Вторая сцена третьего действия

Чрезвычайно важно для линии Горацио, что Гамлет рассказал ему о том, что открыл ему Дух, о злодейском убийстве отца. Горацио сопереживает всему тому, через что проходит Гамлет, и разница лишь в степени восприятия. Горацио несет в себе {390} стихию истинной, чистой и жертвенной дружбы. Если Гамлет герой, то в Горацио есть нечто, что не дает ему возможности быть, героем: он не борется, только охраняет борьбу. В Горацио есть уже сложившаяся мудрость, которая и диктует ему его линию поведения по отношению к Гамлету. Можно так сказать: мудрость Горацио принимает Гамлета, она за Гамлета. В этом оправдание Гамлета.

М. А. Чехов. Горацио это великолепный земной рассудок, премудрость земная. Таков Горацио до встречи Гамлета с Духом, и он становится другим по мере развития трагедии Гамлета. Стихия дружбы пронизывает весь путь Горацио. Горацио в пьесе затем, чтобы показать, что Гамлет выше мудрости. Не нужно слишком высоко ставить Горацио. Он прекрасен, мудр, но поземному. Он может только принять мудрость Гамлета, но отнюдь не может сам того же пережить. Можно думать, что Горацио когда-то пройдет то, что проходит Гамлет. Но именно когда-то, а сейчас это «мудрый друг» Гамлета. Можно быть эпичным — и это Горацио, а можно быть одухотворенным — это Гамлет.

Высшее, что можно достичь в земной этике и мудрости, есть в Горацио. Гамлет же прорывается в духовные, неизмеримо более высокие планы. Горацио за Гамлетом идет, и, конечно, катаклизма, переживаемого Гамлетом, у Горацио никогда не было. Горацио имеет право войти в духовные планы, но сейчас Гамлет и Горацио на разных планах. Иначе вся структура пьесы ломается. Героя трагедии на его пути сопровождают все элементы земли — от самых низких до высочайших — это Горацио.

Протокол № 6

7 октября 1923 г.

«Мышеловка»

Интересно отмстить развитие действия по кускам: 1. Горацио, 2. Офелия и 3. «Мышеловка».

В динамике этой всей сцены неясен только кусок разговора с Полонием. Это момент самовыявления, момент потрясения. Здесь не важно, что он разговаривает, важно то, что Гамлет только что во время «Мышеловки» — пережил. Сил нет сейчас же идти к матери: «Легко сказать — сию минуту!» Наряду с подъемом у Гамлета в данную минуту есть и страшная раздавленность. Сцена с Полонием дана как бы для того, чтобы показать, в каком состоянии Гамлет идет к матери. Также и сцена с Розенкранцем и Гильденштерном дана для того, чтобы показать момент, когда душа Гамлета поседела, поднялась дыбом от всего только что пережитого. Потому что нельзя поверить в такую динамику, что Гамлет может сейчас же после «Оленя ранили стрелой» пойти к матери. Ведь «Мышеловка» — это момент открытия всех духов, всех гробов.

Как объяснить разговор с Офелией? Гамлет всеми этими разговорами прикрывается на земном плане. Он внешне приспосабливается к этой «тюрьме». Это намеренное шутовство. А вся душа, {391} вся стихия Гамлета устремлена к «Мышеловке». Состояние Офелии в этот момент есть приятие безумия Гамлета, покой страдания. Но и это приятие и этот покой такие, от которых Офелия сойдет с ума.

Очень важно для всей сцены, что Гамлет здесь начинает какую-то магическую операцию, уже начинает открывать злых духов.

Линия короля в данной сцене — это дальнейшее развитие зародившихся в его душе предчувствий, подозрений, пробуждения совести. Он к спектаклю относится дружелюбно, он хватается за него, как за соломинку, желая отвлечь, развлечь Гамлета. Король и Гамлет друг друга как бы исследуют этим спектаклем. Король уже приходит на спектакль обреченный, очень настороже. В этой сцене присутствуют оба духа и между ними, собственно, идет борьба. И все, кто в этой сцене, захлестнуты этой борьбой, безотчетно ей подвластны, подчинены.

Состояние королевы: она как бы близка к пробуждению, проблеск, какое-то воспоминание. И от этого, от одновременного влияния обоих духов, королева мечется, и беспокойнее, чем кто-нибудь в этой сцене. Обращение к Гамлету — это желание королевы приблизить к себе светлого Духа. Королева — это единственный человек, в котором происходит борьба всех добрых и злых существ. Зритель должен любить королеву как жертву, как арену этой борьбы. Она не поддерживает то короля, то Гамлета, она под обаянием то того, то другого. У нее отнята своя воля. Но такой «колпак», такая «окутанность» не мешает, конечно, активности, рождающейся из стихий женщины и матери. До момента пробуждения перед двумя портретами в спальне королева не может оторвать от сердца ни короля, ни Гамлета. Королева, конечно, не понимает, чем раздосадован король, она обижена за него. Чтобы сыграть королеву, нужно перестрадать за нее, плакать за нее — только тогда можно принять в себя эту стихию.

Перед представлением у Гамлета «ужас ожидания». Ужас и после представления. «Слова Духа — истина» — это не восторг, а ужас. Состояние королевы во время представления таково: «Я очень беспокойно сплю. Какой-то кошмарный случай». Офелия уже не тут: она наполовину сходит с ума. Слова: «Король встает!» — есть нечто большее, чем простое констатирование. Офелия видит больше, чем остальные. Актеры не знают, зачем играют. Они представители настоящего, чистого, аполитичного, в самом широком смысле, искусства.

Горацио. Вот момент, когда они слились с Гамлетом. Они оба в бою. Монолог «О час теней!» является противовесом другим местам, в частности монологу «Какое я ничтожное созданье!». Это монолог активности. Это переход, начало действия. Гамлет «Мышеловкой» вознесен на острие событий, он запылал своей миссией, и вот перед началом, перед тем, как ринуться действовать, Гамлет должен остановиться, осознать, как действовать: победить зло и простить Человека.