Абстрактный схематик или глубокий исследователь современного общества?

Сказанное выше делает вполне понятным стремление Шелера направить становление системы высшего и народного образования в Веймарской республике по новому руслу. Оно выразилось в проекте реформы немецкого университета, одновременной с проектом создания народного университета. Последний должен был, с одной стороны, удовлетворять возросшие запросы рабочего класса и других слоев населения, с другой – не вводить их в «дьявольский» соблазн «пролетарского социализма». Характерно, что в своем проекте Шелер не требует количественного и качественного роста философского знания в немецком университете, который, по его словам, выродился в «„застенчивый вуз“, специальную высшую школу „с нечистой совестью“»[387]. Шелер делает акцент на разделении исторически сложившихся в университетском образовании Германии трех ориентаций – профессиональной и специально-научной, научно-исследовательской и человечески-образовательной – и их последующем распределении по самостоятельным высшим учебным заведениям. Последние должны были, по его замыслу, активно взаимодействовать между собой и народным университетом, сформированным на новой основе. Такое предложение может показаться странным.

В самом деле, почему Шелер как поборник возрождения метафизики, как автор одной из самых глубоких в ХХ веке работ по философии знания и образования[388] не поддержал проект университетской реформы министра культуры Пруссии К. Г. Беккера? Ведь этот проект предусматривал реконструкцию немецкого университета в духе лучших философско-гуманистических образцов Германии.

Но в том-то и дело, что будучи, наверное, одним из самых ярких после Ницше критиков сциентизма в ХХ в., Шелер никогда не был «антисциентистом» в буквальном и расхожем смысле этого слова. Он нигде и никогда не ставил под сомнение необходимость, полезность и ценность научного познания с характерной для того прогрессирующей специализацией знания. Он принимал его таким, какое оно есть, осознавая бесперспективность попыток искусственной «философизации» современного университетского образования и научно-исследовательской практики. «Если же не пойти навстречу этим, несомненно, историческим тенденциям к возрастанию удельного веса профессионального и специального образования в университетах, если, как того желает Беккер, в духе Гумбольдта, Фихте, Шлейермахера пытаться в нем делать ставку на ведущие и руководящие должности созидателей духовных синтезов большого стиля, – короче говоря, если снова однобоко настаивать на образовательной задаче университета, то последствия будут двойственными: научно-теоретическая реакция в виде потуг приостановить неуклонную естественную тенденцию к специализации исследования и мощное давление со стороны в любом случае необходимого специального и профессионального обучения, которое в обход и помимо университета будет вынуждено прокладывать себе другие пути и искать другие места», – писал Шелер[389].

На наш взгляд, большое заблуждение – считать, будто Шелер недооценивал точное специальное знание, был критиком науки, ультраконсервативным философом, отрицавшим актуальную и перспективную значимость познания по естественно-научному образцу. Он, как и подобает настоящему философу, сомневался: он ставил под вопрос конечную целесообразность (в смысле «последних вопросов» человеческого бытия), достаточность, абсолютную полезность и абсолютную ценность познания по естественно-научному образцу, которые утверждались позитивизмом с непререкаемостью религиозных догм, а главное – выступил против научного мировоззрения, которое логически вытекало из такой оценки роли науки в обществе и культуре. Научное мировоззрение вытесняло и подменяло собой философское, религиозное и иные типы мировоззрений, становясь их эрзацем. Этому способствовало не только университетское образование, в котором на смену полувековому господству неокантианской «научной философии» в конце XIX – начале ХХ вв. пришла «единственно научная философия» марксизма в форме «катедер-социализма». Научное мировоззрение складывалось и под влиянием реальных достижений научно-технического прогресса и обусловленных им темпов индустриализации. Но, выступая против западного техницизма и индустриализма, Шелер не ставил под вопрос базирующуюся на научно-техническом прогрессе индустриализацию. Скорее, наоборот; он приветствовал, к примеру, наметившуюся к тому времени тенденцию индустриализации ведущих стран Азии.

Нельзя признать адекватной и характеристику Шелера как абстрактно-метафизического схематика, который «как бы вновь возвращает науку об обществе к ее «метафизическому», «спекулятивному» состоянию, в каком она возникла первоначально в лоне позитивной философии Конта»[390]. Образ Шелера как зеркального антипода Конта, способ мышления которого имеет якобы «те же черты умозрительного систематизаторства, какими отмечено и социологическое учение Конта»[391], мягко говоря, не правдоподобен. Вступая в полемику по основным вопросам философии и социологии с Кантом, Контом, Гегелем, Марксом, Ницше, Фрейдом и другими великими мыслителями, Шелер, чтобы представить собственный взгляд на вещи, должен был «отвечать» им на их языке – языке философии высокого «штиля». Не корректно также противопоставление Шелера, как якобы представлявшего социологию «как конструирование «системы знания», добытого в основном предшественниками, трудившимися на той же ниве», М. Веберу, как понимавшему социологию «прежде всего как исследование»[392].

С нашей точки зрения, трудно отказать в оригинальности и одновременно социологичности комплексу фундаментальных феноменологических исследований, которые Шелер объединил под общим названием «материальная этика ценностей». Речь идет, в частности, о его концепции «материального априори», о теории ценностей и оценочных суждений, о его «чистой социологии», о его концепции индивидуальной и «совокупной» (Gesamtperson) личности, теории солидаризма. Наконец, Шелер новаторски переосмыслил учение о симпатии, опираясь на самостоятельное понимание феноменологии, на собственную теорию чувств и оригинальную персоналистскую концепцию. Его философско-соци-ологическая доктрина ресентимента, направленная не столько против Ницше, сколько против вождей Реформации, христианского социализма и учителей буржуазной морали, впервые после Ницше убедительно поставила под вопрос социально-этические основы западноевропейского индустриализма. Если все это не оригинально, а сконструировано из знания, добытого «предшественниками, трудившимися на той же ниве», что тогда вообще означает оригинальность как понятие духовной культуры?

Мы указали только фундаментальные и наиболее известные феноменологические исследования Шелера с явно выраженной социологической компонентой. Среди большого число прикладных, но оттого не менее значительных и более социологичных по форме изложения, следует упомянуть многочисленные исследования Шелера по социологии морали (о самообмане и идолах самопознания, трудовой этике современного пролетариата, о страдании и радости как социально-этических феноменах и др.), по социологии и социальной психологии религии (о специфике восточного и западного христианства, о новой социологической ориентации католиков в послевоенной Веймарской республике, о межконфессиональной толерантности и др.), по социологии политики и политической психологии (о милитаризме как социально-психологическом явлении, «о духе и идеальных основах демократий великих наций», национальных особенностях мышления и эмоционального мировосприятия, традиционном английском лицемерии, войне как целостном переживании, о причинах ненависти к немцам, о пацифизме и его типах и др.), по социологии общественных явлений и движений (о буржуа, о женском движении и др.).

Представление о Шелере как о простом систематизаторе чужих знаний не вяжется с реальным образом немецкого мыслителя, сохранившимся в воспоминаниях современников. Такие философы, как, например, М. Хайдеггер, Х. Плеснер, Х. Г. Гадамер, А. Демпф, Х. Кун, Н. Гартман, а их трудно заподозрить в неискренности, писали, что Макса Шелера отличали удивительная смелость мысли, оригинальный острый ум, а главное – проблемно-исследовательский подход ко всему, с чем он сталкивался как философ и социолог[393]. По натуре Шелер был прирожденный философ, по складу ума – исследователь. Едва ли тому, кто прочитает «Проблемы социологии знания», придется это лишний раз доказывать.

Библиография, комментарии

Русский перевод «Проблем социологии знания» (Probleme einer Soziologie des Wissens) и «Дополнений из рукописного наследия к „Проблемам социологии знания“«(Zusätze aus den nachgelassenen Manuskripten zu „Probleme einer Soziologie des Wissens“) сделан по третьему изданию книги «Формы знания и общество», опубликованной в «Собрании сочинений Макса Шелера» под редакцией Марии Шелер и Манфреда С. Фрингса: Max Scheler Gesammelte Werke. Bd. 8. Die Wissensformen und die Gesellschaft. 3. Aufl. Bern und Mu3nchen: Francke Verlag, 1980. S. 15–190 и 423–447.

Вся редакторская и корректорская работа при подготовке первого и второго немецких изданий, в том числе сверка первой прижизненной публикации «Форм знания и общества», с одной стороны, с рукописью, с другой – с машинопечатным вариантом, была проделана Марией Шелер. Поправки многочисленных ошибок, опечаток и непредусмотренных перестановок в тексте, вызванных его спешной подготовкой к первой публикации, можно найти отдельно в «Уточнениях и дополнениях» к первым двум изданиям. В нескольких местах основного текста русского перевода «Проблем социологии знания» встречаются слова в угловых скобках. Это вставки, помеченные в оригинале такими же угловыми скобками, сделаны Марией Шелер на основании замечаний и вставок на полях, осуществленных самим автором в рукописном рабочем варианте книги – единственном из сохранившихся после войны. Два из этих замечаний на полях Мария Шелер преобразовала в сноски. Слова в квадратных скобках, которые встречаются в русском тексте дополнений к «Проблемам социологии знания» из рукописного наследия Макса Шелера, представляют собой вставки Марии Шелер. Они сделаны в тех местах, где рукопись хотя и недостаточно разборчива, однако сомнений в том, какое слово было выбрано автором, не остается.

В примечаниях переводчика к русскому изданию учтены все примечания Марии Шелер ко второму изданию «Проблем социологии знания» в восьмом томе Собрания сочинений Макса Шелера, воспроизведенные также в третьем издании М. С. Фрингсом. Ссылки Макса Шелера на работы немецких авторов даются в русском переводе и одновременно (в круглых скобках) на немецком языке в том виде, в каком их приводит сам автор. Ссылки Макса Шелера на работы иностранных авторов даются в том виде, в каком их приводит сам автор, на языке оригинала. В примечаниях переводчика к ссылкам Макса Шелера на собственные произведения указывается немецкая аббревиатура Собрания сочинений Макса Шелера и номер тома, в котором данное произведение опубликовано (например: Ges.W. Bd. 4). Cписки томов Собрания сочинений Макса Шелера с их названиями на немецком и русском языках приводятся ниже.