XIII. Иерусалимское пророчество 5 страница

 

VIII. Смерть Клита

 

При высадке на берег Трои Александр ощущал в себе энергию Ахилла. Под Тиром им двигали силы Геракла. После переправы через Яксарт Александр обрел уверенность в том, что он является воплощением Диониса, самого могущественного сына Зевса. Дионис прославился завоеванием Индии, где он почитался под другим именем. Именно поэтому Александр решил отправиться туда. Но прежде всего необходимо было обеспечить порядок в огромных провинциях, завоевание которых стоило ему больших усилий. Артабаз, уже пожилой и уставший, попросил освободить его от обременительных обязанностей. В Мараканде, где собралась армия, Александр решил назначить своего преданного Клита наместником и поручил ему управлять одновременно Согдианой и Бактрией. Он хотел вознаградить таким образом брата своей кормилицы, первого товарища по детским играм, начальника своей охраны, доблестного первого помощника в сражениях; кроме того, он хотел избавить Клита от грозящих ему опасностей.

Александра беспокоил один сон, в котором он видел Черного Клита сидящим с тремя уже умершими сыновьями Пармениона. Было еще одно, зловещее для Клита, предзнаменование. Однажды утром, когда во время жертвоприношения богам совершавшего обряд Клита прервали и позвали к Александру, три овцы, над которыми уже были сделаны жертвенные возлияния, отвернулись от алтаря и пошли за ним. Александр поделился со мной своими опасениями: он боялся, что Клит будет убит в первом же бою, если по-прежнему будет командовать конницей гетайров. Я посоветовал Александру расстаться с Клитом, надеясь отвести этим от него судьбу, которую я предугадал уже много лет тому назад; оказалось, что мой совет только способствовал ее исполнению. Вот так невидимые силы используют нас для того, чтобы неизбежное свершилось.

Накануне выступления из Мараканды Александр устроил во дворце большой пир, как делал всегда перед началом нового похода. Это было время, когда отмечали праздники, посвященные Диоскурам: Кастору, Полидевку и одновременно Дионису. Но из ложной скромности, про которую говорят, что она паче гордости, Александр распорядился совершить жертвоприношения только Диоскурам, считая, что, оказывая почести Дионису, он прославляет самого себя. Клит был почетным гостем на празднике, на котором собирались торжественно отметить его новое назначение и оказать ему публично почести, свидетельствующие об особой царской милости. Но Клит был мрачным. Ему совсем не улыбалось оставить внезапно жизнь, полную риска и побед, и вместо этого управлять провинциями, даже если они были неспокойными. Не осмеливаясь уклониться от пожалованных ему обязанностей, он не догадывался о тайных благородных мотивах Александра и усматривал только немилость в назначении, которое все считали блестящим повышением. То, что он испытывал, было похоже на ревность старого слуги к тем, кто будет теперь ухаживать за хозяином, которого он вырастил. Неужели его считали слишком старым? Ему только пятьдесят лет и он может доказать, что лучше многих молодых переносит усталость. За столом он много пил.

На банкете присутствовали молодые знатные македоняне, только что прибывшие и зачисленные в конницу гетайров. Они гордились тем, что допущены в близкий круг придворных Александра, и старались перещеголять друг друга в дифирамбах царю, просили его рассказать о подвигах, о которых они столько слышали, и не пропускали случая, чтобы польстить ему. Их поведение раздражало Клита.

Когда произнесли имя царя Филиппа, и вспомнили о его подвигах, Александр, которого выпитое в большом количестве вино сделало хвастливым, громко и насмешливо сказал: «Его единственной настоящей победой была победа при Хероне, и ту одержал я. Остальные сражения он выиграл не столько храбростью, сколько хитростью, и если он и побеждал, то только врага, который был слабее его».

Юные льстецы поспешили согласиться с ним и даже добавили к этому свое: они сравнили Филиппа с Тиндареем, жалким царем, который прославился только тем, что его жена Леда вызвала страсть у Зевса и родила от него двух сьшовей, Кастора и Полидевка; именно им и был посвящен этот праздник. Опьянение и обида, кипевшая в нем, толкнули Клита на грубость, и он резко оборвал юнцов: «Филипп был человеком, великим человеком и великим царем». Он говорил достаточно громко, чтобы все гости могли его слышать: «Вы еще молоды и не знали Филиппа, но его победы стоят побед Александра. Если бы Филипп не завоевал Грецию, нас бы здесь не было сегодня, и никто не знал бы имени Александра. Азия была завоевана солдатами Филиппа. Без Пармениона, без меня и всех остальных Александр никогда не продвинулся бы дальше Галикарнаса и не переправился бы через Геллеспонт».

Затем, разгорячившись от своих слов, он прочитал знаменитые стихи Еврипида:

 

Армия добывает победу своей кровью;

Но есть дурной обычай: после победы

Упоминать только имя царя-победителя.

С высоты своего величия он презирает народ,

Он, окторый без этого народа был бы ничто…

 

Александр, терпевший сначала этот приступ раздражения, приказал ему замолчать.

«Я замолчу, когда захочу, – воскликнул Клит, – у меня такое же право говорить, как у тех, кто окружает тебя. Пусть они говорят тогда, когда сделают столько же, сколько сделал я; ты сам мог бы послушать меня, ведь если бы при Гранике я не отрубил руку сатрапу, который готов был нанести тебе смертельный удар, ты не был бы здесь, не отрекался бы от своего отца и не называл бы себя сыном Зевса». -«Ну, довольно, ты достаточно наговорил, Клит! – закричал Александр. Это уже похоже на предательство и заслуживает наказания». – «Наказания! – взревел Клит. – Ты думаешь, что мне не достаточно видеть того, что ты ведешь себя как перс, одеваешься в женские одежды и ждешь, когда македоняне упадут ниц перед тобой?»

Он был вне себя, и военачальники старались оттащить его. Но ничто не помешает человеку идти навстречу гибели, когда пришел его час.

«Зачем ты приглашаешь на обед, если больше не выносишь свободных людей, говорящих то, что они думают?» – спросил он.

Александр схватил яблоко с блюда, швырнул его в Клита и попал в лоб.

«Ну что ж, сын Амона, – не успокаивался Клит, – Верь всему, что наговорили тебе в угоду, чтобы понравиться бараньей голове! Ты можешь думать, что ты чей угодно сын, это не мешает мне знать, что ты родился от женщины и мужчины, такого же, как мы все. Тебя вскормила молоком женщина, моя сестра; может быть, ты забыл об этом! В тебе не было ничего божественного, когда ты едва стоял на ногах, и я тебя брал на руки. В конце концов, кто-то должен был сказать это, и ты сегодня услышал больше правды, чем могли бы сказать тебе все оракулы мира».

Это было не что иное, как драма оскорбленной любви, и слова Клита приобретали непоправимое значение. Александр был не в силах дольше терпеть и вырвал копье из рук стражника. Гефестион, Птолемей, Пердикка, Леоннат и сам старик Лисимах схватили царя и сдерживали его, умоляя успокоиться и не обращать внимания на пьяного Клита; им удалось вырвать у него копье. Лицо Александра налилось кровью и он истошно закричал, что с ним обращаются, как Бесс с Дарием; он приказал дать сигнал тревоги, и поскольку трубач медлил, Александр вырвался и свалил его ударом кулака; затем распорядился очистить зал и, подобрав с полу копье, бросился за Клитом, которого тащили в коридор.

«Где этот предатель?» – кричал он.

Клит выскользнул из рук друзей, раздвинул занавеску и, устремившись назад, крикнул с вызовом: «Клит здесь, вот он!». Это были его последние слова.

«Отправляйся к Филиппу, Пармениону и Атталу», – закричал Александр и бросил копье.

Клит рухнул, копье пронзило ему грудь, и слышно было, как вибрировало деревянное древко.

Опьянение и ярость Александра сразу исчезли, и на смену пришло отчаяние. Он бросился к Клиту; Клит был мертв. Тогда он вырвал копье из сердца друга, прислонил его древком к подножию стены, направив окровавленное острие себе в грудь. Пришлось его обезоружить.

«Нет, нет! – кричал он. – Я не имею права на жизнь после такого позорного поступка».

Он бросился на пол, бился лбом о плиты и, раздирая лицо ногтями, рыдал и стонал: «Клит, Клит, Клит…».

Три дня подряд он не ел, не пил, не спал, не умывался. Он попросил принести тело Клита в свою комнату и заперся с ним. Целыми часами он повторял: «Твоя сестра вскормила меня, ты держал меня на руках, два твоих племянника умерли за меня в Милете, ты спас мне жизнь. Я чудовище, дикий зверь!».

Он бил кулаками о пол, уткнувшись в него лицом, и никому не отвечал. Каждый как мог старался урезонить его. Каллисфен, вдохновленный Аристотелем, произнес длинную речь о нравственности. Философ Анаксарх, бывший среди его гостей, обошелся с ним строже и сурово сказал ему, что если он хочет быть выше человеческих законов, то должен быть смелым в поступках и прекратить этот жалкий спектакль, в котором он выставляет напоказ свое раскаяние. Александр не хотел ничего слышать. Пришлось мне самому прийти к нему, напомнить о предсказаниях и открыть ему мое давнее видение. Александр был еще ребенком, а я уже знал, что он убьет Клита. Мне это открылось сразу, как только я увидел их вместе. «Случившееся было неизбежным и предопределено судьбой еще до того, как родился ты и родился сам Клит», – сказал я ему.

Только тогда Александр согласился подняться и его скорбь утихла. Но таким как прежде он больше никогда уже не был. «Какое бы большое несчастье не свалилось на меня, – говорил он, – оно не сможет искупить это преступление».

Странно, что искупление вины он начал с других убийств; своеобразная логика раскаяния заставляла его обращаться с обидчиками не менее жестоко, чем он поступил с Клитом. Так он чтил память жертвы.

А в далекой Пелле Олимпия прятала во дворце юношей, чтобы избавить их от армии, и в свободное время интриговала против Антипатра. Она восхищалась победами и подвигами своего сына и по-прежнему приходила в восторг от мысли, что родила бога.

 

IX. Полубоги

 

Беда полубогов не столько в том, что они устают от подвигов, сколько в невозможности понять и принять для себя тайну двойственности своей природы. Это настолько сильно в них, что уверенность в своей божественной сущности приходит к ним только тогда, когда люди, внешне похожие на них, признают за ними превосходство и силу влияния, данные им свыше. Чтобы сохранять эту уверенность, им требуется постоянное и добровольное желание других оставаться в тени. Они достаточно безразличны к людям, и, тем не менее, сомнение, высказанное кем-нибудь вслух, порождает сомнение в них самих, а этого не терпит их божественная природа.

 

X. Роксана

 

В последующие месяца, которые Александр провел в Бактрии, главными его заботами были приготовления к индийской экспедиции и признание его божественной сущности.

Со времени убийства Клита вопрос о божественной природе Александра был предметом непрекращающихся споров среди военачальников и в армии. Постоянное благоволение фортуны, размах завоеваний, его неисчерпаемая энергия, способность быстро выздоравливать после ранений, неизменные победы, которые увенчивали самые безумные его начинания – все это, разумеется, заставляло многих думать о его сверхъестественной природе. Другие замечали, что кровь у него такая же красная, как у всех, что он может свалиться с ног от брошенного в него камня, страдать желудком от скверной пищи, пьянеть от вина (значит, он только человек).

Если бы ум Александра не был столь бескомпромиссным, он бы удовольствовался подобными спорами, видя в них необходимое доказательство, но у него в глубине души сохранялось двойственное отношение к себе самому и сомнения постоянно одолевали его и его окружение. Поэтому, чтобы доказать свою божественную власть тем, кто в этом сомневался, он обрекал их на смерть.

Многие военачальники были разжалованы только за то, что позволили себе улыбнуться, когда мидийские или бактрийские властители падали ниц перед царским троном, на котором он сидел, одетый в золотые ткани, с рогами Амона на голове. Его двор, впрочем, постоянно пополнялся египтянами, финикийцами, персами, которые в силу традиций всегда были расположены признавать в царе божество и оказывать ему почести, укрепляющие дух самого царя. Однажды Александр при свидетелях схватил за волосы одного из заслуженных командиров и ударил его лбом о пол, чтобы научить его уважать царя. На каждом банкете, празднике, посольском приеме происходили все новые инциденты. Вскоре юные македоняне из знатных семей переняли, одни из чувства искренней преданности, другие из лести, обычай коленопреклонения. Александр благодарил их и целовал.

Каллисфен, племянник Аристотеля и историограф Александра, считал себя достаточно зрелым и уважаемым человеком, чтобы подчиниться этому обычаю. «Я прекрасно могу прожить, – заявил он, – без лишнего поцелуя». Он прожил недолго. Однажды, когда он сказал Александру, что в зависимости от того, что он напишет, народы в последующие века будут верить или не верить в его божественную сущность, Александр его возненавидел. Один молодой командир, которого подвергли порке за то, что он не оказал должного почтения царю, и еще несколько недовольных, на которых оказали влияние поведение и слова Каллисфена, подготовили заговор; писатель не принимал в нем участия, но был обвинен в его организации, как только заговор был раскрыт. Заговорщиков пытали и затем казнили, Каллисфена бросили в тюрьму, где он умер через несколько месяцев. Отношения Александра и Аристотеля, которые к этому времени уже были нарушены, порвались окончательно, и Аристотель, находившийся в Афинах, одно время опасался за свою жизнь.

Во время подготовки экспедиции в Индию Александр отдал приказ завербовать три тысячи бактрийцев и ввел в армию новые контингенты воинов, набранных из разных мест империи; в основном вербовали молодежь из знати; это делалось для того, чтобы вместе с пополнением войск иметь в руках заложников, что гарантировало полное послушание в отдаленных районах.

Справедливости ради надо отметить, что в государстве Александра царил порядок; можно было только удивляться тому, что столь обширные области безоговорочно подчинялись завоевателю, который молниеносно проходил по ним и так же быстро покидал их. Надо признать также, что Александр проявлял большую заботу и прилагал немало труда для того, чтобы в империи были хорошие дороги, охраняемые переправы, почтовые станции, многочисленные гонцы и близко расположенные гарнизоны. Если в сражениях у него был один маневр – атака, одна стратегия – риск, то в мирное время он правил империей как великий и мудрый царь. Благоразумие он проявлял только в мирное время.

Торговцы, строители, поэты, актеры, ученые и жрецы без конца шли по длинным, но удобным дорогам, и куда бы ни приходили, всюду способствовали развитию торговли и искусства. В годы царствования Александра люди научились лучше узнавать друг друга. Народы, однажды покоренные, уже не восставали. Казалось, что только его появление вызывало раздоры.

Окончательно усмирить Бактрию ему в большой степени помогли две женщины, одна – преступница, другая – влюбленная.

Персидский военачальник, который в недавнем прошлом сверг Бесса и осаждал Мараканду, и из-за которого армия Александра понесла большие потери, продолжал с ожесточением сопротивляться. Законная жена Спитамена, молодая женщина с обидчивым и страстным характером, устала следовать за мужем и делить с ним бесконечные военные тяготы, но особенно ее угнетало то, что муж пренебрег ею, отдав предпочтение наложницам. Она задумала поменять своего повелителя и соблазнить Александра, преподнеся ему подарок, о котором он мог только мечтать. Она прибегла к хитрости: умоляла, плакала, притворилась нежной, чтобы стать желанной своему супругу, и он остался у нее на ночь, что с ним не случалось уже очень давно; она спрятала кинжал в складках платья и ночью отрезала ему голову. Она пришла к Александру в лагерь, не смыв с себя следы крови, в сопровождении раба, который нес завернутую в плащ голову Спитамена. Александр принял подарок, но повелел прогнать женщину: способ ее мщения, которым она так гордилась, вызвал у него отвращение.

Смерть Спитамена заставила всех остальных сопротивлявшихся сдаться Александру. Не сдался только Оксиарт, достаточно богатый и влиятельный для того, чтобы продолжать сопротивление своими силами.

Зимой Александр во главе войска выступил против него. Войско едва не погибло от снежной бури: белые вихри сбивали людей с дороги, многие заблудились в горах, срывались в пропасти, умирали от холода. Александр, сидя у костра, разожженного между деревьями, на походном троне, который переносился за ним повсюду, увидел, как македонский солдат в полном изнеможении, с обмороженными ногами, едва передвигаясь, со стонами тянулся к огню. Александр поднял его, усадил на трон и принялся растирать его. Когда бедняга пришел в себя и увидел, на чем он сидит, он вскрикнул и встал, дрожа не столько от холода, сколько от страха. Александр успокоил его: ведь он был македонянин, а не перс. «Перс, севший даже по ошибке на царский трон, неминуемо карается смертью, это правда; но ты македонянин, и ты будешь помнить, что этот трон возвратил тебе жизнь».

Как только буря утихла, Александр направился к крепости, высившейся в горах, в которой, как было известно, Оксиарт оставил жену и дочерей. Крепость считалась неприступной. Александр послал вестников с требованием сдаться, но комендант крепости рассмеялся, показав на пропасти, окружавшие укрепления, и попросил передать их повелителю, что он сможет овладеть городом, только если у его солдат вырастут орлиные крылья.

Александр собрал своих людей и пообещал выдать двенадцать талантов первому, кто поднимется на вершину. Триста добровольцев бросились на штурм, тридцать из них сорвались при подъеме на отвесную скалу, но крепость была взята, и жена Оксиарта с дочерьми захвачены в плен. Одна из дочерей, Роксана, отличалась совершенством стана и редкой красотой лица: продолговатые черные глаза блестели, как шелк, тонкий прямой нос плавной линией соединялся с верхней губой. Такую стройную шею и изящные руки редко можно было встретить даже в скульптуре. Во всем ее облике был какой-то налет мечтательности. Когда она спускалась с горы, все единодушно признались, что никогда не встречали более красивой женщины во всем персидском царстве.

Александр не видел Барсину три года, она оставалась в Сузах и растила его сына Геракла. Он никогда не думал о том, чтобы призвать ее к себе: любовные желания возникали у него, как всегда, достаточно редко и он довольствовался случайными встречами.

Под задумчивой внешностью Роксаны скрывался сильный дух, надменность и честолюбие. Быть любимой властителем мира, быть его избранницей – разве это не тайная мечта всех восточных принцесс, мечта, к тому же, несбыточная, ибо было известно, что Александр не склонен подчиняться женщине. Но Роксана одержала победу над победителем стольких царей. Если он овладел крепостью, считавшейся неприступной, то принцесса овладела его сердцем, которое все считали непреклонным. Когда Оксиарт наконец сдался, он был удивлен чрезмерными почестями, с которыми его приняли, и еще более новостью о том, что Александр собирается стать его зятем. Свадьба состоялась, однако Александр не сделал для Роксаны более того, что он сделал для Барсины: она не получила истинного положения царицы.

Любовь Роксаны помогла ему преуспеть в том, чего его армия не могла добиться в ходе многомесячных сражений. С помощью Оксиарта сопротивление было окончательно сломлено. Народ Бактрии, растроганный замужеством своей прекрасной принцессы, присоединился к победителю и подчинился миру, предложенному Александром.

В середине весны Александр смог отправиться в новый поход, на этот раз в Индию.

 

XI. Война слонов

 

В то время, как Александр продвигался то в спокойной обстановке, то с боями, к нему прибыли индийские князья; среди них был правитель Таксилы, раджа Амби, которого чаще называли Таксилом по имени его княжества, простиравшегося от Инда до Гидаспа. Это происходило приблизительно на двадцать девятом году жизни Александра.

Но земли Таксила были еще далеко, и чтобы дойти до них, надо было пройти по территориям племен, которые, хотя и пропустили индийских князей, преградили дорогу войскам Александра. Чтобы покорить их, понадобилось девять месяцев. Армия была разделена на две колонны; одной командовал Гефестион, во главе второй встал сам Александр. Во время этой кампании царь опять был таким, как прежде, во времена своих первых сражений; его могли видеть в самой гуще схваток в помятом от ударов шлеме, с копьем или мечом, обагренным кровью врага, с которым он сразился в поединке. Он показал, что в нем по-прежнему сохранялись сила, ловкость и храбрость. Потери среди солдат были огромны, повсюду происходили грабежи и беспощадная кровавая резня. Были ранены многие военачальники, в том числе Птолемей, отличившийся своей храбростью. Мелкие князья могли выдержать длительную осаду в своих укреплениях в горах, им не требовалось больших продовольственных запасов, воды тоже всегда было вдосталь, ее легко получали из растаявшего снега.

Город Мазака, принадлежавший правительнице Клеофис, надолго задержал продвижение наших войск. Когда он, наконец, был взят, все думали, что его ждет примерное наказание. Но взятая в плен правительница Клеофис, представшая перед Александром, вызвала у него удивление; трудно было поверить, что столь молодая и красивая женщина могла руководить защитой своего народа с таким упорством и воинским талантом. Он вспомнил, что он мужчина, и что женщину покоряют не мечом. Она, в свою очередь, вспомнила, что она женщина, и что, хоть она и пленница, у нее есть и другое оружие. Утром Клеофис была полностью уверена в том, что сохранит свое княжество, и, более того, она уносила в себе будущего властителя, так как девять месяцев спустя она родила сына и назвала его Александром.

Кампания продолжалась; были захвачены крепость Аорн, о которой в легенде говорилось, что в давние времена она оказала сопротивление индийскому богу Кришне, а также гора Мер, на которой произрастал виноград и плющ, и имя которой означало «бедро». Находясь в чужих странах, греки постоянно старались найти богов, похожих на своих. В Кришне им захотелось увидеть Геракла, и, следовательно, Александр мог гордиться тем, что стал победителем там, где Геракл потерпел поражение; а поднявшись на гору «бедро», растительность которой напоминала сады Диониса, греки обрадовались, увидев место, где Зевс вложил сына в свое бедро. Десять дней подряд Александр и его близкие друзья, увенчав головы плющом и ветвями виноградной лозы, с песнями и танцами пили вино, приходя в священный экстаз и провозглашая себя пророками, увлекали в свою божественную оргию женщин. Они отпраздновали самую безумную вакханалию, которая когда-либо происходила!

Следующей весной, когда исполнился год со времени выступления из Бактрии и было пройдено сорок тысяч стадий со дня смерти Дария, мы подошли к берегам Инда. Река эта настолько широка, что с одного берега с трудом можно разглядеть другой; тем не менее, мы переправились через нее по понтонному мосту, сооруженному под руководством Гефестиона. На другом берегу, где прошли религиозные службы, Александра ожидал Таксил, который преподнес ему в дар двести талантов серебром, три тысячи быков, десять тысяч баранов и тридцать слонов, дрессированных специально для войны.

Итак, мы наконец пришли в эту сказочную страну, где кора деревьев настолько мягка, что на ней можно писать как на воске, где в реках течение несет воду, полную золотой пыли, где недра гор богаты драгоценными камнями, а жемчуг родится в глубине моря, омывающего берега страны.

Многочисленные храмы, высокие и остроконечные, выстроены в форме пирамид и украшены тысячами скульптурных изображений из камня, раскрашенного в самые яркие и богатые цвета. Жрецы и танцовщицы, участвующие в священнодействиях, напоминают египетских служителей культа. Есть там мудрецы, пророки, маги и врачи, которые не уступают нашим. Я много беседовал с мудрецами и понял, что наши знания идут из одного божественного источника.

Мужчины в этих краях носят длинные платья, доходящие до щиколоток, на ногах у них – легкие сандалии, а на головах – тюрбаны. Те, кто по рождению или богатству стоят выше других, украшают себя серьгами из драгоценных камней и золотыми браслетами. Одни обриты наголо, у других сохраняется борода только вокруг подбородка, а некоторые отпускают бороду, давая ей полную свободу расти. Великолепие, окружающее их князей, во многом превосходит роскошь персидских владык. Так, сколько бы мы ни продвигались вперед, в мире всегда находится что-то, что вызывает наше восхищение.

Когда индийский раджа показывается публично, впереди него идут придворные с серебряными курильницами и окуривают благовониями дороги, по которым он проходит; сам он, одетый в платье из хлопка с золотым и пурпурным шитьем, возлежит в паланкине, со всех сторон которого свисают жемчужные украшения; за ним следуют телохранители; многие из них несут ветки деревьев, на которых сидят птицы, наученные щебетать на разные голоса. Дворец украшается позолоченными колоннами, обвитыми золотыми виноградными лозами; дом раджи открыт для всех, и в то время, как его одевают, причесывают, умащивают благовониями, он принимает послов или вершит суд над подданными. С него снимают сандалии и натирают ноги дорогими маслами. Короткие поездки он совершает верхом на лошади, а в дальнее путешествие отправляется в колеснице, запряженной слонами; в этом случае эти громадные животные бывают облачены в золотые латы или их покрывают золотой попоной. За ним следует процессия паланкинов с наложницами. На определенном расстоянии от этой свиты следует кортеж супруги повелителя, который не уступает в великолепии выезду раджи. За столом ему прислуживают женщины, подают блюда и наливают вино; перед отходом ко сну наложницы несут его в спальню с пением гимнов и молитвами (47).

Раджа Амби принял нас у себя в Таксиле; здесь шла подготовка к битве с Пором и у греков было несколько недель для отдыха; грабежи на это время были запрещены. К Пору, на другой берег Гидаспа, были отправлены послы, чтобы потребовать от него уплатить дань и выйти навстречу Александру на границу своих владений. Пор ответил, что он непременно выполнит одно из предъявленных ему требований: он выйдет навстречу Александру, но в сопровождении ста тысяч пеших солдат, четырех тысяч всадников, четырех сотен колесниц и трехсот слонов.

Никогда еще после Гавгамел и разгрома Дария армию не ожидало такое большое сражение. Самое большое беспокойство вызывали у солдат боевые слоны; пятнадцать слонов, взятых у Дария, следовали за армией короткими переходами еще из Сирии, но никогда не принимали участия в каких-либо действиях. Тридцать слонов, подаренных Таксилом, хотя и принадлежали им, тем не менее внушали солдатам скорее страх, чем доверие. Лошади начинали метаться при виде этих чудовищ, и перспектива противостоять трем сотням подобных животных отнюдь не улыбалась пехоте. Александр распорядился обучить специальным приемам некоторых пехотинцев и снабдить их топорами и косами; для других изготовили доспехи с торчащими до все стороны большими стальными шипами и вооружили их длинными и тяжелыми пиками, которыми они должны были наносить удары животным в глаза, под мышки и в самые чувствительные места живота, если сдастся повалить их. Этих воинов, прозванных катафратами, распределили по разным фалангам (48).

Огромная армия Пора расположилась лагерем на восточном берегу Гидаспа. Пор приказал выровнять всю поверхность равнины и посыпать ее песком для удобства передвижения колесниц и слонов. В течение многих дней Александр выматывал врага, демонстрируя различные маневры: то поднимаясь вверх по течению, то возвращаясь и даже делая вид, что готовится к переправе. А на другом берегу параллельно ему следовала армия Пора с той скоростью, с которой двигались три сотни слонов.

Затем Александр задумал осуществить один маневр, который показался бы безумным Пармениону. Командование главными силами армии, построенными в боевой порядок, было поручено Кратеру, рядом с которым находился командир, одетый в доспехи Александра и укрывший голову его шлемом с белыми перьями. А сам он, взяв с собой всего двенадцать тысяч человек из пятидесяти тысяч, которыми он располагал, отправился на поиск переправы через реку в двадцати стадиях к северу. Этот переход он сделал за одну ночь. Но едва он прибыл на берег Гидаспа, как разразилась страшная гроза, многие погибли от молнии. В то время, как греки были охвачены паникой, Александр воскликнул: «Афиняне, афиняне, можете ли вы себе представить, находясь сейчас на Агоре, какой опасности я подвергаюсь, чтобы заслужить вашу похвалу!».

С неба низвергались водопады; ливни будут идти еще три месяца, но мы тогда не знали, что в этих краях дожди идут в течение целого сезона. Воды Гидаспа резко вздулись. Армия продвигалась на лодках и плотах, промокшая и продрогшая; пристав к берегу, при блеске молний они увидели, что это был всего-навсего остров, а не ожидаемый противоположный берег. Посреди этого потопа двенадцать тысяч человек оказались отрезанными от берегов в окружении ревущей реки. Им посчастливилось найти брод с другой стороны острова и, несмотря на сильное течение, люди и лошади сумели переправиться. Наступил день: дождь на какое-то время прекратился и индийские посты подали сигналы тревоги.

Сын Пора во главе двух тысяч конников, не дожидаясь своего союзника, кашмирского раджи, вырвался вперед и первым атаковал Александра. Индийская конница была смята, колесницы захвачены, и македоняне устремились навстречу Пору. Увидев приближающегося противника, Пор приказал выстроить слонов в ряд поперек равнины перед фронтом своей пехоты; конница и колесницы должны были прикрывать фланги. Развернув войска в боевой порядок, который не раз приносил ему удачу, Александр расположил пехоту в центре, напротив слонов, половина конников под командованием Кена, шурина покойного Филоты, должна была атаковать слева, а сам он обеспечивал атаку с правого фланга в тыл слонам, которые наводили такой ужас. Битва началась на промокшей земле, где песок, насыпанный по приказу Пора, превратился в грязь. Македонские всадники имели преимущество перед боевыми колесницами, которые скользили и увязали в слякоти. Кен, водивший конников в атаку, покрыл себя славой в этом бою. Александр, как всегда, был в центре схватки, прокладывая себе дорогу к Пору; Пор, такой же гигант, как Дарий, сидел в башне на спине самого большого слона, похожий на разноцветного бога на вершине горы, и руководил битвой.

Ряды индийцев были настолько плотными, а лошади так напуганы близостью ужасных животных, что атаки конницы не смогли раздвинуть их. На этот раз победу обеспечила пехота. Воины в доспехах с шипами и другие – вооруженные пиками, топорами и косами, вступили в бой; очень скоро раненые слоны рассвирепели, испуская страшный рев; некоторые из них, с отрубленными хоботами, поливали всех вокруг потоками крови; меткими ударами лучники сбивали проводников и солдат со спин слонов. Вскоре триста слонов, обезумевших от боли и страха, перестали повиноваться и побежали сквозь ряды собственной армии, растаптывая вокруг себя индийских солдат и превращая все вокруг в страшное месиво. Под их огромными ногами головы трещали, как раздавленные орехи. Возможно, Пор был побежден не столько греками, сколько собственными слонами.

Пока продолжалась битва, Кратер переправил и высадил на берег финикийцев, персов, мидийцев и бактрийцев, составлявших основное ядро армии. Индийские солдаты бежали в таком беспорядке, при котором уже никто сам не понимает, что делает. Пор, тяжело раненный, боролся до конца; сидя в башне в окружении лучников, он делал все возможное, чтобы остановить солдат и вернуть их. Его слон побежал последним после восьмичасовой битвы. Александр бросился в погоню, но неожиданно седло под ним опустилось и он свалился на землю. Буцефал упал и не поднимался. Он был убит сразу. Он служил своему хозяину семнадцать лет. Со слезами на глазах Александр стоял около своей погибшей лошади; он послал к Пору Таксла, чтобы предложить ему сдаться.

Когда Пор увидел приближавшегося к нему врага, которые шел с намерением начать переговоры, он бросил в него последний дротик и погнал на него слона. Только быстрая лошадь помогла Таксилу уклониться от удара. Подоспели другие князья. Пор, измученный жаждой, истекающий кровью, был наконец вынужден остановиться и спуститься на землю. Вскоре прибыл Александр и спросил его, как он хочет, чтобы его принимали. «По-царски», – ответил Пор. Александр спросил, что он под этим подразумевал. «Все, – ответил Пор, – все, что входит в понятие „по-царски“».

Этот человек восхитил Александра: очень высокий, не знающий страха и сохранающий чувство достоинства, соответствующее его рангу. Ему казалось, что в чем-то Пор похож на Дария, его врага, о потере которого он не переставал сожалеть. Он утвердил его раджой в его княжестве и запретил заниматься там грабежами; помирил вечных соперников, Пора и Таксила, и не обязал побежденного ничем, кроме восстановления армии и присоединения ее к своей. Повелители тридцати семи княжеств заверили его в своей покорности. Александр основал в этих местах два города, один был назван Буцефалией, в память о коне, другой – Никеей, для увековечения его победы. Он приказал построить речной флот, предназначенный для навигации по Гидаспу и Инду. Александр продолжал поход на восток под проливными дождями еще в течение девяти недель, переправился через две реки: Акесин и Гидраот, захватил после кровавого штурма город Сангала и остановился на берегах Гидаспа. Здесь он узнал, что мир здесь не кончается, что на севере поднимаются горы в два раза выше и в пять раз большей протяженности, чем кавказские, что на востоке протекает река Инд, что она шире всех рек, через которые он переправлялся, что внешний океан находится намного южнее и что, наконец, землями, лежащими за Гидаспом, управляет царь по имени Ксандрамес. Этот царь, сын брадобрея, узурпировал трон, убив своего предшественника после того, как соблазнил его жену; он имел армию из двухсот пятидесяти тысяч человек и нескольких тысяч слонов; его царство в десять раз больше княжеств Таксила и Пора, вместе взятых. Александр захотел непременно напасть на Ксандрамеса; но на этот раз войска отказались повиноваться ему, и голоса протеста громко раздавались по всему лагерю. Это происходило накануне его тридцатилетней годовщины.