Психологическое толкование процедуры 2 страница

* Крайности сходятся (фр.) — Прим.ред.

ному, и к тому, что выше нас... это и есть трехфазовое просветление одного дня 144
"День один" — это день, когда свет появился над тьмою. Я процитировал этот отрывок не только поэтому, но также и как аналог трем стадиям соединения у Дорна, истоки которых несомненно находятся в упражнениях по духовному созерцанию эпохи раннего Средневековья. Аналогия явная: сначала отворачиваемся от мира чувств, затем поворачиваемся к внутреннему миру разума и скрытой небесной субстанции, образу и истине Божьим, и, наконец, созерцаем трансцендентальный unus mundus, вневременной потенциальный мир, о котором мы еще поговорим ниже. Но сначала мы более внимательно изучим утверждения Альберта о природе ртути.
719 Приписываемая Меркурию срединная позиция натолкнула Альберта на примечательную мысль: ему представляется, что концепция ширины (latitudo) выражает то "среднее состояние", в котором может быть достигнута глубина. Это состояние есть "пересечение глубины с шириной" (media est inter profunditatem et latitudinem), вроде пересечения двух крайностей или противоположностей (contraria). В его подсознании несомненно присутствовала идея креста, поскольку высота есть дополнение глубины 145. Эта идея указывала на четверку, символ Mercurius quad-ratus, который, в форме lapis, состоит из четырех элементов 146. Стало быть, он образует центр космической четверки и представляет quinta essentia, единство и суть физического мира, то есть anima mundi. Как я уже говорил, этот символ соответствует современным образам самости.

МОНОКУЛОС

720 Явно для того, чтобы подчеркнуть единство Меркурия, Альберт использует выражение "моноколус" (по-видимому оно читается именно так) или "одноногий". Мне кажется, что это должен быть алхимический άπαξ λεγόμενον, поскольку больше нигде в литературе я не встречал это выражение. Алхимик использовал редкое и странное слово, как правило, в том случае, когда хотел подчеркнуть чрезвычайность природы выражаемого этим словом объекта. (Как нам известно, с помощью этого фокуса даже банальные вещи можно сделать необычными.) Несмотря на то, что слово "моноколус" выглядит уникальным, образ таковым не является, потому что "одноногий" встречается в нескольких иллюстрированных алхимических манускриптах, например в упоминавшемся выше Парижском кодексе (Fr. 147 65) озаглавленном "Abraham le Juif" 148. Как следует из названия, этот манускрипт должен был быть усердно разыскиваемой "Rindenbuch" того же самого автора, или был призван заменить ее. Никола Фламель описывает "Rindenbuch" в своей автобиографии. Алхимики очень тяжело переживали утрату этой книги. Хотя эта мифическая работа так и не была найдена, она была заново написана в Германии 149; но эта подделка не имеет ничего общего с нашим манускриптом. На странице 324 манускрипта мы находим первый из серии рисунков с изображениями одноногих (сравни с Иллюстрацией 4). В левой его части расположен увенчанный короной человек в желтых одеждах, а в правой священник в белых одеждах и митрой на голове, У каждого из них только одна нога.
Подпись под рисунком начинается со знака Меркурия и гласит: "Здесь они создают только одно". Это относится к предшествующему тексту: "Ибо есть только одна единая вещь, одно лекарство и в нем содержится все наше мастерство; есть только два коадьютора, которые здесь были доведены до совершенства" 150. Этим предметом несомненно является Mercurius duplex. В главе, посвященной Сере, я указал, что он, особенно в его красной форме, тождественен золоту, а последнее, как правило, рассматривается, как "rex". Красный скипетр царя может быть намеком на это. Как я уже говорил, существуют красная и белая серы, так что сера тоже "duplex" и тождественна Меркурию. Красная сера символизирует мужской, активный принцип солнца, белая — принцип луны. Поскольку сера обладает, в основном, мужской природой и представляет собой противоположность женской соли, то две фигуры на рисунке вероятно обозначают духов таинственной субстанции, которую часто (например, Бернар Тревизан) называли "rex".
721 Это любопытное разделение или единство фигур встречается в манускрипте несколько раз. На следующем рисунке (Иллюстрация 5), расположенный слева царь одет в черное, а нога у него голубого цвета. Оба скипетра имеют красный цвет. Подпись гласит: "Итак, это сделано, чтобы тайное могло стать явным" 151. Из предшествующего текста ясно, что эта фраза относится к nigredo, которое вот-вот должно наступить. Nigredo обозначает mortificatio, putrefactio, solutio, separatio, divisio, и т. д., состояние растворения и распада, предшествующее синтезу. За этой картинкой следует другая, на которой изображены две отделенные друг от друга фигуры, у каждой из которых по две ноги. Расположенная слева фигура увенчана духовной короной, а та, что справа, — бренной, что соответствует оккультно-духовной и земле- материальной природе серы. Левая фигура облачена в наряд, правая половина которого окрашена в голубой, а левая — в черный цвет. У правой фигуры все наоборот. Стало быть, они дополняют друг друга. Текст поясняет: "Эти две фигуры представляют цвета девятого года и половины этого месяца января 1772 г. Цвета также представляются умерщвлением нашего природного
и доведенный к другой форме мертвой воды". Подпись под рисунком гласит: "В результате долгого процесса гниения, сгорания, застывания и свертывания материалы становятся твердыми, но, разумеется, на это требуется очень много времени".
722 Это, вероятно, относится к завершению nigredo после периода беременности, то есть к полному разделению Меркурия или двух сер, или их плотской и духовных природ, соответствующих дорновому извлечению души из тела и созданию unio mentalis. На картинке, одна фигура, если говорить о ее цветах, является зеркальным отражением другой. Это указывает на то, что физис и дух дополняют друг друга, так что первая является отражением другого 152. Вероятно, в этом тоже заключается смысл "тайного, которое становится явным": посредством unio mentalis то, что скрыто в физис с помощью проекции становится осознанным. В состоянии nigredo, "темной ночи души", психическое содержимое освобождается от своей связи с телом, а природа и смысл этой связи доводятся до сознания.
723 На следующем рисунке две фигуры снова едины (иллюстрация 6). Их цвета и другие атрибуты остались прежними. У каждой фигуры только по одной голубой ноге. Подпись гласит: "И потому Философ говорит: Тот обретет Искусство, кто сумеет сделать тайное явным, а явное тайным". Под этой фразой имеются еще две: "Hie artem digne est consecutus" (Вот искусство, которому стоит учиться, или: Этот человек недаром учился искусству) и: "За желтым цветом следует голубой, который, после того, как пройдет много времени, приведет к полной черноте или полному разложению".
724 На следующем рисунке царь с предыдущей картинки соединился с царицей, увенчанной такой же точно короной (Иллюстрация 7). Он облачен в черную верхнюю и голубую нижнюю одежды. У его короны черный обод, но та ее часть, что похожа на митру, имеет золотой цвет, как и на предыдущей картинке. У него одна голубая нога с черным носком, словно он окунул ее в черную краску. Облаченная в зеленое царица держит его за левый рукав, вероятно указывая на то, что она заняла место левой — мирской или плотской — половины царя и является его, так сказать, "лучшей половиной". У нее черные ноги. В тексте говорится: "Здесь начинается нестойкое отвердение, и вскоре мягкое становится более твердым. Водяное становится земным и сухим; так происходит смена природы; и единственный цвет, цвет черного ворона, и ♀ [сера] мужского и женского, обретают одну и ту же природу". Подпись гласит: "Итак, во имя всемогущего Бога возьми эту черную землю, сильно измельчи ее и она станет подобна голове Ворона". Словно поясняя выражение caput corvi, текст замечает, что пастухи связывают "Silene endor-my" гирляндами из цветов, переливающихся всеми красками радуги, а он, опорожнив чашу вина, говорит: "Я смеюсь над моими узами. Ибо философы говорят, что когда наступает тьма, человек должен радоваться" 153. В тексте также говорится, что Троя была превращена в пепел после десяти лет осады.
725 Этот рисунок представляет соединение "моноколуса" с землей (телом). Как сера мужского Меркурия он является очень активной силой 154, поскольку он есть красная сера золота или активный принцип солнца. Царь в ярко-желтом одеянии поначалу был золотом и солнцем, но теперь он стал совершенно черным — sol niger — и даже на его голубое одеяние, символизирующее небо, наброшены черные одежды 155. Солнечное золото осталось только на вершине его короны. Дама Земля увенчана такой же короной (только полностью золотой) — признак того, что ее природа эквивалентна его природе: и он, и она, являются серой. Серу можно назвать царем "духа", который, пряча свой свет во тьме, соединяется с царицей.
726 Наша земля обладает водной природой, как о том говорится в Книге Бытия 1:2 и 6: "Земля же была безвидна и пуста... и Дух Божий носился над водою... И сказал Бог: да будет твердь посреди воды..." Таким образом небо может объять море, а не землю. Мы можем вспомнить миф об Исиде и Осирисе: Исида совокупляется с духом мертвого Осириса, и в результате этого рождается бог мистерий, Харпократ. Осирис играет центральную роль в античных алхимических текстах: пары брат/сестра или мать/сын иногда называются Исидой и Осирисом 156, у Олимпиодора 157 Осирис является свинцом, как таинственной субстанцией и принципом влаги 158; у Фирмика Матерна он является принципом жизни 159. Его алхимическое толкование в качестве Меркурия аналогично сравнению наассенцеми Осириса с Гермесом 160. Как и последний, он тоже был фаллическим богом, что очень важно, принимая во внимание "моноколуса" 161. Он есть умирающий и воскресающий Бого-человек, отсюда и аналогия с Христом. Он был черного цвета (μελάγχρους) 162 и потому назывался Айтиопсом 163, который соответствует христианскому дьяволу 164, и алхимической prima materials. Эта антитеза является характерной чертой Мегcurius duplex. Вино, как кровь Осириса, упоминается в античных магических текстах 166. В египетских текстах Осирис обладает солнечно-лунной природой и потому, как и Меркурий, является гермафродитом 167
727 Corvus (ворона или ворон) или caput corvi (воронья голова) — это традиционное название nigredo (nox, меланхолии, и т. д.). Они также могут, как pars pro toto, означать "главную" вещь или "принцип", как например, выражение caput mortuum, поначалу обозначавшее голову черного Осириса 168, а позднее — Mercurius philosophorum, который, как и Осирис, подвергается смерти, воскрешению и трансформации в не подверженную разложению форму. Так, анонимный автор "Novum lumen chemicum" восклицает: "О, наше небо! О, наша вода и наш Меркурий! О, мертвая голова или осадок нашего моря!... И все это эпитеты, относящиеся к птице Гермеса 169, которая никогда не знает покоя" 170. Этой птицей Гермеса является ворон, о котором сказано: "И знай, что главой искусства является ворон, который летает без крыльев во тьме ночи и при свете дня" 171. Он — это беспокойный, бодрствующий дух, "наш воздушный и летучий камень", существо, обладающее противоречивой природой 172. Он — это "небо" и, в то же самое время, "отбросы моря". Поскольку его также называют и "водой", то возникает мысль о дождевой воде, которая выходит из моря и падет с неба. Кстати говоря, упоминания об облаках, дожде и росе часто встречаются уже в самых древних текстах 173. В одном из папирусов говорится: "Я есть мать богов, именуемая небом; Я есть Осирис, именуемый водой; Я есть Исида, именуемая росой;... Я есть Ейдол, подобный истинным духам". Это говорит маг, желающий вызвать своего духа-покровителя: он сам является духом и в силу этого родственен ночной птице. У христиан ворон традиционно является аллегорией дьявола 174.
728 Здесь мы сталкиваемся с примитивной архетипической формой духа, которая, как я уже говорил 175, является амбивалентной. Эта амбивалентность или антагонизм также проявляются в древнеегипетской паре братьев, Осирисе и Сете, и в противопоставлении эбионитами Христа Сатане. Ночной ворон (nycticorax) — это аллегория Христа 176.
729 В наше время, caput mortuum, или крокус, означает "коричнево-красную перекись железа, которая остается в реторте после дистилляции серной кислоты из железного купороса" 177, хотя caput Osiridis была черной и поэтому называлась caput corvi. В "Aquarium sapientum" она сравнивается с Христом, "лик" которого "обезображен паче всякого человека" (Книга пророка Исайи 52:14) 178. Почернение, как правило, занимает сорок дней, что соответствует сорока дням между Пасхой и Праздником Вознесения, или сорокадневному посту Христа в пустыне, или сорокалетним скитаниям иудеев по пустыне 179. В жаре nigredo "главенствует anima media natura". Древние философы называли эту черноту Головой Ворона или черным солнцем 180. Anima media natura соответствует Платоновой мировой душе и Мудрости из Ветхого Завета. 181 В этом состоянии солнце окружено anima media natura и потому является черным. Это состояние инкубации или беремености. Большое значение имела чернота как исходная точка работы 182. Как правило, она называлась "Вороном" 183. В нашем контексте интерпретация nigredo в качестве terra (земля) 184 является важной. Подобно anima media natura или Мудрости, земля, в принципе, является "женщиной". Это та земля, которая, как сказано в Книге Бытия, "появилась посреди воды" 185, но это также и "terra damnata" 186.
730 Caput mortuum или caput corvi — это голова Черного Осириса или Эфиопа, атакже Мавра из "Химической Свадьбы" 187. Голова была сварена в котле и бульон был вылит в золотой шар. Это дает нам связь с "золотой головой" греческой алхимии, о которой речь шла выше. Мавр в "Химической свадьбе", вероятно, тождественен упомянутому там же черному палачу, обезглавливающему царственные персонажи. В конце концов голову отрубают и ему самому 188. Далее, по ходу действия, обезглавливается черная птица 189. Обезглавливание имеет символическое значение, как отделение "понимания" от "великих страданий и печали", которым природа подвергает душу. Это есть освобождение "соgitatio", которое расположено в голове, освобождение души из "пут природы 190. Его цель, по Дорну, состоит в "победе unio mentalis над телом".
731 Мавр или Эфиоп — это черный грешный человек, которого святой Иларий (ум. 367) сравнивал с вороном. ("Ворон сотворен по образу грешника" 191.) В "Химической Свадьбе" имеется черный царь, а в Схеме XXIV Милиуса представляет отношения царя и царицы символической схваткой двух воронов 192. Точно так же, как ворон символизирует черную душу человека, так caput corvi представляет голову или череп (testa capitis), который в сабейской алхимии служил сосудом для трансформации 193. Сабеев подозревали в отправлении магических ритуалов, предусматривавших убийство людей. Стало быть, "череп или голова элементарного Человека" имели несколько зловещий аспект: сабеям была нужна человеческая голова, потому что она содержала мозг, а он был троном понимания. "И понимание существует в этом органе, потому что он управляет душой и способствует ее освобождению" 194. "Corpus rotundum возвело вокруг себя череп, как крепость, окружило себя этой броней, и открыло в этих стенах окна", то есть пять чувств. Но corpus rotundum, "живое существо, форма форм и вид видов, есть человек" 195. "Rotundum" 196 явно указывает не на эмпирического, а на "круглого" или целостного человека, τέλειος άνθρωπος. "Потом он поднял душу в высший мир, чтобы иметь возможность дать ей свободу. Высший мир всегда воздействует на человека и воздействие это заключается в совершенном вдохновении, которое посещает человека в момент его смерти; он не достигнет тверди, пока то, что пришло из высшего мира, не вернется на свое место" 197. Высший мир — это "мир миров", тот самый mundus potentialis Дорна, которого взволновал этот текст, что видно из использования им идей "крепости" (castrum sapientiae) 198 и "окна" (spiraculum vitae aeternae).
732 Круглым сосудом или крепостью является череп. В "Liber quartorum" говорится: "Божественный орган — это голова, потому что она есть место обитания божественной части, а именно, души". Вот почему философ должен "окружить этот орган большей заботой, по сравнению с другими органами". По причине своей округлости, "он притягивает небесную твердь и притягивается ею; и точно так же он притягивается притягивающим, пока притяжение не выливается в понимание. Человек более ценен, чем животные, и он ближе к простоте благодаря своему пониманию". Простота (simplex или res simplex) — это Единственный!", дорнова natura caelestis, округлая и совершенная, твердь небесная или небо в человеке 200. "Платон придерживается мнения, что человек наиболее праведный достигает изобилия [largam] верхней субстанции, когда его работа поднимает его на самое высокое место" 201. Из этого мы видим, как производство caelum привлекает звездный небосвод и влияние (или духи) планет в Микрокосм, точно так же как посредством той же самой операции человек уподобляется "верхней субстанции", anima mundi или res simplex или "Единственному".
733 В состоянии nigredo мозг становится черным. Так, в приводящемся в Rosarium рецепте Гермеса говорится: "Возьми мозг... разотри его очень сильным уксусом или мочой мальчика 202, пока он не почернеет" 203. Почернение или погружение в невежество — это психическое состояние, которое, как мы знаем, называлось меланхолией. В "Aurelia occulta" есть место, где трансформирующая субстанция в состоянии nigredo говорит сама о себе (смотри Илл. 10):
Я есть слабый и уязвимый старик, по прозвищу "дракон"; и потому я заточен в пещере, чтобы меня можно было выкупить за царскую корону... Огненный мечь причиняет мне ужасные страдания; смерть ослабляет мои кости и плоть... Моя душа и дух уходят; ужасный яд, я уподоблен черному ворону, ибо это и есть плата за грехи; лежу я в пыли и земле, чтобы из Трех мог родиться Один. О, душа и дух, не покидайте меня, чтобы я снова мог увидеть свет дня и мирный герой, которого увидит весь мир, мог возникнуть из.меня 204.
734 То, что говорится в этом тексте Abraham le Juif о царственных персонах, похоже на мифологему: солнце, царь голубого неба, опускается на землю и она становится ночью; затем он соединяется со своей женой, землей или морем. Первобытный образ Урана и Геи вполне может лежать в основе этой картины. Что касается ворона 205 как названия этой ситуации, то мы тоже можем вспомнить творящую ночь, упомянутую в орфическом гимне, где он называется птицей с черными крыльями, которую оплодотворил ветер (рпеита). Продуктом их союза было серебряное яйцо, в верхней части которого, по мнению орфистов, находилось небо, а в нижней — земля, и которое, стало быть, являлось космосом, то есть Микрокосмом. В алхимии его аналогом является философское яйцо. Французским алхимикам восемнадцатого века был известен царь, горячее, красное серное золото, которое они называли Осирисом; влагу (aquosum) они называли Исидой. Осирис был "огнем, скрытым в природе, воспламеняющим принципом... который оживляет все вещи" 206; Исида была "пассивным и материнским принципом всех вещей". Расчленение Осириса соответствовало solutio, putrefactio и т. д. О последнем Дом Пернети 207, от которого происходят эти утверждения, говорит: "Растворение тела есть свертывание духа". Чернота относится к Исиде. (Апулей говорит, что она была облачена в "сверкающие одежды чернейшего цвета".) Если небо или солнце склоняются к ней, то они покрываются ее чернотой.
735 Связь алхимических фантазий с первичными образами греческой мифологии слишком хорошо мне известна, чтобы я нуждался в доказательствах ее существования. Космогоническая кровосмесительная связь брата и сестры 208, как и само творение, с древнейших времен было прототипом алхимической великой работы. И все же мы тщетно ищем в греко-римских легендах следы одноногого чудотворца. Мы находим его в ведической мифологии, причем в форме, имеющей в нашем контексте очень большое значение, а именно, как атрибут солнечного бога Рохиты 209 (красного солнца), которого называли "одноногим козлом" 210 {ада ekapada). В Гимне XIII, Атарва-веды возносится хвала ему и его жене Рохини. О ней в гимне сказано: "Встань, о, боевая кобылица, живущая в воде", и "Боевая кобылица, живущая в воде, поднялась" 211 Гимн начинается с этого обращения к Рохини, которая, стало быть, соединилась с Рохитой, после того, как он взобрался на свое самое высокое место на небе. Аналогия с нашим французским текстом настолько поразительная, что автора можно было бы заподозрить в плагиате, если бы существовали доказательства того, что он был знаком с Атарва-ведой. Раздобыть такие доказательства практическим невозможно, поскольку с индийской литературой на Западе познакомились только в начале восемнадцатого века, да и то только в форме изданного Анкетилем дю Перроном Oupnek'hat 212, сборника упанишад, которые он перевел с фарси на латынь 213. Атарва-веда была переведена только во второй половине девятнадцатого века 214. Так что единственным объяснением аналогичности этих произведений может быть архетипическая связь.
736 Из этого всего следует, что на нашей картине изображено соединение духа с материальной реальностью. В комбинации принимает участие не обычное золото, а дух золота, так сказать, только правая половина царя. Царица — это сера, как и он, она является экстрактом или духом земли или воды, стало быть, хтоническим духом. "Мужской дух" соответствует дорновой subs-tantuia coelestis, то есть знанию внутреннего света — самости или imago Dei, который здесь соединен со своей хтонической противоположностью, женским духом бессознательного. С эмпирической точки зрения он персонифицирован психологической фигурой анимы, которую не следует путать с "анимой" наших средневековых философов, обычной философской anima vegeta-tiva, элементом, "связывающим" тело с духом. Психологической аниме, скорее, соответствует алхимическая царица 215 Соответственно, coniunctio представляется здесь соединением сознания (духа), дифференцированного самопознанием, с духом, извлеченным из содержимого бессознательного, которое уже перестало быть таковым. Последнее можно рассматривать как квинтэссенцию образов-фантазий, которые либо спонтанно вторгаются в сознание, либо вводятся в него посредством активного воображения, и, в своей совокупности, представляют нравственную или интеллектуальную точку зрения, противоположную точке зрения сознания или дополняющую ее. Однако, для начала следует сказать, что эти образы являются какими угодно, но только не "нравственными" или "интеллектуальными"; они представляют собой более-менее визуальные картины, которые сначала нужно истолковать. Алхимик использовал их больше как технические средства для выражения таинственных качеств, наличие которых он приписывал своим химическим субстанциям. Психолог же, напротив, рассматривает их не как аллегории, а как подлинные символы, указывающие на психическое содержимое, существование которого не доказано, а просто подозревается, на импульсы и idees forces бессознательного. Он начинает с того факта, что связи, не основывающиеся на чувственных ощущениях, развиваются из плодов воображения, появление которых, в свою очередь, имеет психические причины. Эти причины нельзя постичь непосредственно, а можно обнаружить только с помощью дедукции. В этой работе психолог опирается на современный фантазийный материал. Его в изобилии в ходе лечения производят психозы, сновидения и активное воображение, и он создает возможность для получения точных результатов, потому что всегда можно задать вопрос автору фантазий. Таким путем можно установить психические причины. Образы зачастую настолько похожи на мифологические мотивы, что нельзя не отождествить причины индивидуальных фантазий с теми причинами, которые определили форму коллективных и мифологических образов. Иными словами, нет никаких оснований для предположения, что человеческие существа других эпох фантазировали по совершенно другим причинам, или что их фантазии были порождены idees forces, отличными от наших. По литературным памятникам прошлого можно вполне уверенно сказать, что, по крайней мере, общечеловеческие факты практически одинаково ощущались во все времена. Если бы это было не так, то разумная историография и любое понимание исторических текстов были бы невозможны. Разумеется, имеют место и различия, которые требуют осторожного подхода к каждому конкретному случаю, но различия эти, в основном, поверхностны и утрачивают свое значение, когда аналитик проникает более глубоко в значение фундаментальных мотивов.
737 Так, язык алхимиков, на первый взгляд, весьма отличается от нашей психологической терминологии и образа мышления. Но если мы воспримем их символы точно так же, как мы воспринимаем современные фантазии, то они откроют нам смысл, который мы уже извлекли из проблематического современного материала. Нам могут тут же возразить, что смысл современного фантазийного материала некритически переносится на материал исторический, который алхимики толковали совершенно по-другому. Ответом на это возражение является тот факт, что даже убежденные алхимики Средневековья толковали свои символы в нравственном и философском смыслах. Их "философия" была на самом деле не чем иным, как спроецированной психологией. Ибо, как мы уже говорили, их невежественность в области истинной природы химической материи создавала благоприятные условия для проекции. Человеческие существа больше всего любят рассуждать и разглагольствовать о вещах, которых они не понимают.

СОДЕРЖАНИЕ И СМЫСЛ ПЕРВЫХ ДВУХ СТАДИЙ

738 Мне бы хотелось, чтобы читатель понял, что нижеследующее обсуждение никоим образом не является отклонением от основной темы и необходимо для того, чтобы внести немного ясности в эту чрезвычайно запутанную ситуацию. Эта ситуация возникла из-за того, что, стремясь расширить рамки нашего исследования, мы прокомментировали три символических текста, написанных в период, охватывающий пятьсот лет, а именно, тексты Альберта Великого, Жерара Дорна и анонимного французского автора восемнадцатого века. Этих трех авторов интересовали (каждого по-своему) центральные события и образы мастерства. Разумеется, можно было использовать и другие описания таинственного процесса соединения, но это только усложнило бы ситуацию еще больше. Для того, чтобы распутать тонкую паутину алхимических фантазий, достаточно и этих трех текстов.
739 Значит, если Дорн говорит об освобождении души от оков тела, он другими словами выражает то, что Альберт Великий определяет, как подготовку или трансформацию ртути, или то, что наш неизвестный автор подает в образе рассеченного на две половины царя в желтых одеждах. Во всех трех случаях имеется в виду таинственная субстанция. Из этой стадии мы немедленно попадаем во тьму, в nigredo, поскольку arcanum, тайна, покрыта мраком. Если, следуя просветляющим намекам Дорна, мы толкуем освобождение души от оков тела как устранение наивных проекций, посредством которых мы воспринимаем окружающую нас реальность и наш собственный характер, то мы приходим, с одной стороны, к cognitiosui ipsius, самопознанию, а с другой — к реалистичному и менее иллюзорному представлению о внешнем мире. Срывать с глаз шоры и иллюзии— дело беспокойное и даже. болезненное. Во врачебной практике эта фаза требует много терпения и такта, ибо представление реальности в истинном свете — процесс не только трудный, но зачастую и очень опасный. Иллюзии не были бы так распространены, если бы они не служили определенной цели и иногда не окутывали бы непроницаемой тьмой болезненное место, которое человек надеется вечно удерживать подальше от света. Самопознание — это не изолированный процесс; оно возможно только в том случае, если одновременно с ним мы признаем реальность окружающего нас мира. Никто не может познать себя и отличить себя от ближнего своего, если у него сложилось о нем превратное впечатление, точно так же как никто не может понять своего ближнего, если между ними нет никаких отношений. Одно является условием другого и два процесса идут параллельно.
740 Я не могу здесь описать процесс самопознания во всех подробностях. Но если читатель хочет иметь о нем некоторое представление, я бы привлек его внимание к большому разнообразию инфантильных предположений и привязанностей, которые играют большую роль не только в психопатологии, но и в так называемой нормальной жизни, и которые являются причиной бесконечных осложнений в любой сфере человеческой жизни. Выдающееся достижение Фрейда в этой области страдает только тем недостатком, что под действием озарения была преждевременно выведена теория, которая тогда была использована, как критерий самопознания: проекции признавались таковыми и исправлялись только в том случае, если они считались соответствующими известным инфантильным фантазиям. О том, что существует немало других разновидностей иллюзии, в литературе практически ничего не говорилось, и именно по этой причине. Как мы видим из работ Дорна, есть много очень важных вещей, существование которых считается само собой разумеющимися, но которых на самом деле не существует; например, предположение алхимиков, что определенные субстанции обладают магическими свойствами, на деле было проекцией фантазии. Однако, прогрессивное исправление этих проекций подводит нас к границе, которую поначалу нельзя пересечь. Как правило, эта граница проведена духом данного конкретного времени с его специфической концепцией истины, а также характерным для данного времени состоянием научного знания.
741 Самопознание — это приключение, которое неожиданно заходит очень далеко. Даже от умеренно глубокого знакомства с "тенью" может приключиться большое смятение и потемнеть в голове, поскольку оно создает личные проблемы, о которых человек до того даже и не подозревал. Только по этой причине мы можем понять, почему алхимики называли свое nigredo меланхолией, "чернотой, которая чернее черноты", ночью, болезнью души, смятением, и т.д., или, более образно, "черным вороном". Нам ворон представляется только забавной аллегорией, но для средневекового адепта он был, как мы уже говорили, хорошо известной аллегорией дьявола 216. Поскольку адепт правильно понимал грозящую ему психическую опасность, то для него делом чрезвычайной важности было заручиться помощью духа-покровителя, и в то же самое время прилежно выполнять духовное упражнение — молитву; все это для того, чтобы суметь справиться с последствиями столкновения его сознания с тьмой "тени". Даже для психологии современного человека столкновение с "тенью" не является безобидным мероприятием, и поэтому его часто обходят, призывая на помощь хитрость и осторожность. Человек предпочитает не глядеть в лицо своей "тьмы", а тешить себя иллюзией своей гражданской порядочности. Разумеется, большинство алхимиков устраивали свое nigredo в реторте, не зная, с чем они имеют дело. Но верно также и другое — определенные адепты, вроде Мориена, Дорна, Михаеля Майера и других, знали, что делают. Вот это знание, а не жажда золота, заставляло их заниматься на первый взгляд безнадежным делом, которому они принесли в жертву свои деньги, свое имущество и свои жизни.
742 Их "духом" была их вера в свет — духом, который вызволил душу из темницы тела и притянул ее к себе; но душа принесла с собой тьму хтонического духа, бессознательного. Отделение было необходимо, потому что нужно было прекратить темные дела души. Стало быть, unio mentalis означало расширение сознания и подчинение движений души духу истины. Но поскольку душа заставляла тело жить и была принципом всей его реализации, то философы не могли не думать, что после отделения тело и его мир умирали 217. Поэтому они называли это состояние могилой, разложением, умерщвлением, и так далее, после чего возникала проблема реанимации, то есть воссоединения души с "неодушевленным" телом. Если бы они стали проводить эту реанимацию "в лоб", то душа тут же оказалась бы закованной в свои прежние цепи и все стало бы, как раньше. Летучая суть, так тщательно запечатанная и сохраняемая в герметическом сосуде unio mentalis, не могла быть ни на секунду предоставлена самой себе, потому что тогда этот увертливый Меркурий мог сбежать и вернуться в свою прежнюю природу, что, по свидетельствам алхимиков, случалось довольно часто. Лобовой и естественный путь решения проблемы дал бы душе такую возможность, поскольку нам сказали, что она всегда склоняется к телу. Будучи больше привязанной к нему, чем к духу, она бы отделилась от духа и скользнула бы назад в свое бессознательное, не взяв с собой ничего от света духа во тьму тела. По этой причине, воссоединение с телом было серьезной проблемой. С психологической точки зрения это означает, что озарение, достигнутое в результате изъятия проекций, не может выдержать столкновения с реальностью и, соответственно, истина не может быть реализована в действительности, по крайней мере не настолько, насколько нам этого бы хотелось, и не так, как нам бы этого хотелось. Как известно, усилием воли можно внедрять идеи, которые вы считаете правильными, и делать это в определенной степени в течение определенного времени, то есть пока не появятся признаки усталости и не угаснет первоначальный энтузиазм. Затем свободная воля станет "зажатой", и жизнь, которая до того подавлялась, через трещины пробъется на поверхность. Такова, к сожалению, судьба всех исключительно рациональных решений.
743 Поэтому, с незапамятных времен человек в таких ситуациях прибегал к искусственным средствам, ритуальным действам, типа танцев, жертвоприношений, отождествления с духами предков и т.д., явно пытаясь пробудить или вызвать те более глубокие слои психе, которых никогда не достигает свет разума и сила воли, и вернуть их в память. С этой целью люди использовали мифологические или архетипические идеи, которые выражали бессознательное. Все это сохранилось до сегодняшнего дня, когда день верующего начинается о молитвы и заканчивается ею, то есть rite d'entree et de sortie*. Это упражнение хорошо выполняет поставленную перед ним задачу. Если бы это было не так, то от него давно бы отказались. Если же оно все-таки в значительной степени утрачивало свою эффективность, то это происходило с индивидами или социальными группами, которые переставали видеть смысл в архетипических идеях. Хотя такие идеи или "коллективные представления" всегда являются истинными, поскольку они выражают архетип бессознательного, на их словесную и зримую формы огромное влияние оказывает дух времени. Если же дух времени меняется, будь-то в результате контакта с чужой и вероятно более развитой цвилизацией, будь-то в результате расширения сознания, вызванного новыми открытиями и новыми знаниями, тогда ритуал утрачивает свой смысл и вырождается в простое суеверие. Грандиозными примерами этого являются гибель древнеегипетской цивилизации и смерть греческих и римских богов. Такое же явление можно наблюдать в современном Китае.

* Ритуалы входа и выхода (фр.) — Прим. ред.

744 В таких условиях возникает необходимость в новом, соответ- ствующем духу времени, толковании архетипов, которые компенсируют изменения в сознании. Например, христианство было новой и подходящей формулировкой архетипического мифа, который, в свою очередь, придал ритуалу жизненную силу. Архетип — это живая идея, которая постоянно порождает новые толкования, посредством которых она и раскрывает себя. Кардинал Ньюмен справедливо признал это в отношении христианства 218. Христианская доктрина — это новое толкование и развитие представлений, существовавших до нее, что мы очень ясно видим на примере древней традиции Бого-человека. Эта традиция продолжается в развитии церковной догмы и вполне естественно, что развиваются не только архетипы, упомянутые в канонических книгах Нового Завета, но и их ближайшие "родственники", которые до того нам были известны только по представлениям язычников. Примером тому служит новейшая догма Девы; она недвусмысленно указывает на мать-богиню, которую постоянно связывали с ее юным умирающим сыном. Дева даже не является чисто языческой, поскольку ее явным прототипом является София из Ветхого Завета. Поэтому определение новой догмы не очень то и выходит за рамки depositum fidei*, поскольку мать-богиня естественным образом возникает из архетипа божественного сына и соответственно постоянно развивается на протяжении столетий 219. Depositium fidei в эмпирической реальности соответствует сокровищнице архетипов, "gazophylacium" алхимиков и коллективному бессознательному современной психологии.
745 Возражение теологов, что окончательное состояние догмы, к которому она приходит в результате такого развития, должно быть более полным или совершенным, чем ее состояние в апостольскую эру, является несостоятельным. Конечно, более поздние толкование и формулировка архетипа будут гораздо дифференцированнее по сравнению с первоначальными. Чтобы в этом убедиться достаточно и беглого взгялда на историю догмы. Вспомним хотя бы Троицу, которая прямо не упоминается ни в одной канонической книге. Но из этого не следует, что первые христиане менее глубоко знали фундаментальные истины. Подобное предположение граничит с пагубным интеллектуализмом, ибо в религиозном ощущении главное не то, насколько полно
* Хранилище мудрости (лат.) — Прим.ред.

выражен архетип, а то, насколько сильно он меня увлекает. И совершенно не важно, что я о нем думаю 220.
746 "Живая идея" всегда совершенна и всегда сверхчувственна. Человеческие формулировки ничего к ней не добавляют и ничего от нее не отнимают, поскольку архетип автономен и вопрос заключается только в том, увлекает он человека или нет. Если человек может более-менее точно сформулировать его, то ему легче интегрировать его в сознание, говорить о нем более разумно
и более рационально объяснять его значение. Но владеет он архетипом не больше, чем человек, который не способен дать определение своей "собственности". Интеллектуальная формулировка становится важной только тогда, когда грозит исчезнуть память о первоначальном ощущении или когда его иррациональность представляется сознанию непостижимой. Формулировка имеет только вспомогательное, а не основное значение.
747 Возвращаясь к спору с христианскими теологами, мы можем сказать, что христианство представляло собой "unio mentalis в преодолении тела". Только в этом смысле ритуал выполнил поставленную перед ним задачу в той степени, в какой на это способны несовершенные человеческие существа. Чувственное наслаждение античного человека телом и природой не исчезло в ходе этого процесса, но было занесено в длинный список грехов, который сохранял свой объем во все времена. Однако, его знание природы представляет собой особую проблему. С античных времен оно расцветало только в таинственной обстановке и было доступно очень немногим, но оно сохраняло на протяжении веков определенные базовые концепции, которые в период позднего Средневековья "удобрили" вновь пробудившийся интерес человека к природным телам. Если бы у алхимиков не было, по крайней мере, тайного предчувствия, что христианское unio mentalis все еще не реализовало единение с миром тела, то вряд ли можно было бы объяснить их почти мистическую жажду знаний, не говоря уже о их символизме, который соперничал с христианским и начал развиваться уже в конце тринадцатого века. Аналогия Христос-lapis ясно указывает на то, что в мире природных тел все может претендовать на равенство и отсюда — на реализацию во второй стадии сопiunctio.
748 Здесь встает вопрос о способе, каким может быть осуществлено coniunctio. Дорн ответил на этот вопрос предложением не преодолевать тело, а применить типично алхимический процесс separatio, solutio, incineratio, sublimatio и т. д. красного или белого вина; цель этой процедуры заключалась в создании физического эквивалента substantia coelestis, признанной духом в качестве истины и живущего в человека образа Божьего. Какие бы названия алхимики не давали таинственной субстанции, которую они мечтали добыть, это всегда была небесная субстанция, то есть нечто трансцендентальное, что, в противоположность бренности всей известной материи, было не подвержено разложению, было инертно, подобно металлу или камню, и, в то же самое время, было живым, как органическое существо, и при этом было еще и универсальным лекарством. С таким "телом", разумеется, нельзя было столкнуться в ощущениях. Упорство, с каким адепты, по крайней мере в течение тысячи семисот лет, шли к этой цели, можно объяснить только сверхчувственностью этой идеи. И мы действительно находим, даже в античной алхимии Зосимы, ясные указания на архетип Антропоса 221, о чем я говорю в Психологии и алхимии) образ, который пронизывает всю алхимию вплоть до фигуры гомункулуса в "Фаусте". Идея Антропоса рождена представлением о первоначальном состоянии всемирного "оживления", из-за чего старые Мастера и толковали своего Меркурия, как anima mundi; и если во всей материи можно найти первоначальное "оживление", то там можно найти и anima mundi. Она наложилась на все тела, как их raison d'etre, как образ демиурга, воплотившегося в своем собственном творении и застрявшего в нем. Нет ничего проще, чем отождествить эту anima mundi с библейским imago Dei, который представлял открывшуюся духу истину. Для древних мыслителей душа никоим образом не была простой интеллектуальной концепцией; она воспринималась чувственно, как дыхание или летучая, но физическая субстанция, насчет которой тут же возникло предположение, что ее можно извлечь и "закрепить" посредством соответствующего процесса. Этой цели служило приготовление phlegma vini. Как я уже говорил выше, это был не дух или вода вина, а твердый осадок, хтоническая и материальная часть, наличие которой, как правило, не считалось полезным качеством вина.
749 Значит то, с помощью чего алхимик надеялся разрешить эту дилемму, было химической операцией, которую мы сегодня назвали бы символом. Процедура, которой он следовал, явно была аллегорией провозглашенной им substantia coelestis и ее химическим эквивалентом. В этом смысле, операция для него была не символической, а целенаправленной и рациональной. Нам, знающим, что никакое сжигание, сублимация и верчение на центрифуге винного осадка ни за что не создадут квинтэссенции "цвета воздуха", эта процедура представляется фантастической, если понимать ее буквально. Мы вряд ли можем предположить, что Дорн на самом деле имел в виду настоящее вино, а не, как и все алхимики, vinum ardens, acetum, spirituali ssangius и т. д., иными словами Mercurius поп vulgi, воплощавший anima mundi. Точно так же, как земля "закутана" в воздух, так, по представлениям древних, мир "закутан" в душу. Как я уже говорил, нет ничего проще, чем уравнять концепцию Меркурия с концепцией бессознательного. Если мы вставим этот термин в рецепт, то он будет звучать следующим образом: Возьми бессознательное в его самой подходящей форме, скажем в форме спонтанной фантазии, сновидения, необъяснимой смены настроения, сильной эмоции или чего-нибудь в этом роде, и оперируй им. Удели ему особое внимание, сосредоточься на нем, и объективно следи за происходящими в нем изменениями. Посвяти решению этой задачи все свои силы, внимательно следи за цепочкой трансформаций спонтанной фантазии. Самое главное — не позволяй пробраться в нее ничему из внешнего мира, ибо у образа-фантазии есть "все, что eмy нужно" 222. Так ты будешь надежно защищен от капризов сознания и дашь бессознательному действовать как ему вздумается. Короче говоря, алхимическая операция нам представляется эквивалентом психологического процесса активного воображения.
Короче говоря, алхимическая операция нам представляется эквивалентом психологического процесса активного воображения.
750 Как правило, люди знают о психотерапии только то, что она представляет собой определенную технику, которую аналитик применяет к своему пациенту. Специалисты знают, чего можно добиться с ее помощью. Ее можно использовать для лечения неврозов и даже не слишком сильных психозов, так, что от болезни остается только общечеловеческая проблема, состоящая в том, какую часть себя вы хотите забыть, сколько психического дискомфорта вы готовы взвалить на свои плечи, насколько вы способны сдерживать или не сдерживать себя, чего вы ждете от других, до какой степени вы готовы отказаться от смысла вашей жизни или какой смысл вы должны ей придать. Аналитик имеет право захлопнуть перед пациентом дверь, если у невроза больше нет никаких клинический симптомов и он ворвался в сферу общечеловеческих проблем. Чем меньше он знает о них, тем больше его шансы на встречу со сравнительно разумными пациентами, которых можно извлечь из переноса, регулярно их посещающего. Но если у пациента возникает даже самое смутное подозрение, что аналитик думает об этих проблемах больше, чем говорит, тогда он не поторопится отказываться от переноса, а вопреки всякой логике назло уцепится за него, что, впрочем, нужно считать не алогичным, а вполне понятным. Даже взрослые люди зачастую не имеют представления о том, как справиться с проблемой, именуемой "жизнь", и в придачу настолько не опознают этого, что самым некритичным способом хватаются за малейшую возможность получить какой-нибудь ответ или обрести уверенность. Если бы это было не так, то многочисленные секты и "измы" давным-давно бы вымерли. Но, благодаря бессознательному, инфантильным привязанностям, безграничной неуверенности и неумению полагаться на самого себя, все они цветут пышным цветом.
751 Аналитик, который сам борется за все те вещи, которые он хочет привить своим пациентам, не может легкомысленно отнестись к этой проблеме переноса. Чем больше он знает о том, насколько ему трудно решить его собственные житейские проблемы, тем меньше опасность, что он проглядит страх, неуверенность, фривольность или опасно некритичные установки у своих пациентов. Даже Фрейд рассматривал перенос, как повторение невроза и относился к нему, как к таковому. Он не мог просто закрыть дверь, а честно старался справиться с переносом посредством анализа. Это не так просто, как можно подумать на основании технической формулировки процесса. Практика зачастую очень отличается от теории. Вам, разумеется, хочется поставить на ноги всего человека, а не только его часть. Вы скоро обнаружите, что ему не на что стать и не за что держаться. Вернуться к родителям невозможно, вот он и цепляется за аналитика. Он не может двигаться ни вперед, ни назад, потому что он не видит перед собой ничего, на что он мог быть опереться. Все так называемые разумные возможности уже испробованы и оказались бесполезными. Тогда многие пациенты вспоминают веру, в которой они были воспитаны, и некоторые возвращаются к ней, но не все. Они, возможно, знают, что вера должна значить для них, но на своем опыте убедились, что на воле и благих намерениях не уйдешь далеко, если бессознательное не протянет руку помощи. Для того, чтобы обеспечить себе сотрудничество бессознательно го, религии уже давно обратились за помощью к мифам, или, вернее, это мифы всегда перебрасывают мосты между беспомощным сознанием и эффективными idees forces бессознательного. Но вы не можете искусственным образом или усилием воли поверить в утверждения мифа, если до того этот миф вас не увлек. Если вы честны перед самим собой, то вы усомнитесь в истинности мифа, поскольку наше современное сознание не может его понять. Исторические и научные критерии не годятся для признания мифологической истины; она может быть постигнута только интуитивной верой или психологией, и в последнем случае, несмотря на прозрение, она остается недейственной, пока не подкрепляется опытом.
752 Итак, современный человек не может даже создать ипiо тепtalis, которое дало бы ему возможность подняться на второй уровень coniunctio. Помощь аналитика в понимании заявлений бессознательного, которые оно делает в сновидениях и т. д., может привести к необходимому прозрению, но когда дело доходит до реального ощущения, аналитик уже ничем помочь не может: эту работу человек должен выполнить сам. Тогда он оказывается в положении ученика алхимика, которого Мастер вводит в науку и обучает всем лабораторным хитростям. Но наступает время, когда он сам должен заняться opus, поскольку, как подчеркивали алхимики, за него это никто не сделает. Как и ученик, современный человек начинает с неприятной prima materia, которая представляет себя в неожиданной форме — достойной презрения фантазии, которая, как и камень, отринутый строителями, "выброшена на улицу" и настолько "дешева", что люди на нее даже и не смотрят. День за днем он будет наблюдать за ней и замечать происходящие в ней изменения, пока глаза его не откроются, или, как говорили алхимики, пока рыбьи глаза или искры не засверкают в темном растворе. Ибо глаза рыб всегда открыты и потому всегда должны видеть, по причине чего алхимики и использовали их в качестве символа постоянного внимания (Иллюстрации 8 и 9).
753 Свет, который постепенно занимается в человеке заключается в понимании им, что его фантазия — это реальный психический процесс, происходящий лично с ним. Хотя, до определенной степени, он смотрит на него беспристрастно, со стороны, он также является действующим и страдающим лицом в драме психе. Это понимание абсолютно необходимо и означает существенный прогресс. До тех пор, пока он просто рассматривает картинки, он подобен глупому Парсифалю, который забыл задать жизненно важный вопрос, потому что не осознавал своего участия в действии. Тогда, если прекращается поток образов, ничего не происходит, пусть даже процесс повторяется тысячу раз. Но если вы признаете ваше участие, вы должны войти в процесс с вашими личными реакциями, так, как будто вы являетесь одним из образов этой фантазии, или, если точнее, как будто разыгрывающаяся перед вашими глазами драма является реальной. То, что эта фантазия происходит — психический факт, и он настолько же реален, насколько реальны вы сами, как психическое существо. Если же эта имеющая решающее значение операция не проведена, то все изменения происходят только в потоке образов, а вы сами остаетесь не изменившимся. Как говорит Дорн, вы никогда не доберетесь до Единственного, если не сами не станете единым. Впрочем, есть возможность того, что при драматической фантазии вы войдете во внутренний мир образов, как "вымышленный персонаж" и, тем самым, предотвратите любое свое реальное участие; это может даже подвергнуть опасности ваше сознание, потому что тогда вы становитесь жертвой вашей же фантазии и покоряетесь силам бессознательного, опасность которых слишком хорошо известна алхимикам. Но если вы "выходите на сцену" в вашем подлинном обличьи, то, с одной стороны, спектакль обретает большую актуальность, а с другой, вы, посредством вашего критического отношения к фантазии, создаете эффективный противовес его тенденции выходить из-под контроля. Ибо то, что сейчас происходит, есть решительное сближение с бессознательным. В этот момент, прозрение, unio mentalis, начинает становиться реальностью. То, что вы сейчас создаете, является началом индивидуации, непосредственная цель которой — это ощущение и создание символа целостности.
754 Часто бывает так, что пациент просто продолжает наблюдать за своими образами, не задумываясь, что они для него значат. Он может и должен понять их значение, но это ему нужно только в том случае, если он не достаточно убежден, что бессознательное может дать ему ценный инсайт. Однако, стоит ему осознать этот факт, как он также понимает и то, что теперь у него есть возможность добиться, с помощью своего знания, независимости от аналитика. А вот этот вывод пациенту как раз делать и не хочется, по причине чего он зачастую ограничивается простым наблюдением за образами. Аналитик, если он не испытал эту процедуру на себе самом, не может помочь ему преодолеть этот подход к делу — в случае, разумеется, наличия причин, по которым процедура никак не может быть прервана. В этих случаях не бывает никаких медицинского или этического императивов, а есть только веление судьбы, и именно поэтому пациенты, которым вполне хватает необходимой проницательности, зачастую останавливаются на этом рубеже. Поскольку это явление является pacпроcтраненным, я могу сделать вывод, что перёход от обычного перцептивного восприятия, то есть эстетического отношения, к позиции судить — совсем не простое дело. И в самом деле, современная психотерапия только-только вышла в эту точку и начинает признавать полезность восприятия образов и придания им формы, с помощью пера, кисти или резца. Образы могут принять и музыкальную форму, при условии, что музыкальное произведение будет действительно сочинено и записано. Хотя мне не приходилось сталкиваться с таким случаем, "Искусство Фуги" Баха может быть его примером, точно так же, как представление архетипов является основной чертой музыки Вагнера. (Впрочем, эти феномены порождаются не столько личной необходимостью, сколько компенсирующей деятельностью бессознательного, вызванной Zeitgeist*. К сожалению, я не могу обсуждать эту тему в данной книге.)
755 Переход границы простого эстетического отношения может быть действием, незнакомым большинству моих читателей. Я сам очень мало говорил на эту тему и ограничился лишь намеками223. К этому процессу нельзя относится легкомысленно. Я испытал его на себе и на других тридцать лет тому назад и должен признать, что несмотря на его реальность и удовлетворительные результаты, это очень трудное дело. Его можно без опаски рекомендовать только тому пациенту, который достиг описанной выше стадии знания. Если он находит задачу слишком трудной для себя, он, как правило, останавливается в самом начале и никогда не попадает в опасное безвыходное положение. Изначально присущая анализу опасность заключается в том, что у предрасположенного к психопатии пациента он вызовет острый психоз. Эта крайне неприятная возможность, как правило, проявляется в самом начале лечения, например, когда анализ сновидений приводит в действие бессознательное. Но если анализ происходит успешно, так, что пациент вполне может заняться активным воображением и приданием формы своим фантазиям, и отсутствуют любые подозрительные инцинденты, то, как правило, никакой

*Дух времени — понятие Гегеля — Прим. ред.

серьезной опасности больше нет. Разумеется, возникает вопрос, страх чего (если это вообще можно назвать страхом) не дает человеку сделать следующий шаг, перехода к позиции судить. (Вынесение приговора, естественно, налагает нравственные и интеллектуальные обязательства.) Для страха и неуверенности есть достаточно оснований, поскольку добровольное участие в фантазии рискованно для наивного разума и выливается в ожидаемый психоз.
756 Разумеется, есть огромная разница между ожидаемым психозом и психозом реальным, но разница эта не всегда явно заметна, что и порождает неуверенность или даже приступ паники. В отличие от реального психоза, который настигает вас и захлестывает рвущимися из бессознательного неконтролируемыми эмоциями, позиция вынесения приговора и принятия решения подразумевает добровольное участие в процессе фантазии, который компенсирует индивидуальное и (в особенности) коллективное состояние сознания. Общепризнанной целью этого участия является интеграция утверждений бессознательного, ассимиляция их компенсирующего содержимого и, тем самым, придание жизни смысла, без которого большинству людей, а может и всем, и жить-то не стоит. Причина, по которой участие в фантазии очень похоже на психоз, заключается в том, что пациент интегрирует тот же самый фантазийный материал, который склонную к психопатии личность доводит до сумасшествия, потому что она не может его интегрировать и тонет в нем. В мифах героем является тот, кто побеждает дракона, а не тот, кого дракон сжирает. Тем не менее, оба персонажа имеют дело с одним и тем же драконом. И еще одно: тот — не герой, кто не встречался с драконом, а если и встречался, то потом заявил, что ничего не видел. Кроме того, только тот, кто рискнул сразиться с драконом и не был им побежден, находит клад, "сокровище, которое нелегко найти". Он один может обоснованно претендовать на уверенность в себе, ибо он посмотрел на темную основу своей самости и, тем самым, обрел себя. Это ощущение дает ему уверенность и веру, pistis в способность самости поддержать его, поскольку все, что угрожало ему изнутри, он привлек на свою сторону. Он добился права на веру в то, что с помощью тех же самых средств, он сможет преодолеть все будущие препятствия. Он получил внутреннюю уверенность, которая делает его способным полагаться только на самого себя, и обрел то, что алхимики называли unio mentalis.
757 Как правило, зрительно это состояние представляет рисунок мандалы. Очень часто такие рисунки содержат признаки неба и звезд и поэтому указывают на что-то вроде "внутренних небес", "небосвода" или "Олимпа" Парацельса, Микрокосма. Это также и тот продукт циркуляции, caelum 224, который Дорн хотел произвести "усердными круговыми движениями". Поскольку очень маловероятно, что ему удалось изготовить квинтэссенцию, как химическую субстанцию, и сам он никогда этого не утверждал, то можно спросить, что он действительно имел в виду — эту химическую операцию или, скорее, opus alchumicum в целом, то есть преобразование Mercurius duplex, синонимом которого является красное и белое вино 225, намекая, стало быть, в то же самое время, на opus ad rubeum et ad album. Это мне представляется более вероятным. Так или иначе, но имелась в виду определенная лабораторная работа. Так Дорн "придавал форму" своему интуитивному знанию наличия предсущего в человеке таинственного центра, который представляет космос, то есть целостность, хотя сам Дорн и осознавал, что изображает самость в материи. Он завершил образ целостности добавлением меда, магических трав и человеческой крови, или их символических эквивалентов, точно так же как поступает современный человек, когда он связывает многочисленные символические атрибуты с нарисованной им мандалой. Кроме того, следуя древним сабейской и александрийской моделям, Дорн в свою квинтэссенцию добавил "воздействие" планет (stellae inferiores) или Тартара и мифологический аспект преисподней — как это делают пациенты в наши дни 226.
758 Таким образом мудрый Дорн решил проблему реализации ипго mentalis, осуществления его соединения с телом, завершая, тем самым, вторую стадию coniunctio. Мы бы сказали, что с созданием ее физического эквивалента идея самости приобрела форму. Но алхимик связывал свою работу с чем-то более могучим и первичным, чем наша бледная абстракция. Он ощущал ее как магически эффективное действие, которое, как и сама субстанция, наделяло его магическими качествами. Проекция магических качеств указывает на наличие соответствующего воздействия на сознание, то есть адепт ощущал излучаемое lapis (или тем, что он считал таинственной субстанцией) сверхчувственное влияние. Мы, с нашим рационалистическим разумом, вряд ли припишем нечто подобное картинкам, которые современный человек рисует на основании своего интуитивного видения содержимого бессознательного. Но это зависит от того, с чем мы имеем дело: с сознанием или с бессознательным. На бессознательное эти образы, похоже, не оказывают никакого воздействия. К этому выводу приходишь, когда более внимательно изучаешь психическую реакцию пациентов на их собственные рисунки: в конце они действительно оказывают успокаивающее влияние и создают что-то вроде внутренней основы. Хотя адепт всегда стремился увидеть внешние результаты действия своего камня, например, как панацеи или золотого раствора, или продлевающего жизнь эликсира, и только в шестнадцатом веке решительно и ясно указал на его внутренний эффект, психологическое ощущение подчеркивает прежде всего субъективную реакцию на формирование образов и (при условии свободного и открытого разума) по-прежнему сдерживает переход к суждению, напоминая о возможных объективных последствиях 227