Глава XII 3 страница

Хрисипп [1287]был весьма низкого мнения о животных и судил о них, как иобо всем на свете, с таким презрением, как ни один другой философ. При всемтом ему однажды довелось наблюдать движения собаки, которая встретилась емуна перекрестке трех дорог и которая то ли шла по следу своего хозяина,которого она потеряла, то ли разыскивала какую-то убежавшую вперед дичь. Онаобнюхала сначала одну дорожку, потом другую и, не найдя на них следа того,что искала, она, ни минуты не колеблясь, устремилась по третьему пути. Видяэто, Хрисипп вынужден был признать, что собака рассуждала следующим образом:«До этого перекрестка я шла по следу моего хозяина; затем он неминуемодолжен был бы пойти по одному из трех открывшихся путей, но не пошел ни попервому, ни по второму, следовательно, он обязательно должен был пойти потретьему». Убежденная этим умозаключением, собака уже больше не прибегает ксвоему обонянию и не обнюхивает третьего пути, а сразу устремляется по нему,движимая силой разума. Разве это диалектическое суждение и это умениепользоваться как отдельными частями силлогизма, так и силлогизмом в целом,которыми собака обладает от природы, не стоит выучки, полученной у ГеоргияТрапезундского [1288]?

Разве животные не так же способны к обучению, как и мы? Мы учимговорить дроздов, ворон, сорок, попугаев; разве гибкость голоса иподатливость дыхания, которую мы обнаруживаем у них при обучении ихизвестному числу звуков и слогов, не свидетельствуют о присущем им разуме,который делает их способными к обучению и вселяет им охоту учиться? Я думаю,что все приходят в изумление при виде множества фокусов, которымдрессировщики научают своих собак, при виде того, как собаки танцуют, неошибаясь ни в одном такте мелодии, которую они слышат, при виде разныхдвижений и прыжков, которые собаки исполняют по приказу своих хозяев. С ещебольшим восхищением я наблюдаю другое, довольно распространенное явление —собак, являющихся поводырями слепых, как в городе, так и в деревне; язамечаю, как собаки останавливаются у дверей определенных домов, где онипривыкли получать подаяние, как они охраняют своих слепых хозяев отпроезжающих повозок даже тогда, когда дорога, на их взгляд, достаточноширока; я видел собаку, шедшую вдоль городского рва, которая оставилаширокую и удобную тропу и выбрала менее удобную, но с тем, чтобы ее хозяинбыл подальше от рва. Как можно было объяснить этой собаке, что ееобязанность заключается в том, чтобы заботиться только о безопасности еехозяина и пренебрегать своими собственными удобствами?

И как могла собака знать, что такая-то дорога, которая достаточноширока для нее, будет недостаточно широка для слепого? Как можно все этообъяснить, если мы отрицаем у животных разум и способность рассуждать?

Стоит вспомнить рассказ Плутарха о собаке [1289], которую он видел в Римев театре Марцелла вместе с императором Веспасианом-отцом [1290]. Эта собакапринадлежала одному фокуснику, который разыгрывал представление изнескольких пантомим с участием многих действующих лиц, причем одна из ролейотводилась собаке. В числе прочего ей надо было изобразить в одном местесмерть от какого-то принятого ею лекарства. Проглотив кусок хлеба, которыйдолжен был изображать это лекарство, она начала дрожать и трепетать, какесли бы лишилась чувств, и наконец распростерлась и вытянулась неподвижно,как мертвая; ее можно было волочить и перетаскивать с места на место, кактребовалось по ходу действия; затем, когда наступил известный ей момент, онастала сперва чуть заметно шевелиться, как если бы просыпалась от глубокогосна, и приподняв голову, оглядывалась по сторонам с таким выражением,которое поразило всех присутствующих.

Для орошения царских садов в Сузах волы должны были вращать огромныеколеса, к которым были прикреплены наполнявшиеся водой чаны наподобие тех,что часто встречаются в Лангедоке. В течение дня каждый вол должен былсделать до ста оборотов, и волы настолько привыкли к этому числу движений,что никакими силами нельзя было заставить их сделать лишний оборот; выполнивсвою работу, они решительно останавливались. До отроческих лет мы не умеемсчитать до ста, а недавно были открыты народы, не имеющие вообще никакогопонятия о счете.

Чтобы обучить другого, требуется больше ума, чем чтобы научитьсясамому. Демокрит полагал и доказывал, что мы научились многим ремеслам уживотных; например, искусству ткать и шить — у паука, строить — у ласточки,музыке — у соловья и лебедя, а искусству лечить болезни — подражая многимживотным. В свою очередь Аристотель считал, что соловьи обучают своихптенцов петь и тратят на это время и усилия; этим, по его мнению,объясняется, что пение соловьев, выросших в неволе и не имевших возможностиполучить выучку у своих родителей, далеко не столь сладостно. Из этого мыможем заключить, что их пение улучшается благодаря упражнению и выучке; ведьдаже не все соловьи, живущие на свободе, поют одинаково, а каждый по своимспособностям; они с таким рвением стремятся к обучению и так яростносоревнуются между собой, что нередко побежденный соловей падает замертво непотому, что у него прервался голос, а потому что прервалось дыхание. Самыеюные птенцы молча слушают и пытаются повторить некоторые строфы песни;прослушав урок своего наставника, ученик тщательно исполняет его; то один,то другой умолкает, слышно, как исправляются ошибки, и можно разобратьупреки наставника [1291]. «Я видел однажды, — рассказывает Арриан [1292], — слона,у которого к каждой ноге и к хоботу были подвешены цимбалы, под звукикоторых все остальные слоны танцевали вокруг него, приподнимаясь и опускаясьв такт; слушать эту гармонию было удовольствием». На зрелищах в Риме [1293]можно было зачастую видеть дрессированных слонов, которые под звук голосадвигались и исполняли танцы с разными, очень трудными фигурами. Встречалисьтакие слоны, которые на досуге вспоминали выученное ими и упражнялись в нем,побуждаемые прилежанием и стремлением научиться, чтобы их учителя не бранилиили не били их [1294].

Поразительна история сороки, о которой сообщает Плутарх [1295]. Она жилав лавке цирульника в Риме и удивительно умела подражать голосом всему, чтослышала. Однажды случилось, что несколько трубачей остановились и долготрубили перед своей лавкой. С этого момента и на весь следующий день сорокавпала в задумчивость, онемела и загрустила. Все удивлялись этому и полагали,что гром труб так оглушил и поразил ее, что она вместе со слухом утратила иголос. Но под конец обнаружилось, что это было глубокое изучение и уход всебя, во время которого она внутренне упражнялась и готовилась изобразитьзвук этих труб; прежний голос ушел на то, чтобы изобразить переходы трубачейот одной ноты к другой, их паузы и повторения, причем это новое обучениевытеснило все, что она умела делать до этого, и заставило ее отнестись ксвоему прошлому с презрением.

Не могу не привести также и другого примера, виденного и сообщаемоготем же Плутархом [1296](хотя я прекрасно сознаю, что нарушаю порядокизложения этих примеров, но забочусь только о том, чтобы они подтверждаливыводы всего моего рассуждения). Находясь на корабле, Плутарх однаждынаблюдал собаку, которая была в затруднительном положении, так как не могладобраться до растительного масла, находившегося на дне кружки и не могладотянуться до него языком из-за слишком узкого горлышка кружки. И вдруг онапринялась подбирать находившиеся на корабле камешки и кидать их в кружку дотех пор, пока масло не поднялось до края кружки, который она могла достать.Разве это не действие достаточно изощренного ума? Говорят, что так жепоступают берберийские вороны, когда хотят напиться воды, уровень которойслишком для них низок.

Эти действия весьма напоминают мне то, что рассказывает о слонах одиниз знатоков их, Юба [1297]. Он сообщает, что когда какой-нибудь слон,поддавшись на хитрость охотника, попадает в одну из глубоких ям, которыеспециально роют для них и прикрывают сверху хворостом, чтобы их обмануть, тоего товарищи заботливо притаскивают большие камни и деревья, чтобы он с ихпомощью мог выбраться. Это животное во множестве других поступков настольконе уступает по уму человеку, так что если бы я стал подробно прослеживать,чему учит в этом отношении опыт, то легко мог бы доказать свое мнение, чтоиной человек отличается от другого больше, чем животное от человека. Сторожслона, живший в одном частном доме в Сирии, крал половину каждой порции еды,которую ему приказано было выдавать животному. Однажды хозяин сам захотелнакормить своего слона и высыпал ему в кормушку всю порцию ячменя, котораяему полагалась, но слон, с укором взглянув на смотрителя, отделил хоботомполовину и отодвинул ее в сторону, свидетельствуя тем самым об ущербе,который ему наносили [1298]. Другой слон, смотритель которого добавлял в егопищу камней, чтобы увеличить размеры порции, подошел к котлу, в которомварилось для него мясо, и насыпал в него золы. Я привел здесь отдельныеслучаи, но многие видели и знают, что во всех армиях Востока одной изглавных боевых сил были слоны; они приносили несравненно большую пользу, чемприносит в настоящее время артиллерия, играющая примерно ту же роль врегулярном сражении, что хорошо известно людям, знающим древнюю историю:

 

si quidem Tyrio parere solebant

Hannibali, et nostris ducibus, regique Molosso,

Horum maiores, et dorso ferre cohortes

Partem aliquam belli et euntem in proelia turmam. [1299]

 

Надо было очень полагаться на ум и рассудительность этих животных,чтобы предоставлять им решающую роль в сражении, когда малейшегопромедления, которое они могли допустить из-за своей громоздкости и тяжести,или малейшего испуга, который побудил бы их обратиться против своего жевойска, было бы достаточно, чтобы погубить все дело. Между тем известноочень мало случаев, чтобы они обращались против своих собственных солдат,что гораздо чаще случается с нашими войсками. Слонам давались сложныезадания: им поручались не простые передвижения, а проведение различныхопераций в сражении. Такую же роль играли у испанцев, при завоевании имиАмерики, собаки, которым платили жалованье и уделяли часть добычи [1300]; этиживотные обнаруживали наряду с рвением и воинственностью необычайнуюловкость и рассудительность в умении добиваться победы, нападать илиотступать смотря по обстоятельствам, различать друзей от врагов.

Мы больше восхищаемся вещами необычными, нежели повседневными, и большеценим первые; не будь так, я не стал бы приводить такое множество примеров,ибо, по-моему, тот, кто захочет внимательно понаблюдать за обычнымповедением живущих среди нас животных, убедится, что они совершают не менеепоразительные действия, чем те, которые можно встретить в давние времена и вдалеких странах. Повсюду мы имеем дело с одной и той же природой. Ктодостаточно разбирается в этом сейчас, сумеет сделать твердые выводы на этотсчет для прошлого и будущего.

Мне как-то довелось видеть людей, привезенных к нам из дальнихзаморских стран. Кто из нас не называл их грубыми дикарями единственно лишьпотому, что мы не понимали их языка и что по своему виду, поведению и одеждеони были совершенно не похожи на нас? Кто из нас не считал их тупыми иглупыми по той причине, что они молчали, не зная французского языка, небудучи знакомы с нашей манерой здороваться и извиваться в поклонах, с нашейосанкой и поступью, которые, конечно же, должен взять себе за образец весьрод людской.

Мы осуждаем все, что нам кажется странным и чего мы не понимаем; то жесамое относится и к нашим суждениям о животных. Животные обладают некоторымиспособностями, соответствующими нашим, и об этих способностях мы можемдогадываться, сравнивая их с нашими, но мы ничего не знаем об ихотличительных особенностях. Лошади, собаки, быки, овцы, птицы и наибольшаячасть прирученных животных узнают человеческий голос и повинуются ему. Такбыло еще с муреной Красса, которая выплывала на его зов, так же ведут себяугри в источнике Аретусы [1301]. Мне пришлось видеть водоемы, где рыбы позову смотрителей выплывали за кормом:

 

nomen habent, et ad magistri

Vocem quisque sui venit citatus. [1302]

 

Мы способны понять это. Можно также утверждать, что у слонов есть нечтовроде религии [1303]; так, мы видим, что в определенные часы дня они послеразных омовений поднимают хобот, подобно тому, как мы воздеваем к небу руки,и, устремив взор к восходящему солнцу, надолго погружаются в созерцание иразмышление. Все это они проделывают по собственному побуждению, без всякойвыучки и наставления. Мы не можем утверждать, что у них нет религии, на томлишь основании, что мы не наблюдаем ничего подобного у других животных, ибоне можем судить о том, что от нас скрыто. Мы видим, например, нечто похожеена наши действия в том явлении, которое наблюдал философ Клеанф [1304]. Онрассказывал, что видел муравьев, отправившихся из своего муравейника кдругому, неся на себе мертвого муравья. Множество других муравьев вышло емунавстречу из того другого муравейника, как бы для переговоров с ними.Постояв некоторое время вместе, вторая партия муравьев вернулась к себе,чтобы посовещаться и обдумать положение вместе со своими товарищами; онипроделали этот путь два или три раза, по-видимому, потому, что трудно былодоговориться. Наконец, вторая партия муравьев принесла первого червя изсвоего гнезда, как бы в виде выкупа за убитого; тогда первая партия муравьеввзвалила на плечи червя и унесла его к себе, оставив второй партии трупмуравья. Таково истолкование, которое дал этому явлению Клеанф, признав темсамым, что хотя животные и лишены речи, они все же способны к взаимномуобщению и сношениям. А мы, которые не в состоянии проникнуть в сущностьэтого общения, беремся — как это ни глупо — судить об их действиях.

Впрочем, они совершают еще множество других действий, во много разпревосходящих наши способности; мы не в состоянии ни воспроизвести их путемподражания, ни даже понять их усилием нашего воображения. Многие считают,что в том великом последнем морском сражении, в котором Антоний был разбитАвгустом [1305], корабль Антония был на полном ходу остановлен маленькойрыбкой, которую римляне называли remora по той причине, что она обладаетспособностью останавливать всякий корабль, присосавшись к нему. Когдаимператор Калигула плыл с большим флотом вдоль побережья Романьи, именно егогалера была внезапно остановлена этой же рыбкой. Несмотря на свои малыеразмеры, она способна была справляться с морем, с ветрами и гребцами любойсилы, лишь присосавшись пастью к галере (это рыбка, живущая в раковине).Разгневанный император приказал достать ее со дна своего корабля и не безоснования был весьма поражен, увидев — когда ему ее принесли, — что,находясь на корабле, она совсем не имела той силы, которой обладала в море.Некий житель Кизика [1306]следующим образом приобрел славу хорошегоматематика. Наблюдая поведение ежа, нора которого с нескольких сторон былаоткрыта для ветров различных направлений, он заметил, что, предвидя, какойподует ветер, еж принимался законопачивать свою нору с соответствующейстороны. Сделав это наблюдение, житель Кизика стал давать своему городуверные предсказания об ожидаемом направлении ветра. Хамелеон принимаетокраску того места, где он обитает; осьминог же сам придает себе нужную емув зависимости от обстоятельств окраску, например, желая укрыться от того,кого он боится, или поймать то, что он ищет. Для хамелеона это пассивнаяперемена, между тем как у осьминога она активная. При испуге, гневе, стыде ив других состояниях мы меняемся в лице, но эта перемена происходитнезависимо от нас, пассивно, так же как и у хамелеона; во время желтухи мыжелтеем, но эта желтизна отнюдь не зависит от нашей воли. Большиевозможности по сравнению с человеком, которыми обладают некоторые животные,свидетельствуют о том, что им присуща некая высшая, скрытая от насспособность; весьма вероятно, что мы не знаем еще многих других ихспособностей и свойств, проявления которых нам недоступны.

Самыми древними и самыми верными из всех тех предсказаний, которыеделались в прошлые времена, были предсказания по полету птиц. Есть ли в насчто-либо похожее или столь замечательное? Правильность и закономерностьвзмахов их крыльев, по которым судят о предстоящих вещах, — этизамечательные действия должны направляться каким-то изумительным способом,ибо приписывать эту выдающуюся способность какому-то естественному велению,не связывая его ни с разумом, ни с пониманием, ни с волей того, ктопроизводит эти движения, — точка зрения, лишенная смысла и несомненноложная. Доказательством этого может служить пример ската [1307], которыйобладает способностью усыплять не только части тела, прикасающиеся к немунепосредственно, но и приводить в какое-то оцепенение руки тех, кто тащит инаправляет сети; более того, рассказывают, что если полить его сверху водой,то эта его усыпляющая сила, поднимаясь сквозь воду, достигает рук. Это —поразительная способность и весьма полезная для ската: он ощущает ее ипользуется ею; так, стремясь поймать выслеживаемую им добычу, он зарываетсяв ил, так, чтобы другие рыбы оказывались над ним, и тогда, пораженные этимоцепенением, они попадают ему в пасть. Журавли, ласточки и другие перелетныептицы отчетливо сознают свою способность угадывать будущее и применяют ее наделе. Охотники уверяют, что если из нескольких щенят хотят выбрать самоголучшего, то следует предоставить выбор их матке; так, если вытащить щенят изих конуры, то тот, кого мать первым спрячет туда обратно, и есть самыйлучший, или если сделать вид, что конура со всех сторон охвачена пламенем,то лучшим будет тот щенок, к которому матка прежде всего кинется на помощь.Отсюда следует, что у собак есть способность угадывать будущее, которою мыне обладаем, или что у них есть какая-то иная и более верная, чем у нас,способность судить о своих детенышах.

Животные производят на свет детенышей, кормят их, учат их двигаться идействовать совсем так же, как люди; они живут и умирают так же, как и мы;таким образом, то, что мы отказываем животным в некоторых движущих стимулахи приписываем себе высшие по сравнению с ними способности, никак не можетосновываться на превосходстве нашего разума. Для укрепления нашего здоровьяврачи предлагают нам жить по образу и по примеру животных, недаром с давнихпор в народе говорят: Ноги и голову теплей укрывай, А во всем остальном —зверям подражай.

Размножение есть главнейшее проявление нашей плотской природы, иизвестные особенности в расположении наших органов делают нас болееприспособленными для этого. Однако некоторые утверждают, что лучше для насбыло бы подражать здесь позе зверей, как более соответствующей преследуемойцели:

 

more ferarum

Quadrupedumque magis ritu, plerumque putantur

Concipere uxores, qui sic loca sumere possunt,

Pectoribus positis, sublatis femina lumbis. [1308]

 

И они считают вредными те бесстыдные и распущенные движения, которыеженщины сами уже добавили от себя, рекомендуя женщинам вернуться к образудействий и поведению самок животных, более умеренному и скромному:

 

Nam mulier prohibet se concipere atque repugnat,

Clunibus ipsa viri Venerem si laeta retractat,

Atque exossato ciet omni pectore fluctus.

Eiicit enim sulcum recta regione viaque

Vomeris, atque locis avertit seminis ictum. [1309]

 

Если справедливость заключается в том, чтобы воздавать каждому позаслугам, то надо признать, что животные, которые служат своим добродетелям,любят и защищают их, а на чужих и на тех, кто обижает их хозяев,набрасываются, преследуя их, обладают чувством, похожим на наше чувствосправедливости. Животные обнаруживают строжайшую справедливость и прираспределении пищи между своими детенышами. Что касается дружбы, то в нейживотные проявляют несравненно больше постоянства и глубины, чем люди.Собака царя Лисимаха [1310], Гиркан, когда ее хозяин умер, упорно не отходилаот его ложа, отказываясь от пищи и питья, а когда тело царя предавалисожжению, бросилась в огонь и сгорела. Так же поступила собака и некоегоПирра: с момента смерти своего хозяина она лежала неподвижно на его ложе, акогда тело унесли, она с трудом поднялась и бросилась в костер, на которомего сжигали. Есть некоторые сердечные склонности, иногда возникающие в насбез ведома разума в силу какого-то невольного порыва, именуемого некоторымисимпатией. Животные, как и мы, способны на такие чувства. Так, например,лошади проникаются столь сильной привязанностью друг к другу, что нам бываетнелегко разлучить их и заставить служить врозь; нередко мы наблюдаем, чтолошадей словно к определенному лицу, влечет к определенной масти ихсотоварища, и всюду, где бы ни повстречалась им лошадь такой масти, онитотчас же дружески и с радостью к ней устремляются, а ко всякой другой мастиотносятся с ненавистью и отвращением. Животные, как и мы, разборчивы в любвии выбирают, подобно нам, себе самок; они также не чужды ревности или бурныхи неутолимых желаний.

Вожделения бывают либо естественные и необходимые, как, например, голодили жажда; либо естественные, но не необходимые, как, например, половоеобщение; либо и не естественные и не необходимые: таковы почти всечеловеческие вожделения, которые и искусственны и излишни. В самом деле,поразительно, как немного человеку нужно для его подлинного удовлетворения икак мало природа оставила нам такого, чего еще можно пожелать. Обильныекушанья, изготовляемые в наших кухнях, не опровергают установленного еюпорядка. Стоики утверждают, что человеку достаточно для пропитания одноймаслины в день. Изысканные вина, которые мы пьем, не имеют ничего общего спредписаниями природы, так же как и прихоти наших плотских желаний:

 

neque illa

Magno prognatum deposcit consule cunnum. [1311]

 

У нас так много искусственных вожделений, порожденных нашимнепониманием того, что есть благо, и нашими ложными понятиями, что ониоттесняют почти все наши естественные вожделения; получается так, как еслибы в каком-нибудь городе оказалось такое большое число иностранцев, что онисовсем вытеснили туземцев или лишили их прежней власти, завладев еюполностью. Животные гораздо более умеренны, чем мы, и держатся в пределах,поставленных природой, но и у них иногда можно отметить некоторое сходство снашей склонностью к излишествам. Подобно тому как неистовые вожделениятолкали иногда людей к сожительству с животными, точно так же и животныеиногда влюбляются в людей и бывают преисполнены неестественной нежности то кодному существу, то к другому. Примером может служить слон, соперникАристофана Грамматика [1312], влюбившийся в юную цветочницу в городеАлександрии; он расточал ей знаки внимания страстного поклонника, ни в чемне уступая Аристофану: так, прогуливаясь по рынку, где продавались фрукты,он хватал их своим хоботом и подносил ей; он старался не упускать ее из видаи иногда клал ей на грудь свой хобот, стараясь прикоснуться к ее соскам.Рассказывают также о драконе, влюбленном в молодую девушку, о гусе,пленившемся ребенком в городе Асопе, и об одном баране, поклонникемузыкантши Главки; а как часто можно видеть обезьян, страстно влюбленных вженщин. Встречаются также животные, предавшиеся однополой любви. Оппиан [1313]и другие авторы приводят примеры, свидетельствующие об уваженииживотных к браку, о том, что они не сожительствуют со своими детьми; однаконаблюдение показывает обратное:

 

nec habetur turpe iuvencae

Ferre patrem tergo; fit equo sua filia conjux;

Quasque creavit init pecudes caper, ipsaque, cuius

Semine concepta est, ex illo concipit ales. [1314]

 

Что касается хитрости, то можно ли найти более яркое проявление ее, чемслучай с мулом философа Фалеса [1315]? Переходя через реку и будучи нагруженсолью, он случайно споткнулся, вследствие чего навьюченные на него мешкипромокли насквозь. Заметив, что благодаря растворившейся соли поклажа егостала значительно легче, он с тех пор, как только на пути его попадалсяручей, тотчас же погружался в него со своей ношей; он проделывал это до техпор, пока его хозяин не обнаружил его хитрость и не приказал нагрузить егошерстью. Потерпев неудачу, мул перестал прибегать к своей хитрости. Многиеживотные простодушно подражают нашей жадности: действительно, мы видим, какони крайне озабочены тем, чтобы захватить все, что можно тщательно спрятать,хотя бы это были вещи, для них бесполезные.

Что касается хозяйственности, то животные превосходят нас не только вумении собирать и делать запасы на будущее, но им известны необходимые дляэтого сведения из области домоводства. Так, например, когда муравьизамечают, что хранимые ими зерна и семена начинают сыреть и отдаватьзатхлостью, они раскладывают их на воздухе для проветривания, освежения ипросушки, опасаясь, как бы они не испортились и не стали гнить. Но особеннозамечательно, с какой предусмотрительностью и предосторожностью ониобращаются с семенами пшеницы, далеко превосходя в этом отношении нашузаботливость. Ввиду того, что зерна пшеницы не остаются навсегда сухими итвердыми, с течением времени увлажняются и размягчаются, готовясь прорасти,муравьи из страха лишиться сделанных ими запасов отгрызают кончик зерна, изкоторого обычно выходят ростки [1316].

Что касается войн, которые принято считать самым выдающимся идостославным человеческим деянием, то я хотел бы знать, должны ли онислужить доказательством некоего превосходства человека, или наоборот,показателем нашей глупости и несовершенства? Животным поистине не приходитсяжалеть о том, что им неизвестна эта наука уничтожать и убивать друг друга игубить свой собственный род [1317]:

 

quando leoni

Fortior eripuit vitam leo? quo memore unquam

Expiravit aper maioris dentibus apri? [1318]

 

Не всем, однако, животным неведомы войны: примером тому служат яростныесражения пчел и столкновения предводителей их армий:

 

saepe duobus

Regibus incessit magno discordia motu

Continuoque animos vulgi et trepidantia bello

Corda licet longe praesciscere. [1319]

 

Всегда, когда я читаю это изумительное описание войны, я не могуотделаться от представления, что передо мною картина человеческой глупости исуетности [1320]. И впрямь поразительно, какими ничтожными причинамивызываются жестокие войны, наполняющие нас страхом и ужасом, этот ураганзвуков и криков, эта устрашающая лавина вооруженных полчищ, это воплощениеярости, пыла и отваги:

 

Fulgur ibi ad caelum se tollit, totaque circum

Aere renidescit tellus, subterque virum vi

Excitur pedibus sonitus, clamoreque montes

Icti reiectant voces ad sidera mundi. [1321]

 

И улаживаются эти раздоры благодаря столь ничтожным случайностям:

 

Paridis propter narratur amorem

Graecia barbariae diro collisa duello; [1322]

 

вся Азия, говорят, была разорена и опустошена в результате войн из-зараспутства Париса. В основе того великого разрушения, каким является война,часто лежит прихоть одного человека; войны нередко ведутся из-закакой-нибудь причиненной ему обиды, либо ради его удовлетворения, либо из-закакой-нибудь семейной распри, то есть по причинам, не стоящим выеденногояйца. Послушаем, что говорят на этот счет те, кто сами являются главнымизачинщиками и поджигателями их; выслушаем самого крупного, самогомогущественного и самого победоносного из всех живших на земле императоров [1323], который, словно играя, затевал множество опасных сражений на суше ина море, из-за которого лилась кровь и ставилась на карту жизнь полумиллионачеловек, связанных с его судьбой, и ради предприятий которого расточалисьсилы и средства обеих частей света:

 

Quod futuit Glaphyran Antonius, hanc mihi poenam

Fulvia constituit, se quoque uti futuam.

Fulviam ego ut futuam? Quid, si me Manius oret

Paedicem, faciam? Non puto, si sapiam.

Aut futue, aut pugnemus, ait. Quid, quod mihi vita

Carior est ipsa mentula? Signa canant. [1324]

 

(Пользуясь Вашим любезным разрешением, я злоупотребляю латинскимицитатами [1325].) А между тем это многоликий великан, который как бы сотрясаетнебо и землю, —

 

Quam multi Libyco volvuntur marmore fluctus,

Saevus ubi Orion hybernis conditur undis,

Vel cum sole novo densae torrentur aristae,

Aut Hermi campo, aut Lyciae flaventibus arvis,

Scuta sonant, pulsuque pedum tremit excita tellus. [1326]

 

Это страшное чудовище о стольких головах и руках — всего лишьзлополучный, слабый и жалкий человек. Это — всего лишь потревоженный иразворошенный муравейник:

 

It nigrum campis agmen. [1327]

 

Достаточно одного порыва противного ветра, крика ворона, неверного шагалошади, случайного полета орла, какого-нибудь сна, знака или звука голоса,какого-нибудь утреннего тумана, чтобы сбить его с ног и свалить на землю.Одного солнечного луча достаточно, чтобы сжечь и уничтожить его; достаточнобросить ему немного пыли в глаза (или напустить пчел, как мы читаем у нашегопоэта [1328]) — и сразу все наши легионы даже с великим полководцем Помпеемво главе будут смяты и разбиты наголову. Ведь именно против Помпея, как мнепомнится, Серторий применил эту проделку в Испании, чтобы разбить егопрекрасную армию, и эта же военная хитрость впоследствии сослужила службу идругим, например Евмену против Антигона или Сурене против Красса [1329]:

 

Hi motus animorum atque haec certamina tanta

Pulveris exigui iactu compressa quiescent. [1330]

 

Да и сейчас, если напустить на толпу людей рой пчел, он рассеет ее. Внедавние времена, когда португальцы осаждали город Тамли в княжестве Шьятиме [1331], жители города поставили на крепостных стенах множество ульев, которыеу них имелись в изобилии. Приготовившись, они быстро выпустили пчел нанеприятельскую армию, которая тотчас же обратилась в бегство, ибо солдаты нев состоянии были справиться с жалившими их пчелами. Так с помощью этогонеобычайного средства город одержал победу над португальцами и сохранил своюсвободу.