Система классов в капиталистическом обществе по М. Веберу 3 страница

Исторический опыт показывает, что интеллигенция и интеллектуалы в равной мере выступают революционной силой, ниспровергающей старое общество. В качестве примера Гоулднер приводит маоизм — идеологию насильственного ниспровержения буржуазных порядков, которую в 70—80-е годы взяли на вооружение и китайские, и европейские, и латиноамериканские интеллектуалы, прежде всего студенты. Вторым примером он называет самиздат в СССР — подпольную литературную деятельность оппозиционно настроенной советской интеллигенции в тот же самый период, и маоизм, и самиздат служат показателями того отчуждения от традиционных ценностей общества, которое испытывает новый класс. Когда социальная стратта не приживается в данном обществе, не приемлет его или даже отвергает, то высока вероятность того, что она вскоре займёт Крайне радикальную позицию и станет требовать революционного изменения существующего строя. Именно так поступили большевики в 1917 г.

В своей книге Гоулднер рассмотрел более десятка исторических причин возникновения нового класса. Первым он назвал процесс секуляризации — отделение института образования от института церкви. Вторая — замещение латыни, некогда являвшейся языком интеллектуалов, народным языком, ставшим впоследствии языком нового класса. В числе других исторических факторов Гоулднер называет разрушение феодальной системы личного патронажа и покровительства искусствам, зарождение анонимных рыночных отношений, разрушение патриархальной семьи и появление нуклеарной, уменьшение власти отца, усиление экономической самостоятельности детей. После Великой французской революции возникли публичные школы и публика как социальный и культурный феномен, образование стало доступным широким слоям населения. Публичные учителя заменили частных тьютеров. Социализация, которая прежде ограничивалась рамками семьи, перешла к школе. Новая школьная система заменила замкнутый мирок местных традиций на открытый мир интернациональных ценностей. Она же послужила источником формирования новой культуры — культуры дискурса. “Омассовление” знаний завершили две революции — кардинальное изменение средств коммуникации и появление печатной индустрии.

С распространением публичных школ выросла грамотность населения. Старая гуманитарная интеллигенция, обучавшаяся в привилегированных школах и университетах, потеряла былую монополию на знания и привилегированные позиции на рынке труда. Ныне для нее характерно статусное несоответствие между высоким культурным предназначением и низкими доходами. Ее социальную позицию можно назвать маргинальной. Она более отчуждена от насущных проблем общества, чем техническая интеллигенция. Наличие двух разнородных частей в новом классе и его интернализация дали основание Гоулднеру говорить о нем как об интернационально дифференцированной общности.

Главной причиной появления современного типа интеллигенции, по Гоулднеру, послужило изменение формы революционной организации. Революция приводит к установлению так называемой “инструментальной рациональности”. Группы революционеров, выходцев из среды эмигрантов, обладают жесткой иерархической организацией. Они составляют обычно авангард политической партии, проникнутый социалистической идеологией. Интеллектуальный авангард, вооруженный научной социалистической теорией, выступает за модернизацию общества, выражает политические амбиции нового класса.

Одной из наиболее ярких фигур позднего неомарксизма надо признать известного американского социолога Эрика Райта.

Его относят к так называемому “аналитическому марксизму”. Э. Райт попытался создать нечто вроде “теории среднего уровня”[252] и провел широкое эмпирическое исследование. Он использовал весь аппарат количественной методологии - от построения теоретической модели предмета исследования, концептуализации и операционализации понятий, составления выборочной совокупности и инструментария, до применения математико-статистических методов и интерпретации данных[253].

По мнению Э. Райта и участвовавших с ним в эмпирическом исследовании коллег[254], следует отказаться от общепринятого в американской социологии подхода, согласно которому класс надо рассматривать в терминах профессиональных категорий. Иными словами, неправильно интерпретировать класс как совокупность профессий. “Марксисты отрицают концептуальное смешение класса и профессии и считают, что эти два понятия отображают качественно различные стороны социальной организации труда. Профессия в широком смысле описывает техническое содержание работы: класс выражает социальные отношения господства и присвоения, внутри которых, собственно, и разворачивается техническая деятельность... Если верно утверждение, что класс и профессия являются различными характеристиками социальной структуры, то многие профессии, по-видимому, должны быть неоднородны с точки зрения их классового содержания. Безусловно, между классом и профессией существует некоторая систематическая зависимость, однако значительная часть работников не попадает в исходный (модальный) для данной профессии класс. Не принимая во внимание этот факт, можно получить ошибочную информацию...”[255].

В классовой структуре современного капиталистического общества Э. Райт выделяет три типа социальных позиций: а) базисные классовые позиции; б) противоречивые позиции в рамках данного способа производства;            в) противоречивые позиции между способами производства. Два последних объединены общим названием “противоречивые позиции в системе классовых отношений”. Термин “противоречивые позиции” не означает буквально “между” классами, но, скорее, относится к позициям, которые предполагают одновременную принадлежность более чем к одному классу. Ярким примером противоречивой позиции являются менеджеры. С одной стороны, они управляют рабочими, с другой — подчиняются предпринимателям. Они даже могут иметь некоторые права собственности и поэтому эксплуатировать рабочих, одновременно с этим подвергаясь эксплуатации со стороны капитала. Поэтому менеджеры принадлежат одновременно к двум классам.

Базисные позиции создаются текущим способом производства, а противоречивые наследуются от прошлой формации. В развитом капитализме базисные позиции отражают два социальных полюса классовой шкалы, на одном из которых расположена буржуазия, владеющая средствами производства, осуществляющая контроль над производством и эксплуатирующая тех, кто находится на противоположном полюсе, лишен собственности и подконтролен первой, а именно рабочий класс. Довольно широкое пространство, образовавшееся между двумя полюсами, заполняют средние слои (менеджеры, супервайзеры, частично автономные служащие, мелкие предприниматели). В простом товарном производстве, предшествующем капитализму, базисной была мелкая буржуазия, которая позже стала неким историческим пережитком, или противоречивой позицией. Таким образом, при капитализме противоречивые позиции — это по существу некапиталистические вкрапления, доставшиеся в наследство от простого товарного производства и даже феодализма. “Классовая структура капиталистического общества формируется под определенным влиянием некапиталистических факторов, происходит взаимопроникновение способов производства. Так, мелких предпринимателей следует рассматривать одновременно и как представителей мелкой буржуазии, поскольку они собственники и наемные работники в одном лице, и как капиталистов, эксплуатирующих труд других людей. То же можно сказать и о частично автономных служащих, или профессионалах (адвокаты, врачи ученые и т.д.), которые сами контролируют свой трудовой процесс, но лишены собственности на средства производства”[256].

Исследование показало, во-первых, что рабочий класс — самая многочисленная социальная категория в классовой структуре США, он составляет около половины общей численности работающих и примерно 54% представителей наемного труда. Эти люди лишены возможности контролировать свою работу, отстранены от активной деятельности по планированию и принятию решений на своем рабочем месте, не осуществляют контроля за кем-либо в трудовом процессе. Во-вторых, существует почти столько же позиций, определяемых как противоречивые внутри классовых отношений, сколько и базовых классовых позиций. Приблизительно половина из тех и других принадлежит рабочему классу. Таким образом, 65—70% из всех обследованных либо принадлежат к рабочему классу, либо занимают социальные позиции, близкие к нему. В результате Э. Райт приходит к выводу о том, что называть США “обществом среднего класса” можно лишь в социокультурном, но не в социально-экономическом смысле[257]. Рабочий класс оказался численно преобладающим у Райта по организационно-техническим критериям. Однако стоит исключить хотя бы один такой параметр, как численность рабочего класса резко снижается, о чем упоминает сам Э. Райт: “Если, например, исключить из рабочего класса всех, кто указал, что осуществляет контроль за деятельностью других или обладает хотя бы незначительной степенью автономии, то численность рабочего класса уменьшится до 35%. Напротив, ужесточив критерии определения позиций менеджеров, супервайзеров и частично автономных служащих, мы сразу увеличиваем численность рабочего класса до 57%. Исходя из этого, можно утверждать: 35% всех опрошенных, безусловно, являются представителями рабочего класса, 11% с достаточной долей уверенности можно отнести к этой категории и еще 10% — лишь с определенной степенью вероятности”[258].

Благодаря расширительной трактовке рабочего класса, оперирующей не социально-экономическими и социокультурными, а организационно-техническими характеристиками, Райту удалось сделать то, что обычно в научном исследовании не допускается, а именно смешение классовых слоев. К примеру, в состав рабочего класса он поместил часть специалистов и ремесленников, от 9 до 13% профессионалов. Определенную, пусть и очень небольшую, долю рабочих он обнаруживает также среди менеджеров, специалистов, фермеров, учителей, профессионалов, мастеров. Справедливости ради надо отметить, что, несмотря на некоторые теоретико-методологические передержки, эмпирические данные Э. Райта вполне объективно отражают положение дел. К примеру, в США доля рабочего класса в 1980 г. по Райту составляла 57%, а в Англии, согласно данным официальной переписи, в 1981 г. рабочий класс составлял 51% занятого населения[259].

Э. Райт полагает, будто “применение операциональных критериев не выхолащивает реального содержания проблемы”. На самом деле, именно от “игры в переменные” у него зависит решение важнейших проблем типологии и определения численности классов. Думается, что двойственность позиции Райта, а именно, с одной стороны, стремление доказать справедливость Марксовой теории, а с другой — использовать для этого всю мощь позитивизма и количественной методологии, обернулась в конечном итоге двусмысленностью эмпирических результатов и их интерпретации. К примеру, отказавшись отождествлять классы с профессиями, Э. Райт все же опирается на профессиональные переписи, тщательно их анализирует и обнаруживает, что между классом и профессиями существует “неполное соответствие”. Скорее идеологическим надо признать решение известного в мировой социологии спора о том, куда относить малоквалифицированных служащих - к среднему или к рабочему классу. В то время как большинство социологов зачисляют служащих в состав среднего класса, пользуясь данными об уровне образования, образе жизни и стиле поведения, Э. Райт безоговорочно приписывает их к рабочему классу, оперируя все теми же технико-организационными параметрами: “Приведенные данные подтверждают вывод: низшие слои служащих (канцелярские работники) ближе по социальным характеристикам к работникам ручного труда и разнорабочим, чем к высшим слоям служащих”[260].

Неовеберианские концепции классов представляют собой пеструю палитру взглядов на критерии классообразования и классовой структуры. Им не свойственна жесткая идеологическая приверженность первоисточнику, как в случае с неомарксизмом. Напротив, многочисленные теории классов, которые весьма условно можно относить к неовеберианским, отличаются идейным и методологическим плюрализмом. Общей чертой, если таковую можно найти у них, можно назвать приверженность многокритериальной модели классов, иными словами, отказ от двухполярной теории и поиск в социальной структуре широко представленных средних классов. Многокритериальный подход был реализован в целом ряде эмпирических исследований, в частности исследованиях Янки-сити Л. Уорнера, клерков (Д. Локвуд), рабочих (“кембриджская группа” - Дж. Голдторп и др.), мелкой городской буржуазии (Ф. Бичхофер и др.), сельских фермеров (Г. Ньюби и др.). Если неомарксистов больше интересует судьба рабочего класса и низших слоев, то внимание неовеберианцев приковывают средние классы, “промежуточные” группы, маргиналы, заполняющие вакуум между полярными точками стратификационной шкалы.

Первое масштабное эмпирическое изучение социальной стратификации в США осуществил в 30-40-е годы американский социолог Ллойд Уорнер и его помощники[261]. Они опросили 15 тыс. жителей общины Ньюберипорт в штате Массачусетс, которую, следуя сложившейся традиции, назвали анонимным именем Янки-сити (Yankee City).

Л. Уорнер, придерживаясь веберовской методологии, определил классы как группы, в существование которых верят члены общества и которые размещаются соответственно на высших или низших уровнях. В своей типологии классов он использовал субъективный критерий, который основывался на том, как члены данного сообщества или поселка ранжируют друг друга. С тех пор такой метод называется репутационной процедурой определения социального класса. Л. Уорнер первым вместо традиционных двух и трех классов предложил модель с шестью классами, или статусными группами. Об этой модели уже говорилось выше.

Классовая структура американского общества тесно связана со статусной иерархией городов, поселков и регионов. Места жительства сильно отличаются друг от друга по своему иерархическому статусу. В эмпирических исследованиях выявлена корреляция между статусом и занятием, между статусом и источником дохода (собственность, заработная плата, жалованье) и его размером. Л. Уорнер предпринял попытку разработать Стандартный индекс статусных характеристик (Standard Index of Status Characteristics), в котором учитывались образование, местожительства, доход и происхождение. В совокупности они должны были показать, каким престижем (репутацией) пользуются семьи из разных социальных классов.

Другой инструмент изобрел А. Холлингшид, он называется Индексом социальной позиции (Index of Social Position). Его автор использовал вид занятия, образование и место жительства для размещения людей в статусной иерархии. В этом, как и во многих других исследованиях, наибольшее значение среди прочих характеристик имеет вид занятия (occupation). В своем исследовании Холлингшид в 1951 г. обнаружил только пять классов, которые тесно коррелировали с теми, которые Уорнер выделил в Янки-сити. Отсутствовал “верхний верхний” класс, хотя он также установил “ядерную группу” высшей категории жителей, включающую “старые семьи”. В исследовании сельских поселений Гарольд Кауфман выделил 11 статусных групп. Его открытие оспаривали другие социологи, указывая на размытость в критериях классификации.

Различия в находках и интерпретации ученых объясняются рядом причин. Одна из них состоит в том, что члены одного и того же сообщества оценивают статусы по разным критериям или строят статусную иерархию по несходным основаниям. В зависимости от своего социального положения они смогут выделять разное количество статусов. То, что для представителя из низших классов кажется очень высоким, для представителя высшего класса может показаться довольно средним достатком. Кроме того, в разных местностях и сообществах строят разные статусные иерархии.

В 1947 г. была проведена перепись видов занятий и должностей, охватывающая не все население, а репрезентативную выборочную совокупность, включающую 3 тыс. взрослых людей. Интервьюируемых просили оценить 90 видов занятий по критериям “превосходная”, “хорошая”, “средняя”, “чуть ниже средней” и “плохая” работа. Для каждого вида занятия рассчитывалась одна общая величина.

В Англии активное изучение — теоретическое и эмпирическое – классовой стратификации развернулось после Второй мировой войны. Вначале критерием классового деления выступал профессиональный - распределение работников на занятых физическим (ручным) и умственным (механизированным) трудом. Профессиональный критерий, или, точнее сказать, критерий занятости, давно лежал в основе Государственной переписи занятий в Англии (Office of Population Censuses and Surveys, OPCS) выходящего с 1911 г. После многочисленных доработок в 1981 г. этот документ принял более современный вид. Все взрослое население подразделяется на шесть классов (от А до Е) с учетом профессии и статуса занятости. Первые два класса включают менеджеров, администраторов и представителей свободных профессий, третий — служащих с ограниченной трудовой автономией, а три последних — соответственно квалифицированных, мало- и неквалифицированных рабочих. В 1991 г. выработан окончательный “Стандарт классификации занятий” (“Standard Occupational Classification”), включающий уже девять профессиональных классов.

Недостаток того и другого состоит в том, что ими не охвачены, с одной стороны, высший класс, не имеющий фиксированного заработка и живущий на проценты с капитала, с другой — домохозяйки, безработные, пенсионеры, студенты, нищие[262].

В 50-е годы Дэвид Локвуд провел исследование, посвященное судьбам служащих-клерков. Применяя веберовскую концепцию к специфическим условиям Англии, он выделил три критерия социального положения индивида: рыночную ситуацию (доход, премию, гарантию занятости), трудовую ситуацию (автономия и надзор, контакты с руководителем), статусную ситуацию (угрозу профессиональному положению в случае деквалификации). Первые два определяют классовые, третий — стратификационные позиции группы. Рыночная ситуация включает не только размеры собственности и получаемых доходов, но также социальную защищенность и шансы на социальное продвижение, зависящие, в свою очередь, во многом от квалификации работников.

В ходе эмпирического исследования Д. Локвуд обнаружил, что служащие, которых он именовал “рабочими, одетыми в черные пальто”[263], оказываются незащищенными от безработицы и зависимыми от экономической ситуации, почти так же как рабочие. Однако это не сближает их с рабочим классом потому, что мелкие служащие всё же сохраняют иные карьерные ориентации и обладают лучшими шансами на продвижение (около 30% продвигается до уровня менеджеров). Кроме того, они имеют более высокую квалификацию и у них больше власти внутри организации. Помимо того, что условия работы служащих менее “пыльные”, они физически отделены конторской стеной от “синих воротничков”, что дополняется сохранением между ними социальной отчужденности. Работа клерков скорее сближает их с менеджерами, их отношения менее формальны, строятся на основе патернализма. В результате их позиции ассоциируются с властью, хотя реальной власти в их распоряжении вовсе и нет. Отсюда следует, что социальное положение клерков сильнее определяет трудовая, внутриорганизационная ситуация, а не внешняя рыночная.

Служащие образуют многочисленные слои, размещенные по разным ступеням служебной и социальной иерархии. На верхних ступеньках расположена “аристократия” (банковские клерки), а низы заполняют железнодорожные служащие. Для средних и низших позиций характерны рутинизация и стандартизация конторских операций, нередко оборачивающиеся деквалификацией труда. По причине низкой квалификации их услуги на рынке труда пользуются незначительным спросом. В условиях, когда предложение превышает спрос, служащие, во-первых, оказываются в более уязвимой рыночной ситуации, во-вторых, становятся более зависимыми от начальства и привязанными к своей фирме. Иначе говоря, они оказываются в более уязвимой статусной и должностной ситуации.

Внешняя статусная ситуация не менее противоречива. С одной стороны, клерки всеми силами стремятся походить на “джентльменов” и сблизиться со средним классом. Не случайно до трех четвертей из них сами происходят и выбирают жен и мужей из различных средних слоев[264]. С другой стороны, статусные претензии служащих все меньше и меньше признаются другими группами. В середине XX в. произошло ухудшение статусной ситуации для служащих по сравнению с началом века. Ухудшение происходило в двух направлениях:

а) снижения престижа, чему способствовала “феминизация” канцелярской работы, признание ее женской, а это могло случиться на самых низших, неквалифицированных должностях; б) “обуржуазивания” верхних слоев служащих, в ходе которого наиболее квалифицированные группы усвоили культурные ценности и образ жизни средних классов.

Д. Локвуд, проведший эмпирическое исследование в 50-е годы, отметил, что работники исполнительского умственного труда, прежде всего канцелярского, с точки зрения его характера и содержания, а также рыночной ситуации несколько отличаются от представителей традиционного рабочего класса, в то время как Гарри Браверман в 1974 г. зафиксировал стирание грани между двумя стратами и констатировал, что клерки стали частью современного рабочего класса. Их доход меньше дохода рабочих. У них такой же рутинный труд, как у рабочих на конвейере. Клерки даже вступали в те же профсоюзы, что и рабочие. Внедрение компьютеров привело к деквалификации труда клерков, превращению их в операторов, вводящих данные в машину. От 80 до 90% обследованных клерков никак не связаны с управленческим или творческим трудом. Однако другие данные, в частности Г. Маршалла, не подтверждают выводы Бравермана. Оказалось, что “белые воротнички” не испытывают деквалификации, довольны автономией, которую им предоставляют на рабочем месте, и гораздо чаще рабочих относят себя к среднему классу[265]. Маршалл и его коллеги считают, что ни по объективным, ни по субъективным критериям клерки не относятся к рабочему классу. Это промежуточная, пограничная страта.

Сегодня клерки, как считает П. Саундерс, это часть нижнего среднего класса, куда входят малоквалифицированные служащие, технические работники и клерки, занятые исполнительским канцелярским трудом, а также мастера в цехах. Самой крупной прослойкой здесь является “секретарская” (клерки). С 1851 по 1981 г. их доля в общем объеме рабочей силы выросла с 1 до 16%, а доля женщин среди них — с 10 до 74%[266]. Это явление социологи окрестили “феминизацией конторского труда”. В XIX в. клерк пользовался большим уважением, высоко оплачивался и выполнял ряд управленческих функций. Тогдашний клерк выглядел скорее как сегодняшний “яппи”, нежели как предшественник канцелярского служащего 90-х годов. Сегодня все показатели снизились, мужчин сменили женщины. Можно заключить, что страта канцелярских служащих за столетие характеризовалась в социальной иерархии нисходящей мобильностью. Эту тенденцию социологи называют “пролетаризацией канцелярского труда”.

К неовеберианскому подходу относят также исследование социальной мобильности в Англии, проведенное Джоном Голдторпом. Он использовал два критерия для выделения 11 классов — трудовую ситуацию (авторитет и автономию) и рыночную ситуацию (жизненные шансы и экономические интересы). В дальнейшем английские социологи укрупнили 11 классов Голдторпа вначале до 7, а затем до 5 основных классов: 1) сервисный класс, включающий тех, кто получает твердый оклад (представители свободных профессий, госслужащие, менеджеры, мастера и высококвалифицированные техники); 2) рабочие, занятые ручным рутинным трудом (ассистенты и секретари); 3) мелкая буржуазия (мелкие предприниматели, самонанятые в сфере ручного труда, фермеры); 4) малоквалифицированные техники и супервайзеры (мастера, прорабы, начальники цехов); 5) рабочий класс (квалифицированные, мало- и неквалифицированные рабочие, занятые ручным трудом, а также сельхозрабочие). Модифицированная схема классов Голдторпа считается наиболее удачной в британской социологии и функционирует под названием неовеберианской модели Голдторпа.

В середине 60-х годов так называемая “кембриджская группа” (Джон Голдторп, Дэвид Локвуд, Фрэнк Бечхофер и Дженнифер Платт) подвергла эмпирической проверке тезис о якобы происходящем в среде рабочего класса процессе “обуржуазивания”, т.е. о его сближении со средними слоями по доходам, месту в системе разделения труда, по культурным нормам и ценностным ориентациям[267]. В качестве объекта исследования выступили рабочие автомобильной и химической промышленности Льютона. Три тома эмпирических данных, составивших коллективную монографию “Преуспевающий рабочий”, стали классикой британской эмпирической социологии. Выяснилось, что положение служащих на производстве с точки зрения предоставляемых льгот, перспективы продвижения и уровня доходов лучше, чем у рабочих, занятых физическим трудом[268]. У двух групп обследованных оказались разными не только условия и режим труда, но и трудовая мотивация: у рабочих были более выражены материальные, а у служащих моральные мотивы.

В нерабочее время “синие воротнички” замыкаются целиком на семью, имеют разный круг друзей на работе и досуге, меньше посещают культурные учреждения. Напротив, у “белых воротничков” творческий характер труда продолжается в более творческом досуге. Они чаще посещают клубы и культурные учреждения, более активно отдыхают и занимаются всевозможными видами хобби. У них меньше семья, более образованные и воспитанные дети, острее развито чувство и понимание социальной иерархии, меньшее отчуждение от политической и деловой жизни. Служащие в отличие от рабочих, живущих одним днем, занимаются долговременным планированием жизненной судьбы и должностной карьеры, лучше планируют и тратят семейный доход, откладывают деньги под долгосрочные траты, на гуманитарные нужды, например хорошее образование для детей.

Анализ эмпирических данных позволил заключить, что в нынешней Британии обуржуазивания рабочих не наблюдается. А это означает, что рабочий класс в обществе не исчезает. Если и происходит сближение двух классов, то скорее нижние средние слои служащих по своим позициям сдвигаются к позициям рабочего класса, нежели наоборот. Голдторп, Локвуд и другие социологи в Британии отвергают тезис о том, что идентификация рабочих со своим классом стала меньше, чем сто лет назад.

Казалось бы, вопрос был исчерпан. Однако в 80-е годы социологи вновь вернулись к нему. В 1984 г. вышла монография Рэя Пахла (Ray Pahl) “Разделение труда”, где автор показал, что нынешние рабочие стали жить гораздо лучше, их образ жизни стал домоцентристским, они могут теперь накапливать деньги и обустраивать свою жизнь. Рабочий класс поделился на “рабочих-богачей” (ядро класса) и “рабочих-бедняков” (его периферия)[269]. Первые сближаются со средним классом, а вторые превращаются в маргинальные слои.

Эндре Горц в исследовании рабочего класса показал, что он исчезает как класс. Большинство респондентов-рабочих не отождествляют себя с рабочим классом, они не интересуются политической борьбой в защиту своих интересов и не стремятся к идеалам плановой экономики. Рабочие не чувствуют себя свободными на работе. Они чувствуют себя таковыми вне работы. Центральным жизненным интересом для них является не работа, а семья, частная жизнь и садик под окном. Частная ниша защищает человека от внешнего давления. Настоящая жизнь начинается после работы. Труд становится средством расширения сферы не-труда [270].

В споре о том, что происходит с рабочим классом сегодня — он обуржуазивается или пролетаризируется, правы обе стороны. Современный рабочий класс неоднороден, и в нем наблюдаются обе тенденции - богатые богатеют, бедные беднеют. Причиной пролетаризации являются новые технологии, фрагментизирующие и обедняющие труд, а причиной обуржуазивания - экономический рост и подъем благосостояния. Внедрение микропроцессоров упрощает труд, делает его более дешевым, на место мужчин приходят женщины. Хотя численность рабочего класса сокращается, с ним еще рано прощаться, как сказал Горц.

В литературе эта тема остро дискутируется, до сих не прекращаются споры о том, что такое классы. Существуют две главные традиции в понимании классов: европейская и американская. Европейцы считают, что классы — это реальные группы, а американцы утверждают, что класс — номинальная группа.

В Европе классовая система долго и мучительно вырастала из недр сословной иерархии. Сословия - это действительно реальные группы, принадлежность к которым фиксировалась юридически. Выросшая на этой основе классовая система во многом унаследовала сословные пережитки.

В отличие от других европейских стран, Англия перешла от феодализма к капитализму без социальной революции, которая разрушила старые институты. В обществе сохранилась весьма запутанная система престижного вознаграждения — графство, рыцарство, сословие пэров. Парламентская система до сих пор хранит черты феодальной организации власти и привилегий. В повседневной жизни, чтобы отличить представителей высшего класса, к имени добавляют титулы “сэр”, “лорд” или “леди”.

Классовые различия в стиле и образе жизни выражены в Англии ярче, чем в Америке, именно потому, что там остались сословные пережитки. Представители низшего класса носят обычные кепки, а высшего—котелки. Первые чаще всего играют в покер, а вторые — в крикет. Те и другие разговаривают на разных языках, учатся в разных школах. Только 5% английских детей посещают привилегированные школы, 50% студентов двух престижных университетов Оксфорда и Кембриджа — выпускники этих школ. Из их числа формируется кабинет министров, они составляют ядро высшего класса британского общества, заправляют экономической, политической и религиозной жизнью страны. Такую систему именуют смешанным типом стратификации.