Агацци Э. Моральное измерение науки и техники

 

Агацци Э. Моральное измерение науки и техники[1]

 

Глава 3. НЕЙТРАЛЬНА ЛИ НАУКА?

 

Спор о нейтральности науки

 

Понимание науки как социального продукта получило значительную поддержку в результате спора о так называемой нейтральности науки. Противники нейтральности науки утверждали, в частности, что наука всегда - продукт социального сообщества, что она вырастает из основных мировоззрений и уже существующих убеждений этого сообщества, неизбежно служит интересам господствующего класса, поддерживает его основополагающие идеологии, предоставляет интеллектуальные и практические инструменты, помогающие ему сохранить свое привилегированное положение.

Волна такого рода критики науки поднялась в значительной мере под воздействием политических и идеологических целей; фактически, она поддерживалась и развивалась главным образом благодаря некоторым «неортодоксальным» тенденциям западного марксизма. Они подтачивали один из самых твердых столпов неприятия марксизма, именно несовместимость науки и идеологии, столь резко выраженную, например, в работах Карла Поппера. Указывая на их несовместимость, марксизм (и всякую другую идеологию) осуждали как устаревшее, догматичное и иррациональное решение экономических, политических и социальных проблем - во имя критического рационализма, вдохновляемого наукой. Утверждая, напротив, что существенного различия между наукой и идеологией нет, поскольку наука как таковая вдохновляется идеологией и включает ее в себя, неомарксисты стремились развенчать науку как инструмент критики идеологий.

Хотя эти споры относились скорее к политике и идеологии, нежели собственно к этике, рассмотрение вопроса о нейтральности науки может прояснить некоторые фундаментальные проблемы, родственные тем, что возникают при анализе отношений между наукой и этикой. Поэтому полезно будет остановиться на этом вопросе и начать с обсуждения некоторых аспектов, которые могут быть рассмотрены независимо от упомянутого идеологического спора.

 

Некоторые фундаментально важные смыслы понятия нейтральности науки

 

Порой дискуссии о нейтральности науки обесценивались тем фактом, что защитники противоположных тезисов вкладывали в понятие нейтральности разный смысл, тогда как существенно важным условием осмысленного несогласия на уровне утверждений является первоначальное согласие относительно значения употребляемых терминов.

Самый буквальный и непосредственный смысл понятия нейтральности - как равноудаленности от двух или более противников - не вносит особой ясности в нашу проблему. Однако в споре о нейтральности науки имплицитно присутствуют более нюансированные значения этого понятия, которые можно упорядочить следующим образом (на время оставляя в стороне проблему зависимости науки от идеологии): нейтральность как «незаинтересованность», как «свобода от предрассудков», как «неподчинение интересам», как «свобода от обусловленности» и «индифферентность к целям».

Как мы далее увидим, каждая из этих точек зрения вызывает различные реакции, в зависимости от того, рассматривается ли наука как знание или как деятельность. Поэтому мы должны провести различение между этими двумя аспектами науки. Безусловно, мы не отрицаем их неразделимой связи в конкретном, но нам кажется (и мы попытаемся это доказать), что некоторые смыслы понятия нейтральности применительно к науке можно утверждать или отрицать в зависимости от того, с какой из этих двух точек зрения она рассматривается. Нам также представляется, что во многих случаях признание или непризнание науки нейтральной обусловлено чрезмерным возвышением одной из ее сторон до уровня последнего слова в вопросе о природе науки. Упомянутых опасностей и двусмысленностей необходимо избежать, особенно если мы хотим сравнить нейтральность с объективностью (которая, как мы видели, более точно и отчетливо выражает само понятие автономии науки).

Сегодня ясно, что наука - фундаментально важная человеческая деятельность, осуществляемая индивидом или сообществом. Ведь для многих людей занятие наукой - их профессиональная деятельность, а продвижение научных исследований есть цель, преследуемая институтами, организациями и национальными и международными сообществами во всем мире; в ее достижение вкладывают значительные средства, надеясь их окупить. Однако делание науки имеет своим результатом главным образом приобретение знания, которое в случае необходимости может быть непосредственно использовано, употреблено в качестве инструмента, искажено и скрыто, но которое во всяком случае прежде должно уже существовать. Поэтому невозможно отрицать, что непосредственной целью занятия наукой всегда является приобретение знания и, что если это действительно так, то это знание является объективным (здесь мы опускаем критерий строгости, поскольку в данном случае можно считать его частью критерия объективности). Исходя из этого, мы должны спросить себя: являются ли требования объективности и нейтральности совместимыми, противоречащими друг другу, необходимо взаимосвязанными и т. д., помня, однако, что наука есть также некая деятельность и что с этой точки зрения обсуждение может принять другое направление. Мы также посмотрим, как конкретно притягательность и острота этой проблемы обнаруживаются в том факте, что в некоторых случаях нейтральность науки должна сосуществовать с отсутствием таковой. Теперь обсудим упомянутые выше смыслы понятия нейтральности науки.

 

Нейтральность как незаинтересованность

 

Очевидно, что нейтральность в этом смысле слова совершенно не свойственна науке, рассматриваемой как деятельность: в сущности, ни индивид, ни коллектив не делают науку без всяких мотивов; именно движущие ими мотивы (сколь угодно разнообразные) заставляют их примириться с необходимостью жертв и затрат, требуемых такой деятельностью. Уяснив это, что можно сказать о науке как знании? Даже здесь мы не можем исключить присутствия интереса, а именно познавательного интереса; однако этот интерес существенно важен для науки, даже является ее определяющей характеристикой, и как таковой он несравним ни с каким другим интересом. Относительно любого интереса всегда можно спросить: «Действительно ли это знание помогает мне удовлетворить мой интерес?» Ответ может быть отрицательным, даже если знание как таковое истинно. Но познавательный интерес будет удовлетворен любым истинным знанием, так что в случае познавательного интереса нейтральность всегда гарантирована.

А что же другие интересы? Имеют ли они право на место в науке как знании? Разумеется, нет, поскольку познавательная ценность научного суждения (или теории) совершенно независима от того, отвечает ли это суждение (или теория) экзистенциальным интересам его (ее) творца или экономическим интересам бизнеса или организации, финансирующей это исследование, и т. п. Самые благородные интересы не спасут объективно слабые научные утверждения, выдвинутые в их защиту, точно так же как самые постыдные интересы не отменят объективную ценность научных открытий, которые могут быть результатом попытки их удовлетворить. Стало быть, наука как деятельность не может быть нейтральной, но как знание она нейтральна и должна быть таковой.

 

Нейтральность как свобода от предрассудков

 

В данном контексте мы не придаем термину «предрассудок» негативный оттенок, но имеем в виду его буквальное значение, понимая его как комплекс ранее сформированных убеждений, интеллектуальных установок, склада сознания и оценок, прямо или косвенно воздействующих на формулирование «суждений», которые зиждятся на казалось бы эксплицитном и ясно выраженном основании. Опять-таки ясно, что наука как деятельность не является нейтральной в этом смысле слова, поскольку всякий индивид и всякое сообщество обязательно обладают некоторыми самыми общими точками зрения на мир, смысл человеческого действия, ценность и цель различного поведения: конечно, эти точки зрения не могут не воздействовать на то, как делается наука, и даже на выбор области научного исследования. Однако интересно, что такого рода комплекс предрассудков на уровне науки может восприниматься как знание и, более того, вплетаться в структуры научной объективности. Действительно, если сказанное в первой главе верно - и всякая научная дисциплина выделяет область своих объектов посредством экспликации и превращения конкретных точек зрения относительно реальности в критерии применяемых определений, - тогда ясно, что точки зрения, предшествующие формированию научной дисциплины, с необходимое- тью определяются некоторым видением реальности, превосходством, приписываемым некоторым аспектам реальности (которые расцениваются как достойные внимания), а потому могут быть отнесены к «предрассудкам» в буквальном смысле слова. Этот факт довольно очевиден. Действительно, наши прежние замечания о «случайности» и «исторической детерминированности» критериев объективности и рациональности в науках достаточно свидетельствуют о его значении.

Теперь попытаемся определить, подрывает ли отсутствие нейтральности объективность научного знания. Прежде всего, отсутствие нейтральности не обязательно компрометирует объективность научного знания, хотя, несомненно, и представляет некоторую опасность. И впрямь, как мы видели, объективность оформляется после выбора критериев выделения объектов и объективного рассуждения о них. Стало быть, объективность принимает форму внутренне гипотетического рассуждения, так что человек, желающий рассуждать строго, всегда должен сказать нечто в таком духе: «Если решено работать над этой совокупностью данных с использованием этих инструментов, и ограничить наши базовые предикаты следующим перечнем, и принять такого рода логические и математические инструменты для вывода и теоретических построений вообще, то будет объективно установлено следующее...» Можно сказать, что в результате подобных мер методологической предосторожности таким образом делимитированное объективное рассуждение становится нейтральным, поскольку оно зависит теперь не от предрассудков, но от открыто признанных критериев, которые, даже если первоначально и были подсказаны определенными предрассудками, впоследствии действуют совершенно независимо от последних. Это действительно так, и даже те, кто не разделяет предрассудков, обусловивших данный конкретный выбор, могли бы признать объективность такого рода гипотетического рассуждения.

Нейтральность в этом смысле слова, однако, окажется скомпрометированной, если рассуждение - осознанно гипотетическое, а потому не всеобщее - станет претендовать на универсальную и абсолютную ценность: если будет заявлено, что одна только данная признанная точка зрения является законной или что эта точка зрения подтверждает правильность предрассудка, который ее подсказал. Тем самым наука придет к оправданию одной точки зрения за счет исключения других, вместо того чтобы (как положено) эксплицировать познавательные возможности, заложенные в данной точке зрения. Она выйдет за рамки собственной структуры, отказавшись от нейтральности относительно предрассудков. Эта позиция ошибочна; такой утраты нейтральности необходимо избегать. Наука как знание может и должна быть нейтральной относительно предрассудков, всегда сознавать их и их неполноту. Иначе объективность утрачивается, а вместе с ней - сама научная природа рассуждения. История науки подтверждает это.

Мы имеем в виду, например, то, что определенные метафизические, теологические, космологические и антропологические «предрассудки», распространенные в эпоху Возрождения, направили споры ученых в сторону признания геоцентрической модели Вселенной, или что во времена не столь отдаленные государственные и академические власти в Советском Союзе и коммунистических странах ввели запреты и организовали походы против теории относительности, квантовой механики, математической логики и генетики во имя священных и неприкосновенных «предрассудков» диалектического материализма. В обоих случаях развитие науки было замедлено верховенством предрассудков над объективностью, но такая ситуация не могла продолжаться долго: собственной внутренней силой объективность утверждала себя и восстанавливала нейтральность науки.

Таким образом, даже в этом случае невозможно, видимо, избежать заключения, что наука как знание должна быть нейтральной. Если бы мы относили идеологии к числу предрассудков, то этот вопрос обрел бы новые аспекты, которые были бы достойны особого исследования; но, как уже упоминалось, мы предпочитаем рассматривать проблему идеологии отдельно и обратимся к ней в дальнейшем изложении.

 

Нейтральность как неподчинение интересам

 

Обсудив нейтральность как незаинтересованность, мы хотим теперь рассмотреть нейтральность, которую можно квалифицировать как «неподчинение интересам». Здесь акцент делается уже не на мотивационном аспекте, а на возможности инструментализации. Когда наука рассматривается как деятельность, такого рода нейтральности уже весьма трудно достичь на личностном уровне, поскольку исследователь может более или менее сознательно служить «интересам тех, кто ему платит»; но это становится много труднее, когда научное исследование приобретает коллективное измерение и значимость: ведь тогда неизбежно вступают в игру интересы. Это может быть жажда власти, это могут быть экономические, политические, идеологические и т.д. интересы, но по уже упомянутым причинам ясно, что коллектив не может взвалить на себя ношу научного исследования без известной компенсации, в качестве которой чистый и простой прирост знания, безусловно, недостаточен.

Хотя это признано относительно науки как деятельности, должно быть столь же ясно, относительно науки как знания, что такое подчинение интересам нельзя допустить, поскольку оно таит в себе серьезнейшую опасность не только для объективности, но даже для возможного этического измерения науки. Действительно, если и есть моральная привычка, положительный обычай, которым наука может гордиться, который существенно усилил ее позиции в обществе, то это, несомненно, интеллектуальная честность, та фундаментальная установка, которая не позволяет ученым замалчивать истину, маскировать ее или придавать ей види-мость лжи ради каких бы то ни было интересов, пусть даже благородных и альтруистических. Таким образом, отказаться от такого рода научной нейтральности можно разве что очень высокой ценой, вызвав пагубные последствия для цивилизации. Конечно, нельзя быть настолько наивным, чтобы не признавать, что самые разные интересы стремятся проникнуть в науку даже в ее чисто познавательной сфере. Долг каждого ученого - изолировать их, бороться с ними, выявлять их и рассматривать эту ситуацию не как законную или естественную, а как патологическую.

 

Нейтральность как свобода от обусловленности

 

Отметим, что ученый (индивид или даже сообщество ученых в целом) вполне может принять решение придерживаться твердого морального принципа неподчинения интересам. Но это не спасло бы его от реальной обусловленности, будь то в форме поощрения определенных типов исследования, согласия или отказа финансировать, преград развитию определенных дисциплин или теорий. И здесь снова различение между наукой как деятельностью и наукой как знанием вносит некоторую ясность, хотя и не столь полную, как ранее. Совершенно ясно, что обусловленность непосредственно касается науки как деятельности, но невозможно не замечать, что расширение и рост тех областей, где знание действительно приобретается, предопределяются различными условиями далеким от нейтральности образом.

Этот факт, однако, должен привести нас к необходимости отстаивать нейтральность науки именно потому, что она является деятельностью. Другими словами, хотя наука действительно обусловлена внешними факторами - и до известной степени так должно быть, поскольку научная деятельность не может подняться до уровня абсолютной ценности и потому должна характеризовать себя относительно более широких контекстов ценности и значения, в которых она существует, - верно также, что наука должна претендовать на разумную меру автономии, подобно, например, искусству. На практике это означает отстаивание легитимности сферы чистого исследования, основанного исключительно на стремлении к объективному знанию, где определенные темы или области исследуются просто потому, что они интеллектуально интересны и захватывающи, пусть даже они не служат какой-то конкретной цели из числа тех, какие чаще всего обусловливают науку. Если наука отказывается от этой борьбы, то в итоге она отрекается от самой себя и интеллектуальной habitus [конституции], которая с самого начала была ее proprium [собственным (лат). - Пер.].

 

Нейтральность как индифферентность к целям

 

Мы близко подходили к теме этого параграфа, когда рассматривали нейтральность как незаинтересованность. Сейчас мы хотели бы рассмотреть не вообще мотивацию, движущую наукотворчеством, но ее часть: цели, которые могут направлять научное исследование. Ясно, что наука как знание с необходимостью преследует фундаментальную цель: объективное знание, или поиски истины в подлинном смысле этого слова. Но, поскольку эта цель носит конститутивный характер и определяет сферу науки как знания, проблема нейтральности здесь не возникает. Дело скорее в том, чтобы установить, может ли или должна ли наука как знание быть подчинена другим целям. Эти последние не должны быть связаны со структурой науки как знания: самая благородная цель не может оправдать ложный научный тезис, точно так же, как постыдная цель не может лишить познавательной ценности научное открытие, сделанное в погоне за ее осуществлением.

 

Относительно науки как деятельности ситуация совершенно иная: здесь индифферентность к целям не только почти невозможна, но и неуместна. Она не может быть поставлена здесь как идеал. К сожалению, познавательную независимость науки от целей часто путают с необходимостью охранять полную свободу науки от целей, что приводит к отчуждению науки, которое в последнее время справедливо критиковали. Наука как деятельность должна иметь цели, она должна существовать в пространстве сознания и смысла; она должна размещаться в виду горизонта всеобщности и не может позволить себе выступать формой более или менее благородного бегства. Значит, в этом смысле наука не может и не должна быть нейтральной. Ученый индивид, как и любой человек, должен осмысливать свою деятельность, и, поскольку его деятельностью является наукотворчество, именно оно и должно быть наделено смыслом. Сходным образом сообщество, которое признает и поддерживает научную деятельность, вправе и обязано рассмотреть и выяснить, с какими целями, ориентируясь на какие ценности и, возможно, в соперничестве с какими другими возможными типами деятельности разумно и правильно заниматься этой деятельностью.

 

Нейтральность и ответственность науки

 

Мы не случайно не упоминали о применении науки, хотя спор о нейтральности исторически возник именно из размышлений о нейтральности науки. Говорят, и не без оснований, что атомная бомба заставила науку признать свой "первородный грех", поскольку показала, сколь ужасающим может быть ее применение. Хотя это сравнение настраивает на определенный лад, попытка увидеть здесь качественный скачок вела бы в ложном направлении. Человек всегда использовал свое знание (научное или донаучное) для уничтожения других людей, и судьба научного и технологи-ческого прогресса всегда была связана не только с делами во благо развития и цивилизации, но и с деяниями разрушительными и смертоносными. Даже казалось бы чисто «созерцательный» научный инструмент - телескоп, открывший новые пути к познанию космоса и небесной гармонии, Галилей представил сенаторам Венецианской республики как средство, позволяющее видеть вражеские корабли издалека, "двумя или более часами" раньше, чем станет видимым венецианский флот (такие же преимущества он сулил и в сухопутной войне). Если и можно говорить о первородном грехе, то он относится не к науке, но (по глубокому евангельскому выражению) к «сердцу человека», который может облагородить либо осквернить все, к чему прикасается. Наука лишь увеличивает силу человека и тем самым многократно умножает его способность к злу и добру, и если верно, что сегодня атомная энергия угрожает уничтожением всего человечества, то не менее верно, что несколько лет спустя (когда будет обеспечена ее «безопасность») она может стать главным орудием его выживания.

Таким образом, проблема применения науки не ставит под сомнение ее нейтральность - ни как знания, ни как деятельности. Она говорит о необходимости роста ответственности как коллективов, так и отдельных ученых, занятых применением научных разработок. Стало быть, проблема применения науки - прежде всего этическая и лишь потом политическая: по мере того, как человек становится более могущественным, а последствия приложения его возросшего могущества - более серьезными, более настоятельной становится и необходимость руководить им в реализации его могущества, ограничивать его. За отсутствием лучшего решения ее можно выразить как необходимость ограничивать возможности человека и тем самым контролировать научный и технологический прогресс. Но если бы эта установка не рассматривалась как чисто ситуативная, то пришлось бы признать ее серьезным поражением человека, свидетельством его неспособности достичь моральной высоты, требуемой его реальными возможностями в использовании всех средств, находящихся в его распоряжении.

Ясно, во всяком случае, что это не было бы удовлетворительным решением. Действительно, если бы человеку не удалось достичь степени этической сознательности и политической зрелости, которая позволила бы ему отказаться от насилия по отношению к ближним, трудно предположить, как он мог бы принять решение ограничить свои возможности нападать и защищаться или пользоваться имеющимися преимуществами. Если бы, напротив, такая сознательность была достигнута им, то увеличение человеческого могущества не таило бы в себе никакой опасности, поскольку оно было бы направлено на благо человечества, а не на уничтожение. Таким образом, необходимо, чтобы значительно возросла ответственность людей, в том числе ученых. Более того, на ученых ложится еще большая ответственность: ведь если бы научное сообщество отказалось участвовать в недолжном применении науки, то оно было бы невозможно, поскольку сегодня его способны обеспечить только ученые.

Но не следует недооценивать опасность, связанную с возложением ответственности исключительно на ученых и научное сообщество: строго говоря, такое ограничение ответственности означало бы защиту технократии, поскольку делало бы творцов науки судьями науки, а при нынешнем положении дел - и вершителями судеб мира. Вот почему вопрос об ответственности науки есть на самом деле вопрос об ответственности каждого человека, который должен способствовать ответственному использованию всех вещей, включая науку, и который не может уклониться от взаимодействия с другими людьми даже во всемирном масштабе (поэтому мы сказали, что проблема ответственности является одновременно и этической, и политической).

Разумеется, эта проблема заслуживает более детального и углубленного анализа, но уже сейчас ясно, что она связана с проблемой нейтральности.

 

Нейтральность и идеологические коннотации науки

 

В наиболее острых моментах спор о нейтральности науки значительно усложняется в связи с проблемой идеологии. Чаще всего нейтральность науки отрицают марксисты, которые обыкновенно утверждают, что наука является «идеологической», поскольку она отражает основополагающие установки правящего класса, придавая им статус объективности. Следовательно, наука вовсе не нейтральна; отстаивание нейтральности науки может подорвать ее способность поддерживать порождающую ее идеологию. После краха марксистской культуры эти тезисы кажутся почти архаическими. Но в менее строгой форме они продолжают питать многие (обычно «левацкие») течения современной антисциентистского и антитехнологического фронта, бойцы которого часто критикуют основополагающие аргументы в защиту науки и технологии, утверждая, что они выражают интересы власть имущих, господствующих в индустриальном обществе и пользующихся выгодами, доставляемыми научно - технологическим развитием. Для таких индивидов этическая позиция относительно науки и технологии почти автоматически перетекает в антисциентизм и антитехнологизм.

Ясно, что для наших целей важен анализ связей между наукой и идеологией, пусть даже краткий. В этой главе мы ограничимся обсуждением аспектов, наиболее близко связанных с темой нейтральности науки. Обобщая их, спросим, является ли наука независимой от идеологий. Ответ должен быть совершенно утвердительным, исходящим из того, что наука может рассматриваться как антиидеологический образ мыслей. Но здесь естественно возникает второй вопрос, а именно: не может ли наука, не будучи выражением господствующих идеологий, сама стать идеологией? Мы рассмотрим его в главе 5 («Научно-технологическая идеология»), где более подробно проанализируем природу идеологической установки.

Естественно, самая первая трудность связана с тем, что понятие идеологии не имеет однозначного толкования в нашей культуре. В наиболее общем и наименее специальном смысле «идеологию» можно рассматривать как комплекс основополагающих убеждений о структуре реальности и смысле и целях человеческой деятельности и истории, убеждений, которые служат более или менее откровенным теоретическим обоснованием деятельности индивида в социальном контексте и разделяются индивидами, принадлежащим к определенной группе или классу (такого понимания идеологии придерживался Ленин, хотя он и знал о более тонком ее определении у Маркса).

Необходимо отметить, что понятие идеологии часто принимает негативное значение, точнее, идеология понимается как искаженное (пусть даже неумышленно) представление о действительности, сопровождаемое решимостью дать этому представлению более широкое распространение". Такое понимание предполагает, что наука никогда не сможет освободиться от обусловленности идеологией, поскольку усвоение идеологии происходит бессознательно, независимо от добрых или злых намерений ученого. Это объясняло бы, почему каждый ученый в частности и наука данной эпохи в целом склонны вырабатывать и защищать искаженный образ действительности, имплицитно предполагаемый идеологией данного индивида или господствующего класса.

Слабость этой позиции состоит в том факте, что человек вправе объявить какую - то точку зрения искаженным представлением о действительности, если он может противопоставить ей соответствующее верное представление; этот человек должен обладать истиной. Не говоря уже об амбициозности такой претензии, она основывается на методологической двусмысленности, давно уже выправленной в истории философии: на вымысле дуалистов, которые считают возможным говорить о зазоре между действительностью и представлением о действительности, поскольку не способны признать, что в принципе невозможно говорить о действительности, которая не дана ни в каком представлении, и что представление (если оно не есть «представление о ничто») есть не что иное, как некоторое представление о действительности. Для того чтобы избежать этой ошибки, надо признать, что никакое представление не исчерпывает действительности; таким образом, чтобы с полным правом обвинить некую теорию в том, что она является идеологией, надо показать, что осуществляемое ею искажение действительности есть незаконное возвышение некоторого частичного аспекта реальности до целого.

Как мы заметили, однако, в силу ее объективного характера наука располагает собственными средствами, позволяющими избежать искажения объективного знания вследствие подчинения его идеологическим целям. Некоторые идеологии, с другой стороны, после тщетных попыток осудить науки (изгнать их или развивать согласно собственным идеологическим канонам), в конечном счете вынуждены были предоставить их самим себе и даже искать союза с ними. Они перешли от осуждения к апологетической эксплуатации, стараясь показать, что достижения наук как объективного, автономного исследования соответствуют догматам данной идеологии, а то и подкрепляют их. Таким образом, даже если мы признаем, что идеологическая обусловленность может поощрять, замедлять или блокировать создание и развитие определенных форм объективации, ясно, что эти различные влияния могут оцениваться и действительно влиять на становление науки только в контексте научной объективности.

 

Выводы

 

Из нашего анализа должно быть ясно, что однозначно положительного или отрицательного ответа на вопрос о нейтральности науки не существует. Ведь наука - сложная, многогранная реальность, да и понятие нейтральности допускает различные истолкования. В самом общем виде можно сказать, что еще несколько десятилетий назад наука считалась в сущности нейтральной, но возросшее осознание заставило нас отрицать ее нейтральность. Тем не менее точно так же, как прежняя точка зрения грешила крайностью, видя в науке только чистое знание, сегодня существует опасность противоположной крайности: одностороннего забвения познавательной функции науки.

Несомненно, наполнение науки историческим сознанием, лишение ее искусственной надысторичности, которая как бы отрывала ее от человеческих пороков и слабостей, было замечательным культурным завоеванием. Кажущаяся утрата престижа и достоинства на самом деле облагораживает науку, придает ей человеческий облик, показывает, что она подвержена всем случайностям (обусловленности, компромиссам, инструментализации), а также не чужда идеальным импульсам и бескорыстным порывам, неотрывным от человеческой истории. Сегодня все знают, что науки развиваются в истории, и когда выше мы предлагали рассматривать науку как деятельность, мы хотели поместить ее в одно пространство со всеми другими человеческими деятельностями, которые разворачиваются в поле решений, исключений, признания ответственности, борьбы, стремления к власти, преследования своих интересов, идеологий и драм этического и политического выбора. В силу всех этих оснований наука не является, не может быть и не должна быть нейтральной, иначе она сама изгонит себя из сферы человеческого, утвердит свою неспособность выражать мир человека и содействовать его развитию.

Вместе с тем необходимо сохранить рациональное зерно, содержащееся в утверждении о нейтральности науки; необходимо настаивать на нейтральности науки как знания. Действительно, различного рода обусловленность, мотивы, идеологические воздействия и культурные парадигмы дают знать о своем присутствии у самого порога научного знания. Но речь идет о том, чтобы определить, может ли научное знание обеспечить для себя зону автономии. Эта зона располагается в сфере объективности, которая может быть гарантирована при условии, что мы признаем нейтральность науки, которая не исключает отсутствия нейтральности (о котором мы только что упоминали). Иными словами, проясняя предпосылки конституирования науки и ее отношения к объектам (которые определены исторически и потому не нейтральны), мы узнаем об условиях, вызвавших определенную точку зрения, и можем оценить ее относительно других, реальных или возможных, точек зрения — потому должны признать ограниченность этих точек зрения. В конечном счете мы вправе и обязаны установить, что в этой точке зрения можно расценить как полностью объективное, т. е. как истинное и неопровержимое знание, пусть частичное и корректируемое, подобно всякому другому человеческому знанию. В этом состоит нейтральность науки как знания. Отрицать нейтральность науки - значит откатываться назад, к формам иррационализма или догматическому невежеству.

Действительно, не следует забывать, что именно благодаря нейтральности наука успешно очертила ту ограниченную область рассуждения, в которой разум позволяет людям понимать друг друга, сотрудничать независимо от различных интересов, противоположных идеологических, политических и религиозных убеждений и всех прочих мотивов, которые заставляют их забыть о нейтральности. Более того, только благодаря нейтральности науки определенные утверждения могут быть признаны ложными независимо от авторитета и власти тех, кто их защищает или хотел бы защищать. Все это - великое благо для цивилизации, от которого нельзя и не должно отказываться.

 

Вопросы к тексту:

 

1. Какие основные смыслы понятия «нейтральность науки» выделяет Агацци?

2. Почему необходимо различать науку как деятельность и науку как знание? В чём смысл этого различения?

3. Почему нельзя поставить знак равенства между нейтральностью науки и незаинтересованностью исследователя?

4. Почему и в каком смысле научная деятельность несвободна от предрассудков? От какого рода предрассудков наука никогда не сможет освободиться?

5. Почему «верховенство предрассудков над объективностью» представляет опасность для развития науки?

6. Наука как деятельность всегда подчинена чьим-то интересам, а как знание – не подчинена. Как поясняет этот тезис Агацци?

7. Почему интеллектуальная честность является неотъемлемой характеристикой всякого подлинного научного познания?

8. Является ли обусловленность внешними факторами препятствием для научного познания?

9. На каких примерах можно проиллюстрировать тезис Агацци: «Наука лишь увеличивает силу человека и тем самым многократно умножает его способность к злу и добру»?

10. Как соотносятся наука и идеология, согласно Агацци?

11. Каких крайностей необходимо избежать в вопросе о нейтральности науки?