Глазами социологов и гуманитариев 3 страница

И в наши дни мы сталкиваемся с ситуацией, о которой говорил такой признанный сверхрационалист, как Людвиг Витгенштейн. Он утверждал, что склонность к мистическому следует из того, что наука оставляет наши желания невыполненными. Мы чувствуем, что, даже если на все научные вопросы будет дан ответ, все равно наши человеческие проблемы останутся нетронутыми.

Не все то хорошо, что есть только наука. Однажды было метко сказано, что любовь, например, явно не наука. Ну и что? Разве от этого умалена ее значимость в душе каждого из нас?

Сейчас рождаются и возрождаются “альтернативные науки” (например, трансперсональная психология С. Грофа, “уфология”, восточные системы миропонимания и т. д.). Как к ним относиться? Мир огромен, и дух человеческий бездонен. Непознанного всегда больше, чем познанного. Места хватит всем формам освоения мира человеком. Человеку необходимо все и пренебрегать ничем не следует.

Наука как таковая — сравнительно поздний продукт культуры. Многие тысячелетия люди жили, возделывали землю, строили жилища, любили и страдали, осмысливали и оценивали так или иначе свое присутствие в мире. А науки не было. Поколение за поколением входили в жизнь и уходили из нее, опираясь на традиции, эмпирический опыт, глядя на мир через призму мифологии или религии. А науки не было.

Было знание, оно было всегда, без него человек не был бы тем, что онесть, не отвечал бы одному из фундаментальных его определений, “хомо сапиенс” — человек разумный. Однако многие тысячелетия знания человеческие облекались в иную форму, либо до-научную, либо вненаучную.

Миф, магия, оккультная практика, герметические искусства, передача накопленного опыта внетеоретическим личным (так называемым “узуальным”) образом, от мастера к подмастерью, от учителя к ученику, — все это века и века было достаточным для обеспечения условий человеческой жизни.

В европейском античном мире или древнем Востоке науки как таковой (безличного, теоретического знания о сущности вещей и процессов) еще не было. Крупицы “наукоподобного” знания можно было бы полагать как преднауку. Нам неведомы имена тех, кто нашел способы объективировать знания, выражать их в безличной форме и передавать следующим поколениям. Первоистоки науки, ее праформы теряются в глубине веков. От палеолита до античности накапливались разрозненные предпосылки науки, еще не складываясь в целостность и не включаясь как абсолютно необходимый момент в общественную жизнь. Тот культурный и социально-экономический контекст, в котором наука уже сложилась и ответила на запросы эпохи, возник в Европе лишь в позднее средневековье и начале Нового времени.

Именно в то время Ф. Бэкон сформулировал две основные задачи науки: приумножение знаний и увеличение блага человечества. Вряд ли и сегодня можно всерьез возражать против этой формулы.

Есть много периодизаций в освещении истории науки, построенных на разных основаниях. Согласно одной из наиболее свежих периодизаций (А. С. Кравец, 1993 г.), берущих за основу социокультурные параметры, можно выделить четыре этапа социальной зрелости европейской науки.

Первый — от XV до XVIII века — романтический, ювенальный. Это время становления рыночной экономики, раннего капитализма, первоначального накопления. Наука перестает быть частным “любительским” занятием, становится профессией. Идет десакрализа-ция познавательной деятельности, возникает опытное естествознание. Отстраивается дисциплинарная структура науки. Образование впитывает в себя ее выводы.

Второй период — классический (XVIII—XIX в.в.), связан с утверждением зрелых товарно-рыночных отношений, машинного производства, распространением капитализма. В это время создаются фундаментальные теории, наука ветвится и предстает как совокупность специальных теорий. Как правило, наука становится на службу государству. Престиж ученых в обществе повышается.

Третий — постклассический период (примерно 2/3 XX века) — это тот, когда возникает так называемая “Большая наука”, создаются основные теории современного истолкования мира (теория относительности, новая космология, ядерная физика, квантовая механика, генетика). Идет фронтальное внедрение научных идей в технические инновации, в производство и быт.

И наконец, четвертый период связан с развертыванием во всех ракурсах “большой науки”. Он длится поныне. В познавательном (гносеологическом) отношении он связан с формированием идей постнеклассической науки. В это время наука, как правило, становится предметом всесторонней опеки государства, элементом его системы. Характерными для такого состояния науки являются реализация масштабных проектов, типа атомной или космической программ, организация международных исследований типа “геном человека” или экологический мониторинг.

Разумеется, предлагаемая периодизация — это схема. И как всякая схема она не учитывает многих деталей, порой весьма важных. И все же она дает общее представление о социально-культурных ступенях восхождения науки.

Внутренняя организация, структура науки являет собой многообразную и многоликую картину. Два основных полюса характеризуют направленность научных изысканий: мир природы и мир человека. Естествознание и обществознание, природоведение и человековедение (гуманитарные науки) — это первое разделение единого массива научного знания по объекту приложения своих усилий. В соответствии с этим утверждается первоначальное разделение наук на естественные и социально-гуманитарные (общественные). И хотя сами эти термины недостаточно строги,их можно принять для выявления в первом приближении специфики предметного поля науки.

Разумеется, нельзя закрывать глаза на интенсивное сближение и взаимопроникновение этих сфер научного видения, но нельзя не видеть их известной ограниченности, самостоятельности.

Архитектоника современной науки пестра. Классификационных схем немало. Есть попредметное, “дисциплинарное” расчленение науки. В основу здесь положены сущностные характеристики тех или иных сторон действительности, ставшие объектом научного знания (“Формы движения материи” — по марксистской традиции, “структурные уровни универсума”, “ступени бытия мира” и т. п.). По одной из таких схем (Е. Д. Гражданников, 1987 г.), фрагментарной системной классификации наук предлагается 20 фрагментов: от первого (наддисциплинарные науки) ко второму (“фундаментальные науки”), к третьему (“прикладные науки”) и так до 20-го (“прикладные науковедческие науки”). Наряду с ветвлением единого научного знания по отдельным замкнутым крепостям (“наукам”) возникает иное направление: концентрация научных тем “по проблемам”, предполагающая развитые междисциплинарные контакты, выражающие единение знания.

Сегодня наступила ситуация, о которой говорил В. И. Вернадский, когда успешный исследовательский поиск идет не через сусеки отдельных наук, а через узлы общих проблем.

Дело в том, что наряду с идущей все более дробной дифференциацией наук и научных направлений идет могучий процесс интегрирования знаний. Возникают мегадисциплины. Сейчас разные авторы насчитывают от полутора до десяти тысяч самостоятельных дисциплин. Ученые перестают понимать друг друга, ибо каждая из дисциплин — это своя терминология, собственные методики, автономные исследовательские структуры. Иногда говорят, что природа-де неделима. Это, дескать, мы ее делим по рубрикам сообразно своим интересам. Это и так, и не так. Мир целостен, но не монотонен. Он не являет собой безликую, сплошную, однородную пустыню. Мир целостен и многоцветен, разнокачественен, обладает богатой внутренней организацией, динамичной и претерпевающей те или иные метаморфозы.

Поэтому дисциплинарная организация науки оправдана. Но лишь при условии постоянного внимания к теоретическому синтезу. И в этом процессе особенно важна роль философии, выполняющей по отношению к духовному миру функции всеобщей генерализации знаний.

Исследователи науки, методологи самой науки (“науковеды”) подчеркивают, что передний край науки организован проблемно по тем позициям, где идет прорыв, обнаруживается новое, незнакомое раньше.

Проблема человекакак цивилизации и Рода, глобальные проблемы человечества, проблема общих оснований Универсума, любая крупная технологическая проблема не могут быть порознь разрешены одной какой-либо научной дисциплиной. Даже в учебном процессе, который строится по дидактическим единицам, отвечающим дисциплинарной структуре науки, невозможно замыкание в рамках локального учебного предмета.На переднем крае науки ищут и находят, а в обучении передают информацию о найденном. Однако и там остро стоит вопрос о проблемномобучении, имеяв виду,что проблема — этопознавательный вопрос,ответна который нельзя найти в наличной системе знаний.

Приведенные формы архитектоники науки взяты в ее отношении к внешнему миру. Однако система науки, представленной как знание, обладает определенной внутренней организацией. Современное видение этой внутренней структуры науки (по В. С. Степину, 1992 г.) таково: первое основание членения науки состоит в выделении в нем эмпирического и теоретического уровней. Они широко и обстоятельно освещены в литературе.

Эмпирический этап научного поиска основан на реальном взаимодействии ученого с исследуемым объектом. Наблюдение, описание, сравнение, изменение, эксперимент и т. д. — это все слагаемые этого этапа.

Теоретический уровень — это тот, на котором работает мысль уже с опорой на эмпирические факты, но как бы в некотором отдалении от непосредственного видения объекта. Построение идеальных моделей, умственный эксперимент, математическая обработка наличного материала, создание теоретических конструкций, претендующих на проникновение в сущность, — все это (как и многое другое) входит в арсенал теоретической ступени научного поиска. На этом этапе строится образ изучаемого объекта через систему абстракции с тем, чтобы фиксировать “в чистом виде” этот объект и процессы его преобразования.

Понятно, что оба эти этапа могут быть рассмотрены как разделенные лишь чисто логически. В реальности они взаимопроникают. Какой бы “факт” ни был зафиксирован, например, в ходе эксперимента, он окажется ничего не значащей пустышкой, если он не включен в теоретическое рассмотрение. Соответственно теоретические построения окажутся “карточными Домиками”, если они не опираются на добротную эмпирию.

Научные познания устремлены к нахождению законов, то есть форм знания, которые выражают наличие в самих вещах устойчивых, повторяющихся, необходимых связей. Еще И. Кант характеризовал законы, как “правила необходимого существования”. Если та или иная форма знания, претендующая на статус науки, таких “правил” не находит и не фиксирует, то она и не является наукой.

Ученый должен исследуемый им объект или явление описать, объяснить (т. е. раскрыть сущность, высветить ее внутренние закономерности) и предвидеть, указать динамику возможных изменений. В гуманитарных науках (науках о “духе”) наряду с объяснением необходимо еще и понимание. Понимание по сути дела есть истолкование, интерпретация познаваемого в соответствии с целями и идеалами человека. Это не что иное, как взаимопроникновение субъективностей, накладывание на объективные процессы сети живых человеческих смыслов, обмен идеями, диалог со своими современниками, с прошлым и будущим.

Наука в своем функционировании и развитии опирается на некоторые необходимые основания. Современные исследователи (В. С. Степин, 1992 г.) выделяют следующие основания науки: идеалы и нормы исследования, научную картину мира и философские основания науки. Понятно, что они в свою очередь имеют достаточно сложную внутреннюю организацию. Идеалы и нормы науки — это те исторически конкретные мыслительные конструкции, которые очерчивают в понятиях допустимого и недопустимого, желательного и необходимого сам процесс научного поиска, дают оценку его итогам, выступают как индикаторы правомерности и истинности исследования. Как мыслить, как строить эксперимент, как строить отношения в научном сообществе, как представлять результаты и фиксировать авторство — все это включено в идеалы и нормы науки.

В современной науке часто применяют понятие “парадигма”, введенное Т. Куном для обозначения совокупности общепринятых идеалов и норм научного исследования и той картины мира, с которой согласна основная масса научного сообщества. Смена парадигм — это революционный сдвиг в науке, выход ее на новые рубежи. С середины нашего столетия обозначился парадигмальный сдвиг, резкое изменение видения мира и человека. Это связано с глубинными, подлинно революционными изменениями в науке, возникновением постнеклассического этапа ее развития, созданием неоне классик и. Одна из главных линий становления этого этапа состоит в том, что в науку входит аксиологический (ценностный) момент. На место чисто объективистского (натуралистического) видения мира выдвигается такая система построения науки, в которой обязательно присутствует в той или иной мере (не только в космологии, но и повсюду) “антропный принцип”. Суть его, может быть, в резко упрощенном виде, состоит в утверждениях типа: мир таков потому, что в нем есть мы, любой шаг познания может быть принят только в том случае, если он оправдан интересами рода людей, гуманистично ориентирован. Для этого этапа характерен поворот направленности научного поиска с онтологических (сущностных) проблем на человеческоразмерные бытийные проблемы.

Классическое естествознание дало традиционный взгляд на мир — “со стороны”. Мир — это одно, а человек, его изучающий, — другое. Он не полагал себя вписанным в природную реальность, полагал себя стоящим “над”. Теперь утверждается взгляд “изнутри”, мы — люди — мы — человечество, присутствуем во "селенной, неотделимы от нее, как и она от нас.

Лишь та наука приемлема, которая обеспечит сохранение и будущее Рода людей, не даст ему исчезнуть, раствориться в холодном бездушном Универсуме. Наука должна дать средство для предотвращения Апокалипсиса, обеспечить выживание человечества, продолжить его историю, уходящую в бесконечность. Это кардинальная задача современной мировой науки.

В ее свете и научная рациональность сегодня видится иначе. Сегодня надо искать не просто “объектные” законосообразные истины, а нащупывать те из них, которые можно соотнести с бытием рода людей. Поэтому сегодня подчас новую рациональность в отечественной литературе определяют как “гуманитарный антропоморфизм” (В. В. Ильин, 1994 г.).

Идеалы гуманизма органично включаются в состав любого научного поиска. Наверное, не следует забывать, что еще Платон утверждал на вершине пирамиды идей не Истину, а Благо. И достижение Блага людей — это та сверхзадача науки, которую она должна решать, опираясь на находимые ею истины, скользящие и расплывчатые, но все же истины. Истина не синоним Блага, но к Благу нет пути помимо овладения истиной.

Весьма серьезным поворотом в науке стало ее вхождение в так называемую “постпригожинскую” полосу. С легкой руки Ильи Пригожина (бельгийского ученого и философа русского происхождения) был отвергнут однолинейный плоский детерминизм лапласовского типа, было дано новое понимание взаимодействия “порядка” и “хаоса”, показано, что нет мира однозначного причинения, а есть многозначная ветвящаяся древовидная крона возможных ходов движения Космоса, биосферы и истории.

Известно, что фундаментальным понятием синергетического мировидения является “нелинейность”. Смысл этого пришедшего из математики понятия состоит в отрицании однозначных решений и признании вероятностного развития тех или иных систем, в том числе социальных, осуществления разных, даже противоположных версий грядущего. Развитие через неустойчивость, “вспышки” в критических точках (точках бифуркации), обострение ситуации — все это вошло в арсенал неонеклассической парадигмы науки. Синергетика учитывает, что многое свершается “вдруг”, как бы непроизвольно, подобно мутациям в биологическом развитии.

В нашем веке научное знание глубоко шагнуло “ввысь” в дальний загалактический Космос, проникло “внутрь” к элементарным частицам и кваркам, энергично вторглось в сферу живого и оборачивается к человеку, к его психике и социальной жизни. Движение науки не фронтально, оно противоречиво. И ошибок и обмолвок у ученых не меньше, чем свершений. Иной раз говорят даже, что наука — это истина, помноженная на сомнение.

Многие утверждают сейчас, что наступила полоса современного кризиса научного освоения действительности, фиксируя спад ассигнований на науку даже в больших странах, считают, что наука не “оплатила” авансов, выданных ей в середине столетия.

И все же при всех порой обоснованных претензиях к науке надо решительно подчеркнуть, что именно ее свершения породили тот огромный сдвиг, который намечается в истории рода людей.

Наука стала в полном смысле слова непосредственной производительной силой. Но вместе с тем она предстает как нарастающая социальная сила, накладывающая свою печать на все происходящее в человеческом сообществе. И это касается всего массива научно-теоретического знания (фундаментального и прикладного, естественного и социально-гуманитарного, инженерно-технического и организационного).

Эта книга о человечестве. И казалось бы, что им как предметом размышления должны заниматься прежде всего социально-гуманитарные науки. Однако проблема Человечества небезразлична и для естествознания. Для него, как системы наук о природе, человечество есть тоже определенный сегмент природного Универсума, носитель и субъект высшей социальной формы Материального движения.

Нас здесь интересует прежде всего то, как рассматривается человечество сквозь понятийную сетку естествознания, какие моменты его бытия фиксируются при полагании его как природного объекта.

В широко разветвленной, дробной внутренней структуре естествознания мы выделим несколько комплексных аспектов, дающих возможность разобраться в специфике естественнонаучного подхода непосредственно к человечеству.

Отметим вначале одно важное обстоятельство. Еще со времен античности при формировании первых принципов науки их характерной чертой выступает наличие идеи доказательности, логической необходимости, общеприемлемости суждений и выводов. И уже само существование науки как всеобщего духовного продукта есть важнейшее свидетельство реальности человечества, ибо идея человечества присутствует во всяком акте логического размышления. Коль скоро есть наука и ее выводы общезначимы, следовательно, есть и тот совокупный субъект, для которого они всеприемлемы. Есть и Человечество.

Исходя из этого можно обозначить в каждой научной дисциплине, в ее теоретической системе скрытое или явное присутствие понятия о человечестве как определенной предпосылке своих суждении о собственном специфическом объекте исследования. Обзор того, как понятие “человечество” представлено в сотнях и сотнях конкретных дисциплин, пожалуй, малоперспективен. Видимо, более резонным было бы рассмотрение этой проблемы по группам близких наук, сводимых вместе объективным единством их предмета.

Предметом естествознания в целом принято считать познание отдельных форм движения. Сообразно этому и весь массив естественных наук образует соответственную внутреннюю структуру. С другой стороны, природа может анализироваться и как нечто целое. Предмет естественных наук в таком случае составляют отдельные ступени развития всей природы в целом. Если рассматривать природу именно так (по ступеням), то первым аспектом рассмотрения человечества является тот, который связан с комплексом наук, изучающих Вселенную, Космос, астрофизические проблемы.

Вопрос тут можно поставить так: что представляет собой человечество как космическое явление? Как едко и саркастически вопрошал Бертран Рассел: “Является ли человек тем, чем он кажется астроному — крошечным комочком смеси углерода и воды, бессильно копошащимся на маленькой и второстепенной планете? Или же человек является тем, чем он представляется Гамлету? А может быть, он является и тем и другим одновременно?”

Иными словами, как решает комплекс современных наук о Космосе (астрономия, астрофизика, космология) вопрос о статусе человечества в астрономической Вселенной? И первое, на что требуется ответить, это вопрос: где мы? Как фиксировать место Человечества в Мире, Космосе, Универсуме?

Известно, что определение сущности того или иного объекта теоретического рассмотрения предполагает логическую процедуру выхода за рамки этого объекта, выделение его места в более широкой предметной области.

Сущность может быть фиксирована лишь тогда, когда исследуемый объект схвачен как самовоспроизводящееся целое, вписанное в контекст более широкой общности. Эти методологические замечания помогают нам осознать то обстоятельство, что определение отношения Рода людей к более широкой системе выводит нас к более основательному выявлению сущности и самого Человечества. По отношению к Человечеству таким более обширным полем, в рамках Которого развертывается его собственное бытие, выкупает мир Природы.

Под Природой в ракурсе нашего рассмотрения следует понимать всю внечеловеческую реальность, все то, что по отношению к человеку выступает как исторические предпосылки и наличные условия его существования. Это материальное лоно человеческой социальной жизни, то, из чего она прорастает.

Оговоримся, что “природное” существует не только вне “Человечества”, но и в нем, “изнутри”, — это его плотская основа, телесность, представленность каждого не только как духовного существа, социального персонажа, но и как организма-

В целом же понятие природного мира обозначает ту реальность, которая генетически и структурно предшествует миру человечества. Оно дает возможность развести в материальном континууме естественное и искусственное, самопроизвольное и сотворенное, основу и обоснованное. Мир Природы, взятый по отношению к Роду людей, обнаруживает себя как субстрактно-субстанциональная система, в которую вписана человеческая история.

Каково же “место” человечества в природе? Именно место — “топос”, т. е. положение в системе пространственных координат, и “хронос” — отметка на стреле времени, во всеохватывающем потоке изменений. Каков “хронотоп” человечества?

Ответ на этот вопрос, разумеется, зависит от того, как представляется сам этот “мир природы”. Если как “Дао”, “Брахман”, “Тварное бытие” и “Великая вечность небытия” и т. п. — то и выводы будут иметь соответствующий характер.

Если же подойти к этой проблеме, глядя на нее через оптику рационалистического философствования и современного физико-математического естествознания, то выводы будут явно иными.

Посмотрим на эту проблему со второй позиции, попытавшись высказаться о месте Человечества в физическом времени и пространстве, присущем всему Универсуму. Категория “Универсум” не нова для философского размышления. Обычно она применяется для характеристики полноты бытия, его всеохватывающего единства, утверждения максимизации существования. Для Человечества, для всех нас Универсум предстает как “наша” вселенная, нами наблюдаемая и достигаемая.

Именно так. Не запредельная, не скрытая и сокровенная реальность, а наблюдаемая и умопостигаемая, отнюдь не та, которая является в “порыве”, в Откровении, на вершинах медитации. Конечно, существуют и многоликие и вместе с тем во многом совпадающие религиозные и эзотерические трактовки мира Природы. Мы их здесь не касаемся. Нас интересует сейчас “этот мир”, а не “иной мир”.

Одушевленный космос эзотеризма, Параллельные миры (брамфатуры), ярко описанные Даниилом Андреевым в “Розе мира”. Мир “иноприродный” Богу, различие “Божественной” и “тварной” природы — все эти толкования бытуют в представлениях человеческих. С ними можно полемизировать или соглашаться, но их должно уважать.

Однако в нашей книге мы рассматриваем не многоплановую Вселенную богословов и мистиков, а ту, которую построила осмотрительная трезвая мысль естествоиспытателей-рационалистов.

Итак, как же строится образ Мира, в котором обитает людской род в канонах естествознания конца XX века?

Включая в себя неисчерпаемую множественность всех возможных миров. Универсум дан нам как актуальный мир наличного бытия, просматриваемый нами и ретроспективно, и перспективно в рамках определенного предвидения его будущих изменений и состояний.

Исходя из понимания Вселенной как репрезентируемого (представленного нам) Универсума, зададимся целью определить наш концептуальный хронотоп. Где и когда “мы” наличествуем?

В сфере естественнонаучных (астрофизических) представлений о Мире как целом сегодня идет напряженная работа исследующей мысли. Рождаются и отбрасываются дерзкие гипотезы, конструируются многоликие космологические модели.

Наблюдаемая Вселенная сейчас зафиксирована “вширь” с более или менее надежной точностью. Установлено, что она достаточно однородна и вместе тем неисчерпаемо многообразна. В современной космологической теории продолжает оставаться ведущее идея о “разлетающейся” Вселенной, нестабильной рас ширяющейся Метагалактике. Картина структуры и эволюции нашей Вселенной, возникшая после эпохальных открытий Э. Хаббла, сейчас дополнена соображениями о возможном бытии множества разных Вселенных, их неисчерпаемом многообразии, образующих то, что можно было бы назвать Метавселенной. Известный астрофизик И. С. Шкловский, как-то обсуждая вопрос, “что было, когда ничего не было”, пришел к выводу, что наша Вселенная суть флуктуации (колебание, вздымание, взлет) в бесконечно-временном континууме, представляющем физический вакуум.

Возникают предположения о практической изоляции бесчисленных Вселенных, находящихся за пределами “горизонта событий”, о бытии потенциальных Вселенных, их порождении из вакуума в причудливых формах, разных размерностей, с произвольным числом измерений. Пока что это — идеи головокружительные, на грани возможного, ускользающие от облачения в строго дискурсивные формы. Они только пробиваются в отважных поисках изощренных голов астрофизического знания.

Вместе с тем о “нашей” Метагалактике уже можно сказать немало достаточно определенного. Конечно, если не забывать скептических замечаний известного астронома Б. Воронцова-Вельяминова, который еще в конце 70-х годов сказал, что до сих пор мы не знаем, где находится в каком бы то ни было смысле предел Метагалактике и ее расширению — одной из структурных единиц Метавселенной. Что же можно сказать о Метавселенной, о ее месторасположении? То ли сама постановка такого вопроса некорректна? То ли мы подобрались к тому краю “бездны”, “вселенского хаоса”, в которую не заглянуть человеческому глазу? Видимо, ничего об этом иного не выскажешь, кроме суждения существования. Она есть, существует, обладает бытием, наличествует, имеет быть. Любой иной ответ сейчас будет голоспекулятивен, неправомерен.

Итак — есть Метавселенная. В ней 15 млрд. лет назад (по другим расчетам около 20 млрд. лет) произошел “Биг банг” (Большой взрыв), породивший нашу Метагалактику. Почему это произошло?Ни достаточно полного, ни вообще сколько-нибудь убедительного и общепринятого ответа на этот вопрос современная наука конца века не дает.

Идут поиски теории спонтанного рождения Вселенной, отвечающей современным идеалам научности, различные гипотетические конструкции такого рода отстраиваются, опробываются, сравниваются друг с другом. Идет мыслительный эксперимент не только ретроспективно, но и проспективно. Ставится, например, проблема: какова может быть наша Вселенная через 100 в сотой степени лет? В литературе можно встретить пестрый набор мнений. Высказываются предположения о возможном коллапсировании нашей Вселенной, о циклическом повторении фаз расширения и сжатия, возникают образы — “раздувающейся” Вселенной и т. п. Одним словом, идет захватывающая, лихая атака мысли на сокровенные твердыни мироздания. Сегодня более интенсивно, чем когда-либо в прошлом, формируются небанальные образы Вселенной, ее категориальные “портреты”.

Опираясь на эти астрофизические выкладки (и понимая их относительность, динамичность, преходящий характер), можно все же указать на пространственный “адрес” Рода человеческого. Разумеется, это адрес, который фиксируется на базе координатного подхода к проблеме космического статуса человечества.

Выявление адресной “прописки” Человечества предполагает предварительно ответ на вопрос: заурядно ли наше место во Вселенной? Отвечая на него, утверждают, что жизнь на Земле, существующая около 2 млрд. лет, обязана этим тому, что наше материнское светило — Солнце (по астрономической терминологии карликовая звезда, спектрального класса — Ж-2) осуществляет свой полет в “тихой заводи” Галактики, там, гдеза это время не было крупных космических катаклизмов. Идея о предпочтительно благоприятном “эколого-геометрическом” расположении Солнца и его планетарной свиты в пространстве получила свое дальнейшее развитие. Отечественные астрофизики Л. Марочник, Л. Мухин. А. Сучков представили гипотезу о выделенных участках в спиральных рукавах Галактик (так называемых коротационных кругах), в которых наличествуют условия для возникновения жизни. Наше солнце, которое сейчас движется между спиральными рукавами Персея и Стрельца, продвигается медленно к Персею, находится именно в такой зоне коротации, в своеобразном галактическом “поясе жизни”.

Итак, на обочине Галактик, порожденная вспышкой сверхновой и защищенная от резких всплесков жесткой радиации условиями коротационного тора,вот уже примерно пять миллионов лет плывет в космическом поле солнечная система. Одна из небольших планет этой системы, третья планета, приходящаяся где-то на середину солнечной “биосферы”, это наша мать-Земля, наша планета жизни. При оценке ее возраста приводятся разные расчеты, от миллиарда двухсот пятидесяти миллионов и до нескольких миллиардов лет.