Народная Республики Ангола

 

В момент, когда, к возмущению белого населения, офицеры, находившиеся у власти в Лиссабоне, высказались 27 июля 1974 года за независимость колоний, португальская армия была хозяином на земле Анголы. Ее быстрый «выход из игры» расчистил путь трем организациям борцов за независимость: Народному движению за освобождение Анголы — МПЛА (MPLA — Movimento Popular de Libertagao de Angola), Национальному фронту за освобождение Анголы — ФНЛА (FNLA — Frente National de Libertagao de Angola) и Национальному союзу за полную независимость Анголы — УНИТА (UNITA — Uniao National para a Independencia Total de Angola). 15 января 1975 года новая Португальская Республика признала их во время подписания соглашения о независимости в Алворе «как единственных законных представителей ангольского народа». План был многообещающим: выборы в Учредительное собрание через 9 месяцев; провозглашение независимости 11 ноября 1975 года. Но в то время как с февраля по июнь 1975 года продолжался исход 400 000 португальцев, правительственная коалиция (где МПЛА взяло в свои руки информацию, правосудие и финансы) быстро показала себя нежизнеспособной. Кровавые инциденты между «борцами за независимость» умножались, и каждое движение собирало силы и готовило вторжение своих иностранных союзников.

С октября 1974 года советское оружие увеличивало потенциал отрядов МПЛА, которое пользовалось также поддержкой левого крыла португальской армии, объединенного в Движение вооруженных сил (МФА). Оказавшись под влиянием компартии Португалии, его отряды могли рассчитывать на то, что с мая 1974 года в Луанде окажется «красный адмирал» Роза Кутиньо. В марте 1975 года первые советские и кубинские представители высадились в Анголе. Фидель Кастро позже высказал следующую мысль: «Африка сегодня — слабое звено империализма. Здесь существуют прекрасные перспективы, чтобы перейти от почти первобытно-общинного строя к социализму, минуя различные этапы, которые должны были пройти некоторые другие регионы мира». После падения правительства (8–11 августа) к берегам Луанды подошло судно Vietnam Heroico, на его борту было много сотен солдат. Когда 23 октября Южно-Африканская Республика вступила в борьбу на стороне УНИТА, названного «Правдой» «марионеточной силой, вооруженной наемниками Китая и ЦРУ при помощи южно-африканских и родезийских расистов», солдат было уже 7000. Оценка, данная «Правдой», не была такой уж фантастичной. Смоделированное по маоистскому образцу, руководство УНИТА несло в себе некое дьявольское начало. Но доставляемая по воздуху и морю советско-кубинская военная помощь сыграла в деле выживания режима МПЛА решающую роль. 11 ноября 1975 года МПЛА и УНИТА провозгласили порознь независимость страны. Вырисовывалась новая карта бывшей жемчужины португальской короны: МПЛА взяло в свои руки порты, нефть и алмазы, то есть все побережье; его противники (среди которых главный — УНИТА) опирались на Север и особенно на Центральное плато.

Отныне Западу, как, впрочем, и коммунистам Южной Африки стало понятно, с чем идентифицировать главных действующих лиц. Для мозамбикского руководителя Саморы Машела картина беспощадной борьбы виделась так: «В Анголе есть две противоборствующие силы: с одной стороны, империализм, его союзники и марионетки, с другой — прогрессивные силы, которые поддерживают МПЛА. Ничего другого». Признанный лидер движения Агостиньо Нето — чернокожий выходец из давно ассимилированной (assimilado) семьи протестантских пасторов, был просоветски воспитан Португальской компартией еще с 50-х годов в просоветском духе. Основанное в 1956 году МПЛА готовило своих руководителей (таких как Ж. Матеуш Пауло Туло или А. Домингуш Ван Дунем) в духе тогдашнего марксизма-ленинизма во время их частых и длительных пребываний в СССР в течение 60-х годов. К изучению научного социализма для некоторых из них (Ж Ньямба Йемина) добавлялось военное образование, полученное в Советском Союзе или в партизанских школах Кубы. После прихода к власти съезд МПЛА в Луанде (4–10 декабря 1977 года) принял постановление о необходимости перехода от движения фронтового типа к авангардной структуре «передового отряда», скопированной с большевистской модели и способной пополнить ряды «братских партий» в международном коммунистическом движении. Новая «МПЛА — Партия труда» была немедленно признана присутствовавшим на съезде Раулем Кастро как «единственно способная правильно выражать интересы трудящихся». Концепция государства — «инструмента, способного следовать по направлению, начертанному единой партией», — возлагала на новую партию обязанность усилить бдительность по отношению к формированиям соперников, «способных камуфлировать свою контрреволюционную сущность левацкой фразеологией», а также подтверждала испытанный принцип демократического централизма. Следовательно, нечего удивляться тому, что на южных широтах стала применяться практика борьбы с «уклонистами», бывшая до сих пор уделом Северного полушария. Еще до официального провозглашения ангольского большевизма Нето проявил свое искусство в этой области. Когда в феврале 1975 года он резко уменьшил (при помощи португальских войск) численность фракции «Восстание Востока», руководимой представителем народа овимбунду Даниелем Шипендой, последний выдвинул против Нето официальное обвинение в многочисленных ликвидациях диссидентов в рядах МПЛА, осуществлявшихся с 1967 года. Теперь становится понятным коммюнике, опубликованное МПЛА в феврале 1974 года, из которого следовало, что движению удалось «предотвратить заговор» внутренней контрреволюции, «направленный на физическое уничтожение президента и его ближайшего окружения».

Министр местного управления, соперник Нето, Нито Алвиш находился в Луанде, когда грянули события 25 апреля 1974 года[146], ставшие погребальным звоном по колониальному режиму. В отсутствие внешнего руководства ему удалось привлечь доброжелательное внимание городских цветных тем, что он не признавал за белыми права на ангольское гражданство, за исключением тех, кто доказал свои антиколониальные настроения. Он опирался на сеть районных комитетов (Подер популер), для победы которых не отступал перед типично сталинскими действиями, не удивлявшими, впрочем, его жертвы (в основном, маоистской ориентации). Уверенный в поддержке Советского Союза, Кубы и португальских коммунистов, он попытался совершить 27 мая 1977 года государственный переворот, чтобы предотвратить «чистку» рядов его сторонников, начатую незадолго до этого. Когда провал переворота стал очевиден (вероятно, из-за выжидательной политики иностранных советников Нито Альвеса), Нето выступил по радио: «Я думаю, что наш народ поймет причины, по которым мы будем действовать с определенной жестокостью против тех, кто связан с этими событиями». Фракционеры, обвиненные «в расизме, в трайбализме[147] и в регионализме», стали предметом радикальной «чистки». Пока полностью обновлялся ЦК и аппарат, на улицах Луанды лилась кровь, репрессии захватили и главные города провинций: в Нгунзе (Южная Куанза) за одну только ночь 6 августа было убито 204 «уклониста», что подтверждает цифры, названные после 1991 года оставшимися в живых; по их свидетельствам, МПЛА подверглась радикальной «чистке» по этому поводу и потеряла много тысяч своих членов. Политические комиссары вооруженных сил (ФАПЛА) тоже стали жертвой бдительности Сапилинья, члена ЦК, который лично руководил их ликвидацией в Луэне (Мошико)[148]. Относительная популярность Нито Алвиша объяснялась и заявлениями на страницах «Diario de Luanda» и в радиопрограммах «Куди-бангела» и «Пово эм армас» об ухудшении условий жизни. Эти источники указывали на жестокую нехватку продовольствия в некоторых районах (сторонники Нито уже прямо говорили о голоде), крайнее истощение городских жителей, рабочих и служащих, с которыми режим начал обходиться по законам военного времени: ноябрьский закон 1975 года и мартовский декрет 1976 года устанавливали строгую дисциплину, внепрофсоюзная забастовка (то есть антипартийная) квалифицировалась как преступление против партийного лозунга «производить и преодолевать». Итак, начали появляться признаки недовольства, протесты против ухудшающихся условий жизни. Бюрократические ссылки на уход белых и на войну не помогали. Ангольская экономика, процветавшая с 60-х годов, буквально рухнула в 1975 году, и государственный контроль системы все с большим и большим трудом маскировал всеобщую долларизацию: монополия власти и возможность получения валюты, курс которой на «черном рынке» в пятьдесят раз превышал официальный, способствовали возникновению номенклатуры, совершенно безразличной к условиям существования «трудового народа». В течение десяти лет никто не был в состоянии верно оценить ситуацию с продовольствием на всем огромном пространстве страны. С того времени, когда правительству удалось отделить городской рынок, подпитываемый нефтяной рентой, от местных производителей, государство не обращало никакого внимания на деревню, страдающую от войны и поборов, производимых обоими враждующими лагерями. Слово «голод», которое старались не употреблять до сих пор официальные круги, появилось в 1985 году в предостережении FAO. В процессе широкой кампании самокритики, спровоцированной советской перестройкой, ангольское правительство признало серьезность ситуации, которая, как в начале 1987 года указало сообщение ЮНИСЕФ (United Nations International Children's Emergency Fund — Международный фонд помощи детям, созданный ООН в 1946 году), в предыдущем году привела к гибели многих десятков тысяч детей от голода.

Богатый нефтяными запасами Кабинды, но бедный кадровыми, военными и производственными ресурсами, режим немного мог выделить на свои планы коллективизации и организации поселков. Действия режима рассматривались многими группами крестьянства как угроза их существованию. Особенное недовольство вызывали налоговые поборы, недостаточность инвестиций в сельское хозяйство, помехи коммерциализации и обмельчание городских рынков сбыта, результатом чего стал упадок села. Через 13 лет после провозглашения независимости, ангольское правительство опубликовало в официальном докладе предупреждение агронома Рене Дюмона, осуждающего на языке, понятном его аудитории, «неэквивалентный товарообмен», который лишает крестьян их «прибыли». Эта ситуация быстро привела к враждебному отношению к населению побережья, где преобладает культура ассимиладуш — креолов или метисов, широко представленных в высших эшелонах МПЛА. И вот на этой основе, усиленной ненавистью к иностранцам — кубинцам, русским, восточным немцам и северным корейцам, — УНИТА Жонаса Савимби смогла (несмотря на то, что его люди прекрасно владели искусством жить за счет местных жителей) воспользоваться поддержкой крестьян, все более растущей и за пределами земель народа овимбунду, который представлял его опорную этническую базу. Войну сталинского типа, которую МПЛА вело против крестьянства, точнее было бы назвать «крестьянской войной». Поддерживаемые администрацией Рейгана, но пропитанные культурой маоизма, руководители УНИТА легко прибегали к риторическим высказываниям типа «деревня против города», клеймя от имени «африканского народа» «креольскую аристократию» МПЛА. Однако трудно определить, насколько широко накануне решающих перемен на Востоке крестьяне поддерживали Савимби. Во всяком случае, вслед за прекращением вмешательства Кубы и Южно-Африканской Республики в результате Нью-Йоркских соглашений 22 декабря 1988 года в МПЛА произошли обнадеживающие перемены.

Принятие его руководством в июне 1990 года рыночной экономики, также, как и партийного плюрализма, привели во время выборов 1992 года к поражению УНИТА.

Неоспоримое и неуклонное развитие организации УНИТА в течение пятнадцати первых лет независимости было в основном реакцией отторжения политики построения системы «Государство — МПЛА»; сама же организация была плодом «болезни», порожденной пятнадцатью годами разрушения товарообмена, насильственного рекрутского набора и массового перемещения населения, а также отсутствием юридических гарантий, которые привели к массовым преследованиям инакомыслящих.

Переходный период к плюрализму, однако, не особенно располагал к поиску ответственных за нарушения прав человека, и члены политической полиции (часто выходцы, как и в СССР, из этнических меньшинств) не были призваны к ответу за свою прежнюю деятельность: правительство изменилось мало, преемственность сохранилась. За исключением небольших групп, где нашлись пережившие «чистку» люди, ни одна из двух больших партий не посчитала нужным пролить свет на судьбу десятков тысяч жертв. Со свойственной ей лаконичностью «Международная амнистия» отметила, что это не соответствует «нормам справедливости, признанным во всем мире».

 

Мозамбик

 

25 сентября 1974 года португальские военные прежде чем установить многопартийную систему в Лиссабоне, доверили судьбы Мозамбика исключительно Фронту освобождения Мозамбика ФРЕЛИМО (FRELIMO — Frente de Libertagao do Mozambique), возникшему в июне 1962 года. Фронт смог под руководством доктора антропологии Эдуарду Шивамбо Мондлане привлечь симпатии международного сообщества и воспользоваться военной поддержкой как Китая, так и СССР. В отличие от Анголы, ФРЕЛИМО удалось накануне «революции гвоздик» в Португалии (25 апреля 1974 года) доставить много трудностей колониальным войскам, в большинстве состоящим из африканцев. Фронт присоединил к себе значительную часть национальной интеллектуальной элиты и отражал существовавшие в ней идеологические различия. Однако к 1974 году стало все более заметно проникновение марксизма-ленинизма в его руководство. Начиная со 2-го съезда Фронта (1968 год) ход антиимпериалистической борьбы, развернутой Саморой Машелом[149] в духе китайской стратегии создания «освобожденных районов», все более оправдывал слова, произнесенные незадолго до своего исчезновения в 1969 году доктором Мондлане: «Из этого я сегодня заключаю, что ФРЕЛИМО — более социалистический, революционный и прогрессивный, чем когда-либо, и что наша линия с каждым днем все более направлена к марксистско-ленинскому социализму». Причины подобного развития он видел в следующем: «Условия жизни в Мозамбике таковы, что наш враг не оставляет нам выбора».

На следующий день после провозглашения независимости казалось, что враг должен дать какую-то передышку новым хозяевам. Эти хозяева, среди которых превалировал городской элемент ассимиладу — белые, метисы или индийцы, — с энтузиазмом взялись за национальное строительство. В сельской стране обретение нации предполагало, на их взгляд, регламентирующую деятельность Партии-Государства — единственной силы, которая может обеспечить последовательную политику создания коммун-поселков, способствующих появлению homem novo (нового человека), столь дорогого сердцу поэта Сержио Жиейры. Уже испытанная с начала 70-х годов в различающихся между собой по уровню жизни «освобожденных районах» политика «собирания в поселки» начала систематически проводиться по всей стране. Предполагалось, что все сельские жители, а это 80 % населения, покинут свои традиционные жилища, чтобы объединиться в поселках. В энтузиазме независимости население на первых порах благосклонно отвечало на призывы администрации, засевая коллективные поля (быстро заброшенные в последующие годы), участвовало иногда в строительстве новых жилищ, далеко не всегда соглашаясь в них поселяться. На бумаге, однако, страна покрывалась сетью иерархизированных административных подразделений, находившихся теоретически под контролем партийных ячеек. Партия в 1977 году открыто выдвинула требование наследовать большевизму и призывала к расширению коллективизации земель и к укреплению связей с международным коммунистическим движением. Были заключены многочисленные договора с государствами Востока и налажена поставка оружия и инструкторов в поддержку родезийских националистов из Zimbabwe African National Union.

После того, как Мозамбик присоединился к советскому блоку, «белая» Родезия Яна Смита, из страха быть задушенной им, с помощью репрессий решила поддержать сопротивление режиму ФРЕЛИМО, начавшее проявляться в деревнях. Resistencia National Mocambicana (Национальное сопротивление Мозамбика — РЕНАМО) под руководством Альфонса Длакама действовало под патронажем родезийских спецслужб до дня провозглашения независимости Зимбабве, даты, с которой военно-техническая опека перешла к Южной Африке (1980 год). К удивлению многих обозревателей, сопротивление сельского населения росло, несмотря на варварство методов РЕНАМО, действия которого приводили в ужас даже его родезийских покровителей. Но, как показали спасшиеся из «лагерей перевоспитания», которые умножались с 1975 года стараниями Servio National de Segurana Popular (Национальная служба народной безопасности — СНАСП), методы «народной безопасности» были не менее отвратительны.

В раздираемой гражданской войной стране стремление любой ценой добиться контроля над возможно большей частью населения стало жизненно важным для каждого из противоборствующих лагерей, и редкие свидетельства этих усилий подтверждают наблюдения правозащитной организации Human Rights Watch о размахе и жестокости репрессий по отношению к гражданскому населению с обеих сторон.

Насилие со стороны РЕНАМО, не поддерживаемое в отличие от ФРЕЛИМО государственным аппаратом, тем не менее не ограничилось действиями вооруженных банд, предоставленных самим себе после того, как их покровители отвернулись от них. Поддержка, которой РЕНАМО пользовалось, несмотря ни на что, выявляет ненависть к государству, корни которой кроются в неслыханной жестокости действий режима ФРЕЛИМО, оправдываемой им необходимостью вести «борьбу с трайболизмом и обскурантизмом», т. е. отправлением религиозных культов. Верность родовым отношениям и племенным вождям расценивалась режимом как «феодализм».

Полномочия СНАСП начали неуклонно расширяться еще даже до того, как размах угрозы, представляемой РЕНАМО, был замечен властями Мапуту. Созданная в октябре 1975 года Служба народной безопасности была наделена правом арестовывать и брать под стражу всякого, кто подозревался в покушении на «безопасность государства» (понятие, включающее и экономические преступления). СНАСП была создана для передачи этих лиц суду, но следствие было возложено на нее. «Народная безопасность» могла также направить их прямиком в «лагерь перевоспитания». Право Habeas corpus[150], в котором задержанным в соответствии со статьей 115 уголовно-процессуального кодекса было отказано, к моменту первого крупного налета сил Сопротивления на лагерь перевоспитания в Сакузе (1977 года) оставалось воспоминанием (если предположить, что оно применялось во времена Салазара[151]). Проводимые Саморой Машелом время от времени наступления во имя законности (pfensivas para legalidade) не лишали СНАСП прерогатив, они имели целью подогнать правовые нормы под факты; такова была логика закона 2/79 от 28 февраля 1979 года (о преступлениях против безопасности народа и народного государства), устанавливавшего смертную казнь, отмененную в Португалии и во всех ее колониях с 1867 года. Высшая мера наказания не всегда, впрочем, применялась по формальному приговору, особенно, когда она касалась диссидентов ФРЕЛИМО. Таковы, к примеру, участь Лазару Нкавандане, Жонаса Симану и Уриа Симанго, уничтоженных во время их заключения в 1983 году. Судьба их оставалась неизвестной вплоть до того дня, когда партия поставила крест на марксизме-ленинизме. Чтобы рассчитаться сполна, в том же 1983 году режим затронул и юриспруденцию, объявив о закрытии юридического факультета имени Эдуарду Мондлане, поскольку, как было сказано в правительственном сообщении, там готовили юристов «не к защите интересов народа, а к защите интересов эксплуататоров».

Интеллигенция довольно быстро разочаровалась в режиме, но в основном помалкивала, предпочитая подкармливаться из официальной кормушки Ассоциации мозамбикских писателей и заниматься дома сравнениями «Народной безопасности» с КГБ и ЦРУ. Очень редко встречались такие, как поэт Жорж Вьегас, заплативший за свое диссидентство сначала пребыванием в психиатрической больнице, а затем ссылкой.

Явное политическое ужесточение начала 80-х годов сочеталось, согласно логике, уже испытанной во время первых шагов Советской России, с поворотом в экономике. Разумеется, в отношении к загранице о повороте почти не приходится говорить: западные инвестиции всегда приветствовались, как и положено стране «социалистической ориентации», которой СССР отказал во вступлении в Совет экономической взаимопомощи. Но в отношении к крестьянству поворот произошел: IV съезд ФРЕЛИМО (1983 год) остановил политику коллективизации, давшую негативные результаты. В одном из своих выступлений на съезде Самора Машел произнес следующие слова: «Мы забываем тот факт, что наша страна прежде всего состоит из крестьян. Мы упорно говорим о рабочем классе и мы отодвигаем на второй план большую часть населения». Каждая крестьянская лачуга, подожженная отрядами правительственной милиции по приказам иерархов, озабоченных темпами коллективизации, автоматически усиливала РЕНАМО. Непонятно, что больше осложняло положение с продовольствием — разрушение культурной системы, деградация обмена между городом и деревней, крах торговли или упадок земледелия. Не думается, однако, что оружие голода использовалось систематически как властями, так и РЕНАМО. В то же время контроль за распределением продовольственной помощи явился для ФРЕЛИМО далеко не самым последним средством привлечения на свою сторону населения, за которое боролись оба лагеря. Факт роста рядов сельских жителей, неспособных что-либо производить на новом месте и лишенных возможности вернуться на свои земли, был главным генератором будущих трудностей с продуктами питания. В общем, согласно Human Rights Watch, недостаточность необходимого питания в период 1975–1985 годов привела к многим смертям, число которых превысило число жертв военных действий. Международная помощь для спасения населения была оказана. В январе 1987 года посол США в Мапуту направил в Государственный департамент доклад, где говорилось о 3,5 миллионах человек, которым угрожает голод в Мозамбике; помощь от Вашингтона и различных международных организаций последовала незамедлительно. Между тем наиболее удаленные и подверженные климатическим случайностям зоны стали жертвами жестокого и смертоносного голода, масштабы которого трудно оценить. В районе Мемба, по сведениям гуманитарных организаций, 8 тысяч человек умерли от голода весной 1989 года. Что касается земель, возрожденных международной солидарностью, то здесь рынок быстро вошел в свои права. Это один из выводов доклада Европейского сообщества 1991 года, откуда следует, что только 25 % продовольственной помощи было продано по условленным ценам, 75 % осталось в руках политико-административного аппарата, чтобы затем быть проданной по высоким рыночным ценам. «Новый человек», которого пытались создать Самора Машел и его окружение, был «глубоко патологическим продуктом компромисса: в плане индивидуальном он представлял из себя бесчестье, ложь и шизофреническое безумие. Он хочет жить, но для этого он должен раздвоиться, вести жизнь тайную, но настоящую, и жизнь публичную, но фальшивую, соглашаться на вторую, чтобы защитить первую, лгать без конца, чтобы сохранить где-то уголок правды».

Неожиданный и внезапный крах Партий-Государств в восточных странах привел к совершенно естественному повороту в сторону внимательного изучения слабостей этих режимов, и особенно того сопротивления, какое они встречали в гражданском обществе. Даже если в течение пятнадцати рассматриваемых лет общественная характеристика африканского коммунизма как «современной политической легитимности» могла бы иметь печальные последствия для какого-нибудь туземного преподавателя университета, такое восприятие все же сохраняет свою поучительность и многое объясняет. И если верно то, что специфика насилия, наблюдаемая в государствах, приверженных марксизму-ленинизму, мало чем выделяется на общем фоне континента, где чаще всего видишь власть одной партии, убийства мирных жителей и голод, то в действительности, хотя африканские страны и были (как об этом пишет А. Мбембе) «колонизированы и приведены к независимости западными державами, они в результате выбрали в качестве модели режимы советского типа», и потому никакие усилия демократизации не изменили «глубоко ленинскую природу африканских государств». В конце этой фразы следовало бы поставить вопросительный знак

 

 

Коммунизм в Афганистане

Сильвен Булук

 

Афганистан занимает площадь в 640 тысяч кв. км, то есть территорию чуть больше Франции, и граничит с Таджикистаном, Узбекистаном и Туркменией на севере, с Ираном на западе, с Пакистаном на востоке и юге, кроме того, на востоке имеет небольшую, всего в несколько десятков километров, границу с Китаем. Более трети его территории занимают высокие горы, некоторые из них превышают 7 тысяч метров. По данным на 1979 год, население Афганистана насчитывало 15 миллионов человек и состояло из множества этнических групп. Доминирующей этнической группой численностью в 6 миллионов человек, живущих главным образом на юге страны, являются пуштуны, придерживающиеся в большинстве своем суннитского направления ислама и говорящие на собственном языке — пушту. Таджики в основном относятся к персидской ветви суннизма, они говорят на языке дари, принадлежащем к персидской языковой группе, насчитывают около 4 миллионов человек и населяют главным образом восточные районы страны. Другие последователи суннизма — узбеки, тюрко-язычная группа численностью в 1,5 миллиона, живущая на севере страны. Примерно столько же, около 1,5 миллионов, составляют хазары, в основном они придерживаются шиитской ориентации ислама и живут в центральных районах страны. Прочие этнические группы, среди которых туркмены, киргизы, белуджи, аймаки, кохистанцы и нуристанцы, расселены по всей территории и в совокупности составляют примерно 10 % всего афганского населения.

Главным фактором национального единства страны является ислам. Афганистан на 99 % состоит из мусульман, в том числе 80 % принадлежат к суннитской и 20 % — к шиитской ветви ислама. Есть там еще религиозные меньшинства индусов и сикхов, а также небольшая еврейская община. Именно умеренный ислам определял ритм повседневной жизни Афганистана как в городах, так и в провинции. Он сохранил в неприкосновенности традиционные структуры общинно-племенной системы, где старейшины управляли всей жизнью небольших сообществ. В Афганистане, стране по преимуществу сельской, в 1979 году был лишь один крупный город с населением более 500 тысяч жителей — это расположенная на востоке столица страны Кабул; население в других, куда меньших по численности городах — таких, как Герат на западе, Кандагар на юге, а также Мазари-Шариф и Кундуз, — не превышало 200 тысяч жителей. Другим фактором, способствующим сплоченности жителей Афганистана, была многолетняя традиция сопротивления любым попыткам завоевания страны извне. Афганцы противостояли вторжению монголов, потом русских. В середине XIX века Афганистан попал под английскую опеку, которая существовала вплоть до 1919 года. Пока Англия и Россия, а позже Советский Союз, сталкивая между собой народы Центральной Азии, боролись за господство в этом регионе, афганская монархия всегда старалась утвердить свою относительную независимость, ибо часто оказывалась ставкой в политической игре и соперничестве между двумя великими державами. Успешный захват власти в 1963 году шахом Захиром ускорил процесс культурного, экономического и политического обновления страны. Начиная с 1959 года женщинам было уже не обязательно носить чадру, они могли посещать школы, а университеты стали смешанными. Шах избрал путь демократизации режима, Афганистан шел к установлению парламентской системы: в 1965 году были признаны политические партии, прошли свободные выборы. Коммунистический государственный переворот 27 апреля 1978 года и последующая советская интервенция нарушили равновесие в стране, поколебали традиционные устои и надолго затормозили ход прогрессивных перемен.