Е издание, дополненное 18 страница

В мае 1896 года было закончено строительство вокзала Томск-II, как мы его теперь называем. «Здание вокзала напоминает полустанки финляндской железной дороги», – говорили те, кто бывал в Питере и его пригородах.

Железная дорога проходила от вокзала Томск-II постепенно вниз по увалам до Хромовской заимки, а затем к железному мосту очень странного вида: дуга его металлоконструкций смотрела не вверх, а вниз – в воду.

Курьезно звучит список сел, мимо которых проходила Томская ветка: названия этих сел звучали, кажется, впервые в мире, и потому они были напечатаны в газетах с грамматическими ошибками. Так, «Сибирский вестник» писал: «дорога прошла мимо Магадаевой, ОКИНАВЫ и ВАНЬЯВЫ…». Надо было долго ломать голову, чтобы понять наконец, что ОКИНАВА – это Аксеновой, а ВАНЬЯВА – Вороново.

И вот наступил торжественный день – 22 июля, понедельник. К вокзалу прибыли начальник губернии Ломачевский, начальник батальона Новоселов, городской голова Карнаков, архимандрит Лазарь. В 12.45 показался поезд, украшенный зеленью и флагами. И тут же пошел сильный дождь. Но начальник губернии смело шагнул вперед с ножницами и разрезал ленту, преграждавшую путь к вокзалу. Эта торжественная операция сопровождалась звуками музыки и дружными криками «ура» собравшихся томичей.

Затем в зале вокзала было совершено молебствие перед иконой Иверской Божьей матери. А на площади перед вокзалом были устроены столы с обильным угощением для рабочих. Сидящих за ними обходил инженер Меженинов, благодарил и поздравлял с окончанием великого дела.

Затем Меженинов в сопровождении администрации губернии и города отправился на том же поезде с музыкой на станцию Черемошники, построенную у одноименной пристани. Там состоялся торжественный пир в доме пароходчика Курбатова.

Так прошел праздник первого поезда. А потом начались скучные будни с выявлением мелких неприятных недоработок и последствий великой стройки. Первыми стали жаловаться жители всех этих малозаметных «Окинав» и «Ваньяв». Оказалось, что ветка прошла по их проселкам и теперь крестьяне вынуждены прокладывать заново грунтовые дороги между Куташевой и Аникиной, между Петуховым и Федосеевкой.

Нигде не было переездов, и крестьяне вынуждены были с трудом переваливать телеги через рельсы.

Не скоро привыкли к новому зверю-паровозу и кони. Завидев его, они дико шарахались и опрокидывали телегу вместе с хозяином.

Моментально подорвала железная дорога своих конкурентов-судовладельцев. В 1897 году разорился пароходчик Жернаков.

Не унывал лишь один начальник станции Черемошники. Он нашел применение вверенному ему хозяйству. Принимал у конокрадов на хранение лошадей и придумал небывалый, выражаясь по-нынешнему, бизнес: за дополнительную плату в депо перекрашивал краденых коней – гнедого в буланого, белого в карего.

«А НАДОБНОСТЬ В БАНЯХ ЕСТЬ…»

 

В баню в сентябре идут даже те, кому вдруг привалило счастье: в квартиры подана горячая вода! А уж жителям неблагоустроенных домов сам Бог велел не забывать туда дорогу. Словом, без бань и сегодня трудно обойтись, что уже говорить о прошлом.

 

…Вплоть до конца XVIII века в городе действовали только личные бани при усадьбах. Но усадьбы были настолько тесны, что когда топили бани, часто возникали пожары. Тушением их занималась полиция, у которой, наконец, тоже терпение лопнуло, и в июне 1804 года, 200 лет назад, наш полицмейстер по случаю длительной сухой погоды распорядился у обывателей города «бани ЧЕРНЫЕ И БЕЛЫЕ ЗАПЕЧАТАТЬ».

После такого крутого решения полиции градской глава Мыльников, выступая в думе, воскликнул: «А надобность в бане все-таки есть! А посему предлагаю построить ТОРГОВЫЕ бани».

Неизвестно, как перебивались томичи все лето при «запечатанных» личных банях и отсутствии общественной. Об этом история умалчивает. Но весной следующего 1805 года наш первый губернатор Хвостов все-таки пошел навстречу чаяниям томичей. 25 апреля он, выступая в думе, сказал: «Осматривал я приличное и удобное в городе место, лежащее при СРЕДНЕМ КЛЮЧЕ, которое и назначил для выстройки бани с наступлением весны и лета. Это место находится в стороне от жилья, удобно и безопасно от пожару. Рекомендую думе с выстройкой бани поспешить. Иначе жители проявят недовольствие думой. Особенно, ежели последуют опять пожары от мещанских бань, тесно построенных».

В ответ на предложение губернатора дума с радостью «присогласовала»: «Место для торговых бань будет за СРЕДНИМ КЛЮЧОМ». Кроме того, дума объявила, как нынче выражаются, конкурс желающих строить баню. Строителем оказался плотник Иван Тарабыкин, живший на Набережной Томи, там, где спустя сто лет Горохов построил свои знаменитые склады.

Итак, в середине июля Тарабыкин приступил к работе, а уже 22 ноября торговые бани (четыре отделения) были выстроены и готовы «к топлению»: в неделю два раза, в среду и в субботу. Вход – две копейки с человека.

И снова дума объявила конкурс на аренду и содержание бани. А пока баня действовала под контролем самих депутатов думы, называвшихся ГЛАСНЫМИ. Кстати, где она находилась, эта баня за так называвшимся СРЕДНИМ КЛЮЧОМ?

Представьте себе, она до сих пор находится все там же, за ныне благоустроенным Средним ключом, называемым «Божья роса» на улице Островского. Теперь она, конечно, в каменном исполнении. Томичи ее зовут баней «На Песках».

Интересно, что курировал ход ее постройки депутат думы Шубин, потомки которого владели ею в XIX веке. А пока не найден был арендатор, контролерами в бане были сами депутаты. На одного из них, Михаила Воробьева, даже был там совершен, выражаясь по-нашему, теракт. Вот как он сам докладывал думе об этом происшествии: «17 января пришли из городового гошпиталя закованный арестант, а с ним два караульных солдата городовой роты. Взяв веники и шайки, не платя денег, пошли в баню. Я требовал от них положенной платы. Арестант, ничего не говоря, ударил меня по голове шайкой, а караульные не учинили мне никакой защиты. О чем прошу защищения».

Нынче в наших банях депутатов не бьют. Но ведь проблема льгот, за которые стояли так активно и «репрессированный» – «закованный», и «госслужащие», остается открытой и теперь.

Кстати, через две недели после «теракта», к радости депутатов – гласных, арендатор нашелся. Им оказался Василий Самороков. В договоре он обязывался: «От думы ничего не требую. Если баня сгорит, обязуюсь выплатить. С чиновников буду брать 8 копеек, с простого народу – по три. Будет наблюдение, чтобы в бане никаких обид и воровства не было. За утерянное отвечать мне. Буду ежегодно вносить в думу 225 рублей. Через год баню сдам в целости».

К договору была приложена опись бани: «Тридцать две шайки. Двадцать пять тесниц-лавок. Семьсот веников и одна клюка».

1 февраля 1806 года потерпевший от «теракта» депутат – гласный Воробьев доложил думе: «Отчет сдал. Прошу от оной должности меня учинить свободным». Можно представить, с какой радостью он докладывал… После неудачной миссии его следы теряются, хотя в 1805 году он был хозяином кирзавода.

Эта самая древняя в Томске баня в 1877 году принадлежала Шубину, а после – его потомкам, которые, в свою очередь, сдавали ее в аренду. Менялись фамилии арендаторов, но название бани долго оставалось одним: «На Песках, Шубинская». И гора над баней тоже называлась Шубинской. Здесь, в горе, у Шубиных был устроен мощный ледник – погреб.

С заселением исторического района Томска, называемого Болотом, стали появляться торговые бани и на берегах Ушайки. На улице Шишкова располагались подряд три бани: Завьялова, Карманова, Денисова – под номером улицы 11, 13, 15. Кармановская действовала еще в 1886 году. Денисовскую позже арендовал Дондо. Завьяловская дожила до 80-х годов XX века.

Завьялов баню на Шишкова сдавал арендаторам с определенными льготными условиями для клиентов. Так, в 1895 году у Завьялова мылись бесплатно пожарники. В 1903 году она специализировалась как женская. Правда, она располагалась на бойком месте, у самого тротуара, и всегда находились любопытные мужчины, желающие подглядеть за голыми женщинами в окно. Тогда Завьялов приказал забить уличные окна досками.

Гаврилу Завьялова можно было считать у нас «банным королем»: кроме бани на Шишкова (Акимовской) была у него еще одна баня на том же Болоте, только на улице Лермонтова (второй дом от угла Шишкова). Еще у него была баня там, где он сам жил: на Базарном переулке, называвшемся в те годы Завьяловским. Позже она принадлежала Самгину, жившему на Московском тракте.

Но больше всего доставляла Завьялову хлопот баня на Мельничной, в середине квартала между Картасным и Заозерным переулками. Воды всегда не хватало. Моющиеся разбавляли горячую воду снегом, за которым выбегали голышом.

Не везло в бане и женскому отделению. Однажды в ней на моющихся женщин рухнула крыша, а в другой раз весной растаял грунт под баней, и моющиеся женщины вместе с баней пошли ко дну неожиданно образовавшегося болота. И ведь восстановил Гаврила Завьялов ее заново, укрепив на новом твердом месте. И простояла она до лета 1990 года, когда при страшном пожаре выгорел весь квартал между Картасным и Заозерным.

Еще одной старинной торговой баней на левом берегу Ушайки можно считать баню Хотимских. Эти богачи в середине XIX века занимали места нынешних «Тысяча мелочей», кинотеатра Горького, всю территорию Буфф-сада (это позже Плотников выстроил там свою рощу, называвшуюся потом Плотниковской).

Баня Хотимских находится справа на пути к Аптекарскому мосту. Ее адрес – Алтайская, 2. В 1985 году ею владел уже Немзер. У него билет в номерное отделение стоил 50 копеек.

Слева на пути к Аптекарскому мосту была 120 лет назад баня Окороковых, живших на нынешнем Комсомольском переулке, второй дом от угла переулка Батенькова (дом и баня находились в одной усадьбе). В 1983 году баня перешла в распоряжение Карукеса, жившего на Обрубе, 2, и содержавшего там гостиничные номера «Новгород», в которых одно время проживал Потанин.

Для привлечения клиентуры Карукес первым сделал попытку навести пешеходный мост там, где сейчас находится Аптекарский мост. Но не было перил, люди падали в реку.

В самой бане Карукеса процветало воровство. Дело доходило до того, что иногда ограбленные люди выбегали из бани голышом и кричали «караул», а из рядом расположенного трактира выбегало жулье и, схватив ограбленного, спихивало его в Ушайку, приговаривая: «Купайся, раз голый!»

Недалеко от Карукесовой бани, в начале нынешнего переулка Кононова, находилась баня Лапиной. В конструкции этой бани была своя изюминка: в ней существовал сквозной ход под полками из номера в номер. Служащим бани можно было таким образом наблюдать за всеми моющимися незаметно для последних. Через ход проникали приглашенные клиентами проститутки. Там же они скрывались и при появлении полиции.

Устраивались бани и при малых родниках. Так, например, мещанка Сивухина имела торговую баню на северо-восточном углу Загорной и Лермонтова: у нее во дворе было маленькое озерцо, но в нем даже коровы тонули в 1980 году.

На улице Песочной в районе так называемых Ям, вблизи ключа номер 4, не доходя Новокиевской, была баня Паланта.

А вот живший на той же Песочной мещанин Цем (на углу Яковлева) выкопал для бани колодец и качал из него воду мощным насосом, специально наняв для этой работы машиниста.

Устаивались бани и на берегах маленьких речек и ручьев, которых в городе было очень много. Так, на ручье, вытекающем из Дальнего ключа, на нынешнем Тихом переулке была баня Борисова. На истоке (угол Трифонова и Источной) в 1884 году – баня Дистлера.

На Восресенской горе, на Ачинской, 2, в 1887 году уже стояла баня Березина, которая до сих пор радует томичей. Она поставлена была на берегу речки Белой у слияния ее с Ачинкой.

Пользовались спросом у банщиков и три Игумновки, которые официально нумеровались: 1, 2 и 3. Игумновка номер 1 протекала по нынешней улице Белинского, особенно на участке ее от Спортивного переулка до улицы Никитина, тут она разливалась широко и глубоко. На нынешнем проспекте Фрунзе через нее существовал длинный мост. На ее участке между улицей Герцена и Спортивным русло сужалось, но проходило не по проезжей части улицы Белинского, а по нынешнему стадиону, точнее между казармами и Ротным огородом, расположенным на западной стороне улицы Белинского.

Итак, на берегу этой Игумновки, на Белинского, 6, 130 лет назад была баня Виноградовых, а затем Тернеров. Эта часть Белинского в то время называлась Банным переулком. Глава семьи Тернер был старостой солдатской синагоги, здание которой до сих пор «живо» и применяется в качестве жилья (на углу Белинского и Фрунзе). В 1887 году сгорели баня и дом Тернеров, но они тут же отстроили новые дом и баню.

На Игумновке номер 2, протекавшей к востоку от улицы Гоголя параллельно ей, бань не было. Зато множество их было на Игумновке номер 3, в которой даже в 40-х годах XX века рыба водилась. Самая верхняя по течению этой речки – баня Тихомирова. Она была в 80-х годах XIX века на Нечевском переулке, 19. Но в 1985 году баня оказалась опечатанной за долги, а затем, как это бывает с бесхозными помещениями, сгорела.

Эта Игумновка номер 3 пересекала пр. Фрунзе к востоку от Красноармейской. Тут она так разливалась, что на Фрунзе (Нечаевской) кони тонули. Здесь же, на северной стороне Фрунзе, мещанин Борух устроил баню. Позже она принадлежала Фефербауму.

Еще ниже по течению этой Игумновки под Мухиным бугром, к востоку от Красноармейской, там, где сейчас кондитерская фабрика, 120 лет назад была баня Рубцова. Она действовала и при Советской власти у хозяйки Эточки Рабиновичевой. А чуть повыше ее, на Мухином бугре, на Сибирской улице 90 лет назад существовала баня Лопуховой.

В Томске была еще одна безымянная речка, у которой стояла баня Толмачева, – во дворе нынешнего общежития ТПУ на Кирова, 4. Сама речка текла вдоль улицы Усова и пересекала территорию электролампового завода, на которой в те годы были усадьбы Козловых, Письменовых, Хотовых. Далее речка текла по проезжей части нынешнего проспекта Кирова, а через нее был переброшен мост к бане, которая в 80-х годах XIX века перешла во владение мещанки Дины Брик. Дина кроме банного дела занималась торговлей. Здесь у нее была булочная и винный магазин. Сама баня просуществовала до 40-х годов XX века. Сюда любили ходить мыться научные работники ТПИ и ТГУ.

Наконец все томичи помнят Громовскую баню, построенную в начале XX века, такую шикарную, что она привлекла к себе клиентов бань Дистлера, Немзера, Тернера и Карукеса. Построена она на месте бывшего цирка, на углу Советской и Плеханова. Об остальных банях, построенных позже, нет необходимости рассказывать. Они знакомы томичам.

И ВСЕ-ТАКИ ОНА ХОРОШАЯ

 

На протяжении веков это животное всегда верно служило человеку

Как известно, 2006 год по восточному календарю – год Собаки. Но у каждого народа в древности был культ своего животного. У бриттов и скоттов священным считался, например, заяц, а у кого-то – петух. В частности, у латгалов до сих пор сохранился символ петуха на церквях и в гербах городов.

На степных просторах Азии в древние времена священным животным была собака. Достаточно открыть книгу «Авеста», написанную примерно три тысячи лет назад на языке, близком к санскриту, чтобы узнать об особом, очень строгом соблюдении древними жителями Сибири культа собаки. О том, что они жили именно в Сибири, свидетельствуют описания климата: «Десять месяцев длилась зима, очень большие реки по весне страшно разливались». Люди «Авесты» были скотоводами, а стада становились такими большими', что уже не хватало лугов, и скотоводы вынуждены были постепенно продвигаться на юг и запад.

В «Авесте» есть целая глава, представляющая собой, выражаясь по-нынешнему, собачий уголовный кодекс. Собака, стерегущая стадо, была не только почитаема, но и неприкосновенна. Кто плохо кормит собаку, тому по этому закону полагалось 200 плетей. Кто ударит собаку, тому 800 плетей. А кто убьет стерегущую стадо собаку, тому 1200 плетей. И не только: «Кто убьет собаку, тот повредит свою душу на 9 поколений вперед».

А как быть с очень злой собакой, которая кусает своих? В «Авесте» сказано: «На нее надо надевать деревянный намордник». В этой книге собака называется ВАНАПАРАЁША, что буквально означает «в жизни главная почитаемая».

Не считая «Авесты», нам известны самые древние жители Сибири – кеты. На кетском языке собака называется ТАПА. А так как сам кетский язык имеет в своей глубинной основе тоже санскрит, точнее, близок санскриту, то слово ТАПА в последнем, как и в тибетском, означает тоже «главный, голова». Это же слово ушло на Запад и сохранилось в голландском. И слово ПАРА («главная») тоже ушло на Запад и чуть-чуть преобразилось, стало в форме ПЭРРО в испанском. Тюркское название собаки ИТ тоже имеет смысл «главный», если исследовать историю этого слова в древнейшие времена. Венгров считают выходцами из Сибири, что можно подтвердить одним и тем же названием собаки у венгров, хантов и манси – ЭМП, ЭП.

А вот оседлые народы, цивилизованные, собаку называли по иному принципу, по ее главному свойству – быть злой. Этому даже удивились герои «Авесты», когда пришли на юг: там звали собаку ДУ-ЖАКА – «злая»! Так, в Индии собака зовется по-санскритски: КУРКУРА, ШУНАКА, ШВА. В основе каждого из этих слов кроется корень КУ (ШУ) – «злой».

Собака, точнее, ее название от этого корня ушло в галльский в форме КУО, литовский – в форме ШУО, в цыганский – ЖУКЭЛА. А вот корень КУР («злой») ушел для слова «собака» в финский и эстонский языки.

Древнеперсидское слово КИН («злой») стало основой для романских собак, точнее, их названий. Английский ДОГ, имеющий кельтскую основу, тоже пришел с востока: в санскрите ДОГА означает «злой». И даже наши селькупы имеют родственное по форме слово для названия собаки: они ее зовут КАНАК, как и древние римляне (только окончание восточное).

Предки славян («короткоголовые арийцы», как их звали европейские историки) собаку называли ПАС (ПЁС) – в основе этого слова лежит корень «голова».

Другое славянское слово – СОБАКА роднит нас с персами и афганцами. Те называют ее СОПАКА. В основе этого слова кроется смысл «хороший», «главный» – так можно объяснить это слово через санскрит.

САМЫЙ ЛУЧШИЙ УЧЕБНИК

 

Однажды я водил по городу гостей-испанцев. Называл старые места: Биржу, Конную площадь, Уржатку...

– А как называется ваша главная газета? – спрашивают испанцы.

– «Красное знамя», а по вашему: «Бандера роха».

– Странно, – говорят они. – Власть давно сменилась, а название коммунистическое.

Пришлось мне пояснять, что всегда у нас было традицией сохранять старую вывеску даже при смене хозяина. Новый хозяин обычно объявлял: «Место мое уже наторговано». И покупатели шли по привычке в тот же магазин, зная, что в нем по-прежнему торгуют булочками. Впрочем, такая же традиция существует и в Европе – марку хранят, ею дорожат. Вот так же и с нашей газетой: власти меняются, но читатели знают, что «Красное знамя» выпускается с 1917 года, и 1 июня ей исполняется 90 лет.

Вернемся к нашей газете. Долгие годы ее старые номера лежали под замком в спецхране. Но однажды мне много лет назад довелось увидеть ее в кемеровском музее на видном месте, в начале экспозиции. Удивила меня тогда первая полоса: в тексте фигурировал Томский горком РСДРП(би). Этой последней буквы «и» нет ни в одном обозначении РСДРП России. А у нас в Томске было РСДРП с буквой «И», что означало – «интернационалистов».

Такова уж судьба нашего города: он всегда был интернациональным. Тут, в самом центре города всегда располагались костел, кирха, синагога и мечеть. Десять тысяч так называемых австрийских пленных фактически были тоже представителями разных национальностей. Многие из них были политически грамотные и влились в общественную жизнь города. Так создалась томская РСДРП(би). Но газета наша, называемая в тот момент «Знамя революции», принадлежала в 1917 году томскому Совету рабочих и солдатских депутатов, а не одной партии. Редакция располагалась в Доме свободы (нынешний Дом ученых), где собирались все социалистические партии, каждая из которых пропагандировала свои идеалы на страницах «Знамени революции».

Печатала газета и полные списки всех кандидатов в Учредительное собрание от разных партий. Тут можно встретить известные нам фамилии: от трудовой народно-социалистической партии, к примеру, выдвигались Потанин, проживавший на Белинского, 20, Адрианов – на Преображенской, 20, Наханович – на Спасской, 10. Последний шел от РСДРП.

Еще газета сообщала, что действующий в то время губисполком состоял исключительно из представителей социалистических партий.

Действовала избранная прежде городская Дума. Версталась газета в обычном традиционном стиле: на первой полосе – постановления власти, на второй полосе – «Как живет деревня?» и «За рубежом», на третьей – письма читателей. На четвертой полосе помещалась местная хроника. О криминальных происшествиях не сообщалось. Рекламы не было. Зато много писали о митингах: и солдаток (речь идет о женах солдат), и даже солдат штрафных подразделений, и амнистированных заключенных. Среди постановлений и распоряжений губисполкома фигурирует одно – о беглых из царской армии дезертирах: «убежали из царской, но не хотят служить и в революционной. Поэтому все подлежат поимке».

Существовала наша газета в первый год ее работы на всевозможные пожертвования. К примеру, в ноябре сообщается: «Сапожники 38 полка собрали в фонд газеты 25 рублей. А всего от солдат от различных подразделений собрано 1300 рублей».

В ноябре газета напечатала впервые биографию Ленина, где, в частности, сказано: «с детства привык он любить свободу и науку...» В декабре 1917 года на последней полосе газеты впервые появилось имя редактора – Вегман.

В 1921 году газета уже принадлежит губкому и губисполкому и содержится на государственные средства. В это время на ее страницах отражен дух новой политической эпохи: имена беглецов с демонстраций и похорон товарищей решено заносить на черные доски. В учреждениях запрещено здороваться за руку. Кто нарушает, тому штраф 500 рублей. Обувь дают нуждающимся только по справкам домкомов. Комендант Томска объявляет, что хождение по городу разрешено лишь до 1 часу ночи.

Читая старые газеты, приходишь к выводу: газеты того времени – самый лучший наглядный учебник истории, своеобразная хрестоматия, где отражен дух времени. К примеру, газеты 20-х годов богаты точными стенограммами речей советских политических деятелей, надолго остававшихся для нас неизвестными. Можно познакомиться с речами Рыкова, Бухарина, Зиновьева. А в газетах 30-х годов идет вакханалия политической бесовщины:.»заклеймить, изъять и раздавить всех врагов!» Печатаются отказные от родства письма тех, чьи родственники репрессированы.

В те же 20-30-е годы отражен технический прогресс страны: в села прилетают первые самолеты, народ покончил с безграмотностью, создаются колхозы.

В годы войны на страницах газеты появляются имена героев: Ивана Черных, Марии Октябрьской. Печатаются патриотические стихи Давида Лившица. После войны он окажется во «врагах народа». А в 1961 году наш театр впервые поставит его замечательную пьесу в стихах «Университетская роща».

К этому времени в газете уже публикуются журналисты, имена которых известны и нам: непримиримый к порокам общества Селиванов, смело называвший вещи своими именами, участники войны Новоселов и Мизгирев. Иосиф Алексеевич Мизгирев был моим первым куратором, когда я приносил в редакцию заметки о героях войны. Помню, как он бережно относился к текстам ветеранов и их воспоминаниям, сохраняя живой стиль их языка. Помню, одна молодая журналистка старалась кое-что исправить в заметке ветерана и говорила Мизгиреву: «Разве можно написать так: «Я воевал, а моя жена оставалась под немцами, и я ничего не знал о ней»? «Можно, – ответил Мизгирев, – это в стиле того времени».

Читатели до сих пор помнят интересные краеведческие статьи Эдуарда Стойлова. Жаль, они так и не были выпущены отдельной книгой.

Радует глаз и нынешний вид нашей газеты. Материалы печатаются содержательные, серьезные, всесторонней тематики. И радует то, что газета старается сохранить хороший литературный язык, обходясь без жаргонов и фривольностей, чем страдают многие нынешние издания. Наш «Флажок», как с любовью называл «Красное знамя» Стойлов, остается образцом культуры.

СИЛУ ДАЮЩИЕ РОДНИКИ

 

В ТЮЗе состоялся юбилейный праздник Центра татарской культуры. В течение двух часов вниманием зрителей владели артисты самодеятельных ансамблей татарского центра. Ведь не зря же действо началось с задорной народной песни «Эпипа»: «Син басмасан, мин басам, сындыр идэн такта-сын!» В моем вольном переводе это звучало так: «Будем лихо танцевать, лишь бы сцену не сломать!»

Еще в 60-х годах Анвар Зиннатов пытался организовать вокальную группу «Халык маннар» – «Народные песни». 21 октября 1993 г. состоялось первое торжественное историческое собрание сектора «Мирас» – «Наследие», посвященное тысячелетию поэта Фирдоуси. А через месяц была получена одна маленькая комната во дворце Карим-бая. Было холодно и сыро, сидели в верхней одежде, но прилежно занимались арабчой – арабским языком под руководством Бари Сенятуловича Ибрагимова.

Тут же, в этой первой комнате, проходили репетиции драмкружка «Тоян» и вокальных групп. В одном из кабинетов школы № 10 начались занятия детско-молодежной группы «Шаян кызлар» – «Веселые девчата».

И когда центр получил весь дворец, к тому времени жизнь его развивалась широко: он имел свою библиотеку, музей, несколько вокальных и танцевальных групп, выезжавших с концертами по селам Томского района.

Ветераны культурной деятельности центра были представлены и на нынешнем концерте. Это и сестры Губайдулины – а их четыре, старшая из которых, Рашида, привела в коллектив уже и свою дочь Гузель. Есть в центре и струнный ансамбль, которым руководит Нурия Мустаева.

В течение всего концерта сцена буквально резонировала в такт танцорам (но не сломалась, как пелось вначале!). Один за другим шли номера, Ахмат Абдрашитов едва успевал объявлять: танец оренбургских татар, астраханских татар, крымских, сибирских...

Собравшихся приветствовал мэр города А. Макаров:

– Это праздник всего Томска, – сказал Александр Сергеевич. – Это наши корни и волшебные родники культуры.

СЛЕДЫ ТЕАТРА В ЗАИСТОЧЬЕ

 

Когда мы говорим об истории театральной культуры в Томске, непременно называем театр Королева, действовавший в прошлом веке. Знатоки томской старины приводят сведения и о существовании в городе в двадцатых годах оперного театра, помещавшегося в здании нынешнего кинотеатра имени Горького.

А еще в начале XX века в Томске был татарский театр, – утверждает Абдулбари Ибрагимов, один из энтузиастов клуба «Мирас» («Наследие») татарского культурного центра. – О существовании его написала из Ташкента Софья Бухараева: «В любительском мусульманском театре Томска играла моя мама. Сама труппа артистов существовала с 1912 года. Родители мои, конечно, не ограничивались только своей родной татарской культурой. Круг их интересов был достаточно широк. Мы всей семьей, бывало, посещали гастроли других театров, приезжавших в Томск.

Софья Шакировна теперь уже на пенсии. В последние годы работала заместителем председателя комитета по телевидению и радиовещанию Узбекистана.

– Кстати, есть и другая, очень интересная и интригующая находка, – Абдулбари достает из портфеля старинный толстый альбом с дарственной надписью, красиво выгравированной на металлической пластинке, закрепленной на лицевой стороне альбома. – Его сохранила томичка Роза Усмановна Халикова, ныне живущая в Москве. Сразу видно, что старинный? Правда? –Абдулбари Синятуллович бережно перебирает потемневшие от времени листы из толстого картона.

Представьте себе, каково было сохранить этот альбом, особенно в довоенные годы, когда подобные документы становились неоспоримым «вещественным доказательством» связи с «врагами народа». Ведь вы только посмотрите, люди с какими титулами и званиями расписались на этих фотографиях.

Судя по дарственным надписям на металлической табличке и на титульном листе, альбом составлен из фотографий артистов «Томского мусульманского любительского театра» и вручен 29 июля 1917 года в день рождения одному из них, ведущему артисту и режиссеру Фахретдину Ибрагимову, имевшему, кстати, псевдоним – Владимир Морской. Он жил в Заисточье, на Большой Королевской улице.

Артисты театра, оставившие свои автографы на титульном листе памятного альбома, представили на его страницах свои фотографии. На обороте сохранились дарственные надписи кириллицей и арабским шрифтом. Многие написаны нечетко и требуют дополнительной расшифровки.

Есть в альбоме и групповые фотографии. К примеру, Фахретдин Ибрагимов снят вместе с артисткой Нахматуллнной в спектакле «Урман казы» («Лесная девушка»).

И еще одна фотография. Год съемки –1920-й. Закончилась гражданская война. А на петлицах гимнастерки Фахретдина –полумесяц со звездой. Почему? Оказывается, в ЦК КП (б) Татарстана в те годы существовал политпросветотдел, служащие которого носили в петлицах именно такие знаки.

Итак, альбом был составлен в 1917 году. Но когда точно был создан театр? До какого времени существовал? Где, на каких подмостках и в каких залах выступал? Поле для исторического поиска, как говорят в таких случаях, просторное.

– Необходимо внимательно просмотреть все газеты Томска начала века, а также газеты Казани, – говорит Абдулбари. – Не могли же они оставить без внимания такое событие, как существование в Томске татарского национального театра! И наверняка где-нибудь в сундучках наших бабушек хранятся фотографии их родственников, которые были в свое время зрителями, а кое-кто, может быть, и артистами театра в Заисточье.