В) Распространение машинного производства

Всегда ли машина полезна в производстве, всегда ли она увеличивает производительность труда? Разумеется, только тогда, когда она действительно сберегает труд.

Положим, изобретена новая машина, с помощью которой один работник выполняет то, что прежде выполнялось трудом 11 человек; следовательно, машина заменяет собою 10 работников-исполнителей. Изнашивается она, положим, в течение 300 дней; за все время своей службы она сберегает таким образом 3.000 дней труда.

Если сама машина (т.-е. вся ее постройка) стоит 3.500 дней труда, то ее, конечно, нелепо было бы вводить, так как при этом получается вместо сбережения чистая потеря 500 рабочих дней. Если даже производство самой машины стоит ровно 3.000 дней, и тогда она бесполезна — нисколько не сберегает труда.

Но если стоимость машины, напр., 2.500 рабочих дней, то машина повышает производительность труда, она полезна для производства, потому что сберегает целых 500 рабочих дней.

Однако предприниматель-капиталист, от которого зависит ввести или не ввести машину, стоит не на такой точке зрения. Для него, вообще говоря, совершенно безразлично, сберегает ли машина человеческий труд; для него важен вопрос: увеличит ли она его прибыль? Капиталист рассчитывает, сколько рублей ему надо затратить на покупку машины, и сколько рублей она должна сберечь ему на заработной плате.

Положим, машина сберегает 3.000 рабочих дней, а сама стоит 2.500; при этом стоимость рабочей силы на один день — 5 часов простого труда, что соответствует, скажем, цене в 50 коп., а вся новая стоимость, создаваемая в день работником, равняется 10 часам, что соответствует 1 рублю.

Если предприниматель покупает машину, он платит за нее другому капиталисту такое количество денег, которое произведено в 2.500 дней, ибо такова стоимость машины; эта сумма денег составляет 2.500 рублей. Если же капиталист не вводит машины, то ему приходится взамен того купить лишнюю рабочую силу на 3.000 рабочих дней, которые ему сберегла бы машина. Так как рабочая сила на 1 день стоит полтинник, то за 3.000 дней капиталист переплатит лишним рабочим 1.500 рублей заработной платы, т.-е. на 1.000 рублей меньше, чем за машину. Ясно, что вводить машину невыгодно, хотя она и повышает производительность труда. Дело сводится к тому, что, покупая машину, капиталист платит соответственно всей сумме труда, потраченной на ее производство, тогда как при покупке рабочей силы он оплачивает только часть того труда, который рабочая сила ему доставит.

Если бы машина стоила 1.500 дней труда, чему соответствует цена 1.500 рублей, то для предпринимателя бесполезно вводить машину: от нее ему нет ни прибыли, ни убытка, так как и рабочая сила на 3.000 дней стоит 1.500 рублей.

Но если машина стоит только 1.000 дней, и цена ее — 1.000 рублей, то капиталисту выгодно применять машину: за 1.000 рублей он избавляется от затраты 1.500 рублей на заработную плату, что представляет для него выигрыш в 500 рублей.

Итак, машина не всегда выгодна для капиталиста, если она и повышает производительность труда. Капиталистическое применение машины возможно только в том случае, когда ее цена меньше цены той рабочей силы, которую машина заменяет.

Отсюда понятно, почему одни и те же машины в одних странах с выгодой применяются капиталистами, а в других вовсе неприменимы. Напр., некоторые машины, изобретенные в Англии, капиталистически выгодны только в Америке, где заработная плата выше, чем в Англии. Чем ниже заработная плата, тем менее выгод доставляют машины предпринимателям, тем менее они находят себе применения. (Это одна из главных причин, замедлявших прогресс машинного производства в России, особенно в земледельческой промышленности.)

Несмотря на такие ограничительные условия, в общем — распространение машин совершалось очень быстро. Оно происходило в определенной последовательности, являясь даже почти в каждом частном случае не результатом какой-нибудь случайности, так, а не иначе направившей фантазию изобретателя, но удовлетворением назревшей потребности самого производства. Чтобы показать это конкретнее, рассмотрим, каким образом в частной области производства возникает потребность в машине, и каким образом введение машин в одних отраслях промышленности вызывает переход к машине и в других, связанных с первыми. Примером послужит история английского хлопчатобумажного дела.

Еще в средине прошлого века эта область производства была организована главным образом по домашне-капиталистическому типу: ткач — обыкновенно глава семьи — работал на ручном станке в своем собственном доме; пряденьем занимались члены его семьи — жена и дети. При таких условиях тканье вообще шло быстрее, чем пряденье: прядильщики не поспевали за ткачем, не могли постоянно приготовлять для него вполне достаточного количества пряжи. Это несоответствие усилилось еще более, когда был изобретен самолетный челнок, который вдвое увеличил производительность ткацкой работы. С другой стороны, прядильное дело отставало и от производства хлопка — сырого материала для пряденья. Насколько сильной оказывалась потребность в улучшении прядильной техники, можно судить по такому, напр., факту, что в 1782 году в Англии, за недостатком работников, лежал невыпряденным весь хлопок, вывезенный из колоний за три предыдущих года, и остался бы лежать еще несколько лет, если бы не явилась на помощь машина. Страна ощущала так-называемый «прядильный голод».

Тогда одно за другим идут изобретения в данной области. Сначала изобретается такой станок, который прядет одновременно 8 нитей, выполняет работу 8 прядильщиков. Затем новое изобретение дает возможность приводить, эту машину в движение силой воды. Далее является целый ряд других усовершенствований, которые приводят не только к увеличению количества пряжи, но и к улучшению качества.

В хлопчатобумажной промышленности вновь возникает несоответствие между отдельными стадиями производства, но уже обратное прежнему: теперь ткач не поспевает за прядильщиками. И это несоответствие устраняется в 1787 году с изобретением механического ткацкого станка.

Насколько мануфактурное разделение труда облегчило переход к машине, видно, между прочим, из того обстоятельства, что первыми изобретателями являлись обыкновенно простые рабочие, не получившие ни общего, ни технического образования, обладавшие одним практическим знакомством с данной отраслью производства.

После ряда усовершенствований в пряденьи и ткачестве оказался совершенно неудовлетворительным прежний способ беления бумажных материй. Чрезвычайная продолжительность этого процесса — несколько месяцев — не представляла больших неудобств, пока пряденье и ткачество оставалось ручным, и количество производимых тканей было сравнительно невелико. Теперь же, с громадным повышением производительности труда прядильщиков и ткачей, возникла потребность ускорить процесс беления. На помощь явилась химия: с применением для беления кислот продолжительность процесса уменьшилась до нескольких дней, даже часов.

Вследствие таких же причин в конце прошлого века возникли улучшения в красильном и ситцепечатном деле. Далее, чтобы приготовлять достаточно материала для машинного прядильного производства, необходимо было сильно расширить производство хлопчатой бумаги; а для этого пришлось ввести особую машину, которая отделяет хлопчато-бумажные волокна от семян. Благодаря этой машине, изобретенной в 1793 г., получилась возможность силой одного рабочего очищать в 350 раз больше хлопка, чем раньше.

Такие перемены совершались не в одной хлопчатобумажной промышленности. Они влекли за собой необходимость других перемен. Так, многие из изобретенных машин оказывались бы в массе случаев бесполезными, если бы не нашлось новой двигательной силы, способной производить большое количество работы. Источником такой силы явилась паровая машина двойного действия и т. д.

В результате целого ряда подобных изменений получилось чрезвычайное расширение производства. Оно вызвало потребность в новых, лучших путях сообщения. Для каждого экономического периода развитие путей сообщения определяется общим развитием производства. Средневековые, напр., пути сообщения, достаточные при мелком производстве, оказались неудовлетворительными, для мануфактурного периода, — тогда усовершенствовалось мореплавание, явились шоссейные дороги. Точно так же и этого оказалось слишком мало для машинного капитализма с его громадной производительностью труда, тогда настало время пароходов, железных дорог, телеграфов и т. д.

Так, благодаря тесной связи между различными областями промышленности, машины быстро изобретались и вводились одна за другой. Масса машин явилась в короткий период конца XVIII и самого начала XIX века.

В земледелии переход к машинам совершается всего позже, что объясняется многими причинами. Во-первых, земледелию не пришлось развить мануфактурного разделения труда, так хорошо подготовляющего почву для машины. Во-вторых, введение машин в земледелии сопровождается не таким резким изменением производительности труда, как в обрабатывающей промышленности, так что самое побуждение к введению машин для земледельческого капиталиста слабее. Наконец, гнет остатков феодализма, которые долго сохраняются в сфере земледелия, был не малым препятствием к техническому прогрессу этой области производства. Закабаление и нищета сельского населения позволяют помещикам иметь рабочие руки по такой дешевой цене, при которой нет расчета заменять рабочих машинами.

В начале машинного периода машины приготовлялись на инструментальных мануфактурах. Пока само машиностроительное дело основывалось на ручном труде, развитие машинного производства шло, по необходимости, очень медленно. Машины обходились дорого, были недостаточно сильны и недостаточно совершенны. Для того, чтобы машина хорошо работала, необходима строжайшая правильность формы ее отдельных частей, полное соответствие их размеров, — словом, величайшая точность во многих операциях производства машины. Такой точности ручной труд не достигает даже при наибольшем искусстве работника; она вполне возможна только при машинном выполнении. Кроме того, самая производительность труда в инструментальных мануфактурах была недостаточно велика, чтобы они могли приготовить такую, напр., массу машин, какая применяется в настоящее время.

Когда производство машин само стало машинным, тогда было устранено последнее препятствие развитию крупной промышленности, и она стала прогрессировать с небывалой быстротой.

При этом наука постоянно оказывалась верным слугой капиталистического производства и самым добросовестным образом выполняла его новые требования. Спрос на изобретения со стороны капитала вызывал усиленное их предложение со стороны умственного труда. При больших предприятиях стали учреждаться особые лаборатории с огромным штатом инженеров специально для улучшения машин и способов обработки. Еще значительнее в этом отношении роль капиталистического государства, которое в большинстве стран взяло на себя организацию технического образования.