Глава IV

Разделение искусства суждения на суждение посредством индукции ипосредством силлогизма. Учение об индукции относится к Новому Органону. Первое разделение суждения посредством силлогизма -- на прямую и обратнуюредукцию. Второе разделение силлогистического суждения -- на аналитику иучение об опровержениях. Разделение учения об опровержениях на опровержениясофизмов, опровержения толкования и опровержения призраков, или идолов. Разделение идолов на идолы рода, идолы пещеры и идолы площади. Приложение кискусству суждения: о соответствии доказательств с природой предмета Перейдем теперь к суждению или к искусству суждения, в которомрассматривается природа доказательств, или доводов. Искусство суждения (какэто всем известно) учит делать умозаключения или путем индукции, или спомощью силлогизма. Ибо энтимемы и примеры представляют собой лишьсокращения этих двух форм. Что касается суждения по индукции, то здесь врядли что-нибудь может привлечь наше внимание, потому что в этом случае одно ито же действие разума одновременно и находит искомое, и выносит суждение онем; здесь процесс совершается непосредственно, почти так же как вчувственном восприятии, не нуждаясь ни в каких промежуточных звеньях. Ведьпо отношению к своим первичным объектам чувство одновременно воспринимаетвид объекта и соглашается с его истинностью. В силлогизме это происходитиначе: его доказательство не является непосредственным, но осуществляетсяопосредствованно. Здесь нужно различать нахождение среднего термина исуждение о заключении; ибо ум сначала бросается в разные стороны, а потомуспокаивается. Но мы вообще не желаем заниматься порочной формой индукции,правильную же форму индукции мы будем рассматривать в Новом Органоне.Поэтому в настоящий момент об индукции сказано достаточно. Что же можно сказать о силлогистическом суждении, если эта форма чутьли не истерта в порошок в исследованиях тончайших мыслителей и изучена домельчайших подробностей? И это неудивительно, так как силлогизм особенноблизок человеческому уму. Ведь человеческий ум всеми силами стремится выйтииз состояния неуверенности и найти нечто прочное и неподвижное, на что онмог бы, как на твердь, опереться в своих блужданиях и исследованиях.Аристотель пытается доказать, что во всяком движении тел можно найти нечтонаходящееся в покое, при этом древний миф об Атланте, который стоя держит насвоих плечах небо, он весьма удачно и тонко переносит на полюсы мира ^,вокруг которых происходит вращение неба. Точно так же и люди всеми силамистремятся найти в себе некоего Атланта своих размышлений, или полюсы,которые в какой-то мере управляли бы волнениями и вихрями мыслей,охватывающими разум, боясь как бы на них не обрушилось небо их мыслей.Поэтому они с величайшей поспешностью поторопились установить научныепринципы, вокруг которых могли бы вращаться, не опасаясь рухнуть, всемногообразные их споры и рассуждения; они не знали при этом, что тот, ктослишком торопится получить точный ответ, кончает сомнениями, тот же, кто неспешит высказать суждение, наверняка придет к точному знанию. Таким образом, очевидно, что искусство силлогистического суждения естьне что иное, как редукция предложении к принципам посредством среднихтерминов. Принципы же мыслятся общепринятыми и не подвергаются обсуждению.Нахождение же средних терминов является прерогативой свободно исследующегоума. Эта редукция бывает двоякого рода -- прямая и обратная. Прямой онаоказывается тогда, когда данное предложение сводится к самому принципу, --это то, что называют остенсивным доказательством; обратная редукция имеетместо тогда, когда противоречие предложения сводится к противоречиюпринципа, -- это то, что Называют доказательством (per incommodum) ^ Числоже средних терминов или их ряд возрастает или сокращается по мере удаленияпредложения от принципа. Установив это, мы разделим теперь искусство суждения (как это почтивсегда делается) на аналитику и учение об опровержениях. Первая указываетпуть к истине, второе -- предостерегает от ошибки. Аналитика устанавливаетистинные формы выводов, вытекающих из доказательств, всякое изменение илиотклонение от которых приводит к ошибочному заключению, и уже тем самымсодержит в себе своего рода изобличение и опровержение, ибо, как говорят,"прямизна является мерилом и прямизны, и кривизны". Тем не менее наиболеенадежно использовать опровержения как наставников, помогающих быстрее илегче обнаруживать заблуждения, которые в противном случае подстерегали бысуждение, В аналитике же я не могу обнаружить ни одного раздела, который небыл бы достаточно разработан, скорее, наоборот, в ней есть много лишнего, иво всяком случае она не нуждается ни в каких дополнениях. Мы решили разделить учение об опровержениях на три части: опровержениесофизмов, опровержение толкований и опровержение призраков, или идолов.Учение об опровержении софизмов особенно плодотворно. Наиболее грубый видсофизмов Сенека не без остроумия сравнивает с искусством фокусников ^,когда, глядя на их манипуляции, мы не можем сказать, как они делаются, хотяи твердо знаем, что в действительности все делается совсем не так, как этонам кажется; в то же время более тонкие виды софизмов не только не даютчеловеку возможности что-либо ответить на них, но и во многих случаяхсерьезно мешают суждению. Теоретическая часть учения об опровержениях софизмов прекрасноразработана Аристотелем, а Платон приводит великолепные образцы этогоискусства и не только на примере старших софистов (Горгия, Гиппия,Протагора, Эвтидема и др.), но и на примере самого Сократа, который, никогданичего не утверждая сам, а лишь показывая несостоятельность положений,выдвигаемых другими, дал нам образцы остроумнейших возражений, софизмов и ихопровержений. Поэтому в этом разделе нет ничего, что требовало быдальнейшего исследования. Нужно в то же время заметить, что, хотя мы исчитаем подлинным и важнейшим назначением этого учения опровержениесофизмов, тем не менее совершенно ясно, что те же самые софизмы могут принедобросовестном и недостойном применении его привести к новым уловкам ипротиворечиям. Такого рода способности ценятся весьма высоко и сулят немалуювыгоду; впрочем, кто-то весьма удачно сказал, что различие между оратором исофистом состоит в том, что первого можно сравнить с гончей, славящейсясвоим бегом, а второго -- с зайцем, прекрасно умеющим петлять. Далее следуют опровержения толкований -- "герменеи" (мы даем ему этоназвание, заимствуя у Аристотеля в данном случае скорее сам термин, чем егосмысл), Напомним то, что было сказано нами выше при рассмотрении первойфилософии о трансценденциях и привходящих свойствах сущего, или адъюнкциях.К их числу относятся понятия: больше, меньше, много, мало, раньше, позже,идентичное, различное, возможное, действительное, обладание, лишение, целое,части, действующее, испытывающее действие, движение, покой, сущее, не сущееи т. п. Особенно важно помнить и иметь в виду два различных способа изученияэтих понятий, о которых мы говорили, т. е. изучение их с точки зрения физикии с точки зрения логики. Исследование этих понятий с точки зрения физики мыотнесли к первой философии. Остается исследовать их с точки зрения логики.Именно такое исследование мы называем здесь учением об опровержениях ложныхтолкований. Это, несомненно, разумная и полезная часть науки, так как общиеи широко распространенные понятия неизбежно употребляются повсюду, в любыхрассуждениях и спорах; и если с самого начала тщательнейшим ивнимательнейшим образом но устанавливать четкого различия между ними, онисовершенно затемняют сущность всех дискуссий и в конце концов ведут к тому,что эти дискуссии превращаются в споры о словах. Ведь двусмысленность словили неправильное толкование их значений это то, что мы назвали бы софизмамииз софизмов. Поэтому-то я и решил, что целесообразнее рассматривать этоучение отдельно, а не включать его в первую философию или метафизику, какэто весьма нечетко сделал Аристотель, относить ее частично к аналитике.Название же этому учению мы дали, исходя из его назначения, ибо истинное егоназначение целиком сводится к обнаружению ошибок в употреблении слов ипредупреждении этих ошибок. Более того, мы считаем, что весь раздел,посвященный категориям, если правильно понимать его значение, должен быть впервую очередь посвящен тому, как избежать смешения и смещения границопределений и разделений, и именно поэтому мы предпочли поместить его в этучасть. Впрочем, об опровержениях толкований сказано достаточно. Что же касается опровержения призраков, или идолов, то этим словом мыобозначаем глубочайшие заблуждения человеческого ума. Они обманывают не вчастных вопросах, как остальные заблуждения, затемняющие разум ирасставляющие ему ловушки; их обман является результатом неправильного иискаженного предрасположения ума, которое заражает и извращает всевосприятия интеллекта. Ведь человеческий ум, затемненный и как бызаслоненный телом, слишком мало похож на гладкое, ровное, чистое зеркало,неискаженно воспринимающее и отражающее лучи, идущие от предметов; он скорееподобен какому-то колдовскому зеркалу, полному фантастических и обманчивыхвидений. Идолы воздействуют на интеллект или в силу самих особенностей общейприроды человеческого рода, или в силу индивидуальной природы каждогочеловека, или как результат слов, т. е. в силу особенностей самой природыобщения. Первый вид мы обычно называем идолами рода, второй -- идоламипещеры и третий -- идолами площади. Существует еще и четвертая группаидолов, которые мы называем идолами театра, являющимися результатом неверныхтеорий или философских учений и ложных законов доказательства, Но от этоготипа идолов можно избавиться и отказаться, и поэтому мы в настоящее время небудем говорить о нем. Идолы же остальных видов всецело господствуют над умоми не могут быть полностью удалены из него. Таким образом, нет основанийожидать в этом вопросе какого-то аналитического исследования, но учение обопровержениях является по отношению к самим идолам важнейшим учением. И еслиуж говорить правду, то учение об идолах невозможно превратить в науку иединственным средством против их пагубного воздействия на ум является некаяблагоразумная мудрость. Полное и более глубокое рассмотрение этой проблемымы относим к Новому Органону; здесь же мы выскажем лишь несколько самыхобщих соображений. Приведем следующий пример идолов рода: человеческий ум по своей природескорее воспринимает положительное и действенное, чем отрицательное инедейственное, хотя по существу он должен был бы в равной мере восприниматьи то и другое. Поэтому на него производит гораздо более сильное впечатление,если факт хотя бы однажды имеет место, чем когда он зачастую отсутствует иимеет место противоположное. И это является источником всякого рода суеверийи предрассудков. Поэтому правильным был ответ того человека, который, глядяна висящие в храме изображения тех, кто, исполнив свои обеты, спасся откораблекрушения, на вопрос о том, признает ли он теперь божественную силуНептуна, спросил в свою очередь: "А где же изображения тех, которые, давобет, тем не менее погибли?" ^ Это же свойство человеческого ума лежит воснове и других суеверий, таких, как вера в астрологические предсказания,вещие сны, предзнаменования и т. п. Другой пример идолов рода: человеческийдух, будучи по своей субстанции однородным и единообразным, предполагает ипридумывает в природе существование большей однородности и большегоединообразия, чем существует в действительности. Отсюда вытекает ложноепредставление математиков о том, что все небесные тела движутся посовершенным круговым орбитам и что не существует спиральных движений ^,Отсюда же вытекает и тот факт, что, несмотря на то что в природе существуетмножество единичных явлений, совершенно отличных друг от друга, человеческоемышление тем не менее пытается найти всюду проявления соотносительности,параллельности и сопряженности. Именно на этом основании вводится еще одинэлемент -- огонь с его кругом для того, чтобы составить четырехчлен вместе стремя остальными элементами -- землей, водой и воздухом ^. Химики же в своемфанатизме выстроили все вещи и явления в фалангу, совершенно безосновательноуверяя, что в этих их четырех элементах (эфире, воздухе, воде и земле)каждый из видов имеет параллельные и соответствующие виды в других. Третийпример близок к предыдущему. Имеется утверждение о том, что человек -- этосвоего рода мера и зеркало природы. Невозможно даже представить себе (еслиперечислить и отметить все факты), какую бесконечную вереницу идоловпородило в философии стремление объяснять действия природы по аналогии сдействиями и поступками человека, т. е. убеждение, что природа делает то жесамое, что и человек. Это не намного лучше ереси антропоморфитов, родившейсяв уединенных кельях глупых монахов, или мнения Эпикура, весьма близкого посвоему языческому характеру к предыдущему, ибо он приписывал богамчеловеческие черты. И эпикуреец Веллей не должен был спрашивать: "Почемубог, подобно эдилу, разукрасил небо звездами и светильниками?" ^ Потому что,если бы этот величайший мастер стал бы вдруг эдилом, он расположил бы звездына небе в каком-нибудь прекрасном и изящном рисунке, похожем на те, которыемы видим на роскошных потолках в дворцовых залах, тогда как на самом делеедва ли кто укажет среди столь бесконечного числа звезд какую-нибудьквадратную, треугольную или прямолинейную фигуру. Столь велико различиемежду гармонией человеческого духа и духа природы! Что же касается идолов пещеры, то они возникают из собственной духовнойи телесной природы каждого человека, являясь также результатом воспитания,образа жизни и даже всех случайностей, которые могут происходить с отдельнымчеловеком. Великолепным выражением этого типа идолов является образ пещеры уПлатона ^. Ибо (оставляя в стороне всю изысканную тонкость этой метафоры)если бы кто-нибудь провел всю свою жизнь, начиная с раннего детства и досамого зрелого возраста, в какой-нибудь темной подземной пещере, а потомвдруг вышел наверх и его взору представился весь этот мир и небо, то нетникакого сомнения, что в его сознании возникло бы множество самыхудивительных и нелепейших фантастических представлений. Ну а у нас, хотя мыживем на земле и взираем на небо, души заключены в пещере нашего тела; такчто они неизбежно воспринимают бесчисленное множество обманчивых it ложныхобразов; лишь редко и на какое-то короткое время выходят они из своейпещеры, не созерцая природу постоянно, как под открытым небом. С этимобразом Платоновой пещеры великолепно согласуется и знаменитое изречениеГераклита о том, что "люди ищут знания в собственных мирах, а не в большоммире". Наиболее же тягостны идолы площади, проникающие в человеческий разум врезультате молчаливого договора между людьми об установлении значения слов иимен. Ведь слова в большинстве случаев формируются исходя из уровняпонимания простого народа и устанавливают такие различия между вещами,которые простой народ в состоянии понять; когда же ум более острый и болеевнимательный в наблюдении над миром хочет провести более тщательное делениевещей, слова поднимают шум, а то, что является лекарством от этой болезни(т. е. определения), в большинстве случаев не может помочь этому недугу,так как и сами определения состоят из слов, и слова рождают слова. И хотя мысчитаем себя повелителями наших слов и легко сказать, что "нужно говорить,как простой народ, думать же, как думают мудрецы"; и хотя научнаятерминология, понятная только посвященным людям, может показатьсяудовлетворяющей этой цели; и хотя определения (о которых мы уже говорили),предпосылаемые изложению той или иной науки (по разумному примеруматематиков), способны исправлять неверно понятое значение слов, однако всеэто оказывается недостаточным для того, чтобы помешать обманчивому и чуть лине колдовскому характеру слова, способного всячески сбивать мысль справильного пути, совершая некое насилие над интеллектом, и, подобнотатарским лучникам, обратно направлять против интеллекта стрелы, пущенные имже самим. Поэтому упомянутая болезнь нуждается в каком-то более серьезном иеще не применявшемся лекарстве. Впрочем, мы лишь очень бегло коснулись этоговопроса, указав в то же время, что это учение, которое мы будем называть"Великими опровержениями", или наукой о прирожденных и благоприобретенныхидолах человеческого ума, должно быть еще создано. Подробное же рассмотрениеэтой науки мы относим к Новому Органону. Остается одно очень важное дополнение к искусству суждения, котороетоже, как мы считаем, должно получить развитие. Дело в том, что Аристотельтолько указал на эту проблему, но нигде не дал метода ее решения. Эта наукаисследует вопрос о том, какие способы доказательств должны применяться кразличным объектам исследования, являясь, таким образом, своего рода наукойсуждения о суждениях. Ведь Аристотель прекрасно заметил, что "не следуеттребовать от оратора научных доказательств, точно так же как от математикане следует требовать эмоционального убеждения" ^. Поэтому если ошибиться ввыборе рода доказательств, то и само суждение не может быть вынесено.Поскольку же существует четыре рода доказательств, а именно черезнепосредственное согласие и общепринятые понятия, через индукцию, черезсиллогизм и, наконец, то, что Аристотель правильно называет круговымдоказательством (demonstratio in orbern) ^, т. e. не идущим отпредшествующего и более известного, а строящимся как бы на одном и том жеуровне, то каждый из этих четырех родов доказательств имеет своиопределенные объекты и определенные сферы науки, где он обладает достаточнойсилой, другие же объекты исключают возможность его применения. Ведь излишняяпедантичность и жесткость, требующие слишком строгих доказательств в однихслучаях, а еще больше небрежности и готовности удовольствоваться весьмаповерхностными доказательствами в других, принесли науке огромный вред иочень сильно задержали ее развитие. Но об искусстве суждения сказанодостаточно. Глава V Разделение искусства запоминания на учение о вспомогательных средствахпамяти и учение о самой памяти. Разделение учения о самой памяти на учение опредварительном знании и учение об эмблемах Мы разделим искусство запоминания, или сохранения, на два учения:учение о вспомогательных средствах памяти и учение о самой памяти. Основнымвспомогательным средством памяти является письменность. Вообще следуетпонять, что память без такой помощи не может справиться с материаломдостаточно обширным и сложным и что только записи представляют для неедостаточно надежную основу. Это в особенности имеет место в индуктивнойфилософии и в истолковании природы. Ведь в равной мере невозможно без всякихзаписей с помощью одной лишь памяти выполнять все расчеты в книге расходов,как невозможно дать удовлетворительного истолкования природы, опираясь лишьна одни размышления и на силу природной памяти и не призвав на помощь ейдолжным образом составленных таблиц. Но даже если lie говорить обистолковании природы, поскольку это учение новое, то и для старых и широкораспространенных наук не может, пожалуй, быть ничего полезнее, чем хорошая ипрочная опора памяти, какой может явиться добросовестный и всеобъемлющийсвод общих мест. При этом для меня не является тайной, что некоторые встремлении все прочитанное и изученное заносить в сборники общих мест видятсерьезный ущерб для образования, поскольку это задерживает само чтение иотучает память от напряженной работы. Но поскольку в науке нельзя доверятьпоспешным и скороспелым выводам, а нужно прочно и всесторонне обосновыватьих, то мы считаем, что тщательный труд, потраченный на составление сборникаобщих мест, может оказаться в высшей степени полезным для того, чтобысделать учение более прочным и основательным, давая в изобилии материал дляизобретения и направляя острие суждения на один предмет. Впрочем, среди всехметодов и Систем общих мест, с которыми нам до сих пор приходилосьсталкиваться, нельзя найти ни одного, имеющего хотя бы какую-то ценность,так как с самого начала они являют нам скорее образ школы, чем окружающегомира, устанавливая грубые и чисто школярские деления предметов, а отнюдь нете, которые бы проникали в самое сущность, в самую глубину вещей. Исследования самой памяти до сих пор, как мне кажется, велись довольновяло и медленно. Правда, существует какое-то подобие искусства памяти, но мыуверены, что может существовать и более совершенная теория укрепления иразвития памяти, чем та, которую налагает это искусство; и само этоискусство может использоваться на практике более успешно, чем это делалосьдо сих пор. При этом мы не собираемся спорить с тем, что с помощью этогоискусства можно (при желании использовать его ради эффекта) проявитьневероятные чудеса в запоминании, но это искусство в том виде, в каком оноиспользуется, остается совершенно бесплодным и бесполезным для практическихнужд человечества. И мы ставим ему в вину совсем не то, что оно разрушает и(как обычно говорят) перегружает естественную память, но то, что оно плохопомогает развитию памяти в делах серьезных и практически важных. Мы же(может быть потому, что мы всю жизнь посвятили политике) весьма мало ценимто, что отличается лишь искусством, но не представляет никакой пользы. Вовсяком случае способность, услышав один только раз, немедленно повторить втом же самом порядке, как они были произнесены, огромное число имен илислов, или экспромтом сочинить множество стихов на любую тему, или остроспародировать любой сюжет, или любую серьезную вещь обратить в шутку, илисуметь ловким возражением либо придиркой увернуться от любого вопроса и т.п. (таких способностей ума существует великое множество, а талант иупражнения могут довести их до совершенно невероятной, граничащей с чудомстепени), короче говоря, все эти и им подобные способности мы ценим не выше,чем ловкость и трюки канатоходцев и клоунов. Ведь это же по существу одно ито же, ибо в одном случае злоупотребляют физической силой, в другом --силами ума; и то и другое может быть даже иной раз вызывает удивление, но вовсяком случае недостойно никакого уважения. Искусство памяти опирается на два понятия: предварительное знание иэмблемы. Предварительным знанием (praenotio) мы называем своего родаограничение бесконечности исследования: ведь когда мы пытаемся вызвать впамяти что-то, не обладая при этом никаким представлением о том, что мыищем, то такого рода поиски требуют огромного труда и ум не может найтиправильного направления исследования, блуждая в бесконечном пространстве. Ноесли ум обладает каким-то определенным предварительным знанием, то тем самымбесконечность немедленно обрывается и память действует уже на более знакомоми ограниченном пространстве, что напоминает охоту на лань в ограде парка. Поэтой же причине бесспорную помощь памяти оказывает и порядок. Ибо в этомслучае существует предварительное знание того, что предмет нашегоисследования должен отвечать данному порядку. Именно поэтому, например,стихи легче запоминать наизусть, чем прозу: если мы вдруг собьемся накаком-то слове, то нам поможет предварительное знание того, что это должнобыть такое слово, которое укладывалось бы в стихотворную строчку. И это жепредварительное знание является первым элементом искусственной памяти. Ведьв искусственной памяти мы обладаем определенными местами, уже заранееподготовленными и приведенными в систему; образы же мы формируем мгновенно,в соответствии с обстоятельствами. Но при этом нам помогает предварительноезнание, указывающее, что этот образ должен в какой-то степенисоответствовать "месту"; и это обстоятельство подстегивает память и так илииначе прокладывает ей путь к предмету исследования. Эмблема же сводитинтеллигибельное к чувственному, а чувственно воспринимаемое всегдапроизводит более сильное воздействие на память и легче запечатлевается вней, чем интеллигибельное, так что даже память животных возбуждаетсячувственным, но никак не возбуждается интеллигибельным. Поэтому легчезапомнить образ охотника, преследующего зайца, или аптекаря, окруженногопробирками, или судьи, произносящего речь, или мальчика, читающего стихинаизусть, или актера, играющего на сцене, чем сами понятия нахождения,расположения, выражения, памяти, действия. Есть и другие средства,помогающие памяти (как мы об этом только что говорили), но то искусство,которое существует в настоящее время, состоит из вышеупомянутых двухэлементов. Рассмотрение же частных недостатков этих искусств заставило бынас отойти от принятого нами порядка изложения. Таким образом, об искусствезапоминания, или сохранения, сказано достаточно. И вот, следуя нашемупорядку, мы уже подошли к четвертому отделу логики, рассматривающемупроблемы передачи и изложения наших знаний.

* КНИГА ШЕСТАЯ *