были на стороне небольшой социа­листической республики ДРВ, бросившей вызов могущественной Америке ради объединения всей страны.

Все это нашло свое отражение на XXIII съезде КПСС, который состоялся в мае 1966 года и уделил немало внимания советско-американским отноше­ниям и критике политики США во Вьетнаме.

СУГУБО

134 ДОВЕРИТЕЛЬНО

Жизнь дипломата изобилует разными поворотами, чем она и интересна. Через несколько недель после нашего партийного съезда госдепартамент устроил поездку членов дипкорпуса в Вильямсбург, старинный город, где когда-то, во времена колониальной Америки, жил английский губернатор. Так получилось, что Раску нужно было срочно вернуться к вечеру в Вашингтон. Мне также надо было возвращаться, не дожидаясь иностранных дипломатов, отправлявшихся автобусами на другой день.

Раек пригласил меня лететь в его самолете. Когда мы приехали на местный аэродром, началась сильнейшая гроза. Пришлось пойти в ресторан аэропорта, чтобы переждать непогоду. Там мы неожиданно встретили Уинтропа Рокфеллера (брата Нельсона Рокфеллера), который вел предвы­борную кампанию за кресло губернатора Арканзаса. Раек его хорошо знал и познакомил со мной. Разговорились. Уинтроп Рокфеллер стал расска­зывать о своих встречах с избирателями и о проблемах, которые их интересовали (сам он считался либеральным республиканцем и впервые в этом штате сделал упор на социальные проблемы черных избирателей, в результате чего он и победил, получив большинство голосов).