Вы отличный жестянщик, пусть и неживой. Пожалуйста, Майкл, откройте ведро. Прямо сейчас. 2 страница

Еще в «зале» имелся стол, заваленный бумагами и картами, а также два на удивление удобных с виду кресла. Но ни часов, ни хотя бы календаря я в пещере не обнаружил; здесь не было ничего, чтобы сориентироваться по времени, как будто само время здесь потеряло всякий смысл, стало ненужным в этом очень древнем месте, где мертвецы разгуливали, как живые. Я попал в Прошлое, невообразимо далекое Прошлое, в архаические джунгли, и лишь это сейчас имело для меня значение.

Краус восседал в кресле за столом, сцепленные руки лежали на столешнице. Он разглядывал меня с безмятежным, даже радостным выражением на лице. Майор был живым. Грудь его, как положено, при дыхании поднималась и опускалась, и улыбка была настоящая, пусть и чуть заметная. Увидев здесь, в царстве мертвых, живого человека, я испытал настоящий шок; меня словно окатили ледяной водой и тем самым вырвали из кошмара.

Я внимательно изучал человека, ради которого забрался в это проклятое место. Коротко подстриженный, худой: ни унции жира, словно весь лишний вес сгорел в некоем алхимическом горне. В глазах на узком аскетическом лице плясали чертики; майор сидел совершенно спокойно, однако видно было, что он с трудом сдерживает бьющую через край энергию. Чистая, без единого пятнышка, военная форма болталась на тощем теле, как будто пред назначалась для более крупного мужчины. Улыбка Крауса была слабой, зато искренней, а взгляд казался пугающе нормальным.

Я медленно кивнул человеку, которого должен был убить. Никогда не знаю, что говорить в подобных случаях. Все мои прежние убеждения, все, во что я верил, теперь не имело никакого смысла, но все же во мне еще сохранилась частичка былой гордости, чтобы сдержаться и не брякнуть вслух так и вертящийся на языке вопрос. Майор Краус, продолжая улыбаться, кивнул в ответ — он как будто все понял. У меня при себе не было ни пистолета, ни ножа. Все оружие отобрали мертвецы, перед тем как позволили лезть в эту ведущую в преисподнюю чертову дыру. Конечно, я мог бы убить майора и голыми руками, меня этому учили. Но если не получится… Я не хотел умирать здесь. Не в этом жутком месте, где мертвые не остаются мертвыми.

Это было бы ужасно: умереть, но не обрести покой.

Краус махнул рукой, предлагая сесть. В этом небрежном жесте чувствовалась сила — здесь все находилось во власти майора. На мгновение он напомнил мне бритого цэрэушника из Сайгона.

Я сел в кресло. Краус снова быстро улыбнулся, обнажив желтые, плохо чищенные зубы.

— Да> — заговорил он, — они мертвы. Все они мертвы. Те, кто привел тебя сюда, те, кто стоит на берегу на страже, и те, кого я посылал убивать моих врагов. Да, мертвецы ходят, все они; я лишил их покоя, заставил подняться из могил и служить мне. Все здесь мертвы, кроме меня. Теперь еще и тебя. Как твое имя, солдат?

— Капитан Марло. Меня лишили моей уютной камеры, вытащили из могилы, в которой я уже стоял одной ногой, и заставили послужить ЦРУ. Меня послали, чтобы убить вас, майор Краус. Вас боятся. Конечно, если бы было известно, что тут на самом деле происходит…

— Им меня не остановить. Моя армия состоит из бойцов, которым неведомы страх или страдание; их не остановят ни пули, ни снаряды, ни напалм. Это зомби, капитан Марло. Старая магия вуду из южных американских штатов, где люди еще не забыли древние традиции. Но тебе нечего тревожиться: на тебя они не станут нападать. И конечно же, они не собираются тебя съесть, как это всегда делали зомби в тех дешевых фильмах ужасов, которые я смотрел, перед тем как попасть сюда. Сюда, в настоящее шоу ужасов, которое никогда не заканчивается… Моим бойцам не требуется есть, так же как не требуется пить или писать; они не мерзнут и не потеют от жары. Они стоят выше этих человеческих слабостей. У них нет аппетита, нет желаний, и единственное, что ими движет, — это моя воля. Пока они существуют, они подчиняются только мне. Они — мои воины ночи, мое оружие, направленное против равнодушного мира, мой ужас, который противостоит тем ужасам, которые учинили люди в этой стране. Война — слишком важная вещь, чтобы доверять ее живым.

— Конечно, — медленно произнес я. — Идеальные солдаты. Мертвецов не остановят раны, они не знают усталости и без вопросов исполнят любые приказы. Потому что ничто для них больше не имеет значения.

— Точно. — Краус снова одарил меня улыбкой. — Я просто указываю им направление, и они прут вперед, не разбирая дороги, кто бы или что бы ни стояло на пути. Они уничтожают все подряд, как армия муравьев на марше. Большинство людей уже даже не пытается противостоять им: они разворачиваются и дают деру, как сделали бы перед лицом любого стихийного бедствия. А если я и потеряю нескольких бойцов из-за чересчур серьезных повреждений, всегда могу пополнить ряды своего войска за счет убитых врагов… А вас это все не слишком потрясло, капитан Марло. Странно.

— О нет! Здесь Ад, и я всегда в Аду![45] — пробормотал я. — Знаете, майор, я видывал вещи и похуже этих. В свое время я и сам вытворял еще более жуткие штуки.

Он наклонился ко мне через стол, буравя своим ужасно здравым и сочувствующим взглядом.

— Да, капитан… Я вижу в твоих глазах тьму. Расскажи, что ты видел и что ты натворил.

— Я бывал здесь прежде. В глухом районе, в жутком и мрачном месте, где прежние законы не имеют силы и можно делать что угодно. Абсолютно все. Потому что неважно, насколько мы плохи — враг всегда хуже. Я видел куда более страшные вещи, чем зомби.

— Не сомневаюсь, — кивнул Краус. — Они понятия не имеют, каково оно здесь, — все эти «нормальные» люди в «нормальном» мире. Там, где действуют законы и соглашения, хорошие или плохие, и где все имеет смысл. Они не могут знать, как здесь хреново или почему отцы и матери позволяют, чтобы их сыновей отправляли в ад… А потом удивляются, когда парни нарушают приказы командования, плюют на армейскую дисциплину и поневоле творят ужасные, непростительные вещи, лишь бы остаться в живых. Что же ты такое сделал, капитан, что тебе поручили это задание?

— Уничтожил полностью целую деревню. Убил всех: мужчин, женщин, детей. А потом отказался признать свою вину.

— Но почему, капитан? Зачем ты это сделал?

В первый раз мне задал этот вопрос человек, который, похоже, действительно желал услышать всю правду, поэтому я как следует обдумал ответ.

— Почему? Да потому, что я хотел. Потому, что мог. Неважно, что ты здесь делаешь, джунгли все равно ответят тебе еще худшим. Я больше не воспринимаю врагов как людей, это просто лесные звери. То, что они сделали… они дали мрачной жестокости джунглей лицо, только и всего. И через какое-то время, после того как в свою очередь совершил ужасные, кошмарные вещи, и ни черта от этого не изменилось… чувствуешь необходимость творить зло снова и снова, просто чтобы добиться ответной реакции от этого пустого, безразличного лица джунглей. Хочешь увидеть, как оно дрогнет, хочешь сделать ему больно, как оно сделало тебе. И это желание толкает вперед, побуждает совершать все более и более дикие вещи… А потом однажды посмотришь в это лицо — и увидишь собственное отражение.

— Да, — кивнул майор Краус, — понимаю.

Я сгорбился в кресле, обессиленный собственной пламенной речью. Краус с улыбкой смотрел на меня, точно отец на блудного сына.

— Капитан, это проклятие этой страны и этой войны. Она не похожа ни на одну из тех войн, которые мы вели раньше. Здесь нет видимой линии фронта, нет конкретных территорий, за которые идет бой, не бывает явных и убедительных побед; только безликий враг, армия противника и полные ненависти местные жители, готовые сделать все, лишь бы вышвырнуть нас отсюда. Любое зверство, любое преступление против природы или цивилизации оправданно в их глазах, поскольку мы для них чужаки и, соответственно, по определению не люди.

Есть только один способ выиграть эту войну, капитан; быть готовыми и хотеть творить в отношении них еще худшее зло. Заключить тьму джунглей в наши сердца, в наши души, а потом швырнуть ее назад, в их лица. Мы пытались разжечь в этом мраке огонь, а нужно было лопать тьму ложками, заставить работать на себя: придать ей форму, обозначить цель. Я ведь здесь творю ужасные, непростительные вещи, но впервые мне удалось добиться определенного успеха. Я захватил окрестные земли, удерживаю их и принуждаю противника отступать.

Я выиграю эту войну, хотя мои командиры и говорят, что выиграть нельзя. Я ее выиграю, потому что готов и хочу делать то, на что не отваживаются даже наши враги. Они готовы драться с нами до самой смерти, но я превратил смерть в оружие, которое могу направить против них. Мои мертвые воины покорят целиком эту страну, и север, и юг, и я одержу полную победу, поскольку здесь не останется ни единого живого человека, кто бы мог мне противостоять… И тогда я перенесу войну домой. Я пересеку океан с многомиллионной армией мертвецов и выпущу их на улицы американских городов, натравлю на всех этих безразличных людишек, которые послали своих сыновей в ад. Я превращу нашу страну в склеп, а потом в кладбище. Война наконец закончится, и я смогу отдохнуть.

Он замолчал и долго с улыбкой смотрел на меня добрыми глазами. Потом продолжил:

— Капитан Марло, эти безразличные, равнодушные люди отправили тебя убить меня, но ты этого не сделаешь. Ты ведь на самом деле этого не хочешь. Останься здесь со мной, стань моим Босуэллом,[46] запиши историю моих деяний. Я отправлю ее в Штаты в качестве предупреждения, перед тем как туда вторгнется моя армия. Будет правильно, если они сначала осознают свои преступления, а потом их настигнет кара. Расскажи им мою историю, капитан Марло, а когда ты мне больше будешь не нужен… Обещаю: я убью тебя, и ты навечно останешься среди мертвых. Исчезнут плохие мысли и дурные сны, рассеется тьма в сердце. Ты заснешь без сновидений и не будешь чувствовать ничего, совершенно ничего. Не этого ли ты желаешь больше всего на свете, капитан Марло?

— Да, — ответил я. — О да!

Майор Краус довольно улыбнулся.

— Я положу конец всем войнам. Смерть будет править этим миром, когда я вернусь со своей армией домой. «Ужас! Ужас!» сказал он, смеясь.[47]

  

Перевод Тимофея Матюхина

  

 

Келли Армстронг

ПОСЛЕДНИЙ ОПЛОТ

  

Келли Армстронг известна прежде всего как автор романов в жанре городского фэнтези, составляющих цикл «Женщины иного мира» («Otherworld»). Открывает его роман «Bitten», а последний на сегодняшний день, «Waking the Witch», вышел в августе. Также в активе писательницы три рассчитанных на подростковую аудиторию романа из серии «Darkest Powers»: «The Summoning», «The Awakening» и «The Reckoning». Недавно Армстронг завершила работу над пятью комиксами по мотивам телесериала Джосса Уидона «Ангел». Помимо ранее упомянутых произведений, которые относятся к жанру фэнтези (в широком смысле), Армстронг является автором двух триллеров о наемной убийце Наде Стаффорд: «Exit Strategy» и «Made to be Broken».

Учитель — тяжелая профессия: низкая оплата, сверхурочная работа по проверке тетрадей, необходимость в одиночку поддерживать порядок в классах, полных непослушных детей, которые были бы рады находиться где-нибудь в другом месте и не изучать основы тригонометрии. Да плюс ко всему нападки со стороны ненормальных родителей и невежественных законодателей. Известен случай, когда в 1925 году в штате Теннесси двадцатичетырехлетний футбольный тренер Джон Скоупс был привлечен к суду за то, что разъяснял учащимся основы человеческой эволюции. С учетом всех отрицательных сторон данной профессии неудивительно, что очень многие учителя уже через несколько лет бросают это занятие.

Но как бы ни была плоха наша образовательная система (а в том, что она плоха, нет сомнений), кое-что может быть и гораздо хуже. Например, полное уничтожение цивилизации вследствие ужасной инфекции, возвращающей недавно умерших к жизни в виде жутких монстров. Такое событие заставляет объективно взглянуть на вещи, и волей-неволей начнешь тосковать по тем денькам, когда нерадивые ученики невнимательно слушали тебя на уроке. В фильме «Спасти рядового Райана» бойцы отряда бесконечно гадают, какова была гражданская профессия их командира, пока он в конце концов не рассказывает, что работал скромным школьным учителем.

Война и иные потрясения могут поставить мир с ног на голову и заставишь нас играть роли, которые мы не могли даже вообразить. Героем следующего рассказа является бывшая учительница, оказавшаяся в безысходной ситуации. Она выступает во главе целой армии и совершает такие поступки, о которых раньше и помыслить не могла; ей приходится столкнуться лицом к лицу с противником гораздо более жутким и безжалостным, чем все, с чем ей приходилось иметь дело раньше.

  

Это был последний оплот расы, обреченной на гибель. «Пожалуй, не самое плохое местечко», — подумала Моника. Она смотрела вниз со стены форта и представляла себе зелено-золотые поля кукурузы, тяжелые початки, раскачивающиеся на ветру.

Когда же она последний раз пробовала кукурузу? Моника прикрыла глаза и стала вспоминать августовские пикники на заднем дворе, запах готовящихся на гриле ребрышек и гамбургеров, приятный холод от прикосновения к спине ледяной банки с пивом (это Джим развлекается), смех Лили, бегающей за другими детьми с воздушными шариками, наполненными водой.

Открыв глаза, Моника посмотрела на выжженные поля. Она сама отдала приказ поджечь их. Вместо кукурузы здесь уже много лет росла сорная трава, в которой легко мог укрыться враг, и потому лучше было ее спалить.

— Командир! — раздался голос за спиной.

Моника обернулась. Прыщавый юнец щелкнул каблуками и отдал честь. Такое поведение было обычным для новичков, и Моника уже не пыталась отучить их от этой привычки. Им нужна была вера, будто они находятся в настоящей армии, с настоящим уставом, пусть даже не носят военной формы. Эта вера помогала им не падать духом и продолжать свое дело, давала надежду на то, что войну можно выиграть.

— Хендрикс только что передал по радио: ведет последнюю группу пленных.

Моника кивнула и следом за подростком спустилась с парапета. Они миновали двух девчушек в скаутской форме: те наклонили головы, устремив взгляды в землю, и пробормотали вежливое приветствие. Подавляя улыбку, Моника подумала, что в свое время пошла бы на все, лишь бы добиться такого к себе уважения от пигалиц их возраста. В свое время… когда она каждый день стояла перед школьной доской.

Где, интересно, теперь все те дети, которых она обучала? Сколько из них сейчас находятся в рядах «других»? Сколько погибло… Последних было очень много, это вне сомнений. Любопытно, что они подумали бы, увидев свою химичку во главе последнего отряда Сопротивления? Разве могли они себе представить такое? Да она и сама в те времена не поверила бы.

Невеселые думы прервал выскочивший из темноты Гарет. На ходу он подволакивал ногу — следствие перелома, который так до конца и не зажил.

Гарет остановился рядом с Моникой, но не успел он открыть рот, как женщина подняла руку:

— Лейтенант, считайте, что ваши возражения приняты к сведению.

— Но, командир, я еще ничего не сказал.

— И не нужно. Вы услышали, что сюда ведут еще одну группу пленных, и хотите сообщить мне, что нам не справиться с таким количеством. Форт и так переполнен, мы отвлекаем силы на охрану и лечение пленников. Лучше было бы вывести их в чистое поле, убить и насадить трупы на колья, чтобы «другие» увидели и призадумались.

— Последнее мне еще не приходило в голову, но идея хороша. Отправлю-ка я людей поискать подходящие деревья…

Моника кинула на него сердитый взгляд, но Гарет только ухмыльнулся.

— Лейтенант, мы же не звери. Нельзя опускаться до их уровня.

Конечно, он предвидел ее реакцию, как и она знала, что Гарет будет недоволен. Он просто любил высказывать свое мнение вслух. Громко и охотно. Моника отвечала только для того, чтобы ее слышали новобранцы.

Когда они подходили к центральному помещению форта, раздался крик: «Пленных ведут!» Это было предупреждение для новичков, которые тут же разбежались в разные стороны. Моника никогда не пыталась их удерживать. Она слишком хорошо знала, где кроются причины страха: все эти годы они убегали, прятались, следили и снова убегали. Однако Моника просила офицеров примечать тех, кто драпал при приближении «других», и потом их водили в тюрьму при форте, чтобы они лично убедились: «другие» вовсе не всесильные демоны из их кошмаров.

Уверившись в этом, они уже совсем иначе реагировали на предупреждающий крик: вместе со старослужащими стояли вдоль центрального прохода и наблюдали за процессией пленных. Они не смеялись, не произносили ни слова, просто стояли с решительными лицами, и в глазах плескалась такая ненависть, что она казалась физически ощутимой.

На входе в помещение, уже битком набитое солдатами, Гарет шепнул Монике:

— Командир, вы можете посмотреть со второго этажа.

— Черта с два!

По толпе собравшихся прокатилась волна; услышавшие диалог одобрительно закивали и шепотом стали передавать его содержание дальше. Какая рутина, иронично подумала Моника. Гарет молодец, что предложил, а она, что отказалась.

Вступая в помещение, Гарет расправил плечи и выпрямился во весь немаленький рост — шесть футов и пять дюймов. Даже хромота исчезла. Толпа бойцов расступалась перед ними. Недостаточно расторопные удостаивались от лейтенанта свирепого взгляда и шарахались в сторону. Его боялись и уважали, ее — любили и уважали. Еще одна установившаяся традиция.

Моника заняла свое обычное место в углу: войдя в помещение, пленники первым делом увидят ее.

Она уже слышала их за дверью. Наступал самый тяжелый момент. Почти все находившиеся сейчас здесь хоть раз оказывались в подобной ситуации: сидели в своем убежище, слышали, как приближаются «другие», и молились, чтобы они прошли мимо. Господи, хоть бы они прошли мимо!

Гарет встал позади и незаметно для других положил женщине руку на талию.

Когда шаги за дверью стихли, несколько бойцов покинули строй и, пристыженно пряча лица, бросились в свои комнаты. Для них это оказалось слишком тяжелым испытанием: воспоминания были еще совсем свежими.

Дверь начала открываться. На Монику нахлынули ее собственные воспоминания. Она уже не видела ни своих солдат, ни пленных; перед глазами стояла свора «других», десять лет назад ворвавшаяся в ее собственное укрытие. Она слышала яростные вопли Джима, когда он бросился на этих монстров, пытаясь защитить семью, как он кричал Монике, чтобы хватала Лили и бежала прочь. И как он заорал от боли, когда «другие» набросились на него. Слышала, как визжит Лили, на глазах которой ее отца разрывали на части. И сама Моника кричала, когда бежала в подвал, держа за руку дочь. А потом они настигли ее и выхватили Лили. Моника умоляла пощадить ребенка, но монстры не знали пощады.

Гарет придвинулся ближе, чтобы она могла на него опереться, склонился и зашептал на ухо слова поддержки:

— Держись, детка. Ты здесь старшая и отвечаешь за их задницы. Не позволяй им забывать об этом.

И вот показались пленные. Это были совсем не те чудовища, которые зверски расправились с ее семьей, насиловали и мучили ее саму. Оборванные, запуганные и сломленные, они медленно брели сквозь строй солдат.

Внезапно Гарет напрягся. Моника окинула пленных цепким взглядом, пытаясь вычислить, кто именно пробудил в ее помощнике старые инстинкты копа. Наверняка вон тот, в конце колонны; длинные засаленные волосы свешиваются на лицо, но все же не могут полностью скрыть взгляд, который он украдкой кидает на Монику.

Она стояла прямо и внимательно смотрела на пленника. Проходя мимо, он отвел взгляд. А потом развернулся и бросился на женщину.

Реакция Гарета была столь молниеносной, что Моника увидела лишь мелькнувшее размытое пятно и серебряную вспышку. Голова пленного слетела с плеч, с глухим стуком упала и покатилась по полу. Остановилась у ног одного из бойцов — молоденькой девушки, и та пинком отбросила ее. По толпе разнесся одобрительный гул, но Моника бросила короткое: «Нет», и моментально все стихло.

Она жестом приказала все здесь прибрать, а процессия тем временем продолжала двигаться, будто ничего не произошло. Пленники тащились вперед с опущенными головами, и через некоторое время вся колонна исчезла в коридоре.

К Монике подбежал один из бойцов: наблюдатели заметили возвращающихся лазутчиков. Последние явно торопились, а значит, несли плохие новости. Вместе с Гаретом Моника направилась встречать своих людей.

По пути мимо аудитории Моника услышала голос учителя: шел урок истории для детишек, которые родились уже после Великого Разделения.

В последние десять лет перед Великим Разделением планету поразили три эпидемии гриппа. Человечество в целом перенесло их благополучно, но эксперты уверенно заявили, что это были только цветочки, а скоро появятся и ягодки.

Впервые вирус H5N3 обнаружил себя в Индонезии и затем периодически вспыхивал в разных странах; власти пытались замолчать его губительные последствия, пока наконец не было объявлено о появлении вакцины.

Но избавление человечества обернулось его проклятием. Одни говорили, что вакцину умышленно испортили, другие называли причиной недостаточно тщательное тестирование нового препарата; так или иначе, препарат не действовал.

Нет, не совсем так. Если целью его применения было отогнать смерть от зараженных вирусом H5N3, тогда, конечно, действовал.

Людям вводили вакцину, они подхватывали вирус, умирали, а потом воскресали.

Но еще до того, как мертвецы стали возвращаться к жизни, вирус начал стремительно распространяться: половым путем, среди наркоманов и доноров крови. Когда власти осознали сложившуюся ситуацию, оказалась заражена четверть всего населения. Вакцинацию в спешном порядке прекратили, и еще четверть населения скончалась от бушующей эпидемии гриппа. И оба вируса продолжали победное шествие по планете.

Тогда и случилось Великое Разделение. Человечество оказалось поделено на два лагеря: одни стремились к всемирному господству, другие боролись за выживание.

Конец света наступит не в результате схлопывания Вселенной, а из-за банального насморка.

Или, если точнее, из-за боязни подхватить насморк.

Когда Монике удалось бежать от похитителей, она думала только о том, чтобы спастись, уберечь свою жизнь. Но, скрываясь от полчищ монстров, она встречала и других выживших и притягивала их к себе, как магнит притягивает железные опилки. Тогда все были сами по себе, все нуждались в помощи. Будучи матерью, Моника хотела их защитить; как учитель, хотела вести за собой. Через год она уже стояла во главе отряда из двадцати человек.

А потом они встретили Гарета. В центре бывшего городского парка он сражался с полудюжиной «других» похожий на ревущий вихрь из стали и крови, он дрался яростно, как лев, но был ранен, да и враги превосходили его числом.

Гарета спасли. Его история оказалась проще некуда. «Другие» не убивали у него на глазах членов семьи, он жил себе обычной жизнью, один-одинешенек, пока мир не перевернулся, но и потом пытался делать то, что умел лучше всего. Работа полицейского — защищать мирных граждан, а в новых условиях это означало колесить по стране и сражаться с бандами «других», чтобы уцелевшие в этом кошмаре могли протянуть еще какое-то время. План был благородный, но, увы, малоперспективный. Моника предложила Гарету, если он действительно хочет посвятить себя спасению людей, присоединиться к ее группе.

Так все и началось. И вот, десять лет спустя, они оказались здесь, во главе отряда последних представителей своего племени, и ждали решающей битвы. Битвы, которую им не выиграть — они это знали.

  

Лазутчики принесли именно такие известия, каких ожидала Моника. «Другие» собирали силы на востоке, сразу за лесом. Это было единственное место на многие мили вокруг, не просматриваемое из форта. Когда она приказала своим людям сжечь окрестные поля, они принялись также рубить деревья в лесу, но быстро поняли, что задача эта непосильная. Кроме того, Моника верно рассудила, что «другие» изберут для лагеря именно это место, а значит, можно будет сосредоточить наблюдение за противником только в этом районе.

«Наблюдение за противником» — звучит так, будто ее армия действительно готова схлестнуться с врагом и выбирает подходящий момент. На самом же деле они были лисами, загнанными в нору и ожидающими появления охотников.

Моника привела отряд в этот дальний форт не затем, чтобы все ее люди здесь погибли. Она надеялась создать у «других» впечатление, что для ее отряда нашлось надежное пристанище, и тем вынудить врагов оставить их в покое.

Иными словами, это была последняя надежда добиться пощады. Но, слушая донесения лазутчиков, Моника с горечью поняла, что надежды напрасны. В глубине души она всегда это чувствовала.

— Подготовьте разведгруппу — сказала Моника, вставая из-за стола. — Отправляемся с наступлением темноты.

Двое лазутчиков обменялись беспокойными взглядами. Оба в свое время, много лет назад, служили в вооруженных силах и привыкли к тому, что командиры сами не ходят в разведку. Они посмотрели на Гарета, словно надеялись, что он отговорит Монику от опрометчивого шага.

— Вы слышали приказ командира Рот. — Лейтенант не оправдал их надежд. — Готовьте группу.

  

Ожидая, пока соберется разведгруппа, Моника вернулась на парапет и оттуда смотрела на опустошенные поля. Негромкий скрип ботинка известил о приближении Гарета, но Моника не обернулась, неподвижно глядя вдаль. Бывший коп подошел и обнял ее за талию.

— Мы знали, что этого не миновать, — сказал он.

— Да.

— Мы сейчас готовы как никогда.

— Да.

— Но есть и запасной вариант.

— Нет.

— Просто скажи…

— Я и говорю: да, знаю, что есть запасной вариант. И буду помнить об этом. Но…

Она глубоко вздохнула и покачала головой. Гарет притянул женщину к себе, положил подбородок ей на голову, и Моника расслабилась на широкой груди.

Гарет огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости, и только потом наклонился и нежно поцеловал ее в шею. Его губы приятно холодили кожу Те, кто достаточно долго находился в отряде, знали, что Монику и Гарета уже много лет связывают романтические отношения. Как бы они ни таились, скрыть подобные вещи в тесном коллективе трудно. Они вели себя сдержанно, хотя бы перед теми же разведчиками и другими выходцами из регулярной армии — там подобные отношения могли бы вызвать серьезные проблемы.

А таких, настоящих, опытных, бойцов оставалось немного. Моника не смогла бы придумать более неподходящего для себя занятия, чем стоять во главе военного подразделения. Она поняла это много лет назад, когда они только начали встречать другие группы выживших. Ее уделом было командовать гражданскими. Гарета приглашали возглавить отряд бывших военных, но он остался с Моникой, чтобы учить обычных людей защищать себя. Потом, один за другим, отряды Сопротивления гибли, а немногие уцелевшие прибивались к Монике, и в конце концов не осталось никого, кроме ее армии. Теперь все надеялись, что Моника их спасет; сама же она не была уверена, что сможет это сделать.

  

В соответствии с планом разведгруппа отправилась с наступлением темноты. Иного пути и не было — передвигаться по выжженным полям они могли только ночью. Открытые пространства, которые защищали отряд Моники от неожиданных нападений, в дневное время делали их фактически узниками форта.

До леса идти было примерно час. Темная масса деревьев уже виднелась достаточно отчетливо, когда разведчики услышали впереди чуть приглушенный стон. После этого отряд перестроился: Гарет с Моникой продолжили двигаться в прежнем направлении, остальные развернулись веером.

Из-за крайних деревьев доносились сдавленные стоны, похожие на хныканье ребенка. Разведчики продолжали двигаться со всей возможной осторожностью, Гарет шел впереди с мачете наготове. Лучшего оружия, чем ножи, копья и самодельные мечи, у них не имелось. Да, у некоторых были ружья и винтовки, но без патронов они могли служить только в качестве дубинок. Заводы по производству боеприпасов были уничтожены одними из первых. «Другие» были экипированы не лучше. Война вот уже много лет велась, как в древние века: с помощью когтей, зубов и острой стали.

Любимым оружием Моники были метательные ножи, и сейчас она, следуя за Гаретом, держала по одному в каждой руке. Услышав шорох в кустах, Гарет остановился, а Моника выглянула из-за его плеча и увидела между деревьев человеческую фигуру.

— Слава богу! — раздался женский голос. — Слава богу!

Моника зажгла фонарь и увидела девушку лет восемнадцати, худощавую, с бледным лицом, — та со стоном опустилась на землю и зарыдала. Подойдя ближе, они заметили, что девушка держится за ногу.

— Я думала, что вы «зараженные», — со вздохом облегчения произнесла она. — Они схватили всех остальных из моей группы. Я пыталась… пыталась драться…

— Тсс, — тихо сказала Моника.

Девушка посмотрела на подошедшую пару и вздрогнула от испуга при виде обезображенного шрамами лица Гарета, но Моника оттащила лейтенанта назад. Он скользнул в тень.

— Они забрали остальных, — всхлипывая, повторила девушка. — Забрали их всех.

Моника присела на корточки возле нее.

— Отведем тебя в твой лагерь. Мы сами только что прибыли. Подкрепление. — Она улыбнулась своей самой ободряющей улыбкой. — Ты должна показать нам, как лучше всего пройти. На случай, если и «другие» ошиваются поблизости.