Третья стадия: unus Mundus

759 Изготовление lapis было целью всех алхимиков. Дорн представлял собой знаменательное исключение, потому что для него это было всего лишь завершением второй стадии соединения. В этом его мысли совпадают с опытом психологов. Для нас представление идеи самости в реальной и видимой форме является простым rite d'entree, вводным действием и простым ожиданием его результатов. Существование ощущения внутренней безопасности ни в коей мере не доказывает того, что продукт будет достаточно прочным, чтобы выдержать раздражающее или враждебное воздействие окружающей среды. Адепт должен был вновь и вновь видеть как неблагоприятные обстоятельства или грубая техническая ошибка, или (как ему казалось) какая-то дьявольская случайность мешают завершению им своей работы, так что он вынужден все начинать с самого начала. Любой, кто подвергнет свое чувство внутренней безопасности аналогичному психическому испытанию, испытает такие же ощущения. Не раз и не два возведенное им здание рассыпалось в прах под ударом реальности, и он должен был не позволить этому событию отбить у него охоту и дальше заниматься изучением того, где именно дает сбой его метод и какие еще белые пятна существуют на поле его психического видения. Как никогда не был создан lapis Philosophorum, с его магическими свойствами, так никогда эмпирически не будет достигнута психическая целостность, поскольку сознание слишком ограничено и слишком однобоко, чтобы объять все содержимое психе. Мы всегда должны будем начинать с самого начала. С древнейших времен адепт знал, что он ищет "res simplex", и современный человек на своем опыте узнает, что работа не двинется вперед без значительного упрощения. Но простые вещи всегда являются самыми трудными.
760 Единный и Простой — это то, что Дорн называл unus mundus. Этот "единный мир" был res simplex 228. Для него третьей и высшей стадией соединения являлось единение целостного человека с unus mundus. Под этим он понимал, как мы уже убедились, потенциальный мир первого дня творения, когда все еще не было "in actu", то есть разделено на две и больше частей, когда все было единым. 229 Создание единства посредством магической процедуры означало возможность единения с миром — не с многообразным миром, каким мы его видим, а с миром потенциальным, вечной Основой всего эмпирического бытия, такой же основой, какой для прошлого, настоящего и будущего индивидуальной личности является самость. На основе самости, познанной посредством медитации и созданной алхимическими средствами, Дорн "надеялся и ожидал" добиться единства с unus mundus.
761 Этот потенциальный мир является "mundus archetypus" Скулмена. Я полагаю, что непосредственный прототип дорновой идеи можно отыскать у Филона Иудейского, который в своем трактате De mundi opificio 230, говорит, что Творец создал в интеллигибельном мире нематериальное небо, невидимую землю и идею воздуха и пустоты. Последним он создал человека, "маленькое небо", которое "содержит в себе отражения многих миров, похожих на звезды". Здесь Филон явно указывает на идею Микрокосма и, стало быть, на единство психического человека с космосом. По мнению Филона, отношения Творца с mundus intelligibilis — это "imago" или "archetypus" отношений разума с телом. Сомнительно, чтобы Дорн знал также и Плотина. В четвертой Эннеаде Плотин рассуждает на тему, не являются ли все индивиды просто одной душой, и полагает, что у него есть достаточно оснований для утвердительного ответа на этот вопрос. Я упоминаю Плотина, потому что он был одним из первых, кто заговорил об идее unus mundus. "Единство души" эмпирически покоится на общей для всех душ базовой психической структуре, которая, хоть невидима и неосязаема, в отличие от структуры анатомической, тем не менее, является не менее реальной.
762 Мысль, которую Дорн выражает как третью стадию соединения, универсальна: это связь или тождество личного с надличностным атманом, и индивидуального дао с дао всемирным. Западному человеку такой взгляд представляется совершенно нереалистичным и слишком мистическим; прежде всего, он не может понять, почему самость должна стать реальностью, когда она вступает в отношения с миром первого дня творения. Он не знает никакого другого мира, кроме эмпирического. Строго говоря, его озадаченность начинается не с этого; она уже началась с созданием caelum, внутреннего единства. Подобные мысли непопулярны и раздражающе расплывчаты. Западный человек не знает, к чему они относятся или на чем они могут основываться. Они могут быть верными, но могут и не быть — короче говоря, в этой точке заканчивается его чувственное восприятие, а с ним и его понимание и, к сожалению, зачастую и его желание узнать больше. Поэтому я бы посоветовал критически настроенному читателю оставить свои предубеждения и хоть раз попытаться самому ощутить результаты описанного мною процесса, или подождать с выводами и признать, что он ничего не понимает. Я тридцать лет изучал эти психические процессы при всевозможных условиях и убедился, что алхимики, как и великие философы Востока, говорили именно о таких ощущениях, и что эти ощущения кажутся нам мистическими в основном из-за нашего незнания психе.
763 При любых обстоятельствах мы должны суметь понять, что мысленное представление самости является "окном" в вечность, которое дало средневековому человеку, как и человеку Востока, возможность избежать удушающих объятий однобокого взгляда на мир или вынести эти объятия. Хотя целью opus alchymicum, конечно, являлось создание lapis или caelum, не может быть никаких сомнений в его тенденции к одухотворению "тела". Эта тенденция выражена символом жидкости "цвета воздуха", которая всплывает на поверхность. Она представляет ни что иное, как corpus glorificationis, воскрешенное тело, связь которого с вечностью не требует доказательств.
764 Наивный человек считает само собой разумеющимся, что яблоко падает с дерева на землю, и воспримет как абсурдное утверждение, что это земля поднимается навстречу яблоку, так что ему не составит труда поверить в то, что разум способен одухотворить тело, не ощутив при этом воздействия его инертности и грубости. Но любое воздействие взаимно и невозможно изменять, самому оставаясь неизменным. Хотя алхимик считал, что он лучше других знает, что в момент Творения по крайней мере малая толика божественности, anima mundi, проникла в материальные вещи и задержалась там, он, тем не менее, верил в возможность одностороннего одухотворения, не задумываясь над тем, что предварительным его условием является материализация духа в форме голубой квинтэссенции. В реальности же его труды поднимали тело поближе к духу и, в то же время, опускали дух в материю. Сублимируя материю, алхимик конкретизировал дух.
765 Эта очевидная истина была совершенно чужда средневековому человеку и лишь наполовину усвоена человеком нашего времени. Но если должны соединиться такие противоположности как дух и материя, сознание и бессознательное, свет и тьма и так далее, то это соединение произойдет в третьей вещи, которая представляет собой не компромисс, а нечто новое. Например, в представлениях алхимиков космическая вражда элементов прекращалась λίθος ου λίθος (камнем, который не камень), трансцендентальным существом, которое можно было описать только посредством парадоксов
231. Caelum Дорна, соответствующее камню, было, с одной стороны, жидкостью, которую можно было вылить из бутылки, а с другой, самим Микрокосмом. Для психолога — это самость, человек, как он есть, и неописуемая и сверхэмпирическая совокупность того же самого человека. Эта совокупность является простым, но необходимым постулатом, поскольку никто не может утверждать, что он полностью знает человека таким, каков он есть на самом деле. Неизвестным остается не только психический, но и физический человек. Мы должны уметь включить эту неизвестную величину в общую картину человека, но мы не умеем. Человек сам является отчасти эмпирическим, и отчасти трансцендентальным; он тоже — λίθος ου λίθος. Кроме того, мы не знаем, может ли то, что на эмпирическом плане мы считаем физическим человеком, в находящемся за пределами наших ощущений Неведомом, быть тождественным тому, что по нашу сторону границы мы называем психическим человеком. Хотя из опыта мы знаем, что психические процессы связаны с материальными, мы не в состоянии сказать, что из себя представляют эти отношения и почему они вообще являются возможными. Именно на основании взаимной зависимости психического и физического часто высказывается предположение, что где-то за пределами наших нынешних ощущений они могут быть тождественными, хотя это никак не оправдывает категоричные гипотезы как материалистического, так и духовного толка.
766 Предположив тождественность психического и физического, мы подходим к алхимической идее unus mundus, потенциального мира первого дня творения, когда еще не было ничего "второго". До Парацельса алхимики верили в creatio ex nihilo. Стало быть, для них Бог сам был принципом материи. Но Парацельс и его ученики предположили, что материя была "increatum" и потому сосуществовала с Богом и была такой же вечной, как и он. Мне не удалось установить, какой была их точка зрения — монистической или дуалистической. Одно можно сказать наверняка: все алхимики считали, что материя обладает божественным аспектом. Либо Бог был заточен в ней в форме anima mundi или anima. media natura, либо материя представляла Божью "реальность". В любом случае, материя не лишалась божественности, и особенно потенциальная материя первого дня творения. Похоже, что только сторонников Парацельса впечатлила дуалистичная фраза из Книги Бытия 232.
767 Значит, если Дорн видел реализацию mysterium coniunctionis в соединении созданного алхимическим путем caelum с unus mundus, то он явно имел в виду не слияние индивида с окружающей его средой, или даже не его адаптацию к ней, a unio mystica с потенциальным миром. Мы действительно можем назвать эту точку зрения "мистической", если употребим это слово в его современном уничижительном смысле. Суть, однако не в бездумно произносимых словах, а в представлении, которое может быть переведено с языка Средневековья на язык современных концепций. Нет никакого сомнения в том, что идея unus mundus основана на предположении, что многообразие эмпирического мира покоится на единообразии, и что нет двух или более фундаментально разных миров, сосуществующих бок о бок или смешивающихся друг с другом. Нет, все отделенные и отличные друг от друга вещи принадлежат к одному и тому же миру, который является не чувственным миром, а постулатом, вероятность которого подтверждается тем фактом, что еще никому до сих пор не удалось открыть мир, в котором не действовали бы известные законы природы. То, что корни даже психического мира, который так резко отличается от мира физического, находятся в пределах одного космоса, явно следует из неопровержимого факта существования между телом и психе причинных связей, указывающих на их единую природу.
768 Все это не познано нами, поэтому мы не имеем права делать какие-либо заявления касательно его совокупной природы. Физика микромира пробирается в неизвестные области материи, а комплексная психология пробивает себе дорогу в непознанные области психе. Оба эти направления дали результаты, которые могут быть осознанны только посредством парадоксов, и оба эти направления породили на удивление аналогичные концепции. Если эта тенденция получит дальнейшее развитие, то гипотеза единства предметов их исследования приобретет еще большую правдоподобность. Разумеется, не стоит рассчитывать на то, что единое Существо когда-либо будет понято, поскольку возможности наших мышления и языка позволяют делать только парадоксальные заявления. Но мы можем не сомневаться в том, что эмпирическая реальность имеет трансцендентальную основу — факт, который, как показал сэр Джеймс Джине, можно выразить с помощью Платоновой притче о пещере. Общая основа физики микромира и психоанализа настолько же физична, насколько и психична, и, стало быть, не является ни той, и ни другой, а представляет собой третью вещь, нейтральную природу, которую можно понять только косвенно, ибо суть ее трансцендентальна.
769 Итак, похоже на то, что основой нашего эмпирического мира, на самом деле, является unus mundus. Это по крайней мере правдоподобная гипотеза, которая соответствует фундаментальному принципу научной теории: "Объяснений должно быть не больше, чем нужно". Трансцендентальная психофизическая основа соответствует "потенциальному миру" в той степени, в какой ей присущи все те условия, которые определяют форму эмпирического феномена. Это верно, как для физики, так и для психологии, или, если выражаться точнее, как для макрофизики, так и для психологии сознания.
770 Итак, если Дорн считает третьей и высшей стадией соединения единение или связь создавшего caelum адепта с unus mundus, то с психологической точки зрения ею является синтез сознания, с бессознательным. Результат этого соединения или уравнения теоретически непостижим, поскольку к известной величине прибавляется неизвестная; но на практике это соединение приводит к глубоким изменениям в сознании, подобно тому, как ядерная физика изменила физику классическую. Природа изменений, которых Дорн ожидал от третьей стадии coniunctio, может быть установлена только косвенно, на основании использовавшихся адептами символов. То, что он называл caelum, является, как мы видели, символическим прообразом самости. Из этого мы можем сделать вывод, что желанное познание полного человека воспринималось как избавление от органических и психических заболеваний, поскольку caelum определялся, как универсальное лекарство (панацея, противоядие, medicina catholica и т. д.). Он рассматривался так же, как бальзам и эликсир жизни, как продлевающий жизнь, укрепляющий и омолаживающий магический отвар. Он был "живым камнем", λίθος έμψυχος (baetylus), "камнем, у которого есть дух" 233, и "живым камнем", упомянутым в Новом Завете 234, который в "Пастыре Гермы" является живым человеком, кирпичом, ложащимся в здание Церкви. Прежде всего подчеркивается его не подверженность разложению: он существует в течение долгого времени или вообще вечно; хотя он является живым существом, он неподвижен; он излучает магическую силу и трансформирует бренное в нетленное, и нечистое в чистое; он размножается до бесконечности; он прост и потому универсален, единство всех противоположностей; он аналогичен Христу и называется Спасителем Макрокосма. Но caelum также символизирует сходство человека с Богом {imago Dei), anima mundi в материи, и саму истину. У него "тысяча имен". Он также является Микрокосмом, полным человеком (τέλειος άνθρωπος), chen-yen, гомункулусом и гермафродитом. Вышеперечисленные определения и названия — это лишь малая часть существующего в литературе их изобилия.
771 Вполне естественно, что мы не представляем себе, как психическое ощущение такого рода — а оно несомненно является таковым — может быть сформулировано, в качестве рациональной концепции. Она явно понималась, как суть совершенства и универсальности, и, как таковая, характеризовалась ощущением соответствующих пропорций. Это ощущение мы можем сравнить только с невыразимой загадкой unio mystica, или "дао", или содержимого "самадхи", или ощущением "сатори" в дзэн, которое вводит нас в царство невыразимой и предельной субъективности, где от всех критериев разума нет никакого толку. Примечательно, что это ощущение является эмпирическим, о чем в один голос твердят и Восток, и Запад, как древние, так и современные, а это является подтверждением его высшего субъективного значения. Наше знание физической природы не дает нам никакой point d'appui*, которая дала бы нам возможность подвести под это ощущение какую-нибудь общую надежную базу. Оно было и остается тайной мира психических ощущений, и может быть понято только как сверхчувственное событие, реальность которого, тем не менее, может быть подвергнута сомнению не в большей степени, чем реальность того факта, что определенные световые волны воспринимаются как "красные" — факта, который остается непостижимым только для человека, страдающего слепотой на красный и зеленый цвета.
772 Что тогда означают утверждения алхимиков об их таинственной субстанции с психологической точки зрения? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вспомнить рабочую гипотезу, которую мы использовали при толковании сновидений: образы из сновидений и спонтанные фантазии являются символами, то есть наилучшими из всех возможных формулировок все еще неизвестных или неосознанных фактов, которые, как правило, компенсируют содержимое сознания или осознанную установку. Если мы применим это базовое правило к алхимической таинственной субстанции, то мы придем к заключению, что ее наиболее сомнительное качество, а именно, ее единство и уникальность — она является и камнем, и лекарством, и сосудом, и процедурой, и состоянием 235 — предполагает разъединенность сознания. Поскольку тот, кто един, не нуждается в единстве как, в лекарстве, как, можем мы добавить, не нуждается в нем и тот кто не осознает своей разъединенности, ибо для того, чтобы привести в действие архетип единства, требуется осознанное состояние беспокойства. Из этого мы можем сделать вывод, что более философски настроенными из алхимиков были те, кого не удовлетворял превалировавший в то время взгляд на мир, то есть христианский взгляд, хотя они и были убеждены в его истинности. В этом отношении, мы не находим в классической греческой и латинской алхимической литературе никаких доказательств противоположного, а наоборот, если речь идет о христианских трактатах, находим массу доказательств верности христианским убеждениям. Поскольку христианство является прежде всего системой "спасения", к тому же основанной на Божьем "плане покаяния", а Бог является единством par excellence, то нужно задаться вопросом,

* Точка опоры (фр.) — Прим. ред.

почему алхимик по-прежнему ощущал свою разъединенность, или разлад с самим собой, если его вера, вроде бы, давала ему возможность для единства и единообразия. (Этот вопрос не утратил своей актуальности и сегодня, даже наоборот!) Вопрос становится ответом, когда мы более внимательно изучаем атрибуты таинственной субстанции.
773 Итак, следующим качеством таинственной субстанции, которое мы должны рассмотреть, является ее физическая природа. Хотя алхимики придавали ей величайшее значение, и "камень" был самим raison d'etre их искусства, он все равно не может рассматриваться как простая физическая вещь, поскольку подчеркивается, что камень — это живое существо, у него есть душа и дух, и даже что он является человеком или похожим на человека созданием. Хотя и в отношении Бога тоже говорили, что мир является его физическим проявлением, эта пантеистическая точка зрения была отвергнута Церковью, поскольку "Бог есть Дух" и прямо противоположен материи. В этом смысле христианская точка зрения соответствовала "unio mentalis в преодолении тела". Поскольку алхимик исповедовал христианство, он знал, что, по состоянию своего разума, он по-прежнему находится на второй стадии соединения, и что христианская "истина" еще не "реализована". Душа была поднята духом в высокие сферы абстракции; но тело было лишено души, и поскольку оно тоже имело свои претензии на жизнь, то алхимик не мог не признать неудовлетворительность такого положения. Он не мог ощутить себя как целое, и чтобы для него не значило одухотворение его существования, он не мог пересечь границы своей плотской жизни, которые называются Здесь и Сейчас. Дух препятствовал его ориентации на физис и наоборот. Несмотря на все заверения в обратном, Христос является не объединяющим фактором, а рассекающим "мечом", который отделяет духовного человека от физического. Алхимики, которые в отличие от некоторых наших современников были достаточно мудры, чтобы заметить необходимость и уместность дальнейшего развития сознания, крепко держались за свои христианские убеждения и не сползали на более бессознательный уровень. Они не могли и не стали бы отрицать истинность христианства, по причине чего неверно было бы обвинять их в ереси. Напротив, они хотели "реализовать" присутствующее в идее Бога единство, пытаясь соединить unio mentalis с телом.
774 Основной движущей силой этих усилий было убеждение, что мир находится в ужасном состоянии и на всем лежит разлагающая печать первородного греха. Алхимики полагали, что душа может быть спасена только в том случае, если дух освободит ее от естественной привязанности к телу, хотя это никак не меняло и ни в коей мере не улучшало положение физической жизни. Микрокосм, то есть внутренний человек, был способен на покаяние, но на него не было способно грешное тело. Понимание этого было достаточной причиной для раздвоения сознания на духовную и физическую личности. Все алхимики могли воскликнуть вместе со святым Павлом: "Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?" 236 Поэтому они и жаждали найти лекарство, которое избавит тело от всех страданий, а душу — от разъединенности, φάρμακον άθανασίας которое освобождает тело от его подверженности разложению, elixir vitae, который дарует долгую до-библейскую жизнь или даже бессмертие. Поскольку в большинстве своем алхимики были врачами, у них была масса возможностей для того, чтобы пропитаться идеей бренности человеческого бытия и выработать в себе нетерпение, которое отказывается ждать наступления Царства Божия на земле, как о том говорится в доктрине спасения. Эта грызущая неудовлетворенность как раз и выражает претензии физического человека и невыносимость его разъединенности. Алхимики, соответственно, поставили перед собой чрезвычайно трудную задачу соединения заблудшего физического человека с его духовное истиной. Поскольку они не были ни еретиками, ни неверующими, они не могли и не захотели бы изменить эту истину, чтобы сделать ее более благожелательной по отношению к телу. Кроме того, тело в любом случае заблуждалось, поскольку оно из-за своей нравственной слабости впало в первородный грех. Поэтому тело с его тьмой и было тем, что нуждалось в "подготовке". Как мы уже видели, подготовка заключалась в извлечении квинтэссенции, которая была физическим эквивалентом рая, потенциального мира, по причине чего она и называлась caelum. To была сама суть тела, не подверженная разложению, а потому чистая и вечная субстанция, corpus glorificatum, способная объединиться с unio mentalis и достойная этого объединения. То, что оставалось от тела, было "terra dam-nata", шлаком, который должен был быть предоставлен самому себе. Квинтэссенция, caelum, с другой стороны, соответствовала чистому, безгрешному, первоначальному мировому "материалу", адекватному и полностью послушному инструменту Бога, создание которого, стало быть, позволяло алхимику "надеяться и ожидать" соединения с unus mundus.
775 Это решение было компромиссом не в пользу физис, и все же это была достойная внимания попытка перебросить мост через пропасть между духом и материей. Это не было принципиальным решением, по той причине, что эта процедура вообще не имела места в реальном объекте, а была всего лишь бесплодной проекцией, поскольку caelum никогда не мог быть создан в реальности. То была надежда, которая угасла вместе с алхимией, и, похоже, навсегда списана со счетов. Но разъединенность осталась и, как это не парадоксально, помогла лучше узнать природу и создать более действенную медицину, хотя, с другой стороны, она так принизила дух, что Дорн, попади он в наше время, окаменел бы от ужаса. Эликсир жизни современной науки уже заставил нас ждать от жизни гораздо большего и породил надежду на еще лучшие результаты в будущем. С другой стороны, unio mentalis стало бледным фантомом, a veritas christiana перешла к обороне. Что касается скрытой в человеческом теле истины, то об этом больше не говорят. История беспощадно завершила то, что оставил незаконченным алхимический компромисс: физический человек был неожиданно выведен на первый план и покорил природу так, как это ему и не снилось. В то же самое время, он осознал свою эмпирическую психе, которая высвободилась из объятий духа и приняла настолько конкретную форму, что ее индивидуальные черты стали объектом клинических наблюдений. Она уже давно перестала быть принципом жизни или некоей философской абстракцией; наоборот, предполагается, что она есть обычное следствие химии мозга. Теперь также считается, что жизнь ей дал не дух; напротив, высказывается предположение, что это дух обязан своим существованием психической активности. Сегодня психология может назвать себя наукой, и это является большой уступкой со стороны духа. Только будущее покажет, какие требования психология предъявит другим естественным наукам, и в особенности физике.