Удивительная история о любви и о жизни с самой ужасной в мире собакой 4 страница

Когда доктор Шерман вернулся, он развил бурную деятельность. Он ввел Дженни сначала валиум, потом промедол, и операция прошла быстро, хотя, может, и не совсем безболезненно. По крайней мере, у меня было такое впечатление, что лекарства начали действовать уже после окончания операции. Все было позади, а Дженни лежала почти без сознания.

– Смотрите только, чтобы она не переставала дышать, – сказал доктор, выходя из кабинета. Я не поверил своим ушам. Разве следить за тем, чтобы она не переставала дышать, не его работа?

В документе не говорилось: «Пациент в любой момент может перестать дышать из‑за передозировки барбитуратов». Но я делал то, что мне велели. Я громко разговаривал, растирал жене руки, слегка похлопывал ее по щекам, твердил что‑то вроде: «Эй, Дженни! Как меня зовут?» Но она умерла для мира.

Через несколько минут к нам заглянула Эсси. Бросив мимолетный взгляд на бледное лицо Дженни, она исчезла, но буквально через несколько секунд вбежала с мокрым полотенцем и нашатырем, который сунула Дженни под нос, и держала там, казалось, целую вечность, прежде чем та слабо шевельнулась. Я продолжал громко разговаривать с женой, приказывая дышать глубоко, чтобы воздух долетал до моей ладони. Ее кожа была мертвенно‑бледного цвета. Я пощупал пульс: 60 ударов в минуту. Я лихорадочно прикладывал мокрое полотенце к ее лбу, щекам, шее. Наконец Дженни пришла в себя, но было видно, что она очень слаба.

– Ты заставила меня поволноваться, – выдохнул я. Она безучастно посмотрела на меня, будто пытаясь понять, почему это я из‑за нее волновался, и снова отключилась.

Через полчаса медсестра помогла ей одеться, и мы поехали домой, получив следующие рекомендации: в течение двух недель Дженни нельзя принимать ванну, плавать, пользоваться тампонами, заниматься сексом.

В машине Дженни прислонилась к стеклу и уставилась в окно, храня безразличное молчание. Глаза у нее были красные, но она не плакала. Я напрасно искал слова утешения. Действительно, что я мог сказать? Мы потеряли нашего ребенка. Да, я мог убедить ее, что мы попытаемся еще раз. Я мог напомнить, что многие пары проходят через подобное. Но она не хотела ничего слышать, а я не хотел ей ничего говорить. Когда‑нибудь мы сможем спокойно обсуждать происшедшее. Но не сегодня.

Я ехал домой по Флэглер‑драйв, живописной дороге, которая идет вдоль побережья Вест‑Палм‑Бич с северной части города, где мы только что были у врача, к южной, где находился наш дом. Вода блестела на солнце, легкий ветерок покачивал листья пальм, синее небо было безоблачным. Это был прекрасный день, но не для нас. Мы оба хранили молчание.

Когда мы подъехали к дому, я помог Дженни выйти и уложил ее на диван. Затем я пошел в гараж, где Марли, как обычно, затаив дыхание, ждал нашего возвращения. Едва завидев меня, он быстро схватил свою игрушечную замшевую кость и гордо пронес ее через комнату, отстукивая хвостом ритм по стиральной машине, как палочкой по ксилофону. Он умолял меня попробовать отнять ее.

– Не сегодня, приятель, – сказал я, выпустив его через заднюю дверь во двор. Он долго мочился под мушмулой, а потом вбежал обратно, сделал глубокий глоток из своей миски, разбрызгал воду и буквально полетел по коридору в поисках Дженни. Я закрыл заднюю дверь, вытер шваброй воду, разлитую Марли, и последовал за ним в гостиную.

Войдя в комнату, я замер в изумлении. Я бы мог поставить свой недельный доход на то, что сцена, которую я наблюдал, невозможна. Наш несдержанный, всегда возбужденный пес стоял у ног Дженни, а его огромная голова лежала у нее на коленях. Хвост Марли неподвижно висел, и это было первый раз на моей памяти, когда он не вилял, если кто‑то из нас его гладил. Собака смотрела на Дженни и тихонько скулила. Жена погладила Марли по голове несколько раз, а затем спрятала лицо в собачьей шерсти и горько, безудержно зарыдала.

Так они стояли долго: Марли, застывший, как изваяние, и Дженни, прижимающая его к себе, будто огромную игрушку. Я стоял в сторонке, чувствуя себя вуайеристом, подглядевшим в замочную скважину интимный момент чужой жизни, и не знал, что мне делать. И тут Дженни, не поднимая лица, протянула мне руку. Я сел рядом с женой на диван и обнял ее. Общее горе объединило нас троих.

 

ГЛАВА 7

Хозяин и зверь

 

Утром на следующий день, в субботу, я проснулся на рассвете и увидел, что Дженни лежит на боку спиной ко мне и тихонько плачет. Морда Марли виднелась на матрасе – он не спал и, как мог, выражал сочувствие своей хозяйке. Я встал, приготовил кофе, выжал сок из апельсинов, принес газету, сделал тосты. Через несколько минут появилась Дженни в халате. Ее глаза были сухими, и она улыбнулась мне, будто хотела убедить, что теперь она в полном порядке.

Позавтракав, мы решили погулять и сводить Марли искупаться. Если идти к океану прямо от нашего дома, то вы не сможете выйти к воде из‑за наваленных на берегу камней и длинного бетонного волнореза. Но уже через полдюжины домов к югу волнорез уходил в океан, открывая небольшой пляж с белым песком, заваленный прибитыми к берегу деревяшками, – идеальное место для резвой собаки. Когда мы дошли до этого пляжика, я отцепил поводок Марли и покачал перед его носом палкой. Он смотрел на палку, словно голодающий на кусок хлеба, не сводя с нее глаз.

– Взять! – закричал я и швырнул палку так далеко, как только сумел. Марли одним эффектным прыжком преодолел бетонное ограждение, промчался по пляжу и бросился на мелководье, взметая фонтаны брызг. Вот для чего рождены лабрадоры. Именно это заложено в их генах, и именно к этому их издавна приучали люди.

Никто не знает, где впервые появились лабрадоры, но одно известно наверняка: не на полуострове Лабрадор. Эти сильные собаки‑пловцы с короткой шерстью впервые объявились в XVII веке в нескольких сотнях километров к югу от полуострова Лабрадор, на острове Ньюфаундленд. Согласно сообщениям современников, местные рыбаки, выходя в море в своих легких плоскодонках, брали с собой специально обученных собак, которые помогали им тянуть сети и лесы, а также ловить сорвавшуюся с крючка рыбу. Густая лоснящаяся шерсть этих собак была непроницаема для холодной воды, а умение хорошо плавать, неиссякаемая энергия и способность бережно держать рыбу в челюстях делали их идеальными помощниками в суровых условиях Северной Атлантики.

Как собаки очутились на Ньюфаундленде – загадка. Остров точно не был их родиной, но свидетельств того, что собак привезли с собой эскимосы, первые поселенцы на этой территории, тоже нет. Самая правдоподобная теория состоит в том, что предки лабрадоров были завезены на Ньюфаундленд рыбаками из Европы и Британии. Многие из них сходили на берег и начинали оседлую жизнь, создавая поселения. Порода, видимо, возникла в результате произвольного и вынужденного скрещивания между собой собак тех первых европейцев. Наверное, у лабрадоров и у более крупных и косматых ньюфаундлендов были общие предки.

Как бы то ни было, местные охотники вскоре приучили лабрадоров приносить подстреленную дичь. В 1662 году уроженец местечка Сент‑Джон (Ньюфаундленд) У.Э. Кормэк совершил пешее путешествие по острову и отметил большое количество собак‑пловцов, которые, как он писал, были «замечательно натренированы для охоты и… полезны во всех других сферах жизни». Английские аристократы, в конечном счете, обратили внимание на этих животных и в начале XIX века начали ввозить их к себе на родину для охоты на фазанов, куропаток и тетеревов.

Согласно данным американского Клуба заводчиков лабрадоров, впервые в США любители лабрадоров объединились в 1931 году. Главной целью нового общества было сохранение чистоты породы.

Само название «Лабрадор» возникло совершенно случайно. Сохранилось письмо третьего графа Малмсбери шестому герцогу Буклойху (1830‑е гг.). Очевидно, плохо знающий географию граф хвастался своими отличными охотничьими собаками. «Мы всегда называем их лабрадорами», – писал словоохотливый Малмсбери, отмечая, что ему приходилось совершать длинные путешествия, чтобы приобрести представителей этой породы. С тех пор название не менялось, а порода оставалась «максимально чистой». Шли годы. Остальные собаководы в гораздо меньшей степени благоговели перед генетикой, свободно скрещивая лабрадоров с другими охотничьими собаками в надежде, что их лучшие качества дополнятся другими. Несмотря на все попытки изменений, гены лабрадоров оказались стойкими и порода сохранила свой первозданный облик, получив 7 июля 1903 года официальное признание от Лондонского клуба собаководов.

Б.У. Циссоу, энтузиаст и опытный собаковод, так писал о Клубе заводчиков лабрадоров США: «Американские охотники завезли этих собак из Англии и адаптировали их к жизни в новой стране. Сегодня, как и в прошлом, лабрадор, не задумываясь, прыгнет в ледяную воду в Миннесоте, чтобы принести подстреленную птицу; на жарком Юго‑Востоке он способен целый день охотиться на голубей, и в качестве награды за хорошо выполненную работу ему будет вполне достаточно ласки хозяина».

Вот каково было прошлое лабрадоров, и Марли как породистый пес мог по праву им гордиться. Казалось, он унаследовал по меньшей мере половину древних инстинктов. Он мастерски преследовал добычу, жаль только, у него не укладывалось в голове, что с ней надо вернуться обратно. Казалось, ход его рассуждений был следующим: если ты так хочешь получить палку обратно, ТЫ и должен прыгать за ней в воду.

Итак, Марли вышел из воды на песок с палкой в зубах.

– Тащи сюда! – крикнул я, хлопнув в ладоши. – Давай, малыш, принеси ее мне. – Он с важным видом отряхнулся, окатив меня водой и осыпав песком, и после этого, как ни странно, положил палку к моим ногам. Ого, подумал я, вот это да. Я оглянулся на Дженни, которая сидела на скамейке под деревом, и поднял вверх оба больших пальца. Но когда я нагнулся, чтобы поднять палку, Марли уже был наготове. Он быстро схватил ее и понесся по пляжу, выписывая сумасшедшие восьмерки. Во время одного из пируэтов он чуть не столкнулся со мной, поддразнивая и подстрекая броситься за ним в погоню. Я попытался поймать пса, но было ясно, что он имеет преимущество в скорости и маневренности.

– Ты же вроде лабрадор‑охотник, а не лабрадор‑бегун! – крикнул я ему.

Возможно, я не обладал такими мышцами, как Марли, но зато мои умственные способности были значительно лучше. Я схватил вторую палку и устроил с ней настоящий спектакль. Я поднимал ее над головой и перекидывал из одной ладони в другую, махал ею из стороны в сторону, стараясь, и не безуспешно, привлечь внимание Марли. И вдруг палка, которую он сжимал в пасти, всего мгновение назад самая желанная вещь на свете, потеряла для него всю свою привлекательность. Теперь он видел только мою палку. Он стал подкрадываться ко мне все ближе и ближе, пока расстояние между нами не сократилось до полуметра.

– Да, Марли, простофили рождаются каждый день, не так ли? – издевался я, потирая палкой его морду и наблюдая, как собачьи глаза начинают косить, чтобы не упустить ее из виду.

Очевидно, шарики в его мозгу стали крутиться и он размышлял над тем, как захватить новую палку, не отдавая старой. Он обдумывал возможность быстрого прыжка за новой палкой, и его верхняя губа дрожала. Но я ухватился свободной рукой за конец палки, торчащей из пасти пса. Каждый из нас тянул ее к себе, при этом Марли еще и рычал. Я приложил вторую палку к его ноздрям.

– Ты же знаешь, что хочешь получить ее, – прошептал я. Это была чистая правда, и искушение становилось невыносимым. Я чувствовал, как его хватка ослабевает. И вот он разжал челюсти и попытался схватить вторую палку, не выпуская, однако, первой. Спустя мгновение я уже держал обе палки над головой. Марли с лаем подпрыгнул и повернулся в воздухе, очевидно, не понимая, почему столь тщательно продуманная боевая стратегия привела к плачевному результату.

– Вот поэтому я хозяин, а ты зверь, – объяснил ему я, на что он немедля еще раз отряхнулся, вновь окатив меня водой и осыпав песком с ног до головы.

Я закинул одну из палок обратно в воду, и он ринулся за ней с громким лаем. Вышел Марли на берег уже другим, более мудрым противником. Теперь он вел себя осторожнее и опасался подходить ко мне близко. Он остановился примерно в десяти метрах от меня с палкой в зубах, не сводя глаз с нового объекта своих желаний, то есть своей первой палки, которую я держал высоко над головой. По всей видимости, шарики в его мозгу снова закрутились. Он, наверное, думал: «На этот раз я просто постою здесь и подожду, пока он ее бросит, и тогда у меня будут обе палки, а у него ни одной».

– Ты меня совсем дураком считаешь, да, песик? – издевался я. Сильно размахнувшись, я с нарочито громким криком сделал движение рукой, как будто бы я бросаю свою палку. Думаете, Марли это понял? Поддавшись на мою уловку, пес с шумом плюхнулся в воду, не выпуская из зубов прежней добычи и проплыл чуть ли не полпути до Палм‑Бич, прежде чем сообразил, что палка все еще у меня.

– Хватит издеваться над бедным животным! – крикнула Дженни со скамейки, и, обернувшись, я увидел, что она хохочет.

Когда Марли наконец‑то снова добрался до суши, он рухнул на песок, измученный, но без желания расставаться с тем, что по‑прежнему держал в пасти. Я показал ему свою палку, как бы напоминая, насколько она ценнее, чем его.

– Фу, брось! – скомандовал я и поднял палку, будто собираясь опять запустить ее в воздух. Мой пес‑дурачок снова вскочил и бросился к воде.

– Фу, брось! – повторил я, когда он вернулся.

Так повторялось несколько раз, и, в конечном счете, он выполнил команду. И в то мгновение, когда его палка оказалась на песке, я бросил ему ту, что была у меня в руках. Мы проделывали упражнение снова и снова, и с каждым разом Марли вроде бы все лучше улавливал суть. Урок постепенно начал откладываться в его здоровенной черепушке. Если он отдавал мне свою палку, я бросал ему другую.

– Это как обмен подарками в офисе, – учил я его. – Чтобы получить, надо научиться отдавать.

Он подпрыгнул и коснулся своей измазанной в песке пастью моего лица. Я принял этот жест как знак того, что урок выучен.

Пока мы с Дженни шли домой, измученный Марли ни разу не натянул поводок. Я весь светился от гордости за свое достижение. Неделями мы с Дженни пытались обучить пса основным правилам поведения и манерам, но прогресс был просто ничтожным. Будто бы мы пытались научить дикого жеребца пить чай из изящного фарфорового сервиза. Бывали дни, когда я чувствовал себя родителем ребенка‑инвалида. Я все вспоминал Святого Шона и то, как я, десятилетний мальчишка, успешно обучил его всему необходимому для воспитанной собаки. Мне просто становилось интересно, неужели я сейчас делаю что‑то не так.

Но наше небольшое упражнение с палкой подало проблеск надежды.

– Знаешь, – сказал я Дженни, – кажется, до него начинает доходить.

Она посмотрела на пса, устало бредущего рядом. Он был мокрый и весь в песке. Из пасти капала слюна, а палка, добытая тяжелым трудом, все еще была зажата в зубах.

– Я не очень уверена в этом, – сказала она.

На следующее утро я снова проснулся до рассвета от всхлипываний Дженни.

– Эй, – сказал я, обнимая ее. Она прижала лицо к моей груди, и я почувствовал, как моя футболка намокает от ее слез.

– Я в порядке, – выдавила она. – Правда. Только… В общем, ты знаешь.

Конечно, я знал. Я старался держаться бодро, но и у меня было то же тяжелое ощущение потери и неудачи. Странно. Менее чем 48 часов назад мы были переполнены радостью, ожидали ребенка, а теперь все повернулось так, будто бы никакой беременности вообще не было. Словно все это время мы спали и видели сон, а сейчас с трудом просыпаемся.

Чуть позже в тот день я вместе с Марли поехал за продуктами и лекарствами для Дженни. По пути обратно я остановился у цветочного магазина и купил огромный красивый букет весенних цветов, надеясь, что это поднимет настроение Дженни. Чтобы букет не рассыпался по дороге, я закрепил его ремнем безопасности на заднем сиденье возле Марли. Когда мы проезжали мимо зоомагазина, я подумал, что пес тоже заслужил поощрения. В конце концов, он лучше меня сумел успокоить безутешную женщину.

– Будь хорошим мальчиком, я сейчас вернусь.

И я побежал в магазин, чтобы купить ему большую игрушечную косточку из замши.

Спустя несколько минут мы вернулись домой. Дженни вышла встретить нас, и Марли выскочил из машины, чтобы поприветствовать хозяйку.

– У нас для тебя маленький сюрприз, – сказал я, но на заднем сиденье, где были цветы, сюрприз ожидал скорее меня.

Когда я покупал букет, он состоял из белых маргариток, желтых хризантем, отборных лилий и ярко‑красных гвоздик. Однако теперь гвоздики куда‑то исчезли. Приглядевшись, я заметил обезглавленные стебли, на которых несколько мгновений назад красовались цветки. В остальном букет остался в первозданном виде. Я пристально посмотрел на Марли: он кружился, будто танцевал под зажигательную мелодию.

– А ну, иди сюда! – заорал я, и началась погоня.

Когда я, наконец, изловил пса и разжал челюсти, то обнаружил там неопровержимое доказательство его вины. Глубоко в огромной пасти, застрявшая в зубах, словно кусок жевательного табака, виднелась одинокая красная гвоздика. Остальные, предположительно, уже соскользнули в шлюз. Я был готов прибить Марли на месте.

Я взглянул на Дженни и увидел, что по ее щекам струятся слезы, на сей раз от смеха. Даже если бы я привел уличного музыканта и сам бы спел с ним серенаду для жены, она бы не позабавилась больше, чем сейчас. Мне оставалось лишь тоже расхохотаться.

– Ох уж этот пес! – пробормотал я.

– Да мне все равно гвоздики никогда не нравились, – сказала Дженни.

А Марли так обрадовался тому, что все счастливы и снова смеются, что подпрыгнул на задних лапах и станцевал нам настоящий брейк.

 

* * *

 

На следующее утро меня разбудило яркое солнце, светившее в комнату сквозь ветви бразильского перечного дерева. Я посмотрел на часы: было около восьми. Моя жена мирно спала, дыхание ее было размеренным. Красивая грудь спокойно вздымалась и опускалась. Я поцеловал волосы Дженни, обнял ее за талию и снова задремал.

 

ГЛАВА 8

Битва решений

 

Марли еще не исполнилось полгода, как мы записали его на курсы дрессировки. Видит Бог, они ему были необходимы. Не считая успеха с палками в тот день на пляже, он показывал себя глупым, нерадивым учеником. Безудержная энергия заставляла его постоянно отвлекаться. Мы начали понимать, что наш пес не похож на остальных собак. Как высказался мой отец после того, как Марли попытался вступить в брачные отношения с его коленкой: «Эта собака совершенно помешанная». Требовалась помощь профессионалов.

Наш ветеринар рассказал нам о местной частной школе дрессировки собак, занятия которой проходили каждый вторник вечером на автостоянке позади учебного манежа. Уроки базовой дрессировки вели добровольцы из клуба, опытные любители, которые, вероятно, уже сделали своих собак образцом цивилизованного поведения. Курс включал в себя восемь занятий и стоил 50$, что мы считали очень выгодным предложением, особенно учитывая то, что Марли мог отгрызть кусок аналогичной стоимости от новых туфель за тридцать секунд. К тому же клуб практически гарантировал, что после окончания курса мы уйдем домой с новой Лэсси. Записываясь на занятия, мы познакомились с женщиной, которая набирала нашу группу. Суровый, серьезный инструктор, она придерживалась мнения, что не существует безнадежных собак, есть только безвольные и бесталанные хозяева.

Первый урок, казалось, подтвердил ее правоту. Пока мы вылезали из машины, Марли заметил, что на площадке собираются другие собаки и их хозяева. Вечеринка! Он перепрыгнул через нас, освободившись от опеки, и вот уже поводок летел за ним, стелясь по земле. Он кидался от одной собаки к другой, обнюхивая их под хвостом, метил территорию, обильно брызгался слюной. Для Марли это был праздник запахов – так много хвостов и так мало времени – поэтому он пользовался моментом, в то же время следя за тем, чтобы находиться на безопасном расстоянии от меня. Как только я почти догонял его, он удирал на несколько метров вперед. Наконец я подобрался на нужное расстояние и совершил длинный прыжок, приземлившись обеими подошвами на конец поводка. Это заставило его так резко остановиться, что на мгновение мне показалось: я сломал ему шею. Он дернулся назад, упал на спину, подрыгался и посмотрел на меня с блаженным выражением лица наркомана, который только что получил свою дозу.

Тем временем инструктор наблюдала за нами взглядом, который не был бы более выразительным и испепеляющим, даже если бы я решил сбросить одежду и станцевать голым прямо здесь, на асфальте.

– Займите свое место, пожалуйста, – резко скомандовала она, но, увидев, что мы с Дженни вместе оттаскиваем Марли на место, добавила, – вам нужно решить, кто будет тренером.

Я начал было объяснить, что мы оба хотели бы участвовать в процессе, чтобы каждый из нас мог работать с Марли дома, но инструктор оборвала меня.

– Собака, – сказала она решительно, – может подчиняться только одному хозяину.

Я попытался возразить, но она заставила меня замолчать одним своим взглядом, который, как мне кажется, она применяла, чтобы запугать собак и заставить их подчиняться. Потерпев поражение, я понуро побрел в сторону, оставив госпожу Дженни за хозяйку.

В этом, наверное, и заключалась ошибка. К тому времени Марли уже стал значительно сильнее, чем Дженни, и он знал это. Инструктор мисс Строгий Взгляд успела произнести лишь несколько фраз из своего вступительного слова о важности полного контроля над поведением наших питомцев, как Марли решил, что самка пуделя на противоположной стороне площадки заслуживает более пристального внимания. Он ринулся вперед, взяв Дженни на буксир.

Все остальные собаки мирно сидели возле своих хозяев на расстоянии около трех метров друг от друга, ожидая дальнейших указаний. А Дженни доблестно боролась с Марли, пытаясь упереться ногами и остановить его. Пес, однако, беспрепятственно бежал по автостоянке, волоча за собой мою жену, безудержный в своем стремлении понюхать зад самки пуделя. Дженни очень напоминала спортсменку на водных лыжах, которую тянет за собой катер. Все глазели на нее. Некоторые давились от смеха. Я закрыл глаза.

Марли был не из тех, кто соблюдает формальности. Он буквально врезался в самку пуделя и сразу же втиснул нос между ее лап. Как я понял, это был обычный для кобеля способ поинтересоваться: «И что, Вы часто здесь бываете?»

Дженни удалось оттащить его на место только после того, как Марли завершил гинекологическое обследование пуделихи. Мисс Строгий Взгляд спокойно произнесла:

– Группа, вот вам пример пса, которому позволили думать, что он вожак стаи. Сейчас он при исполнении обязанностей.

И словно чтобы подтвердить это высказывание, Марли атаковал свой хвост, бешено завертелся, лязгая челюстями в воздухе, попутно закручивая поводок вокруг лодыжек Дженни, пока не зафиксировал ее в неподвижном положении. Мне оставалось только переживать и благодарить небо за то, что на ее месте нахожусь не я.

Инструктор начала урок с команд «сидеть» и «лежать». Дженни твердо произносила: «Сидеть!» – а Марли прыгал на нее и клал лапы на плечи. Она прижимала его зад к земле, а он ложился на спину, надеясь, что ему почешут животик. Она пыталась оттащить его на место, а он захватывал поводок зубами и мотал головой из стороны в сторону, будто боролся с питоном. На все это было больно смотреть. В какой‑то момент я с удивлением обнаружил, что Дженни лежит лицом вниз, а Марли стоит над ней со счастливым взглядом. Позже жена объяснила мне, что пыталась наглядно показать ему команду «лежать».

Когда урок закончился и Марли с Дженни присоединились ко мне, мисс Строгий Взгляд перехватила нас у выхода.

– Вам необходимо научиться управлять этим животным, – насмешливо сказала она.

Что ж, спасибо за ваш бесценный совет. Вы, наверное, думаете, что мы пришли просто для развлечения остальных.

Никто из нас не вымолвил ни слова. Униженные, мы поспешно ретировались в машину и поехали домой в полной тишине, которую нарушало лишь пыхтение Марли: он все пытался спуститься с небес на землю после своего первого урока. Наконец я проговорил:

– Одно можно сказать с полной уверенностью: он точно любит школу.

На следующей неделе мы с Марли вернулись на площадку, на этот раз без Дженни. Когда я высказал предположение, что в нашем доме я, наверное, больше отвечаю представлению о вожаке, жена с радостью сложила с себя полномочия хозяйки и командира и торжественно заявила, что больше никогда не поведет Марли на занятия. Перед тем как выйти из дома, я перевернул пса на спину, нагнулся над ним и прорычал так грозно, как умел: «Я хозяин! А ты не хозяин! Хозяин я! Тебе ясно, вожак?» Он постучал хвостом по полу и попытался схватить меня за запястье.

Второе занятие было посвящено умению ходить на поводке рядом с хозяином. Этому я особенно хотел научить Марли. Я уже устал от постоянной борьбы за каждый шаг во время прогулок. Однажды, погнавшись за кошкой, он уже сбил Дженни с ног и она разбила колени. Настало время ему научиться мирно трусить рядом с нами.

Я бился с ним, возвращаясь на наше место на площадке и оттягивая его ото всех собак, что попадались на пути. Мисс Строгий Взгляд вручила каждому из нас короткую цепочку со стальными кольцами, прикрепленными к обоим ее концам. Как она объяснила, это были сдерживающие поводки – наше секретное оружие, помогающее без особых усилий научить четвероногих учеников держаться рядом. Поводок был гениально прост в употреблении: если собака вела себя как положено, идя рядом с хозяином, поводок висел свободно, и кольцо вокруг шеи свободно болталось. Но если собака бросалась вперед или убегала в сторону, поводок затягивался, словно капкан, заставляя животное повиноваться. Совсем скоро, как уверяла наша наставница, собаки или научатся подчиняться, или умрут от удушья. Жестоко, но восхитительно, подумал я.

Я попытался надеть цепочку на Марли, но он заметил и ухватил ее зубами. Я раскрыл его челюсти, вынул цепочку и повторил попытку. Он снова ее отобрал. Другие собаки уже сидели с надетыми поводками, все ждали только нас. Тогда я одной рукой сжал его морду, а другой попытался набросить цепь‑лассо ему на шею. Марли попятился назад, стараясь освободить пасть и атаковать таинственную спиралевидную серебряную змею. Наконец я затянул поводок у него на шее, и он свалился на землю, побежденный, щелкая зубами, поднял лапы в воздух и завертел головой из стороны в сторону, пока ему не удалось вновь прибрать к зубам цепочку. Я посмотрел на мисс Строгий Взгляд.

– Ему понравилась цепь, – пояснил я.

Как мне было велено, я поднял Марли на лапы и вытащил поводок из его зубов. Потом по указанию инструктора я прижал к земле его зад, таким образом посадив пса, и встал рядом так, чтобы моя левая нога касалась его правого плеча. На счет три я должен был сказать: «Марли, рядом!» и пойти вперед с левой – и ни в коем случае не с правой – ноги. Если он начинал отклоняться от выбранного курса, то незначительные коррективы в виде быстрых рывков поводка возвращали его на нужное место.

– Группа, на счет три, – объявила мисс Строгий Взгляд. Марли дрожал от возбуждения. Блестящий незнакомый объект на шее довел его до того, что из пасти закапала пена.

– Раз… Два… Три!

– Марли, рядом, – скомандовал я. Однако, едва я сделал первый шаг, пес полетел вперед, как истребитель с авианосца. Я с силой дернул поводок, и он жутко поперхнулся, будто ему перекрыли дыхательные пути. На мгновение он отошел назад, но как только поводок ослаб, моментный шок остался позади, став частью истории в крохотном отделе его мозга, где хранилась информация об уроках жизни. Он снова сделал выпад вперед, я дернул поводок назад, и он снова чуть не задохнулся. Так мы бегали по всей автостоянке: Марли тянул вперед, я – назад, каждый раз все с большей силой. Он кашлял и пыхтел, я ворчал и потел.

– Ну укротите же своего пса! – заорала мисс Строгий Взгляд. Да, я старался изо всех сил, но урок не укладывался в голове Марли, и мне казалось, он скорее задушит себя, чем поймет что к чему. Тем временем остальные собаки гордо прогуливались возле своих хозяев, реагируя на «незначительные коррективы», как и обещала мисс Строгий Взгляд.

– Ради бога, Марли, – шепнул ему я. – На карту поставлена честь нашей семьи.

Инструктор выстроила группу и позволила нам попробовать еще раз. Марли с выпученными глазами, задыхаясь и пошатываясь, повторил предыдущее упражнение. На противоположном конце площадки мисс Строгий Взгляд объясняла группе, как не надо заниматься с собакой, приводя в пример нас с Марли.

– Вот, – нетерпеливо сказала она, вытягивая руку. – Дайте, я покажу.

Я передал ей поводок. Она эффектно оттащила Марли на исходную позицию и приказала сесть, немного затянув поводок. Конечно, по закону подлости он сел, преданно глядя на нее. Черт.

Слегка дернув за поводок, мисс Строгий Взгляд пошла с Марли. Но он почти мгновенно понесся на полной скорости вперед, словно участвовал в гонках собачьих упряжек. Инструктор настойчиво вносила «коррективы», мешая ему бегать; Марли останавливался, хрипел, а потом снова бросался вперед. Он словно собирался вывихнуть ей руку. Мне бы следовало стыдиться, но я испытал особое чувство удовлетворения, граничащее с мстительностью. Она не смогла добиться большего, чем я. Мои сокурсники хихикали, а я гордился и злорадствовал. Смотрите, мой пес ведет себя ужасно с кем угодно, не только со мной!