Начало. Порт‑Бэрдокский пассаж 5 страница

– «Девицы, – говорит нам она, – окуните в чернила перья и выньте оттуда носы!»

– Альфред! – слышен требовательный голос.

– Некоторые люди, как собаки, любят бросаться на чужих детей. Своих‑то нет, хотя две жены было, да померли обе, бедняжки, не выдержали…

Мистер Джонсон, стараясь отвратить бурю:

– Не надо поминать плохое в такой день…

– Поминай не поминай, а и дюжина бы не выдержала, все сошли бы в могилу.

– Альфред! – надрывается Мириэм.

– Если подавишься, больше ничего не получишь. Ни кусочка. И пудинга не дам.

– Целую неделю вся школа была без обеда, целую неделю!

Мистер Полли, почувствовав, что рассказ подходит к концу, делает вид, что очень заинтересовался.

– Подумать только! – восклицает он.

– Альфред! – кричит во весь голос Мириэм, потеряв надежду, что ее услышат.

– И что бы вы думали? Они все‑таки нашли причину смерти. Ключ от комода. Зачем он его проглотил?

– Нельзя допускать, чтобы кто‑нибудь бросался на людей!

– А кто же это, по‑вашему, бросается?

– Альфред, моя соседка хочет знать, Проссеры еще живут в Кентербери?

– Я никогда никому ничего плохого не делала! Комара не убью…

– Альфред! Не кажется ли вам, что вы слишком заняты своей грудинкой?

И все в том же духе чуть ли не целый час.

Мистеру Полли было тогда и смешно и неловко, но ел он тем не менее с аппетитом все, что ему подкладывали. Однако через час с четвертью – но еще задолго до конца поминок, – когда компания за столом зашевелилась, стали отодвигать тарелки и вставать с мест, потягиваясь и вздыхая, мистер Полли почувствовал, что его доброе расположение духа сменяется глухим раздражением и унынием, что было, конечно, следствием зарождавшейся диспепсии.

Он стоял между вешалкой и окном – ставни были открыты – в окружении девиц Ларкинс. Мистер Полли изо всех сил старался отогнать подступавшую тоску и, увидев на руке Энни два кольца, пустился высказывать всякие остроумные предположения.

– Это не обручальные кольца, – кокетливо возражала ему Энни. – Я выиграла их по лотерейному билету.

– Лотерейный билет в брюках, надо полагать? – заметил мистер Полли, вызвав целую бурю смеха.

– Чего только он не придумает! – пискнула Минни, хлопнув мистера Полли по плечу.

И в эту минуту он вдруг вспомнил то, что ему никак не полагалось забывать.

– Господи помилуй! – воскликнул он, сразу посерьезнев.

– Что случилось? – спросил его мистер Джонсон, оказавшийся поблизости.

– Я должен был вернуться на службу в магазин еще три дня назад. Представляю, какой они поднимут шум!

– Нет, он просто прелесть! – взвизгивая, захохотала Энни, как будто обрадовалась пришедшей ей в голову приятной мысли: – Так они же вас вытурят!

Мистер Полли, состроив гримасу, передразнил Энни.

– Нет, он нас уморит! – едва выговорила та сквозь смех. – Я уверена, что ему наплевать на них!

Несколько сбитый с толку весельем Энни и выражением ужаса на лице Мириэм, мистер Полли, пробормотав извинения, шмыгнул в кухню, а оттуда через мойку – в садик. Свежий воздух и мелкий, моросящий дождь принесли ему минутное облегчение. Но черный сплин, порожденный приступом диспепсии, взял верх. Непроглядный мрак окутал его душу. Он ходил, засунув руки в карманы, между грядок гороха, и страшно, необъяснимо с точки зрения здравого смысла тосковал о своем умершем отце. Шум, суматоха поминального обеда, противоречивые эмоции, которые обед в нем вызвал, – все отошло на задний план. Он видел сейчас перед собой отца, рассерженного, разгоряченного, как он тащил по узкой лестнице несчастную тахту, пиная ее, проклиная на чем свет стоит. И вот теперь этот человек лежит неподвижно на самом дне глубокой прямоугольной ямы, рядом с ней холмик земли, который вот‑вот сокроет его навеки. Какой покой! Какая непостижимая тайна! И нескончаемое раскаяние!

И вдруг в сердце мистера Полли вспыхнула безумная ненависть ко всем этим людям, ко всем до единого.

– Жалкие смехачи с куриными мозгами! – прошептал мистер Полли.

Он подошел к забору, облокотился на него и стал смотреть вдаль. Так он стоял долго. Из дома вдруг донеслись громкие голоса, потом опять стало тихо. Миссис Джонсон позвала Бесси.

– Любители упражнять голосовые связки! – разразился мистер Полли. – Охотники до похоронных игр! О, его вы этим не обидите! Ему нет дела до вас!..

Долгое время никто не замечал отсутствия мистера Полли.

Когда он наконец появился в гостиной, глаза у него горели мрачным огнем, но никто на это не обратил внимания. Гости поглядывали на часы, всеведущий Джонсон сообщал расписание поездов. О мистере Полли вспомнили только а последний момент, когда стали прощаться. Каждый сказал ему несколько прочувствованных слов. Только дядюшка Пентстемон ничего не сказал: его совсем расстроило исчезновение корзинки. Он был уверен, что ее засунули подальше умышленно, с намерением присвоить себе. Миссис Джонсон пыталась дать ему взамен другую, точно такую же, но он с негодованием ее отверг: его корзинка была несравненно лучше, у нее одна ручка была скреплена веревкой, он сам ее починял, сделав это очень искусным и оригинальным способом, известным только ему одному. Так что попытку миссис Джонсон навязать ему другую корзину он расценил как самое беззастенчивое нахальство, на которое миссис Джонсон отважилась, уповая только на его преклонные годы и склероз. Мистер Полли опять попал в распоряжение девиц Ларкинс. Кузина Минни, забыв всякий стыд, целовала его без конца и даже объявила, что ехать домой еще рано. Кузина Мириэм нашла поведение сестрицы глупым и, поймав взгляд мистера Полли, сочувственно ему улыбнулась. Кузина Энни перестала хихикать, расчувствовалась и сказала проникновенно, что похороны доставили ей такое удовольствие, что словами описать невозможно.

 

Любовь

 

Мистер Полли возвращался после похорон отца в Клэпем, готовый к самому худшему, так что известие об увольнении не застало его врасплох.

– Вы просто несколько опередили меня, – сказал он вежливо.

Вечером в спальне он объяснял своим бывшим сослуживцам, что решил немного отдохнуть перед тем, как заняться поисками нового места; но о полученном наследстве никому не сказал ни слова, вероятно, унаследовав от отца также и некоторую скрытность.

– Это тебе удастся как нельзя лучше, – заметил Аскоф, старший приказчик из обувного отдела. – Теперь это модно. Шесть недель на прелестной улице Вуд‑стриг! У них там, говорят, есть отделение туризма…

«Немного отдохнуть» – вот что первое пришло в голову мистера Полли, когда он освоился наконец с мыслью о свалившемся на него богатстве. Путешествия – вот что такое, по его мнению, была настоящая жизнь, все остальное – жалкое прозябание. И теперь он может позволить себе немного отдохнуть. У него есть деньги, чтобы купить билет на поезд, чтобы остановиться в гостинице, не думать о куске хлеба. Но ему хотелось бы отдохнуть в чьем‑нибудь обществе.

Сперва он лелеял надежду разыскать Парсонса, уговорить его бросить службу и отправиться с ним в Стрэтфорд‑на‑Эйвоне и Шрюсбери, побродить в горах Уэльса и по берегам реки Уай, побывать во множестве других таких же мест – словом, пожить целый месяц веселой, беззаботной, бездумной жизнью. Но, увы! Парсонс больше не работал в галантерейной лавке возле собора святого Павла, он ушел оттуда, не оставив адреса.

Мистер Полли попытался было уговорить себя, что и одному путешествовать не так уж плохо, но из этого ничего не вышло. Он мечтал о случайных дорожных встречах с интересными людьми, о романтических знакомствах. Подобные вещи случались у Чосера, у Боккаччо, и буквально на каждом шагу в очень вредном романе Ричарда Ле Гальена «Поиски золотой девы», который он прочитал в Кентербери. Но ему не верилось, что такое может случиться в Англии, с ним.

Когда месяц спустя он захлопнул наконец за собой дверь клэпемского Пассажа и очутился на залитой солнцем лондонской улице, у него закружилась голова от нахлынувшего на него чувства свободы, но он не совершил ничего из ряда вон выходящего, а только сел в первый попавшийся кэб и приказал кучеру отвезти его на вокзал Ватерлоо, где немедля купил билет на исвудский поезд.

Он хотел… Чего же все‑таки он хотел от жизни? Мне кажется, больше всего на свете ему хотелось быть среди друзей. Он уже истратил фунт или два, устраивая пирушки для своих бывших коллег, – небольшие ужины, что ли, а в одно из воскресений веселая, галдящая компания во главе с важным и счастливым организатором отправилась на прогулку через Уэндсвортскую и Уимблдонскую пустоши в Ричмонд, где их ждало вкуснейшее холодное мясо, салат и превосходный пунш! Пунш! А мистера Полли, само собой разумеется, соответствующий счет. Но в тот день, когда мистер Полли покидал Лондон, все его приятели томились за прилавками, и он отправился в Исвуд один, с баулом в одной руке и портпледом в другой; в купе, кроме него, никого не было, он стоял у окна и смотрел на мир, в котором каждый человек, который мог бы стать его другом и спутником, или трудился, в поте лица добывая хлеб свой, или искал возможности трудиться, одержимый одним отчаянным стремлением – во что бы то ни стало найти работу. Он глядел из окна на дороги пригорода, на ряды одинаковых домиков, которые либо сдавались жаждущими жильцов хозяевами, либо были населены малообщительными, неинтересными людьми, погруженными в свои дела и заботы. Около Уимблдона проехали площадку для гольфа; два пожилых джентльмена, которые могли бы, если бы только захотели, стать свободными, как ветер, с великим усердием и сосредоточенностью примеряли головки клюшек к мячам, чтобы удар получился сильный и точный. Мистер Полли не мог их понять.

Вдоль шоссе – обратил внимание мистер Полли, хотя проезжал здесь сотни раз, – тянулись изгороди: то крепкий частокол, то чугунная ограда, то аккуратно подстриженная живая изгородь. И он подумал, что в других странах дороги, наверное, не огораживают, и они манят путника своей свободой и естественностью. Пожалуй, лучше всего путешествовать за границей, решил мистер Полли.

И пока он стоит и смотрит на убегающие за окном изгороди, дороги, дома, в его памяти оживает полузабытый сон: он видит на лесной дороге карету; две дамы и два кавалера, красивые, в нарядных одеждах, танцуют старинный танец с поклонами и приседаниями; им играет на скрипке бродячий музыкант. Они ехали в карете в одну сторону, он шел себе потихоньку в другую. Они встретились – и вот результат. Возможно, они явились прямо из счастливой Телемской обители, в уставе которой было только одно правило: «Делай, что хочешь». Кучер распряг лошадей, и они мирно пасутся в стороне; сам он сидит на камне и хлопает в ладоши, отбивая такт, а скрипач все играет. Солнечный свет кое‑где пробивается сквозь пышные кроны деревьев, трава в лесу, высокая и густая, пестреет бледно‑желтыми нарциссами, а на зеленом лугу, где танцуют дамы и кавалеры, рассыпаны белые звездочки маргариток.

Мистер Полли – простая душа! – твердо верил, что такие вещи случаются в жизни. Только почему Же с ним никогда ничего такого не было? – спрашивал он себя с изумлением. Может быть, это случается на юге Англии, а может, в Италии? Или, может, это бывало сто лет назад и теперь уже не бывает? А вернее всего, это случается и сейчас за каждым углом, только в те дни и часы, когда все добропорядочные мистеры Полли сидят по своим лавкам и магазинам. Так, мечтая о всяких чудесах до боли в сердце, мистер Полли трясся в пригородном поезде, приближаясь к дому рассудительного мистера Джонсона и его жизнерадостной и гостеприимной супруги.

 

 

Мистер Полли перевел свою беспокойную жажду счастья на Гарольд‑Джонсоновский язык, сказав своему кузену, что ему необходимо хорошенько осмотреться, прежде чем начать новую жизнь. Мистер Джонсон это одобрил. Было решено, что мистер Полли поселится пока у Джонсонов в своей бывшей комнате и будет платить за обеды восемнадцать шиллингов в неделю. На следующее утро мистер Полли вышел из дому пораньше и скоро вернулся с покупкой – новеньким велосипедом; он уже и место присмотрел, где можно учиться ездить на велосипеде, – тихую улочку, посыпанную песком, которая начиналась сразу же за домом мистера Джонсона. Но из гуманных соображений задернем над мистером Полли занавес на то время, пока он учится езде на велосипеде.

Кроме того, мистер Полли купил несколько книг: конечно, своего любимого Рабле, «Арабские сказки», сочинения Стерна, кипу «Блэквудских рассказов», все это он купил за дешевую цену в лавке букиниста, пьесы Вильяма Шекспира, «Дорогу в Рим» Беллока – тоже у букиниста, разрозненный том «Странствий пилигрима» Сэмюеля Пэрчеса и «Жизнь и смерть Ясона».

– Лучше было бы купить хорошее руководство по бухгалтерии, – наставительно заметил мистер Джонсон, перелистывая мудреные страницы.

Запоздалая весна, чтобы наверстать упущенное, надвигалась семимильными шагами. Потоки солнечного света заливали землю, пьянящие ветры овевали ее, караваны облаков, похожих на башни, плыли по синим просторам небесного океана, спеша исполнить великую миссию. Очень скоро мистер Полли уже ездил, правда, не совсем уверенно, на своем велосипеде по незнакомым дорогам Серрея, всякий раз загадывая, что начнется за следующим поворотом, любуясь цветущим терновником и тщетно выискивая белые цветы майского боярышника. Он был удивлен и раздосадован, как, впрочем, многие другие доверчивые люди, обнаружив, что в начале мая никакого майского боярышника и в помине нет.

Он никогда не ездил с одной и той же скоростью, как делают благоразумные люди, наметившие путь заранее и старающиеся приехать на место в срок. Мистер Полли ездил то быстро, то медленно и всегда с таким видом, будто он ищет что‑то очень важное, чье отсутствие хотя и не нарушает очарования весны, но делает ее чуточку менее волшебной. Иногда он бывал так безумно счастлив, что пел или насвистывал что‑нибудь; иногда его охватывала легкая грусть, но от нее не болело сердце. Его диспепсия под действием свежего воздуха и физических упражнений прошла; и было так приятно гулять вечерами с мистером Джонсоном по саду и обсуждать планы на будущее. У Джонсона было полно всяких идей. Более того: мистер Полли неплохо изучил дорогу в Стэмтон – новый пригород Исвуда, и как только ноги у его велосипеда достаточно выросли, он, покорный закону неизбежности, устремился в дальнюю улочку Стэмтона, где проживали в одном из маленьких домиков сестры Ларкинс.

Там его встретили с необычайным восторгом.

Улица, на которой жили Ларкинсы, была узкой и грязной, – небольшой тупичок, по обеим сторонам которого лепились крохотные домики с полукруглыми окнами, коричневыми облезлыми дверями и черными дверными молотками. Он приставил свой новенький велосипед к окну, постучал и стал ждать; в черном саржевом костюме и новой соломенной шляпе он чувствовал, что производит приятное впечатление человека процветающего. Дверь отворила кузина Мириэм. На ней было голубое ситцевое платье, придававшее ее смуглой коже теплый оттенок, и хотя вот‑вот могло пробить четыре часа пополудни, рукава ее платья, как бывает, когда в доме уборка, были закатаны выше локтя, открывая довольно тонкие, но приятной формы загорелые руки. Воротничок платья был расстегнут, и наружу стыдливо выглядывала хорошенькая, кругленькая шейка.

Какой‑то миг она смотрела на него подозрительно и даже враждебно, потом в ее глазах вспыхнула радость: она узнала мистера Полли.

– Боже мой! – воскликнула она. – Кузен Альфред!

– Приехал навестить вас, – сказал мистер Полли.

– Ах, в каком же виде вы нас застали!

Секунду они стояли, глядя друг на друга, пока Мириэм приходила в себя от такой неожиданности.

– Любознательный пилигрим, – сказал мистер Полли, показывая на велосипед.

По лицу Мириэм не было заметно, что она оценила остроумие мистера Полли.

– Одну минуточку, – произнесла наконец она, придя, видимо, к какому‑то решению. – Пойду скажу маме.

И с этими словами захлопнула дверь перед носом озадаченного мистера Полли, оставив его на улице. «Мама!» – донеслось из‑за двери, затем послышались частые слова, смысл которых мистер Полли не уловил. И Мириэм появилась вновь. Казалось, она исчезла на секунду, но и этого было достаточно, чтобы навести некоторый порядок в туалете: руки спрятались в рукава, фартук исчез, мило сбившаяся прическа слегка подправлена.

– Я вовсе не хотела оставлять вас за дверью, – сказала она, выходя на крыльцо. – Просто надо было сказать маме. Как поживаете, Альфред? Вы чудесно выглядите. А я и не знала, что вы умеете ездить на велосипеде. Это новый велосипед, да?

Она потрогала руль.

– Какой красивый! Но вам, наверное, трудно держать его в чистоте?

До слуха мистера Полли доносились чьи‑то быстрые шаги в коридоре, и весь дом, казалось, наполнился возней, приглушенной, но энергичной.

– Он ведь покрыт лаком, – ответил мистер Полли.

– А что в этой маленькой сумке? – спросила Мириэм и, не дождавшись ответа, перескочила на другое: – У нас сегодня ужасный беспорядок. Сегодня моя очередь убирать. Не могу похвастаться, что я какая‑нибудь там необыкновенная чистюля, но время от времени я люблю перевернуть вверх дном весь дом. Они ведь никто пальцем о палец не стукнут… Если бы я дала им возможность… Вы должны, Альфред, принимать нас такими, какие мы есть. К счастью, мы сегодня дома. – Мириэм на секунду умолкла. Чувствовалось, что она старается выиграть время. – Я так рада снова вас видеть, – сказала она.

– Но я все равно никуда бы не делся, – любезно заметил мистер Полли. – И не застань я моих милых кузин сегодня, я бы приехал еще раз навестить их.

Мириэм ничего не ответила. Она густо покраснела.

– Вы всегда скажете что‑нибудь такое. – И она так глянула на мистера Полли, что он, повинуясь своей несчастной слабости – боязни обмануть ожидание собеседника, кивнул ей многозначительно головой и, глядя ей прямо в лицо своими круглыми карими глазами, добавил:

– Я не говорю, какую именно.

Выражение ее лица вдруг открыло ему, какую он затевает опасную игру. В глазах у нее загорелся алчный огонек. К счастью, в этот момент послышался голосок Минни, и обстановка разрядилась.

– Привет, Альфред! – воскликнула Минни, появляясь на пороге.

Она была весьма аккуратно причесана; красная блузка, правда, была ей несколько не к лицу, но в том, что появление мистера Полли ее искренне обрадовало, сомневаться не приходилось.

Мистер Полли должен был остаться на чашку чая. Выплывшая наконец из комнат миссис Ларкинс, облаченная в цветастый, но довольно засаленный фланелевый халат, очень радушно повторила приглашение. Мистер Полли ввел свой велосипед в прихожую, поставил его в узенький, закопченный чуланчик, и вся компания вошла в крохотную, давно не убиравшуюся кухню, где стоял обеденный стол, с которого, видимо, только что убрали остатки предыдущей трапезы.

– Придется принимать вас на кухне, – сказала миссис Ларкинс, – потому что в гостиной Мириэм затеяла уборку. Такая чистюля, не приведи бог! Воскресений и праздников для нее не существует. Застали нас врасплох, как говорится, но все равно мы очень рады вас видеть. Жаль только, что Энни нет дома, она сегодня работает до семи.

Мириэм расставила стулья, разожгла огонь в плите. Минни подсела к мистеру Полли.

– Я так рада снова вас видеть, – сказала она с таким чувством и так приблизив к нему свое лицо, что он заметил у нее сломанный зуб.

Миссис Ларкинс доставала чайную посуду и без умолку тараторила, расхваливая благородную простоту их жизни, и просила его «не судить строго их простые обычаи». У мистера Полли голова шла кругом от такого радушия, и его отзывчивая натура тут же среагировала: он взялся помогать накрывать на стол и заставил всех хохотать до упаду, делая вид, что никак не может сообразить, как расставить чашки, тарелки и куда положить ножи.

– С кем я буду сегодня сидеть? – спросил он и стал расставлять чашки так, чтобы все три женщины оказались его соседками.

Он так искусно разыграл озадаченность, что миссис Ларкинс не выдержала и упала от смеха в кресло, стоявшее возле больших часов, черных от многолетней пыли и давно отслуживших свой век.

Наконец уселись пить чай, и мистер Полли принялся веселить компанию рассказами о том, как он учился ездить на велосипеде. Оказалось, что слово «вильнуть» способно вызвать гомерический хохот.

– Невозможно предусмотреть все эти инциденты, – объяснил он. – Никак невозможно!

(Минни прыснула.)

– Толстенький пожилой господин в белых манжетах и в мусорной корзине, то бишь соломенной шляпе, на голове, стал переходить дорогу. Судя по тому, что в руке он нес банку для керосина, он шел в керосиновую лавку…

– И вы наехали на него? – воскликнула миссис Ларкинс, задыхаясь от смеха. – Неужели вы на него наехали?

– Наехал! Только не я, мадам. Никогда ни на кого не наезжал. Я вильнул в сторону, звякнул колокольчиком. Еще раз вильнул…

(Смех до слез.)

– Я и не думал на него наезжать! Господин услышал колокольчик. И тоже вильнул в сторону. В этот миг подул ветер. Шляпа этого господина вспорхнула и ударилась о мое колесо. Велосипед вильнул. Что было дальше? Шляпа покатилась по дороге, пожилой господин помчался за ней, я звоню, раздается вопль. И господин налетает на меня. Он не подал мне сигнала об опасности: у него ведь не было звонка. Просто налетел на меня. Я лечу прямо ему на голову, он падает на землю, я на него. Банка с грохотом катится по мостовой.

(Минутная заминка: Минни подавилась крошкой хлеба.)

– Что же было дальше с этим пожилым господином? – спросила миссис Ларкинс.

– И вот мы сидим посередине дороги, рядом валяются велосипед, корзина для мусора, керосиновая банка, и оживленно беседуем. Я говорю ему, что нельзя носить такие опасные шляпы, которые сбивают встречных с ног. Если он не умеет управлять своей шляпой, пусть оставляет ее дома. Это был долгий и скучный разговор. Он все перебивал меня: «Позвольте сказать вам, сэр… Позвольте сказать вам, сэр…» И ужасно кипятился. Должен заметить, подобные вещи то и дело случаются, когда ездишь на велосипеде. То на тебя налетит человек, то курица, то кошка, то собака. Каждая тварь норовит оставить свой след на твоем велосипеде.

– Но вы сами, Альфред, ни на кого не наезжали?

– Ни на кого, провались я на этом месте! – торжественно заявил мистер Полли.

– Он же говорит тебе, что не наезжал, – пропищала Минни. – Надо слушать, что он говорит!

И она снова впала в состояние, потребовавшее решительного удара по спине.

– Веди себя прилично, Минни, – сказала Мириэм, стукнув сестру как следует.

Никогда прежде не случалось мистеру Полли иметь такой успех в обществе. Девицы Ларкинс с восторгом внимали каждому его слову, то и дело заливаясь смехом. Веселая это была семья! А он так любил веселье! Обстановку, в которой текла их жизнь, он почти не разглядел, да она почти ничем не отличалась от того, к чему он привык. Стол был покрыт ветхой скатертью, чашки, блюдца, чайник, полоскательница – все было разномастное, ножи служили, вероятно, еще бабушке миссис Ларкинс; зеленая стеклянная масленка была тоже вполне самостоятельным предметом. На стене висела посудная полка с кухонной утварью, не очень многочисленной, на ней стояли коробка для рукоделия и неопрятная рабочая корзинка, на окне рос кустик чахлой герани, обои были в пятнах и кое‑где свисали клочьями, стены украшали цветные хозяйственные календари, пол был устлан пестрыми кусками линолеума. В двери торчало несколько гвоздей, на которых висели кофты, шали, халаты. Деревянное кресло, на котором сидел мистер Полли, то и дело поскрипывало, что тоже служило поводом для веселья.

– Спокойно, спокойно, лошадка! – выговаривал креслу мистер Полли. – Тпру, мой резвый конь!

– Чего только он не придумает! – восхищенно ахали девицы Ларкинс. – Чего только не придумает!

 

 

– И не думайте уходить! – заявила миссис Ларкинс.

– В восемь часов будет ужин.

– Отужинайте с нами, раз уж навестили нас, – настаивала миссис Ларкинс, поддерживаемая бурными возгласами Минни. – Пойдите немножко погуляйте с девочками и возвращайтесь к ужину. Можете встретить Энни, пока я все уберу и накрою на стол.

– Только смотри ничего не трогай в гостиной, – сказала Мириэм.

– Кому нужна твоя гостиная? – ответила миссис Ларкинс, видимо, забыв на секунду о присутствии гостя.

Дочери одевались и прихорашивались, а матушка тем временем расписывала лучшие стороны каждой. Наконец дружная компания покинула дом и отправилась осматривать Стэмтон. На улице девиц как подменили: они перестали хихикать и приняли скромный, достойный вид, особенно Мириэм. Они повели мистера Полли в парк «культурного отдыха», как они выразились. Это был уютный уголок с асфальтированными аллеями, питьевыми фонтанчиками и хорошеньким домиком сторожа, на клумбах весело цвели желтофиоли и нарциссы, пестрели зеленые нарядные щиты для объявлений с красивыми афишами. Парк тянулся до самого кладбища, откуда открывался вид на далекие холмы Серрея. Девицы с мистером Полли миновали газовый завод, пошли по берегу канала и скоро увидели ворота фабрики, из которых вдруг появилась удивленная и сияющая Энни.

– Привет! – воскликнула Энни.

Всякому человеку приятно испытывать дружеское внимание со стороны своих собратьев. А когда к тому же этот человек молод и сознает, что не лишен ума, что траурный костюм ему к лицу, а собратья – три хорошенькие, молоденькие, восторженные девушки, затеявшие спор, кому идти с ним рядом, – можно простить ему ликующее восхищение собой. А девицы Ларкинс и в самом деле спорили, кому идти рядом с мистером Полли.

– С Альфредом пойду я! – твердо заявила Энни. – Вы с ним целый день, к тому же мне надо кое‑что ему сказать.

Ей действительно надо было кое‑что сказать. Что именно, стало известно очень скоро.

– Знаете, Альфред, – без обиняков начала она, – я и в самом деле выиграла те кольца по лотерейному билету.

– Какие кольца? – удивился мистер Полли.

– А те, что были у меня на руке, когда хоронили вашего бедного папочку. Вы еще сказали тогда, что я их ношу неспроста. Честное слово, тут ничего такого нет!

– Значит, кое‑кто проморгал свое счастье, – заметил мистер Полли, вспомнив, о каких кольцах шла речь.

– Никто свое счастье не проморгал, – возразила Энни. – Никогда не позволяю себе делать кому‑нибудь авансы.

– И я тоже, – сказал мистер Полли.

– Может быть, я иногда слишком много смеюсь, – призналась Энни. – Такой уж у меня характер. Но это ничего не значит. Я не из тех, у кого ветер в голове.

– Ну и отлично! – сказал мистер Полли.

 

 

Домой в Исвуд мистер Полли возвращался в одиннадцатом часу, когда уже светила полная луна и впереди велосипеда бежало красноватое пятно света, отбрасываемое прикрепленным к рулю китайским фонариком. Мистер Полли был несказанно доволен прошедшим днем и собою. За ужином пили пиво, смешанное с имбирным элем, оно так весело пенилось в кувшине. Ни одно облачко не омрачило счастливого настроения мистера Полли, пока он не увидел встревоженное и укоряющее лицо Джонсона, который в ожидании своего родственника Не ложился спать, а сидел в гостиной и курил, пытаясь читать «Странствия пилигрима» – историю одного монаха, отправившегося в Сарматию и видевшего там огромные телеги, на которых кочевники перевозили свои кибитки.

– Что‑нибудь случилось, Альфред? – спросил он.

Слабость характера мистера Полли проявилась в его ответе.

– Да так, пустяки, – сказал он. – Педаль немного ослабла, когда я добрался до Стэмтона. Дальше ехать было нельзя. Пока его чинили, я заглянул к кузинам.

– Уж не к Ларкинсам ли?

– Вот именно.

Джонсон зевнул, спросил, как поживает тетушка Ларкинс и ее дочери, и, получив доброжелательный отчет, сказал:

– Пора идти спать. Я тут читал одну твою книжку. Чепуха какая‑то. Не мог ничего понять. Во всяком случае, что‑то очень древнее.

– Это верно, старина, – ответил мистер Полли.

– Ничего полезного из нее почерпнуть нельзя.

– И это верно, – согласился мистер Полли.

– Видел что‑нибудь подходящее в Стэмтоне?

– Ничего стоящего, на мой взгляд, там нет, – ответил мистер Полли и пожелал Джонсону спокойной ночи.

До и после этого краткого разговора мистер Полли думал о своих кузинах тепло и радостно, как можно думать только в самый разгар весны. Мистер Полли пил из отравленного источника английской литературы, источника, который не только не мог принести пользы добропорядочному клерку или приказчику, а был способен внушить опасную мысль, что любовь веселого, смелого человека должна быть галантной и беззаботной. В тот вечер он пришел к выводу, что ухаживать за всеми тремя кузинами очень остроумно, занятно и великодушно. Нельзя сказать, чтобы какая‑нибудь из трех нравилась ему особенно, они нравились ему все трое. Ему были приятны их молодость, женственность, их энергичные, решительные характеры и особенно их отношение к нему.

Правда, они принимались хихикать над всяким пустяком и были абсолютно невежественны, у Минни не было зуба, а у Энни был чересчур визгливый голос – и все‑таки они были милы, очень милы.

Мириэм была, пожалуй, лучше всех. Перед уходом он на прощание расцеловал каждую. Минни тоже бросилась его целовать: получился настоящий «целовальный экзерсис».

Мистер Полли зарылся носом в подушку и заснул. Ему снились всякие сны, но только не о том, как должен устраивать свою жизнь в этом мире всякий здравомыслящий молодой человек.