Нация — это нация, это государство, это этническая группа, это... Уокер коннор

Слово нация латинского происхождения и изначально обозна­чало представления о кровном родстве. Оно производно от при­частия прошедшего времени глагола nasci, означающего "родить­ся". Отсюда латинское существительное nationem, означающее порода, или раса. К сожалению, термины, используемые для обо­значения человеческих общностей (такие как раса или класс) предрасполагают к очень вольному литературному обращению, и нация не стала исключением. В средневековых университетах nationem обозначали студенческие землячества. Но когда в конце XIII в. это слово было введено в английский язык, оно использо­валось в своем первоначальном смысле для обозначения кровно­родственной группы. Однако кто-то из этимологов отметил, что к началу XVII в. нация уже обозначала жителей страны независимо от этнонациональной принадлежности и, таким образом, стала си­нонимом менее специфичных человеческих категорий, таких как народ или граждане. Эта злосчастная практика продолжается по сей день и объясняет, почему так часто граждане Америки назы­ваются американской нацией. Кем бы ни был американский народ (а он вполне может быть единственным в своем роде), он не нация в первоначальном смысле слова. Однако вредная привычка назы­вать его нацией и тем самым буквально приравнивать американцев к немцам, китайцам, англичанам и им подобным привела ученых к ошибочным аналогиям. Действительно, хотя можно гордиться, бу­дучи "нацией иммигрантов" с традицией "плавильного котла", от­сутствие общего происхождения может затруднить или вообще исключить возможность для американца глубоко почувствовать идею нации в таком же смысле и с такой же ясностью, как это чувствует японец, бенгалец или кикуйю. Американцу трудно по­нять, что для немца означает быть немцем или для француза — французом, потому что психологическое содержание осознания себя американцем не вполне сравнимо. Некоторые ассоциации от­сутствуют, другие могут быть совершенно различными.

Однако для изучения национализма гораздо более ущербным оказалось пристрастие использовать термин нация как синоним территориальной правовой единицы — государства. Не совсем яс­но, как сложилась эта практика, но к концу XVII в. она, видимо, стала почти повсеместной. Представляются возможными два объ­яснения. Первое связано с быстрым распространением доктрины народного суверенитета, растиражированной примерно в тот же период сочинениями таких авторов, как Локк. Определив народ как источник всей политической власти, эта революционная док­трина сделала народ и государство почти синонимами. L'etat c'est moi ["Государство — это я"| стало l'etat c'est le peuple [Госу­дарство — это народ]. Французская Декларация прав человека и гражданина провозгласила, что "источник всего суверенитета на­ходится в основном в нации; никакая группа или индивид не мо­жет осуществлять власть, если она не исходит определенно отту да". Возможно, составители декларации не осознавали, что "нация", о которой они говорили, включала эльзасцев, басков, бретонцев, каталонцев, корсиканцев, фламандцев, окситанцев, а также французов.

Вполне возможно, что взаимозаменяемость нации и государ­ства возникла как альтернативное сокращение выражения нация-государство. Сам факт появления этого составного слова говорит о понимании принципиальной разницы между нацией и государ­ством. Оно было предназначено для описания территориально-политической единицы (государства), границы которого совпадали или почти совпадали с территориальным распределением нацио­нальной группы. Короче, оно описывало ситуацию, в которой на­ция имела свое государство. К сожалению, нациями-государст­вами стали без разбора называть все государства.

РОСТ НАЦИЙ. Карл Дойч

В разных местах и в разное время происходило слияние племен в народы, а народы выросли в нации. Некоторые нации основали империи, а империи опять распались на части, население которых позже вновь пыталось создать более крупные единицы. В некото­рых отношениях эта последовательность, похоже, характерна для значительной части исторического процесса. В этом процессе можно обнаружить целый ряд повторяющихся явлений, которые в определенной степени могут быть использованы для сравнения различных регионов, периодов и культур.

Повторяющиеся варианты интеграции, как и другие относи­тельные закономерности истории, ставят вопрос о сравнимости или уникальности исторических событий. Но в любом случае по­иски относительного сходства в политике и в истории необходимы для исследований в этих областях. Исторический или политологи­ческий анализ невозможен без использования общих концепций, непременно предполагающих определенные представления об уни­версальных закономерностях. Более того, повторяющиеся ситуа­ции создают фон, на котором лучше видны различия и который позволяет исследователям оценить специфические и уникальные аспекты конкретного случая национальной или наднациональной интеграции < >

Прежде чем обсуждать характерные проблемы национальной интеграции, имеет смысл уточнить значение нескольких терминов. В рамках обсуждаемой темы проводится различие между общест­вом — группой людей, которые научились работать вместе, и общностью — группой лиц, способных эффективно обмениваться информацией по широкому кругу вопросов. Аналогичное различие проводится между страной, означающей географическую область с более высокой степенью экономической взаимосвязанности и, следовательно, множественным рынком товаров и услуг, и группой людей, обладающих дополнительными коммуникативными привыч­ками. Нация в этом случае представляет собой народ, который добился контроля над некоторыми институтами социального при­нуждения, и в перспективе может сформироваться в полноправ­ную нацию-государство, а национализм означает предпочтение соревновательного интереса этой нации и ее членов перед интере­сами всех чужаков в сфере социальной мобильности, богатства и престижа таким образом, что цели личной безопасности и группо­вой идентификации представляются связанными с реализацией групповых ценностей.

В то время как народ обнаруживается практически во все ис­торические периоды, национализм и нации появляются намного реже. Нация представляет собой результат трансформации в народ нескольких этнических элементов в процессе социальной мобили­зации. <...>

В некоторых частях света цикл от локальной изоляции к "универсальной" империи и обратно, к новому веку локализма, по­вторялся несколько раз. Но этот цикл обычно не проходил бес­следно в том смысле, что сохранялось что-то от технологического и научного контроля над природой и что важнейшие культурные, интеллектуальные, нравственные и духовные традиции предшест­вовавшей цивилизации смогли пережить ее и продолжают, часто в виде "универсальной церкви" или религии, оказывать воздействие на развитие новых народов и новых регионов.

В итоге значительная часть мировой истории состоит из повто­ряющихся "феодальных веков" п разных частях света, хотя такие периоды в большинстве случаев были "феодальными" лишь в очень широком смысле слова. Для них был характерен интенсив­ный локализм и рассредоточение сельского хозяйства и поселений, а также военной и юридической власти, и резкое различие между распыленной группой держателей власти и массой крестьянского населения. В то же время "феодальные" периоды отличались опре­деленным универсализмом политических и культурных традиций, сохраняли воспоминания о былом универсальном государстве или знанием той или иной области высокоразвитой цивилизации. Та­кие объединяющие воспоминания или традиции не были просто грезами: они поддерживались и распространялись институтами ор­ганизованной церкви и монашеских орденов, тонкой сетью торго­вых отношений и маршрутов паломничества, иногда также движе­нием и переселением небольших групп людей, обладавших специ­фическими профессиональными или военными искусствами, на значительное расстояние.

С точки зрения национальности все это напоминало слоёный пирог. Приобщение к общим культурным стандартам среди верх­них слоев могло быть ограниченным, как в Западной Европе в пе­риод "темного средневековья", или более широким, как среди ев­ропейской аристократии во время крестовых походов, или же оно могло быть почти полным, как в "универсальном государстве" им­перского Рима. Но в любом случае общая культура не играла су­щественной роли в жизни масс сельского населения. И даже там, где ее влияние было сильным и с течением веков привело к куль­турной ассимиляции, сохранявшаяся пассивность и отсутствие возможностей прямого участия; в решении более важных дел в ко­нечном счете не обеспечило полной интеграции — независимо от того, было ли подчиненное сельское население в известной мере приобщено к единой культуре, как в Италии, или оставалось резко дифференцированным, как чехи и немцы в Богемии или малайцы и китайцы в Малайе. И лишь когда это относительно пассивное на­селение было мобилизовано в процессе экономического развития и политической организации, его культурные и социальные характе­ристики в каждом случае приобретали ключевое значение в про­цессе национального строительства.

Процесс частичной социальной мобилизации и национального строительства — регулярный феномен в истории, по крайней мере с точки зрения некоторых характерных общих черт. Какие общие черты обнаруживаются в процессе роста наций в прошлом? И чем отличается рост наций в наш век от сходного процесса в минув­шие времена?

Некоторые возможные общие черты

Общие черты, характерные для роста наций, сводятся к сле­дующим:

1. Переход от натурального хозяйства к экономике обмена.

2. Социальная мобилизация сельских жителей в ядрах (цент­ральных районах) с большей плотностью населения и более ин­тенсивным обменом.

3. Рост городов, социальной мобильности в них, а также между.'городом и деревней.

4. Развитие базовых коммуникационных сетей, соединяющих важные реки, города и торговые пути в потоке транспорта, путе­шествий и миграций.

5. Дифференциальное накопление и концентрация капитала и профессиональных навыков, иногда также социальных институ­тов, и эффект "перекачки" их в другие районы и группы населе­ния с последующим вступлением различных социальных слоев в националистическую фазу.

6. Появление концепции интереса у индивидов и групп с не­равным, но переменчивым статусом, и рост индивидуального са­мосознания, а также осознания своей предрасположенности при­соединяться к группе, объединяемой общим языком и коммуника­тивными привычками.

7. Пробуждение этнического самосознания и принятие на­циональных символов, введенных преднамеренно или сложивших­ся естественным путем.

8. Совмещение этнического, самосознания с попытками поли­тического принуждения, а в некоторых случаях попытки преоб­разовать свой народ в привилегированный класс, которому подчи­нены представители других народов.

Рассмотрим вкратце некоторые из этих общих черт.

Переход к экономике обмена

Переход от натурального сельского хозяйства к экономике об­мена, судя по всему, был характерен для всех случаев более глу­бокой национальной интеграции, которые мне удалось обнаружить. Везде, где экономика обмена вовлекает большую часть населения и выводит многих людей на прямые контакты друг с другом в про­цессе обмена различными товарами и услугами, мы непременно наблюдаем тенденцию к "национальному" или, по крайней мере, региональному, языковому и культурному "пробуждению", при усло­вии, что в процесс обмена и характерные для него более интенсивные коммуникации значительное число людей включается быстрее, чем они подвергаются ассимиляции "чужим" языком или культурой.

При этих изменениях этническая и отчасти языковая ситуация становится более рыхлой и может измениться в любую сторону. Пробуждение славянских народов на Балканах и возникновение районов более интенсивной торговли и обмена, вокруг которых формировались возрожденные сербский и болгарский языки и на­циональности, видимо, могут служить иллюстрацией.