История всемирной литературы 71 страница

Один перечисляет различные заклинания, но текст самих заговорных формул не дается. Большая же часть «Речей Высокого» содержит поучения житейской мудрости в форме советов некоему Лодфафниру или просто в виде поговорок, явно и непосредственно восходящих к чисто народным. «Речи Высокого» написаны гномическим размером и содержат многочисленные анафорические параллелизмы, чрезвычайно характерные для гномико-дидактической поэзии.

Обширный свод мифических сведений содержится в «Речах Вафтруднира» в форме диалога (вопросы и ответы), представляющего своеобразное соревнование в мудрости между Одином и великаном Вафтрудниром, а также в «Речах Гримнира» в форме монолога Одина — поучения юному Агнару, подавшему мед жаждущему путнику (Одину). Последнего отец Агнара связал и поместил меж огней (ситуация, напоминающая приведенное выше «подвешивание» на дереве и, возможно, также имеющая характер ритуального испытания). К этому типу мифологических песен примыкают и «Речи Альвиса». В отличие от повествовательных мифологических песен здесь мы имеем дело с попытками систематизировать древние мифы. Мифы, приведенные в этих песнях, все же менее архаичны, чем в повествовательных песнях о Торе и Локи. Возможно, что исходной формой ученой мифологической поэзии являются так называемые тулы, т. е. стихотворные перечни мифологических имен и генеалогических сведений.

Хранителями мифологической и генеалогической «информации», носителями мудрости и пророческого дара в эддической поэзии выступают, кроме самого Одина, также великаны (поскольку они якобы существовали на свете еще раньше богов, наподобие упомянутого Вафтруднира или Мимира, которому Один отдал свой глаз за право напиться из источника мудрости) или люди, близкие к смерти, либо пробудившиеся от смертного сна, а также особые пророчицы (вёльвы). Экстатическое вещание пророчицы является одной из своеобразных форм систематизации мифов (ср. «Песнь о Хюндле» и

471

«песнь о Вегтаме»). Таков жанр и самой замечательной песни «Старшей Эдды» — «Прорицания вёльвы», помещенной неизвестным составителем в начале сборника. В этом оригинальнейшем произведении безусловно использованы народная и ученая традиции устного мифологического эпоса и вместе с тем чувствуется рука индивидуального поэта, причем поэта, несомненно, очень одаренного.

«Прорицание вёльвы» распадается на две части — рассказ вёльвы о прошлом (этиологические мифы) и пророчество с будущей гибели мира (эсхатологические мифы). Начало песни не столь монолитно, как ее вторая часть; оно более традиционно по теме и ее разработке и дано в более спокойном, эпическом тоне.

Для суда сходились,
садились владыки;
сошлись для совета
святые боги.

(Перевод Е. Мелетинского)

Этот образ тинга богов напоминает не только совет богов в «Илиаде», но и собрание нартов в эпосе Северного Кавказа.

В песне рассказывается, что сначала ничего не было, «лишь щель без травы ширилась бездной». (Аналогичная формула встречается в мифологическом эпосе самых различных народов.) Мир был выведен из состояния хаоса сынами Бора (асами), поднявшими землю и устроившими прекрасный Мидгард. Вновь созданный мир осеняет мировое древо — космический ясень Иггдрасиль, вечно зеленевший над источником Урд. Из кусков ясеня и ивы, в которые асы вдохнули жизнь, произошли люди.

Первое время асы жили в полном довольстве: играли в тавлеи, изготовляли орудия и сокровища из золота (мотив «Золотого века»):

Пока трое не прибыли
турсов девы
в приют богов
из Ётунхейма.

(Перевод Е. Мелетинского)

Речь, возможно, идет о норнах, т. е. мифических существах, «вырезывающих» судьбы всех живых существ, в том числе и богов.

Идея судьбы чужда архаической эпике о Торе и Локи, зато она занимает доминирующее место в героических песнях «Старшей Эдды». Но там речь идет о судьбе отдельных героев, а в «Прорицании вёльвы» — о судьбе мира в целом. «Золотой век» кончается первой войной, затеянной двумя группами богов (асы и ваны) из-за колдуньи Гулльвейг (в которой склонны видеть воплощение золота). Первая война и последовавшие за ней нарушения богами клятв — это вина богов, внутренне подготовившая их грядущую гибель. Один пытается добиться от вёльвы сведений о судьбе богов и гибели мира: «Одна осталась, когда старый пришел ас страшный и в очи уставился: что выспрашиваешь, на что выпытываешь? Все знаю я, Один, где око твое, в источнике Мимира, что в мире славы, и пьет там Мимир мед по утрам».

Строфы, описывающие последующие события, которые приводят к гибели богов, связываются рефреном: «Довольно ли вам этого?» («Все ли вы выпытали?»).

Из этих событий центральным является смерть сына Одина — Бальдра, убитого слепым богом Хёдом стрелой из омелы — единственного незаговоренного растения. В сюжете, повествующем о смерти Бальдра, по-видимому, отразились мифы о происхождении смерти и представления о «временной смерти», воплощавшиеся в обрядах «посвящения» юношей-воинов и в ритуале смерти и воскресения природы.

Хеду отомстил брат Бальдра — Вали, родившийся за ночь до этого. Образ ребенка-мстителя чрезвычайно типичен для архаической эпики различных народов. Перед гибелью мира наступает хаос. Строфы, описывающие гибель богов, связываются зловещим рефреном:

Гарм лает громко
у Гнипахеллира,
привязь порвется,
вырвется волк;
она много ведает,
я много предвижу,
судьбы славных
и сильных богов.

(Перевод В. Мелетинского).

Прошедшее время сменяется настоящим, вместо местоимения «я» появляется «она». Вёльва говорит о себе в третьем лице, что выражает ее экстатическую погруженность в себя; сменяют друг друга яркие зрительные и акустические образы огромной эмоциональной силы: гудит древний ствол Иггдрасиля, лает мифический пес Гарм, звенит рог стража богов Хеймдалля, блестит солнце на мечах богов, срывается с привязи волк Фенрир, поднимается мировой змей со дна океана, плывет корабль мертвецов под управлением Локи, появляется огненный великан Сурт и другие великаны.

Черным стало Солнце,
суша тонет в море,
светлые звезды
сыплются с неба.
Пар жарко пышет,
и жизни питатель,
пламя до самого
поднялось неба.

(Перевод Е. Мелетинского)

Боги, люди, великаны и хтонические чудовища погибают во взаимном истреблении, мир сгорает. Однако за гибелью мира следует его обновление,

472

воскресение младшего поколения богов, примирение Бальдра и Хёда и возрождение «золотого века». Не исключено, что картина обновления мира подсказана христианством. Но в целом «Прорицание вёльвы» порождено языческой мифологической фантастикой и в конечном счете выражает трагизм крушения дохристианского и дофеодального патриархального общества.

Эсхатологические мотивы встречаются в мифологии ряда народов (персы, майя-ацтеки и др.), но потрясающая поэтическая картина гибели мира в «Прорицании вёльвы» является уникальной в мировой литературе. Именно в Исландии, где не только дольше сохранились языческие традиции в фольклоре, но была сделана единственная в своем роде попытка сохранить патриархальный уклад и «народовластие», могло быть создано это произведение.

Особняком стоит группа мифологических песен-перебранок. «Перебранки» на пиру, перед боем — явление и быта и ритуала. Перебранка перед боем представлена в «Эдде» в песнях о Хельги. Из перебранки выросла замечательная «Песнь о Харбарде», в которой «перевозчик», коварный Один, отказывается переправить на лодке через реку Тора и, неузнанный, всячески издевается над простодушным силачом.

В знаменитой «Перебранке Локи» изображается, как этот возмутитель спокойствия эпического мира является на пир богов и поочередно поносит всех богов (за трусость, женоподобность, неблаговидные поступки и позорные ситуации, в которых они оказались) и богинь (за разврат), пока не возвращается Тор, угрожающий ему своим молотом. «Перебранка Локи» и «Песнь о Харбарде» — образцы эпико-драматических произведений, можно даже сказать — своего рода протокомедии.

Драматический характер присущ также «Поездке Скирнира» — диалогу (имеющему, по-видимому, ритуальное происхождение) с невестой Скирнира, сватающегося от имени бога Фрейра.

Не входят в цикл песен о древнескандинавских богах, но близки во многом мифологической поэзии два произведения, сохранившихся в позднейших рукописях: «Песнь о Гротти» (две пленные великанши по приказу датского короля Фроди намалывают на волшебной мельнице, напоминающей Сампо из карело-финской «Калевалы», сначала богатство и мир, а затем, недовольные Фроди, — вражеское войско и гибель) и «Песнь валькирий» (пропетая в то время, как сами воинственные девы ткали человечьи кишки на ткацком станке, оказывая влияние на ход битвы). В обоих произведениях использован фольклорный жанр женских трудовых песен.

Переходный характер от песен мифологических к героическим имеет знаменитая «Песнь о Вёлюнде», которая считается одной из древнейших в «Эдде» и, судя по западногерманским отголоскам, является общим достоянием эпики германских народов.

Вёлюнд — чудесный кузнец, властитель альвов, захваченный в плен королем Нидудом, который заставляет Вёлюнда для него одного изготовлять искусные изделия. Свободолюбивый Вёлюнд (как и великанши в «Песне о Гротти») мстит Нидуду: он убивает его сыновей и насилует его дочь, после чего улетает. Образы кузнецов (подобно Ильмаринену в карело-финском эпосе) так же, как и мотивы мести, характерны для архаической эпики. В «Песне о Вёлюнде» присоединяется сказочный сюжет лебединых дев. Вёлюнд и его братья женаты на валькириях, скинувших лебединое одеяние, впоследствии они покинули Вёлюнда и его братьев.

В «Старшей Эдде» есть три песни о Хельги — герое, по-видимому, скандинавского (датского) происхождения, что подтверждается латинской хроникой Саксона Грамматика «Деяния датчан», где Хельги принадлежит к знаменитому датскому королевскому роду Скьельдунгов (Скильдингов).

Одна из песен «Эдды» рассказывает о Хельги, сыне Хьерварда, а две другие — о Хельги, сыне Сигмунда и брате Сигурда. Песни о Хельги были, таким образом, включены в цикл Вёльсунгов («Нибелунгов»), в котором главным богатырем является Сигурд. Скорее всего три песни — не контаминация различных сказаний, а три варианта одного и того же сказания о Хельги с мотивами родовой распри, любви к валькирии, викингских походов, перебранок воинов. По своей тематике и формам героики песни о Хельги представляют собой типичные богатырские сказки-песни. Эта жанровая разновидность повествовательного фольклора характерна для эпохи разложения родового строя (ср. песни о Лемминкяйнене, Каукомиели, Куллерво в карело-финском эпосе).

В «Песни о Хельги, сыне Хьерварда» много этнографически пережиточных мотивов: валькирия Свава дала имя молчаливому юноше и стала покровительствовать ему в битвах; одновременно она обручилась с ним. Перед последней битвой Хельги его дух-двойник (в виде женщины-тролля, сидящей верхом на волке) встретил брата Хельги — Хедина и внушил тому мысль жениться на возлюбленной Хельги. Хельги мужественно принял это предвестие смерти.

«Первая песнь о Хельги, убийце Хундинга» лишена трагизма и носит характер прославления смелого героя; в ней чувствуется влияние стиля панегирической поэзии скальдов. Описание рождения

473

Хельги напоминает аналогичное место русской былины о Вольге (Вольга и Хельги — то же имя!).

Во «Второй песни о Хельги, убийце Хундинга» валькирия Сигрун — дочь Хёгни — полюбила Хельги и стала его женой после того, как он победил в битве ее отца и Хедбродда, которому она была обещана. Даг, брат Сигрун, убил Хельги, отомстив за отца. Но и мертвый Хельги явился на свидание со своей возлюбленной. Эта сцена торжества любви над смертью является одной из прекраснейших в эддической поэзии.

Англосаксонская поэма о «Беовульфе», составленная по-латыни хроника Саксона Грамматика «Деяния датчан» и отголоски в исландских сагах свидетельствуют о том, что, кроме песен о Хельги, существовал целый цикл песен и сказаний о датских богатырях эпохи Скъельдунгов (Ингъяльд, Хрольф Краки, Старкад, Бьярки) с мотивами драконоборства и межплеменных войн, однако этот цикл не получил отражения в сохранившихся песнях «Королевского кодекса».

Большинство героических песен «Эдды» связано с циклом «Нибелунгов», сложившимся первоначально у континентальных германцев в эпоху «великого переселения народов», а в последующие века (VI—VII) распространившимся в Норвегии и Исландии.

В основе сюжетного ядра цикла «Нибелунгов» — сочетание двух исторических событий: гибели в результате гуннского нашествия бургундского королевства на Рейне в 437 г. (король Гундихарий, его братья Годомар и Гисляхарий, их отец Гибиха); (ср. исл. Гуннар, Готторм, Гьюки, нем. Гунтер, Готмар, Гизельхер) и смерти Аттилы (нем. Этцель, исл. Атли) в 451 г., после пира, на ложе германской пленницы Ильдико (ср. нем. Кримхильда).

Эпическое сказание связало эти два факта в рассказ о мести героини (нем. Кримхильда, исл. Гудрун) своему мужу за убийство братьев — бургундских королей (исл. Гьюкунги). Очень характерно, что крупнейшие исторические события в архаической эпике переосмысляются как родовая распря (точно так же, например, битва готов с гуннами в песне, сохранившейся в составе исландской «Саги о Хервёр», мотивируется борьбой двух братьев — Хлёда и Ангантюра — за отцовское наследие). Но именно такое переосмысление способствовало сохранению этих сюжетов у скандинавских племен, не участвовавших в указанных битвах.

Выросший из исторических преданий восточногерманских племен (готов или бургундов) сюжет мести Кримхильды (Гудрун), по-видимому, у франков объединился со сказаниями о Зигфриде (исл. Сигурде), не имеющими сколько-нибудь достоверной исторической основы. Попытки сблизить Сигурда и сказания о нем с обстоятельствами гибели бургундской державы на Роне и с событиями при дворе Меровингов малоубедительны.

Сказания о Сигурде, вероятно, восходят, подобно сказаниям о Хельги, к богатырской сказке. Для богатырских сказок-песен характерны темы о юношеских подвигах, героическом сватовстве и смерти героя, составляющие его поэтическую биографию. Основные мотивы: драконоборство (в скандинавской версии — убийство дракона Фафнира по наущению его брата — кузнеца Регина, воспитателя Сигурда), пробуждение «спящей красавицы» (в скандинавской версии — валькирии Сигрдривы, затем отождествленной с Брюнхильд); исполнение брачных испытаний за побратима, отражающее древнюю роль «свата» в брачном обряде. Сигурд вместо Гуннара проскакивает сквозь полымя и проводит три ночи с богатырской девой Брюнхильд, положив меч между собой и ею.

Сказание о Сигурде и о Гьюкунгах сюжетно объединяются именно этим сватовством Сигурда для Гуннара; Сигурду Гуннар отдает в жены свою сестру Гудрун. Впоследствии Гьюкунги, нарушив клятвы побратимства, убивают Сигурда (в скандинавской версии — руками «неразумного» брата Готторма), чтоб завладеть доставшимся ему после убийства Фафнира и Регина «кладом Нибелунгов» (в скандинавской версии: сокровищем карлика Андвари). После смерти Сигурда Гудрун выходит замуж за Атли. Последний, стремясь завладеть кладом, зазывает и убивает Гьюкунгов, а Гудрун мстит ему за братьев.

Таково сюжетное ядро цикла Нибелунгов. К этому ядру примыкают и некоторые другие сказания, например об Эрманарихе и Сванхильд. Эрманарих (исл. Ермунрек) — последний король причерноморских остготов, разгромленных в 375 г. гуннами. Согласно «Истории готов» (VI в.) Иордана, Эрманарих велел привязать к хвостам коней и разорвать таким образом на части Сунильду за измену мужу. За Сунильду мстили ее братья — Сарус и Аммиус (из племени россомонов), тяжко ранившие Эрманариха.

Возможно, что «История готов» уже отражает готское народное предание. В скандинавской версии Сванхильд — дочь Сигурда и Гудрун, а Эрманарих — муж Сванхильд, которую оклеветал перед ним злой советник (обвинив в измене с сыном Эрманариха — Рандвером). Братья-мстители в скандинавской версии носят имена Сёрли и Хамдира.

В немецких сказаниях образ Эрманариха как жестокого властелина вытеснил представление об Одоакре (вожде германских наемников, захватившем

474

власть в Риме в 476 г.) и вошел в сказание о борьбе с Одоакром Теодориха Веронского (нем. эпический Дитрих Бернский). Сказания о Теодорихе не включены в «Эдду», но получили отражение в более поздней норвежской «Саге о Тидреке», восходящей непосредственно к немецким источникам.

Ближе всего к континентально-германским (готским или франкским) прообразам, безусловно, стоят такие песни «Старшей Эдды», как «Речи Хамдира» (о мести братьев Сванхильд Ермунреку), «Гренландская Песнь об Атли» (о расправе Атли с Гьюкунгами и мести за них сестры Гудрун), а также оставшаяся за пределами «Королевского кодекса» «Песнь о Хлёде» (битва готов с гуннами). В этих песнях наименование «готы» имеет еще конкретное этническое значение (в других образцах эддической поэзии «готы» — это синоним героев, богатырей, как, например, «нарты» в эпосе народов Кавказа); гунны рассматриваются с германской точки зрения.

Песни эти являются типичным образцом малой формы героического эпоса и дают известное представление об этой стадии эпического развития не только у скандинавов, но у германцев в целом. Во всех трех песнях изображаются межплеменные войны в виде родовой распри. Тема кровавой жестокой мести объединяет эти песни с «Песней о Вёлюнде», также относящейся к древнему континентально-германскому слою. В этих песнях вырисовываются суровые, непреклонные, гордые, героические характеры.

Так, Гуннар, приглашенный Атли в гости, где, как он догадывается, его с братом Хёгни ждет верная смерть, все же соглашается отправиться в страну гуннов «от щедрой души на пиршестве княжьем»:

Пусть волки наследье
отнимут у Нифлунгов —
серые звери —
коль я останусь!
Пусть мирные хижины
станут добычей
белых медведей,
коль я не поеду!

(Перевод А. Корсуна — здесь и далее)

А когда Атли предлагает ему для спасения своей жизни отдать сокровища, то Гуннар требует вырезать сердце у своего брата Хёгни с тем, чтобы быть уверенным, что тайна эта погибнет вместе с ним. Хёгни же смеялся, когда вырезали у него сердце. Гудрун, мстя Атли за братьев, не останавливается перед тем, чтобы убить своих детей от Атли и дать их мясо ему на пиру.

Вопили неистово
люди в палате,
плакали гунны,
одна только Гудрун
не стала оплакивать
братьев смелых
и милых сынов,
юных, немудрых,
от Атли рожденных.

В «Речах Хамдира» престарелая Гудрун посылает своих сыновей Серли и Хамдира отомстить Ермунреку за Сванхильд. Они понимают, что идут на смерть, но, не колеблясь, отправляются, «фыркая в ярости». Убив по пути своего сводного брата Эрна, Сёрли и Хамдир уже окончательно подготовляют свою гибель. Однако они смело идут на «смерть со славой».

В рассматриваемой группе песен печальная судьба героев в основном заложена в их характерах, а не тяготеющем над ними приговоре, вытекает из их прекрасных качеств, которыми любуется поэт. Здесь героика имеет отчетливо осознанную трагическую окраску. Этому соответствует и напряженность, стремительность развития действия, быстрые скачки от одной вершинной сцены к другой. Известный драматизм не ослаблен ретардирующими моментами, в частности обширными описаниями, как, например, в гомеровском эпосе.

Речи, занимающие большое место в эддической поэзии, в этих песнях непосредственно, наряду с повествовательными стихами двигают действие вперед; в диалогах — завязка действия (например, разговор Гудрун с Хамдиром и Сёрли с призывом отомстить за Сванхильд, приглашение гуннским послом Гьюкунгов в гости и ответ Гуннара), а также развязка. Такой тип песни принято (по терминологии А. Хойслера) называть двусторонней повествовательной песней. В описаниях главное внимание уделено внешним проявлениям, а не характеристике внутреннего состояния героев. Из числа народно-эпических изобразительных средств прежде всего используются украшающие эпитеты и параллелизмы (так называемая «эпическая вариация»), но последние — довольно осторожно (по сравнению, например, с финским или даже славянским эпосами), примерно один раз на десять строк.

Говоря о древности указанной группы песен, следует иметь в виду хронологический момент и близость к континентально-германским образцам. Дальнейшая эволюция сюжетов цикла «Нибелунгов» на скандинавском Севере была сложным, противоречивым процессом, включающим и движение в сторону большой эпической формы, и перерождение в балладу, и модернизацию строгой героической поэзии (вплоть до введения элементов «психологизма»), и ее архаизацию, в смысле растворения в менее дифференцированной, еще во многом синкретичной — скандинавской народно-эпической стихии.

Неудивительно, что сюжеты с реальной исторической основой (гибель остготского и бургундского королевств) меньше изменились и сохранили верность строгому героическому стилю. Сопоставление «Песни об Атли» с «Речами Атли»,

475

имеющими совершенно тождественный сюжет, только демонстрирует начало перехода от краткой эпической песни к более пространному эпическому повествованию. В «Речах Атли» объем увеличился в 2,5 раза; характерна ретардация за счет увеличения количества речей, введения новых сцен, новых персонажей, описаний и т. п. Песни о Сигурде гораздо больше «скандинавизировались». Это прежде всего относится к песням о юношеских подвигах Сигурда («Речи Регина», «Речи Фафнира», «Речи Сигрдривы»), которые во многом испытали влияние мифологического эпоса.

В «Речах Регина» рассказывается о том, как Локи поймал карлика Андвари, плававшего в виде щуки, и отнял его сокровища; как Один, Локи и Хенир вынуждены были отдать эти сокровища в виде выкупа за убийство выдры — сына Хрейдмара. Андвари проклинает тех, кто будет владеть его богатством: так вводится характерный для эддической поэзии мотив проклятого золота. Мотив этот не только связан с древнескандинавской фаталистической концепцией, но, возможно, служит образным выражением тех сил, которые в «эпоху викингов» разъедали патриархальное общество.

Сигурд — сирота, воспитанный кузнецом Регином, говорит сначала Фафниру, что у него не было отца и матери (мотив, обычно характеризующий мифологических героев-первопредков, первых людей) и лишь потом называет своим отцом Сигмунда. В «Речах Сигрдривы» перед нами предстает в роли «спящей красавицы» валькирия, наказанная Одином за то, что она даровала победу молодому Агнару, а не старому Хьельм-Гуннару, находящемуся под его покровительством.

В «Речах Фафнира» Сигурд, которому попала на язык кровь убитого им дракона, начинает понимать речь птиц и по их совету убивает Регина. Большое место в этих трех песнях занимают поучения умирающего дракона Фафнира и перечисление заговорных формул пробужденной валькирией Сигрдривой, совершенно вроде тех, что содержатся в «Речах Высокого». Соответственно эпические строфы переплетаются с гномическими. Пророчества умирающего дракона, так же как и предсказание судьбы юному Сигурду его дядей в «Речах Грипира» (возможно, самой поздней из песен «Старшей Эдды»), — чисто «скандинавская» черта, на которую уже указывалось выше.

Во всех этих песнях только речи даны в стихах. Этот тип односторонней повествовательной песни (по А. Хойслеру), скорей всего, является не результатом преобразования двусторонней эпической песни, а памятником более архаической смешанной формы (в архаическом фольклоре большей частью ритмизованы только речи действующих лиц).

В песнях о юности Сигурда отсутствует драматизм, они, в сущности, очень статичны; сюжет решительно доминирует над характером.

Об убийстве Сигурда Гьюкунгами повествует так называемый «Отрывок из Песни о Сигурде») и «Краткая Песнь о Сигурде». Обе песни представляют варианты разработки одной темы (вторая несколько более пространная): в «Отрывке...» Сигурда убивают в лесу (и Гудрун с тревогой видит братьев, возвращающихся одних), а в «Краткой Песни...» — в постели, и Гудрун просыпается в крови Сигурда.

Жена застонала —
Конунг скончался:
так сильно она
всплеснула руками,
что зазвенели
кубки в углу,
а во дворе
откликнулись гуси.

Смерть Сигурда трактуется в этих песнях частично как результат нарушения обетов: Гьюкунги нарушают клятвы побратимства, но и Сигурд является невольным нарушителем, как участник обманного сватовства; а согласно другой версии, еще и как первый «жених» Брюнхильд, которого заставили забыть об этом обручении, опоив колдовским зельем. Тайна всплыла благодаря Гудрун, поссорившейся с Брюнхильд. Она потребовала, чтобы Гуннар убил Сигурда. События эти в анализируемых песнях только упоминаются, так как предполагается, что они известны.

Сигурд в этих песнях выступает как идеальный образ прекрасного богатыря, которому суждена ранняя смерть (так же, как Гильгамешу, Ахиллу, Кухулину). При этом невольная вина Сигурда трактуется скорей как несчастная судьба, чем как следствие героического характера. В нем есть черты жертвы (его мифологическая параллель — Бальдр).

Главное внимание в скандинавских песнях о смерти Сигурда уделено образу Брюнхильд, страдающей от оскорбления, нанесенного ей любимым ею Сигурдом, ненавидящей Гудрун за ее счастье, жаждущей смерти любимого ею Сигурда, но после его убийства восходящей вслед за ним на погребальный костер. Психологизация — по-видимому, результат скандинавского этапа в истории сказания. В эпических песнях «Эдды» обычно четко разделены радость и горе, смех и слезы. Они часто сопоставляются для контраста, например, в «Песни о Вёлюнде» смех торжествующего царя альвов и плач дочери Нидуда. И здесь контрастирует плач Гудрун и смех Брюнхильд. Буквально через несколько строф Брюнхильд начинает плакать над тем, что совсем недавно вызывало ее смех. Изображение сложности

476

душевного переживания не соответствует эпическим представлениям.

В отличие от непреклонного Гуннара «Песни об Атли» мы видим в «Краткой Песни о Сигурде» Гуннара, способного к рефлексии и колебаниям:

Гуннар печально
повесил голову.
День целый сидел он
в смятенье горестном;
не ведал совсем,
как поступать
ему подобало,
не видел он вовсе,
как поступить ему
в этом деле...

Тенденции к «психологизации» способствуют усилению лирического элемента. Это особенно отчетливо проявляется в группе песен, которые можно назвать героическими элегиями («Поездка Брюнхильд в Хель», «Первая Песнь о Гуддрун», «Вторая Песнь о Гудрун», «Песнь об Оддрун», «Подстрекательство Гудрун»). Эта жанровая разновидность специфична для исландской поэзии. Отдельные сходные черты можно обнаружить в датских балладах; элегии есть в англосаксонской (но не на традиционные эпические сюжеты) и в валлийской поэзии.

В героических элегиях на всем протяжения сохраняется одна и та же ситуация: в центре внимания — лирические излияния героини, а эпические «события» проходят перед читателем только в порядке ретроспекции, воспоминаний героини о прошлом. Элегическая ретроспекция, в принципе противоположная рассказу о событиях в форме предсказаний, также характерна для эддической поэзии.

Героические элегии, представляющие собой обработку традиционной героико-эпической темы, раскрывающие переживания героини, опираются на фольклорный жанр плача, с использованием его поэтических средств. Классический пример — «Первая Песнь о Гудрун», в которой изображается плач Гудрун над телом Сигурда.

Так было — смерти
желала Гудрун,
над Сигурдом мертвым
горестно сидя;
не голосила,
руки ломая,
не причитала,
как жены другие.

Здесь «невозможность» плача с большой эмоциональной силой выражает крайнюю степень горя.

Родственницы пытаются утешить Гудрун, перечисляя свои собственные несчастья, пока одна из них не срывает покрывала с тела Сигурда с тем, чтоб при виде его кровавых ран Гудрун заплакала бы и тем самым облегчила свои страдания. Далее следует плач Гудрун, содержащий «величание» покойника:

Сигурд рядом
с сынами Гьюки,
как стебель лука,
из трав встающий...—

и проклятья по адресу его убийц, скорбь о своем вдовстве. Плач Гудрун над телом Сигурда (напоминающий знаменитый плач Ярославны в «Слове о полку Игореве») — вершина лиризма в рамках героической эпики.

В других героических элегиях, возможно, использована фольклорная традиция не похоронных, а «бытовых» причитаний, представляющих собой жалобы на свою жизнь, несчастливую судьбу. Такой характер имеет «Вторая Песнь о Гудрун». Элегические воспоминания Гудрун о своей юности даются в виде упоминания о браке с Сигурдом, его убийстве и т. п., вплоть до нового брака с Атли. Кончается песнь зловещими пророческими снами Гудрун в хоромах Атли. «Подстрекательство Гудрун» начинается с подстрекательства сыновей отомстить за Сванхильд, а затем переходит в перечень несчастий в виде известных нам эпизодов сказания о Нибелунгах. В «Поездке Брюнхильд в Хель» скорбный рассказ о неудавшейся жизни вложен в уста умершей Брюнхильд, которую некая великанша не хочет пропустить в царство мертвых.

В «Песни об Оддрун» и в «Третьей Песни о Гудрун» героическая элегия уже начинает отходить от традиционного эпического сюжета, внося новые балладно-романические мотивы (любовь Оддрун — сестры Атли — к Гуннару и преследование их Атли; ревность Атли к Тьёдреку и испытание верности Гудрун с помощью «божьего суда»).

Во всех этих песнях ярко проявляется поразительная экспрессивность эддической поэзии. Эта экспрессивность опирается на традиционный народно-поэтический арсенал изобразительных средств, применяемых, однако, с тонким отбором и великолепным чувством меры. Она в значительной степени определяется своеобразным, глубоко органическим сочетанием эпического и лирического начал.