Загадочная смерть в округе Бэттенкил 1 страница

Департамент шерифа округа Бэттенкил совместно с полицией Хэмпдена

продолжают расследовать совершенное 12 ноября сего года зверское убийство Гарри Рэя МакРи – птицевода и бывшего члена Вермонтской ассоциации яйцепроизводителей. Обезображенный труп м-ра МакРи был обнаружен на территории его фермы в Механиксвиле. Полиция исключает версию преступления по корыстным мотивам. Как сообщают знавшие убитого лица, у него было несколько врагов среди коллег-птицеводов и прочих жителей округа, однако никто из них не проходит по данному делу в качестве подозреваемого.

 

В ужасе я наклонился поближе – на слове «обезображенный» меня словно ударило током, теперь это было единственное, что я различал на странице, – но Генри уже принялся изучать обратную сторону листа.

– Ну что ж, по крайней мере копия сделана не с вырезки, – заключил он. – Вероятнее всего, он снял ее с библиотечного экземпляра газеты.

– Надеюсь, что так, но нет никаких гарантий, что она единственная.

Положив ксерокопию в пепельницу, Генри чиркнул спичкой и поднес ее к уголку.

Вверх по краю поползла ярко-рыжая полоска, поглощая весь лист; на мгновение высветились слова, но бумага тут же почернела и скорчилась.

– Так или иначе, уже поздно, – сказал Генри. – Хорошо, что нам попалось хотя бы это. Что было дальше?

– Дальше… Марион сходила в Патнам-хаус и вернулась с подругой.

– Какой еще подругой?

– Я с ней не знаком. Ута или Урсула, как-то так. Скандинавского вида девица, еще постоянно носит свитера грубой вязки. Не важно – в общем, Клоук сидел и курил с таким видом, будто у него колики, а эта Ута, или как ее там, вошла, тоже на все посмотрела и предложила сходить к старосте корпуса.

Раздался смешок Фрэнсиса. В общежитиях Хэмпдена к старостам обычно ходили жаловаться, если заедало задвижки на окнах или кто-нибудь из соседей включал музыку слишком громко.

– На самом деле это было очень кстати, а то бы мы, наверно, сейчас там так и стояли.

Старостой оказалась та рыжая горлопанка, которая всю дорогу ходит в армейских ботинках. Брайони Диллард – так, кажется?

– Все верно, – подтвердил я. Помимо того что она была старостой и рьяным членом

Студенческого совета, эта девица возглавляла в городе группу левых активистов и без устали

пыталась пробудить политическую сознательность у хэмпденской молодежи, неизменно топившей ее пламенные призывы в болоте пофигизма.

– Так вот, та явилась и сразу взяла быка за рога, – продолжил Чарльз, зажав между губ сигарету. – Записала наши имена. Задала пару-тройку вопросов. Прошлась по комнатам и

учинила допрос соседям. Позвонила в Службу поддержки студентов, потом охране. Там

сказали, что, конечно, кого-нибудь пришлют, но вообще-то такие случаи не входят в их компетенцию – пропавшие студенты то есть, – и посоветовали ей позвонить в полицию. Налей-ка мне еще, а? – попросил он, внезапно повернувшись к Камилле.

– И те приехали? Чарльз утер пот со лба:

– Да. Их было двое. Плюс еще двое из охраны.

– И что?

– Охранники просто сновали там без толку. А вот полицейские времени даром не теряли. Один начал осматривать комнату, а другой собрал всех в коридоре и стал задавать вопросы.

– Какие?

– Кто и где видел его в последний раз? Как давно он не появлялся дома? Где он может быть? Очевидные вроде бы вопросы, но, учти, в этот момент они прозвучали впервые.

– Клоук что-нибудь сказал?

– Ничего особенного. Началась суматоха, народ столпился у двери, всем просто не

терпелось выложить свои сногсшибательные сведения, хотя, конечно, никто ничего не знал. На меня даже не обратили внимания. Потом встряла какая-то тетка из Службы поддержки – перла как танк и все повторяла, что полиция здесь вообще ни при чем и колледж как-нибудь сам разберется. Наконец одного из полицейских это достало, и он говорит: «Что у вас у всех с головой? Парень пропал уже неделю назад, а вы до сих пор даже не почесались. Это вам не игрушки, и если, не дай бог, с ним что-то случилось, просто так колледж не отделается». Тетка завелась пуще прежнего, но тут из комнаты вышел второй полицейский с бумажником Банни в руках.

Тут все, конечно, притихли. В бумажнике оказалось двести долларов и все его документы. Полицейский сказал, что надо связаться с семьей. В толпе зашушукались, а тетка вся побелела и сказала, что сейчас же пойдет и разыщет его личное дело. Полицейский пошел вместе с ней.

В коридоре уже было не развернуться. С улицы лезли, будто медом намазано: что, мол, тут у вас происходит? Второй полицейский сказал, чтоб все шли по домам, Клоук воспользовался толкучкой и улизнул. Правда, перед этим отвел меня в сторонку и еще раз напомнил, чтоб я ничего не говорил о наркотиках.

– Надеюсь, ты подождал, пока тебе лично не разрешили уйти?

– Да, долго ждать не пришлось. Полицейский хотел побеседовать с Марион, поэтому

просто записал наши с Утой данные и сказал, что мы свободны. Это было около часа назад.

– Тогда почему ж ты вернулся только сейчас?

– Как раз собирался рассказать. Мне не хотелось больше никому попадаться на глаза, и я решил выйти с кампуса задворками. Конечно, глупейшая ошибка, если подумать, – идти пришлось как раз под окнами администрации. Я уже почти добрался до рощицы, но тут услышал, что меня зовет та самая мегера из Службы поддержки – заметила меня из окна деканской канцелярии.

– Что она там делала?

– Звонила по межгороду. Они связались с отцом Банни – тот на всех орал и грозился, что подаст на колледж в суд. Декан пытался его успокоить, но мистер Коркоран требовал позвать кого-нибудь, кого он знает лично. Они звонили тебе, Генри, но тебя, разумеется, не было.

– Это он попросил их разыскать меня?

– Скорее всего. Они чуть было не послали в Лицей за Джулианом, но тут эта мадам как

раз увидела меня. Там собралась целая армия – полицейский, секретарша декана, человек пять из соседних кабинетов, вдобавок та безумная старая дева из архива. Пара-тройка преподавателей, конечно. В соседнем кабинете кто-то пытался дозвониться до ректора. Судя по всему, тетка с полицейским ворвались к декану как раз в разгар совещания. Кстати, Ричард, я видел там твоего друга – доктора Роланда.

Так вот, когда я вошел, они все расступились и декан протянул мне трубку. Отец Банни не сразу меня узнал, но, узнав, успокоился и спросил, доверительным таким тоном, нет ли здесь какого-нибудь подвоха, дескать, может, это все обычные студенческие проказы?

– О боже, – вздохнул Фрэнсис. Чарльз искоса взглянул на него:

– Между прочим, он и о тебе спрашивал. Как там, говорит, наш рыжий-бесстыжий?

– Что еще говорил?

– Мы очень мило побеседовали на самом деле. Он поинтересовался каждым в отдельности, просил всем передать привет.

Повисла долгая неловкая пауза.

Закусив губу, Генри подошел к бару и налил себе выпить.

– Как-то всплыл эпизод с банком? – спросил он.

– Да, Марион дала им координаты той девушки. Кстати, – он поднял голову, его

размытый взгляд смотрел куда-то в пустоту, – Генри, Фрэнсис, забыл сказать, она назвала полицейским и ваши имена.

– С какой стати? – всполошился Фрэнсис. – Зачем?

– Они хотели знать, с кем он дружил.

– Но почему обязательно я?

– Фрэнсис, успокойся.

Тем временем совсем стемнело. Небо окрасилось в сиреневый цвет, заснеженные улицы наполнились тихим неземным свечением. Генри включил лампу.

– Как ты думаешь, они примутся искать его еще сегодня?

– Искать они, без сомнения, будут. Другое дело где?

Несколько секунд никто не произносил ни слова. Чарльз задумчиво потряхивал кубики льда в стакане.

– Знаете, все-таки мы совершили ужасную вещь, – сказал он.

– У нас не было другого выхода, Чарльз, и мы уже не раз это обсуждали.

– Я все понимаю, но у меня из головы не идет мистер Коркоран. Помните, сколько праздников мы провели у него в доме… И еще, не знаю… Он так душевно разговаривал со мной по телефону.

– Мы все только выиграли.

– Точнее, почти все.

Генри язвительно улыбнулся:

– Ну, не скажи. Πελλαίоυ βоΰς μέγας έιν Αιδη.98

Буквально это означало, что в мире теней огромный бык стоит всего лишь грош, но я понял, что тем самым хотел сказать Генри, и невольно засмеялся. Расхожее верование древних гласило, что в преисподней все исключительно дешево.

Уходя, Генри предложил подвезти меня домой. Было поздно, и, когда мы остановились

позади общежития, я спросил, не хочет ли он составить мне компанию и поужинать в

Общинах?

По пути мы заглянули на почту – Генри решил заодно проверить свой ящик. Делал он это примерно раз в три недели, так что его ожидала целая пачка корреспонденции. Остановившись у мусорного ведра, он без особого интереса перебирал конверты, выкидывая нераспечатанным едва ли не каждый второй, но вдруг замер.

– Что такое?

Он рассмеялся:

– Посмотри у себя в ящике. Это анкета – Джулиану решили устроить проверку.

Когда мы пришли в столовую, она закрывалась и уборщицы уже начали мыть пол.

Раздачу свернули, и я пошел на кухню попросить хлеба и арахисового масла, а Генри

 

 

98 Каллимах. «Эпитафия Хариданту».

заварил себе чашку чая. Кроме нас, в главном зале никого не было. Мы сели за столик в углу, напротив собственных отражений в черном квадрате окна. Достав ручку, Генри принялся заполнять анкету.

Уминая сэндвич, я просмотрел свой экземпляр. Напротив каждого вопроса стояли цифры – от одного (неудовлетворительно) до пяти (отлично). Насколько, по Вашему мнению, данный преподаватель компетентен? …пунктуален? …охотно предоставляет помощь во внеурочное время? Генри незамедлительно обвел все пятерки, затем вписал в одну из граф число 19.

– А это что?

– Общее количество курсов, которые вел у меня Джулиан.

– Он вел у тебя девятнадцать курсов?

– Это с дополнительными занятиями и всем прочим, – недовольно ответил Генри. В тишине слышался только скрип его ручки и громыхание посуды на кухне.

– Такие рассылают всем или только нам? – спросил я.

– Только нам.

– Чего ради, интересно?

– Полагаю, ради отчетности.

Он открыл последнюю страницу, оказавшуюся практически чистой. Если у Вас есть какие-либо особые похвальные или критические замечания о работе данного преподавателя, пожалуйста, изложите их здесь. Разрешается использовать дополнительные листы.

Ручка Генри нерешительно замерла над бумагой, затем он сложил опросник и

отодвинул его в сторону.

– Что, совсем ничего не напишешь? – спросил я.

Генри отпил чай:

– По-твоему, в природе существует способ донести до сознания декана, что среди нас

обитает божество?

 

После ужина я вернулся к себе. Мысль о предстоящей ночи ужасала меня, но вовсе не потому, что я боялся визита полиции или меня мучила совесть, – все подобные предположения были бы здесь неверны. Напротив, к тому времени, за счет необъяснимых ресурсов подсознания, я вполне успешно выработал нечто вроде защитного механизма, который блокировал все, что было связано с убийством. Конечно, я так или иначе касался этой темы в нашем узком кругу, но в одиночку размышлял над ней редко.

Оставаясь один, я испытывал напасти другого рода: приступы нервозности, беспричинный страх, беспредельное отвращение к самому себе. Все глупости и жестокости, которые только числились за мной, всплывали в памяти с неправдоподобной четкостью. Бесполезно было мотать головой, пытаясь отогнать навязчивые мысли, – парад проступков и провинностей, возглавляемый невесть откуда взявшимися детскими воспоминаниями (мальчишка-инвалид, которого я дразнил, пасхальный цыпленок, которого я затискал до смерти), шествовал во всем своем язвящем великолепии.

Пытаясь отвлечься, я садился за греческий, но толку было чуть. Найдя в словаре

нужное слово, я забывал его, стоило только оторвать взгляд от страницы; из головы разом улетучились все падежи и склонения.

Около полуночи я спустился позвонить близнецам. В трубке раздалось сонное «алло» Камиллы. Она была немного пьяна и уже собиралась ложиться.

– Расскажи мне что-нибудь забавное.

– Не знаю я ничего забавного.

– Ну тогда просто что-нибудь.

– Может, сказку? Как насчет «Золушки»? Или лучше «Три медведя»?

– Расскажи мне какой-нибудь случай из детства – когда ты была совсем маленькой.

И тогда она рассказала мне о своем единственном воспоминании об отце. Это было

незадолго до автокатастрофы. Шел снег, Чарльз спал, а она стояла в кроватке и смотрела в

окно. Отец, одетый в старый серый свитер, стоял во дворе и обстреливал снежками забор.

– По – моему, дело было ближе к вечеру. Не знаю, зачем он вышел во двор, помню только, что мне захотелось к нему так сильно, что я попыталась выбраться из кроватки. Тут пришла бабушка и подняла загородку, чтоб я не смогла вылезти, – я, конечно, заплакала. Потом там оказался дядя Хилари – это брат бабушки, он жил тогда вместе с нами – увидел, что я плачу, и пожалел меня. Порылся в карманах, нашел рулетку и дал мне ее поиграть.

– Рулетку?

– Ну да. Знаешь, такие, которые сматываются сами, если нажать на кнопку? Мы с

Чарльзом потом все время из-за нее ссорились. Она до сих пор где-то дома валяется.

 

Около десяти утра меня разбудил стук в дверь.

На пороге я обнаружил Камиллу – судя по ее виду, одевалась она впопыхах. Пока я стоял, щурясь спросонья, она, не дождавшись приглашения, вошла и заперла дверь:

– Ты уже выходил на улицу?

По спине пробежал паучок тревоги, я присел на кровать:

– Нет. А что?

– Ума не приложу, что происходит. Чарльза и Генри вызвали в полицию. Где Фрэнсис,

даже не знаю.

– Что?!

– Сегодня около семи к нам пришел полицейский, попросил позвать Чарльза. Зачем – не сказал. Чарльз оделся, они ушли, а в восемь позвонил Генри. Сказал: ничего, если он немного опоздает? Я спросила, что он имеет в виду. Мы ведь не договаривались ни о какой встрече. А он: «Спасибо. Извини, что так получилось, просто у меня здесь полицейские, им нужно что-то выяснить насчет Банни».

– Не волнуйся, как-нибудь образуется.

Она откинула прядь со лба тем же сердитым жестом, каким это обычно делал Чарльз.

– Но это еще не все. Там снаружи – настоящее столпотворение. Журналисты,

полиция… Полный дурдом.

– Значит, они начали искать?

– Понятия не имею. Но мне показалось, они движутся в сторону Маунт-Катаракт.

– Может, нам стоит на время исчезнуть с кампуса?

Ее бледно-серебристый взгляд беспокойно покружил по комнате:

– Может. Одевайся, а там посмотрим.

 

Стоя в ванной, я в спешке скреб щеки станком, как вдруг на пороге показалась Джуди и со всех ног ринулась ко мне – от неожиданности я даже порезался.

– Ричард, ты слышал? – ухватив меня за локоть, спросила она.

Потрогав щеку, я увидел на пальцах кровь и сердито посмотрел на Джуди:

– Что я должен был слышать?

– Про Банни.

Глаза у нее были большие и круглые, и говорила она как-то сдавленно:

– Мне Джек сегодня все рассказал. А ему Клоук вчера вечером. Я такое в первый раз слышу, чтоб кто-то вот так вот взял и испарился. Это уж как-то чересчур. А Джек еще говорит, что если его до сих пор не нашли, то…

Нет, то есть наверняка с ним все в порядке и ничего страшного – тут же добавила она,

заметив выражение моего лица.

Я не знал, что на это ответить.

– Смотри, если что, я дома.

– Хорошо.

– Нет, серьезно, если тебе вдруг, например, захочется поговорить… Я все время у себя, заходи, не стесняйся.

– Спасибо, – довольно резко ответил я.

Вместо того чтобы скорчить обиженную мину, она взглянула на меня в упор, и в ее глазах я увидел сострадание и понимание той изоляции, на которую обрекает человека горе.

– Все будет хорошо, – сказала она, стиснув мою руку, и ушла, уже в дверях послав мне

еще один скорбный взгляд.

Кипучая деятельность, захлестнувшая кампус, превзошла мои ожидания, даже

несмотря на рассказ Камиллы. Стоянка была забита машинами, и все вокруг заполонили горожане – большей частью, судя по виду, рабочие с фабрики, многие были с детьми, почти все несли сумки с обедом. Широкими, ломаными цепочками они продвигались в направлении Маунт-Катаракт, тыча в снег палками, а вокруг, с любопытством поглядывая на них, слонялись студенты. Были там и патрульные, и помощники шерифа, и несколько человек из полиции штата. На лужайке, рядом с парой официального вида машин, выстроились три фургона: местная радиостанция, столовская передвижная закусочная,

«ЭкшнНьюз-12».

– Что они все здесь забыли?

– Смотри, кажется, Фрэнсис, – услышал я вместо ответа.

Вдалеке среди толпы я заметил пятно рыжих волос, зоб шарфа, обмотанного вокруг шеи, и черное пальто. Вскинув руку, Камилла окликнула его.

Фрэнсис протолкался сквозь группу работников столовой, высыпавших посмотреть на необычное зрелище. В пальцах у него дымилась сигарета, под мышкой была зажата газета.

– Привет! Как вам это все? Невероятно, правда?

– Что вообще происходит?

– Как – что? Охота за сокровищами.

– Какая еще охота?

– Вчера вечером Коркораны назначили крупное вознаграждение. Все предприятия в

Хэмпдене закрыты. Хотите кофе? У меня есть доллар.

Миновав мрачную жиденькую массовку техперсонала, мы подошли к столовскому фургону.

– Пожалуйста, три кофе, два с молоком, – обратился Фрэнсис к толстухе в окошке.

– Молока нет, только сухие сливки.

– Ну, тогда, наверно, просто черный. – Он повернулся к нам: – Газету еще не видели? Это оказался свежий выпуск «Хэмпденского обозревателя». На первой полосе

красовалась размытая, сравнительно недавняя фотография Банни, под ней – заголовок: ХЭМПДЕН-КОЛЛЕДЖ: ПОЛИЦИЯ НАЧАЛА ПОИСКИ ПРОПАВШЕГО 24-ЛЕТНЕГО

СТУДЕНТА.

– Двадцатичетырехлетнего? – удивился я. Мне и близнецам было двадцать, Генри и

Фрэнсису – двадцать один.

– В начальных классах он пару раз оставался на второй год, – ответила Камилла.

– А, понятно.

 

В воскресенье во второй половине дня студент Хэмпден-колледжа Эдмунд Коркоран, известный в кругу семьи и друзей как Банни, посетил организованную на кампусе вечеринку, которую вскоре же покинул – предположительно, чтобы встретиться со своей подругой Марион Барнбридж, также учащейся в Хэмпдене. С тех пор его никто не видел.

Вчера обеспокоенные мисс Барнбридж и друзья Эдмунда известили о его продолжительном отсутствии полицию г. Хэмпдена, а также полицию штата, которые немедленно распространили информацию об исчезновении. Поисковая операция начинается сегодня в окрестностях колледжа. Приметы пропавшего (см. стр. 5).

 

– Дочитала?

– Да, переворачивай.

… рост 1 м 90 см, крупного телосложения, голубые глаза, светло-русые волосы, носит очки. Был одет в серую твидовую куртку, брюки защитного цвета и желтый плащ-дождевик.

 

– Ричард, возьми кофе.

Фрэнсис осторожно развернулся со стаканчиками в руках.

 

В школе Э. Коркоран активно занимался спортом, был членом команд по хоккею, лакроссу и гребле, а возглавленная им в выпускном классе команда

«Росомахи из Сент-Джерома» стала победителем юношеского чемпионата Массачусетса по американскому футболу. В Хэмпден-колледже он выполнял обязанности старшины студенческого пожарного отряда. Эдмунд изучал языки и литературу, уделяя особое внимание классической филологии. Соученики отзываются о нем как о «настоящем полиглоте».

 

– Ха! – не удержалась Камилла.

 

Клоук Рэйберн, друг Э. Коркорана, бывший в числе тех, кто сообщил полиции о его исчезновении, говорит, что Эдмунд – «нормальный, сознательный парень, наркотики – это точно не про него». Вчера днем, заподозрив неладное, Клоук по собственной инициативе проник в его комнату, после чего обратился в полицию.

 

– Неправда, это не он позвонил им, – заметила Камилла.

– И ни слова о Чарльзе, – добавил Фрэнсис.

– Deo gratias,99 – тихо сказала она.

 

Родители пропавшего, Макдональд и Кэтрин Коркоран, проживающие в г. Шейди-Брук, штат Коннектикут, прибывают сегодня в Хэмпден, чтобы содействовать поискам младшего из своих пяти сыновей, (см. «Семья склонилась в молитве» на стр. 10). Мистер Коркоран является президентом Бингамской банковской и фондовой компании, а также членом совета директоров Первого национального банка Коннектикута. На вопрос нашей газеты он ответил: «От нас тут мало что зависит, но мы постараемся помочь, чем только сможем». Он также сказал, что за неделю до исчезновения Эдмунда разговаривал с ним по телефону и не заметил ничего необычного.

Кэтрин Коркоран сообщила о своем сыне следующее: «Эдмунд очень привязан к семье. Если бы что-то было не так, он, безусловно, рассказал бы об этом Маку или мне».

За сведения, которые помогут установить точное местонахождение Э. Коркорана, назначено вознаграждение в 50 000 долларов, собранное благодаря усилиям семьи пропавшего, Бингамской банковской и фондовой компании, а также Шотландской ложи ордена лося.

 

Налетел ветер. Кое-как сложив вырывающуюся газету, мы вернули ее Фрэнсису.

– Пятьдесят тысяч… Это очень даже немало, – задумчиво произнес я.

– И ты еще удивляешься, что здесь делают все эти хэмпденцы? – сказал Фрэнсис, отпивая кофе. – Ох, ну и холодина сегодня.

Мы решили погреться в Общинах.

– Ты ведь уже в курсе насчет Чарльза и Генри? – спросила Камилла Фрэнсиса.

– Да, ну и что? Они же вчера сказали Чарльзу, что, возможно, еще захотят с ним побеседовать?

 

 

99 Слава богу (лат.).

– А Генри им зачем?

– Вот о ком бы я точно не стал беспокоиться.

В Общинах было очень жарко и на удивление пусто. Усевшись на клейкий, обитый

черным винилом диван, мы потягивали кофе. Люди входили и выходили, впуская волны холодного воздуха, кое-кто останавливался у нашего дивана спросить, не слышно ли чего-нибудь новенького? Джад МакКена по прозвищу Синий Свин нагрянул со своей жестянкой и на правах вице-президента Студенческого совета спросил, не хотим ли мы помочь поисковому фонду? На троих мы наскребли доллар мелочью.

Потом к нам прибило Лафорга. Он начал увлеченный и пространный рассказ о

похожем исчезновении, случившемся в Университете Брандейса, но в разгар повествования у него за плечом откуда ни возьмись вырос Генри.

Лафорг обернулся.

– О, – издал он слабый, подчеркнуто равнодушный возглас.

Генри ответил легким кивком:

– Bonjour, Monsieur Laforgue. Quel plaisir de vous revoir.100

Судорожным взмахом Лафорг достал платок и сморкался не меньше пяти минут, после чего, аккуратно сложив его, повернулся к Генри спиной и возобновил свой рассказ. По его словам выходило, что студент, никого не оповестив, просто уехал в Нью-Йорк.

– А этот парень – как его, Бэмби?

– Банни.

– Да, так вот он отсутствует еще всего ничего. В конце концов он объявится сам по себе, и все почувствуют себя последними дураками. – Он понизил голос: – По-моему, в администрации потеряли всякое чувство меры – наверно, испугались, что родители подадут в суд. Но только я вам этого не говорил.

– Ни в коем случае.

– Вы же понимаете, мои отношения с деканом простыми не назовешь.

– Я немного устал, но в целом беспокоиться не о чем, – сказал Генри, когда мы сели в машину.

– Что они от тебя хотели?

– Ничего особенного. Как долго мы с ним знакомы, не замечал ли я в последнее время

каких-нибудь странностей в его поведении, были ли у него причины бросить учебу? Разумеется, последние несколько месяцев в его поведении было сколько угодно странностей, отрицать это не было смысла. Но еще я сказал, что практически не общался с ним накануне исчезновения, и это правда. – Он покачал головой. – Подумать только. Целых два часа. Даже не знаю, хватило бы у меня сил довести все до конца, знай я, какая бессмыслица нас ожидает.

 

Заехав к близнецам, мы обнаружили Чарльза – прямо в одежде и обуви он растянулся ничком на диване, одна рука свесилась, и задравшийся рукав пальто обнажал манжету рубашки и запястье.

Почувствовав наше появление, он в испуге проснулся. Лицо у него опухло, на щеке отпечатался узор диванной подушки.

– Как все прошло? – спросил Генри. Привстав, Чарльз протер глаза:

– Вроде нормально. Они хотели, чтоб я подписал какую-то бумагу, где было описано все вчерашнее.

– Мне они тоже нанесли визит.

– Серьезно? И чего хотели?

– Все то же самое.

 

 

100 Добрый день, месье Лафорг. Как приятно снова вас видеть (фр.).

– Как они вели себя? Хорошо?

– Не особо.

– Надо же, а вот со мной обращались лучше некуда. Даже пончиками с кофе угостили.

 

Наступила пятница, это означало, что занятий у нас нет, а Джулиан проводит время дома. В тот день мы решили пообедать блинами в кафе на стоянке грузовиков между Хэмпденом и Олбани. Джулиан жил совсем неподалеку, и на обратном пути Генри ни с того ни с сего предложил заехать к нему.

Я никогда не был у Джулиана, но предполагал, что остальные бывали там сотни раз. На

самом же деле гостей он принимал нечасто (разве что Генри являл собой знаменательное исключение), и удивляться здесь, собственно говоря, нечему. Джулиан всегда вежливо, но твердо держал дистанцию между собой и своими студентами, и, хотя он относился к нам с гораздо большим вниманием и теплотой, чем это обычно принято у преподавателей, ни о каком паритете, даже в случае Генри, не могло быть и речи. Наши занятия проходили скорее под знаком просвещенной монархии, чем демократии. Как-то раз он сказал: «Я являюсь вашим учителем, поскольку знаю больше, чем вы». В психологическом плане его манера общения была исключительно доверительной, однако внешне все протекало прохладно и деловито. Желая видеть в нас только самые привлекательные качества, Джулиан культивировал их и превозносил до такой степени, что создавалось впечатление, будто мы совершенно лишены посредственных и незавидных черт. Мне было очень приятно приспосабливаться к этому притягательному, пусть и не слишком правдивому образу, а впоследствии и сознавать, что я действительно в большей или меньшей мере приобрел черты того персонажа, которого так долго и мастерски изображал. Однако при этом я всегда отдавал себе отчет в том, что Джулиан отказывается воспринимать нас такими, какие мы есть, отказывается видеть в нас все выходящее за рамки той блестящей роли, которую он нам уготовил: et genis gratus, et corpore glabellus, et arte multiscius, et fortuna opulentus.101 Думаю, этой избирательной слепотой, заслонявшей от него все наши личные проблемы, и объясняется тот факт, что даже сугубо житейские неурядицы Банни в его глазах выглядели исканиями смятенного духа.

Я не знал, да и теперь не знаю, практически ничего о жизни Джулиана за пределами

кабинета и допускаю, что именно это обстоятельство придавало всем его словам и поступкам оттенок пленительной тайны. Несомненно, его частная жизнь была, как и у всех, далеко не безупречной, однако та ипостась, в которой он представал перед нами, сияла таким совершенством, что мне казалось, нельзя и помыслить, насколько изысканное существование он ведет вне стен колледжа.

Так что, как можно догадаться, мне было крайне любопытно увидеть его жилище.

Большой каменный дом находился далеко в стороне от шоссе и одиноко возвышался на холме, вокруг, насколько хватало глаз, – лишь снег да деревья. Выглядел он внушительно, хотя и в совершенно ином ключе, нежели монструозная готическая резиденция тетушки Фрэнсиса. Мне доводилось слышать множество сказочных описаний расположенного за домом сада, а также интерьеров самого дома: аттические вазы, мейсенский фарфор, полотна Альма-Тадемы и Фрита.102 Но сад утопал в снегу, а хозяин, судя по всему, отсутствовал – по крайней мере, на звонок никто не открыл. Оглянувшись на нас, ожидавших в машине у подножия холма, Генри достал из кармана листок и, настрочив записку, воткнул ее в щель между дверью и притолокой.

 

101 [… Аполлон-де и кудрями крут, ] и щеками пригож, и телом прегладок, и в искусстве многосведущ, и фортуной не обделен (Апулей. Флориды. Перевод Р. Урбан).

 

102 Лоренс Альма-Тадема (1836–1912) – английский художник нидерландского происхождения, главной темой его полотен были сцены из античной жизни. Уильям Пауэлл Фрит (1819–1909) – английский художник, мастер портретной и жанровой живописи.

– Студенты принимают участие в поисках? – спросил Генри на подъездах к Хэмпдену. – Не хочу там появляться, если мы будем слишком выделяться на общем фоне. С другой стороны, если мы не появимся, нас могут обвинить в черствости, как вы думаете?