VI. История перемен, происходивших в Греции

Как бы ни изобиловала и ни усложнялась греческая история многочисленными переменами, совершавшимися в ней, все же нити ее сводятся к нескольким основным моментам, а естественный закон этих моментов вполне очевиден.

379

1. Для истории таких морских и прибрежных областей земли, как эти три составные части Греции с ее островами и полуостровами, характерно то, что еще в древности множество племен и колоний переселялись по суше и по морю с одного места на другое, основывали поселения, оттесняли друг друга. Но только в Греции все такие переселения совершались оживленнее, потому что поблизости находились северные горы, где жило много народностей, и рядом была и огромная Азия, а благодаря ряду Случайных причин, о которых рассказывают легенды, в греческом народе всегда поддерживался смелый и предприимчивый дух. Такой была история Греции на протяжении почти семисот лет.

2. Между греческими племенами должна была постепенно распространиться культура, приходившая в Грецию от разных народов; это отвечает природе вещей и географическому положению страны. Культура спускалась к грекам с севера, она шла из соседних областей, где жили культурные народы, и закреплялась по-разному в разных местах. Наконец, эллины, одержавшие верх над другими племенами, внесли во все свое единство и стали задавать тон греческому языку и образу мыслей. Но зародыши этой дарованной грекам культуры пошли в рост неровно и совсем по-разному в Малой Азии, в Малой и Великой Греции; однако сами различия пробуждали дух соревнования, способствовали переселению и пересаживанию культурных ростков на новую почву и этим помогли греческому духу встать на ноги; ибо из естественной истории растений и животных известно, что одно семя не будет целую вечность произрастать на одной почве, а, будучи вовремя пересажено на другое место, принесет более сочные и свежие плоды.

3. Мелкие, разделенные государства были первоначально маленькими монархиями, а со временем эти монархии стали аристократиями, некоторые — и демократиями; тем и другим весьма часто угрожала опасность оказаться во власти одного правителя, но демократии эта опасность грозила чаще. И это вновь естественный ход человеческого общежития в период его ранней юности. Племенная знать полагала, что может обойтись без царской власти, а поскольку народ не был способен управлять собою сам, то знатные люди и становились его вождями. А в зависимости от рода занятий, духа, жизненного уклада народ или покорялся этим вождям, или боролся до тех пор, пока не получал своей доли в управлении государством. Пример первого — Лакедемон, пример второго — Афины. Причина всякий раз — в конкретных условиях и строе обоих городов. В Спарте правители зорко следили друг за другом, чтобы не появился между ними тиран, а в Афинах народ не раз заманивали льстивыми речами под власть тирании, если даже форма правления и не называлась таким словом. Оба города и все, что произвели они на свет,— это такие же естественные создания их географического положения, времени, жизненного уклада и исторических обстоятельств, как и все производимое природой.

4. Если множеству республик, более или менее связанных общими делами, границами и прочими интересами, а прежде всего пристрастием к

380

войнам и любовью к славе, приходится бежать вместе по одной дорожке, то они быстро найдут повод для раздоров,— сначала найдут такой повод республики более сильные, а они всех, кого только могут, будут перетягивать на свою сторону, и, наконец, одна из группировок восторжествует. Таковы были долгие войны юношеской поры — войны между государствами Греции, особенно между Лакедемоном, Афинами, а потом и Фивами. Войны эти велись ожесточенно, упорно, иногда бесчеловечно, как вообще ведутся войны, когда все граждане и воины зажигаются общей целью. Возникали войны обычно из-за пустяков, из-за нанесенных обид, как то бывает, когда дерутся подростки, и вот что кажется странным, а на самом деле и совсем не странно: государство, одержавшее победу, особенно Лакедемон, старалось навязать свои законы и порядки побежденному, чтобы, так сказать, печать поражения навеки легла на него. Ибо аристократия — заклятый недруг и тирании и народного правления.

5. Между тем войны греков, если рассматривать их как род занятий, не были, по существу, простыми варварскими набегами; совсем напротив, в них со временем получает развитие весь дух государственных и военных дел, какой когда-либо вращал колесо мировых событий²¹ *. И греки знали уже, в чем состоят потребности государства, источники его могущества и богатства, и вот этими источниками они и пытались овладевать, порою пользуясь самыми грубыми средствами. И они знали уже, что означает равновесие в отношении между республиками и сословиями, что такое тайные и явные союзы государств, что значит пойти на военную хитрость, опередить противника, оставить в беде союзника и т. д. Итак, и в государственных делах, и в делах войны самые искушенные деятели Римской империи и нового мира поучились у греков, ибо способ ведения войны, конечно, меняется с изменением оружия, времени, географического положения, но вечно остается одним и тем же дух людей, и этот дух хитрит, уговаривает, скрывает свои намерения, переходит в нападение, защищается, отступает, выискивает слабости противника, дозволенными и недозволенными средствами пытается доказать свое преимущество.

6. Войны с персами проводят первую резкую грань в истории Греции. Повод к войне подали греческие колонии в Малой Азии, которые не могли уже противостоять чудовищному захватническому духу азиатов и, привыкнув к независимости, при первом же удобном случае попытались сбросить чужеземное иго. Афины послали двадцать кораблей им в подмогу, и это было высокомерным вызовом со стороны демократии, потому что спартанец Клеомен отказал колониям в помощи, и вот эти несчастные двадцать кораблей навлекли такую безумную войну на всю Грецию. Но уж коль скоро страшная война началась, великолепные победы немногих мелких государств над двумя царями огромной Азии были чудесами мужества и доблести,— но только не сверхъестественными чудесами. Персы, воюя с греками, были совершенно выбиты из своей колеи, а греки, на-

21* Сопоставление разных народов само собой возникает в ходе исторического изложения.

381

против, сражались за свободу, за жизнь и отечество. Они сражались против варваров, у которых — рабская душа, против варваров, которые своей расправой над эретрийцами⁴⁰ уже показали, чего ждать от них грекам, а потому греки и напрягли все свои силы и собрали все свое мужество и весь свой ум. Персы под предводительством Ксеркса напали на них, как нападают варвары; они пришли с цепями в руках, чтобы вязать, и с факелами в руках, чтобы жечь и опустошать; однако во всем этом было мало ума. Фемистокл просто воспользовался против них ветром, а противный ветер на море — опасный враг неповоротливого флота. Короче, персы вели войну с великими силами, яростно, но безрассудно, а потому она и кончилась для них такой неудачей. Положим даже, что греки были бы разбиты, а вся страна их — Афины были бы разграблены,— персы все равно не смогли бы удерживать Грецию в повиновении, управляя ею из самого центра Азии, при внутреннем разладе империи; ведь и Египет им было уже трудно удерживать в то время. Море было союзником Греции, как и сказал, только в другом смысле, дельфийский оракул⁴¹.

7. Но разбитые наголову персы вместе с добычей и позором оставили в Греции искру, пламя которой уничтожило все здание греческого строя. Вслед за Персидскими войнами пришли слава и богатство, роскошь и ревность, короче говоря, гордыня и надменность. Вскоре в Афинах наступил век Перикла, самый блестящий, какой когда-либо переживало такое маленькое государство, а затем, по причинам тоже вполне естественным, разгорелась неудачная Пелопоннесская война — собственно, две войны со спартанцами, и вот, победив в одном-единственном сражении, Филипп Македонский накинул сеть на голову всей Греции. Не говорите, что неблагосклонный бог вершит судьбами людей и, питая к ним зависть, стремится сбросить народы с вершин счастья; сами люди — вот неблагосклонные друг к другу демоны. Из Греции, какой была она в эти времена, могло ли стать что-либо иное, как легкая добыча для победителя? А откуда было прийти завоевателю, если не с гор Македонии? Греция была в безопасности со стороны Персии, Египта, Финикии, Рима, Карфагена; но враг ее притаился поблизости, и он внезапно поразил Грецию хитрыми и мощными ударами. Оракул и на сей раз был умнее греков; он угождал Филиппу, а все событие в целом попросту подтвердило общее положение: воинственный горный народ, живущий в согласии и мире, неизменно одержит верх над обессилевшей, разъединенной, изнеженной нацией, если хорошенько вцепится в нее и будет вести дело умно и мужественно. Так и вел дело Филипп, и Греция сделалась его добычей,— она задолго до него уже пала в борьбе с самой собою. Тут и кончилась бы история Греции, если бы Филипп был варваром вроде Суллы или Алариха, но Филипп сам был греком, греком был и его старший сын, так что вместе с утратой греческой свободы начинается, под именем греков, новый невиданный эпизод всемирной истории, эпизод, каких мало во всей всемирной истории.

8. Вот как развивались события: юный Александр, который взошел на трон, едва исполнилось ему двадцать лет, охваченный пламенем често-

382

любия, свершил замысел, для претворения которого все уже было готово у его отца: он перешел в Азию и вступил на землю персидского монарха. И опять — самое естественное, что только могло случиться. Все пути, по которым шли персы в Грецию, если они воевали на суше, пролегали через Фракию и Македонию; стало быть, давняя ненависть к персам жила в душе этих народов. А слабость персов была прекрасно известна грекам, не только из воспоминаний о древних битвах при Марафоне, Пла-теях и т. д., но и по более близким временам — по истории возвращения на родину десяти тысяч греков под предводительством Ксенофонта⁴². Так куда же было направить оружие македонцу, ставшему властелином и верховным главнокомандующим всей Греции, куда было направить ему свои фаланги, если не против богатейшей империи, которая вот уже целое столетие переживала глубокий упадок? Юный герой выиграл три сражения, н вот Малая Азия, Сирия, Финикия, Египет, Ливия, Персия, Индия оказались подвластны ему; он мог дойти и до мирового океана, если бы македонцы, будучи рассудительнее его, не принудили его повернуть назад. Не было во всем этом везении чуда, как не было завистливой судьбы, уготовавшей ему конец в Вавилоне. Какая великая мысль — править миром из Вавилона, править миром, простирающимся от Инда до Ливии, миром, охватывающим и всю Грецию вплоть до Икарийского моря! Что за мысль — всю эту часть света превратить в единую Грецию, где все —язык, нравы, искусства, торговля и колонии — будет единым, что за мысль — основать новые Афины в Бактрах, Сусах, Александрии! И вот—победитель умирает в расцвете лет, а с ним гибнут все надежды, гибнет весь только что основанный греческий мир! Итак, если бы мы обратились к Судьбе, она ответила бы нам: «Пусть был бы Вавилон, пусть была бы Пелла столицей Александра, пусть бы в Бактрах говорили по-гречески и по-парфянски,— но если хочет сын человеческий исполнить намеченное им, он должен вести умеренную жизнь и не напиваться до смерти». Но Александр так поступал, и царство уплыло из его рук. Нет ничего удивительного в том, что он злодейски загубил сам себя; более удивительно другое, что так долго прожил человек, давно уж разучившийся выносить свое счастье. 9. Тогда империя распалась на части—то есть лопнул чудовищный мыльный пузырь; но бывало ли иначе при подобных обстоятельствах? Вся завоеванная Александром область земли не была объединена ни с какой стороны, даже в душе самого завоевателя она едва ли успела сложиться в единое целое. А те поселения, которые он заложил, не могли в своем младенчестве существовать без такого покровителя, как он, и тем более не могли они держать в узде народы, которым были навязаны силой. И если Александр умер, не оставив наследника, могли ли не начать грабить, каждая для себя, те хищные птицы, которые своими победами помогали ему в его полете? Они клевали друг друга, пока не отыскали себе гнезд — своей военной поживы. Ни с одним государством, возникшим в результате невообразимо быстрых захватов, и не бывало иначе: природа народов и областей земных очень скоро потребует назад принадлежащие ей права, так что только за счет превосходства греческой куль-

383

туры над варварскими народами и следует отнести то обстоятельство, что разные уголки земли, насильственно объединенные друг с другом, еще раньше не вернулись к своему прежнему строю. Первыми отпали Парфия,. Бактрия и земли по ту сторону Евфрата, ибо они были расположены слишком далеко от центра империи, и эта империя ничего не могла бы поделать с горными парфянскими племенами. Если бы Селевкиды выбрали Вавилон или свою собственную Селевкию местом пребывания,— Александр, как раз и хотел сделать столицей Вавилон,— то они, вероятно, сохранили бы всю свою мощь и справлялись бы с восточными племенами, но зато они еще стремительнее утонули бы в размягчающей тело роскоши. Подобно парфянам поступили и азиатские провинции фракийской империи: они воспользовались правом, которое всегда есть у разбойников, и как только соратники Александра уступили трон более мягкотелым преемникам, сделались, каждая сама по себе, особым, независимым царством. Нельзя не видеть в таких событиях неизменно повторяющихся естественных законов всемирной истории государств.

10. Долговечнее были царства, прилегавшие к самой Греции; они могли существовать и дольше, если бы происшедшие между ними, а главное, между римлянами и карфагенянами, раздоры не ввергли их в ту катастрофу, которая исходила от италийской самодержицы, от Рима, и постигла одно за другим все побережья Средиземного моря. Тут отжившие свой век, слабые государства вступили в весьма неравную азартную игру, от участия в которой мог бы удержать их и самый скромный разум. Между тем все греческое — греческая культура, греческое искусство, вообще все, что могло сохраняться в этих царствах, сохранялось в них. В Египте процветали знания, науки — в форме отвлеченной учености, потому что они и были ввезены сюда в такой форме; словно мумии, науки погребены был» в музее или в библиотеке. Искусство при дворах азиатских правителей сделалось пышным, роскошным; цари Пергама и Египта соревновались между собой, собирая библиотеки,— соревнование это принесло большую пользу и нанесло огромный вред литературе. Книги собирали и подделывали, а когда все собранное сгорело, вместе с пожаром погиб целый мир древней учености. Видно, что судьба отнеслась к этим вещам ничуть не иначе, чем ко всем другим, предоставляя на усмотрение людей, будут ли они поступать с ними умно или глупо,— люди всегда поступают согласно со своей природой. Когда ученый наших дней жалеет, что потеряна такая-то древняя книга,— сколько пришлось бы оплакивать куда более нужных вещей, которые тоже навеки унес обычный поток судьбы. История преемников Александра в высшей степени замечательна, не только потому что в ней отыскивается столько причин, почему та или иная вещь погибла или, наоборот, уцелела, но и потому, что в этой истории — печальный образец для всех империй, основанных на захвате чужих земель и на захвате чужих наук, искусств, культуры.

11. Не требует доказательств и то, что Греция, дойдя до такого состояния, уже не могла вернуть себе прежнего блеска, период расцвета был давно уже пережит. Правда, тщеславные правители пытались восстано-

384

вить греческую свободу, но это были ложные усилия — о свободе без вольного духа, о теле без души. Афины по старой привычке не забывали обожествлять своих благодетелей, и по-прежнему сохранялись в этой столице всей европейской культуры науки и искусства, и по-прежнему слышны были тут декламации по поводу философии и всех наук,— доколе это было возможно, потому что счастливые времена без конца перемежались разграблением и разорением города. Маленькие города не умели жить в согласии друг с другом, не знали они и принципов, как сохранить мир, хотя и был заключен между ними Этолийский и обновлен Ахейский союз государств. Ни рассудительность Филопоймена, ни справедливость Арата не вернули Греции ее былых времен. Как солнце на закате, которое в окружении поднимающихся на горизонте туманов кажется больше, принимает романтические очертания, так и политика Греции в этот период,— но лучи заходящего солнца не греют, как в полдень, и политика умирающих греков тоже была лишена энергии и силы. Пришли римляне, прокрались, как льстивые тираны, все споры и раздоры на целом земном шаре решавшие в свою пользу, и едва ли варвары поступали более жестоко, чем Муммий в Коринфе, Сулла в Афинах, Эмилий в Македонии. Долго, долго грабили римляне, пока не забрали все, что только можно было найти в Греции, а затем воздали ей почести — торжественно похоронили мертвое тело. Они платили жалованье здешним льстецам и посылали туда своих сыновей, чтобы те, идя по стопам древних мудрецов, учились тут, среди болтунов и профессиональных софистов. Последними пришли готы, христиане и турки, которые разрушили до основания царство греческих богов, надолго пережившее самого себя. И они пали, великие боги, Юпитер Олимпийский и Паллада Афина, дельфийский Аполлон и аргосская Юнона,— храмы их обратились в щебень, статуи — в груды камней, осколки которых напрасно ищут по сю пору"*. Они исчезли с лица земли, и теперь, напрягая все силы, трудно представить себе, как процветало это царство богов, как процветала их вера, какие чудеса вершили они между самыми умными и проницательными народами. И если пали эти кумиры, эти самые прекрасные идолы, каких рождало человеческое воображение,— не падут ли и менее прекрасные? И кому уступят они место, каким идолам?

12. Великая Греция претерпела ту же судьбу в иных невзгодах. Эти процветающие города, самые населенные, расположенные в самом прекрасном климате, следующие законам Залевка, Харонда, Диокла, опередившие большинство греческих провинций в культуре и науке, в искусстве и торговле,— они не мешали ни персам, ни Филиппу и потому отчасти просуществовали дольше своих европейских и азиатских собратий, но пробил час, и свершилась их судьба. Вмешавшись в войны Рима с Карфагеном, они потерпели, наконец, поражение и, погибнув от римского оружия, погубили Рим своими нравами. Их развалины, прекрасные и могучие, за-

^22* Путешествия Спона, Стюарта, Чандлера⁴³, Ридезеля и др.

385

служивают того, чтобы мы оплакивали их,— уничтожили их землетрясения и огнедышащие горы, но еще более — безумная ярость людей^23*. Нимфа Партенопа скорбит, сицилийская Церера ищет свои храмы и не находит своих златых посевов.