Установление основного текста 5 страница

Ни автограф, ни корректура этой части не сохранились. В посмертном издании сочинений Добролюбова, осуществленном Н. Г. Чернышевским в 1862 г. (т. III, стр. 575), вместо «Свои люди» напечатано «Свои собаки» (т. е. пьеса Островского «Свои собаки дерутся, чужая не приставай»). «Свои люди — сочтемся»

 

¹ Березина В. Г. Об одной неточности в тексте второй статьи Белинского о Пушкине — «Рус. лит.», 1971, № 3, с. 158 — 159; Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. VII. М., 1955, с. 141.

 

напечатаны за одиннадцать лет до того и в контекст этих остро полемических строк Добролюбова не укладываются; «Первая любовь» Тургенева напечатана в 1860 г., «Полемические красоты» в № 6 и 7 «Современника» за тот же, 1861 г. На основании этих ли или каких-то других соображений (может быть, просто помня, что Добролюбов высказывал недовольство этой опечаткой — она возникает естественно — хорошо знакомое легко заменяет мало знакомое и, значит, более трудное), но Чернышевский восстановил текст Добролюбова. Так и печатается с тех пор этот исправленный текст — конъектура Чернышевского совершенно оправдана (см.: Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти т., т. 7,1963, с. 265 — 575).

С текстом писателя надо обращаться предельно осторожно. Не надо слишком часто заподозривать писателя в том, что он, ошибся и что его надо исправить или по крайней мере оговорить его ошибку.

Поэтому некоторые из предложенных недавно конъектур неприемлемы.

У Тургенева в «Стук... стук... стук!..» в описании наружности Теглева (гл. 2), между прочим, сказано: «На левом глазу века поднималась меньше, чем на правом».

По этому поводу С. Е. Шаталов пишет: «Почему Тургенев перевел веко в женский род? Следовало бы исправить при подготовке нового издания» ¹

Но дело в том, что «века» — равноправная для XIX в. форма. С. Е. Шаталов предлагает поправку, не справившись со словарями² и забывая тексты Тургенева (ср. во «Льгове»: «под каждую веку мне по горошинке положили»).

В рецензии Ф. Дубровской на издание стихотворений Э. Багрицкого в Малой серии «Библиотеки поэта» (1940) ³ были отмечены два места в «Думе про Опанаса».

В пятой главе поэмы вместо

 

Гибель Приднестровью

 

было напечатано:

 

Гибель Приднепровью

 

Ошибка отмечена совершенно справедливо: правильное чтение очевидно из содержания поэмы.

Далее рецензент предлагал исправить следующее место из главы второй. Вместо обычно принятого:

 

Револьвер висит на цепке

От паникадила

 

¹ «Таинственные» повести И. С. Тургенева». — «Учен. зап. Арзамасского гос. пед. ин-та», 1962, т. 5, вып. 4, с. 95.

² См., например: Словарь русского языка, составленный 2-м отделением имп. Академии наук, т. II. СПб., 1892, с. 740.

³ «Молодая гвардия». 1940, № 12, с. 159 — 160.

 

якобы нужно:

Револьвер висит на цепке

От кадила.

 

Предлагая такое чтение, рецензент прежде всего не заметил, что уменьшением строки на два слога разрушается ритм и трехстопный хорей превращается в двустопный.

Рецензента подвела эрудиция. По существу Ф. Дубровская совершенно права: цепочка — принадлежность именно кадила — сосуда, в котором во время богослужения курятся благовония. Паникадило же — большая церковная люстра со свечами или подсвечник. Цепочки («цепки») паникадило не имеет; в крайнем случае есть цепь, на которой оно подвешено, но эту цепь использовать для револьвера немыслимо, а цепочку от кадила вполне возможно.

Тем не менее у нас нет никакого права исправлять этот текст, хотя бы он и изобличал Багрицкого в нетвердом знании предметов православного культа¹.

Если текстолог должен быть предельно осторожен, он не может тем не менее превращаться в писаря, бесстрастно фиксирующего тот или иной, хотя бы и последний, текст; его задача — дать текст осмысленный.

Это положение можно проиллюстрировать следующим примером.

В «вольной» поэзии известно стихотворение «революционного попутчика», популярного в свое время поэта А. Л. Боровиковского (1844 — 1905) «К судьям».

Оно было написано в марте 1877 г. в связи с так называемым процессом «50», в котором Боровиковский выступал в качестве защитника. В стихотворении воспевался революционный подвиг народницы Лидии.Николаевны Фигнер (сестры Веры Фигнер) — ее хождение в народ.

Стихотворение впервые было напечатано в 1877 г. почти одновременно в лавровском «непериодическом обозрении» «Вперед» (Цюрих — Лондон) и в брошюре М. Л. Драгоманова «Детоубийство, совершаемое русским правительством...» (Женева).

Вторая строфа этого стихотворения звучала в обоих изданиях так:

 

Крестьянские вериги вместо платья

Одев, и сняв Преступно башмаки,

Я шла туда, где стонут наши братья,

Где вечный труд и бедняки...

 

¹ «Паникадило» вместо «кадила» дважды употреблено недавно М. Шагинян («Человек и время». — «Нов. мир», 1975, № 3, с. 200 — 201). Ср., однако, то же употребление у Тургенева («Степной король Лир». Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т., т., X. М. — Л., «Наука», 1965, с. 216), эту ошибку сразу же заметил Фет (Там же, с. 406).

 

В не вышедшем из печати вследствие разгрома полицией таганрогской подпольной типографии сборнике «Отголоски революции» (1886) первая строка приведенной строфы читалась:

 

Крестьянскую дерюгу вместо платья...

 

Этот текст (совершенно независимо от этого сборника, тогда еще неизвестного) и был много лет спустя предложен В. Е. Евгеньевым-Максимовым («Некрасов в кругу современников». Л., Гослитиздат, 1938, с. 263) и на основании этого сборника мною («Вольная русская поэзия второй половины XIX века». Л., «Советский писатель», 1.959, с. 275).

Конъектура кажется вполне естественной и правомерной: текст публикаций П. Л. Лаврова и М. П. Драгоманова бессмыслен. Одевать (т. е. надевать) «крестьянские вериги» вместо платья невозможно — одно другое не заменяет. Мы знаем подвижнические вериги, но что такое крестьянские вериги, непонятно. Слово «вериги» имеет только один, строго определенный смысл и никаких двусмысленностей не допускает.

Между тем в хранящемся в Пушкинском доме и недавно введенном в научный оборот автографе этого стихотворения четко написано: «крестьянские вериги» ¹.

Обнаруживший этот автограф Е. Г. Бушканец считает этой находкой вопрос решенным и предлагает соответственно «уточнить» текст ².

С таким механическим решением согласиться невозможно. Вероятнее всего, что перед нами описка — замена нужного по смыслу слова ритмически эквивалентным. Во всяком случае, превращать вполне осмысленную строку в бессмысленную, из пиетета к автографу частного, написанного «ночью» и, как пишет Боровиковский, «совсем бездельного» письма, было бы неосторожно.

Конъектуры должны вводиться в основной текст в редакторских скобках, или, во всяком случае, оговариваться в примечаниях. Не бесспорные конъектуры следует не вводить в текст, а лучше указывать в примечаниях. Так, в главе 2 (раздел «В тайной канцелярии») «Записок» М. Л. Михайлова о с.-петербургском обер-полицмейстере И. В. Анненкове в печатном тексте читаем: «брат апокалиптического критика». Такое наименование к П. В. Анненкову явно не подходит, и А. А. Шилов в издании «Записок» (Пг., 1922, с. 58) высказал предположение, что в неизвестном нам автографе стояло «апоплексического» — Анненков был очень толст. Однако ни А. А. Шилов, ни Г. Ф. Коган (Сочинения, т. 3, 1958, с. 493 и 705) справедливо не ввели эту недоста-

 

¹ Письмо к А. Ф. Кони от 16 марта 1877 г. ПД., ф. № 134,. оп. № 4, № 400, л. 5.

² См.: Бушканец Е. Г. Мнимые стихотворения Софьи Бардиной. — «Рус. лит.», 1961, № 2, с. 169 — 172. В заметке Е. Г. Бушканца ошибочно: «хрестьянские».

 

точно аргументированную конъектуру в текст, а ограничились примечаниями ¹.

Так, иногда в результате опечатки или плохого чтения рукописи или корректуры возникают фамилии несуществующих лиц. В издании: Жихарев С. П. Записки современника с 1805 по 1819 г. (СПб., 1859) появился «парнасский Люстих». В издании «Academia (1934) он был повторен и попал в алфавитный указатель имен. Б. М. Эйхенбаум в издании Академии наук СССР (1955, с. 121 и 712) обратил внимание на то, что в первопечатном тексте «Москвитянина» это слово напечатано с маленькой буквы. Не слишком трудно было выяснить, что оно значит по-немецки — шут, затейник.

Бывают случаи, когда текст в чем-то неисправен и настоятельно требует конъектирования, но подходящая конъектура не подыскивается.

Стих 300 поэмы Некрасова «Саша» читается: Синих морей и подводных мостов...

Что такое «подводные» мосты, непонятно. Напрашивающаяся конъектура «надводных» невозможна — в двух автографах, в корректуре и во всех авторизованных прижизненных изданиях «подводных» — описка поэта остается неисправленной.

В «Гамлете Щигровского уезда» рассказывается, как сановник посмотрел на бороду князя Козельского «с негодованием, доходившим до голода».

Этот текст был напечатан в «Современнике» (1849, № 2) и потом еще восемь раз перепечатывался при жизни Тургенева; особенно следует обратить внимание на издание 1880 г., в которое автор внес не менее 175 исправлений.

Беловая рукопись не сохранилась. В черновой (Гос. публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина) — то же чтение. В академическом издании Тургенева (т. IV, 1963, с. 276) сохранено без оговорок такое же чтение.

Ошибки такого рода возникают из какой-то описки автора, когда рука не успевает зафиксировать мысль полностью: скорее всего перед нами фрагмент фразы с какими-то пропущенными словами.

С конъектурой не следует смешивать исправление некоторых ошибок писателя. Так, в «Подростке» Достоевского одно из действующих лиц именуется в первой и во второй частях Дарья Онисимовна, а в третьей — Настасья Егоровна. Текстологу следует унифицировать и дать в романе единое имя: в данном случае, кажется, естественнее выбрать первое. В примечаниях ошибку писателя надо, разумеется, оговорить. Точно так же

 

¹ К сожалению, в новейшем издании принят вариант: «апоплексического», а о другом чтении даже не упомянуто (Шелгунов Н.В., Шелгунова Л. П., Михайлов М. Л. Воспоминания, т. II., М., «Худож. лит.», 1967, с. 302)

 

текстолог должен устранить ошибку Чернышевского в повести «Алферьев», где Прасковья Филипповна (глава II, 2) далее в тексте именуется Софьей Филипповной — вероятно, здесь надо выбрать более частое, второе имя. В «Прологе» Илатонцев в части первой называется Николаем Андреевичем (или Петровичем), а во второй- — Виктором Львовичем (или Борисовичем). Его дочь Надежда Николаевна, а потом Викторовна. А. П. Скафтымов, вполне обоснованно, упорядочил этот текст (Полн. собр. соч., т. XIII, 1949, с. 910 — 911).

В «Отце Сергии» Толстого отец Сергий после эпизода с Марьей «прошел в келью, снял мужицкое платье, оделся, взял ножницы, обстриг волосы и вышел по тропинке» (Полн. собр. соч., т.31,1954,с. 37).

Но, расставаясь с монашеской жизнью, отец Сергий, надо полагать, не снял, а надел мужицкое платье, а до того был в монашеском.

Точно так же не следует относить к конъектурам подлежащие исправлению, часто встречающиеся «осмысления» текста, иногда типа народной этимологии, иногда стремящиеся «революционизировать» текст.

Осмыслением первого типа может служить «исправление» в списках стихотворно-прозаического письма Пушкина к В. Л. Пушкину от 28 (?) декабря 1816 г.:

 

Шолье Андреевич конечно

Меня забыл давным давно...

 

на «Илья Андреевич». Имя французского поэта — де Шолье (1636 — 1720), с которым поэт сравнил П. А. Вяземского, было непонятным, и возник «понятный» Илья ¹.

Типичная «революционизация» текста — в ряде списков пушкинской оды «Вольность», в которой порою находим:

 

И рабство падшее и падшего царя...

 

Читатель «исправлял» Пушкина.

 

Пунктуация и орфография

 

 

В «Золотой розе» К. Паустовского есть рассказ о том, как опытный литературный работник, не изменив ни одного слова в неотделанной повести Андрея Соболя, превратил ее в «прозрачную, литую прозу» — он только расставил абзацы и знаки препинания (особенно точки).

Этот несколько гиперболизованный пример может служить наглядной иллюстрацией пунктуации, как текстологической проблемы.

 

¹ Нейштадт В. Пушкин в потаенных тетрадях. — «30 дней», 1936, № 10, с. 76.

 

Текстологу часто приходится сталкиваться с необходимостью решать многочисленные вопросы такого рода. В этом отношении старые издания являются крайне неавторитетными. Начать с того, что у нас почти никогда нет уверенности, что в данном журнальном тексте или даже в отдельном издании отражена авторская воля. Для произведений большей части авторов, в особенности XIX века, мы сплошь и рядом сталкиваемся не столько с орфографической и пунктуационной системой автора, сколько с навыками писаря или корректора. Эта орфография и пунктуация, в свою очередь, редко была следствием научной эрудиции, а чаще всего результатом обычаев. Не забудем, что приблизительно до третьей четверти XIX в. русская орфография вообще была не упорядочена.

В статье Н. Скандовского «Законно ли не допускать в университет за две или три грамматических ошибки?» в газете «Голос» (1872, 9 октября, № 162, с. Г — 2) читаем: «Анархическое состояние русского правописания в последние годы дошло до такой степени, что в настоящее время в России, да и во всем свете, нет человека, который в своем сочинении не сделал бы, по крайней мере, двадцати грамматических ошибок (...У Что же касается знаков препинания, то о разноголосице, господствующей в этом отношении, нечего и говорить: что автор, то и свои запятые, что газета, то свои двоеточия, точки, точки с запятыми».

В самом деле, внимательно всматриваясь в орфографию, например, некрасовского «Современника», мы приходим к выводу, что та или иная система была относительно едина и последовательна лишь на протяжении определенного отрезка времени — очевидно, при данном корректоре. Со сменой его изменялись и некоторые детали. Воспроизводить при переизданиях в наше время эту систему — значит воспроизводить не «волю автора», а более или менее случайные навыки корректора.

Изучение рукописей и непосредственных высказываний писателей приводит к выводу, что авторы относительно своей пунктуации, а в некоторой степени и орфографии, разделяются на две неравные группы.

Большинство писателей XVIII — XIX и XX вв. относились к расстановке знаков препинания совершенно равнодушно, перелагая эту работу на корректоров и спокойно принимая проведенную ими правку¹.

Никакой «воли» у них в этом отношении не было. Некоторые, особенно писатели старого времени, вообще обходились почти без всяких знаков препинания. Одни делали это по слабому

 

¹ Шапиро А. Б. Основы русской пунктуации. М., Изд-во АН СССР, 1955, с. 26 — 27. Ср.: Шапиро А. Б. Текстологические заметки. — В сб.: Академику Виктору Владимировичу Виноградову... М., Изд-во АН СССР, 1956, с. 285 — 298.

 

знанию грамматики, другие — еще и потому, что были уверены, что знаки препинания не помогают пониманию смысла и интонации их произведений — единственного, что их интересовало.

Крупнейший теоретик и авторитет в вопросах пунктуирования, А. Б. Шапиро указывает, что у таких писателей, как Пушкин, Лермонтов, ЛевТолстой и др., знаки препинания фиксируют лишь сложные и особые места, а в остальных, «обыкновенных» случаях наблюдается небрежное к ним отношение («Основы русской пунктуации», с. 40).

Стоит напомнить, что в «Пестрых сказках» В. Ф. Одоевский (скрывавшийся под псевдонимом В. Безгласного) писала 1833г., что «у нас (...) знаки препинания расставляются как будто нарочно для того, чтобы книгу нельзя было читать с первого раза» (с. V).

Редактор стихотворений Тютчева Георгий Чулков свидетельствует, что «Тютчев в большинстве случаев относился к знакам препинания весьма небрежно, а иногда записывал стихи, не поставив ни единой запятой, и забывал даже поставить точку в конце стиха» ¹.

Маяковский совершенно равнодушно относился к знакам препинания и расстановку их охотно передоверял издательским работникам².

У некоторых писателей мы сталкиваемся с иным явлением. Знаки препинания они ставили, настаивали на их точном воспроизведении, но эта система (или зачатки ее) часто далеко отходила от традиционных норм и навыков. Так, по свидетельству Н. И. Греча, Карамзин особенно любил тире — знак, который едва ли не им был введен в русскую графику³; он же ввел и многоточие. По наблюдениям Т. Г. Цявловской двоеточие в первой половине XIX в. часто заменяло запятую. Лермонтов систематически употреблял отточия в две, три, четыре, пять, шесть, семь или даже восемь точек, а Добролюбов, наоборот, уменьшал их порою до двух; В «Севастопольских рассказах» Л. Толстого их то двенадцать, то семь — совершенно очевидно, что это не слу-

 

¹ Чулков Г. И. Новый Тютчев. — «Литературный критик», 1934, № 5, с. 180. Ср.: Пигарев К В. Судьба литературного наследства Ф. И. Тютчева. — «Лит. наследство», т. 19 — 21, 1935, с. 400; Matlaw Ralph. Tjutčevs punctuation and Tjutčevs text. In: «Orbis scriptus D. Tschižewskij zum 70. Geburtstag». München, 1966, S. 529 — 535.

² См.: Карпов А. «Все сто томов моих партийных книжек». — «Вопр. лит.», 1963, № 7, с. 60; Василенко Вл. Маяковский в «Известиях». — «Неделя», 1963, 14 — 20 июля. № 29, с. 5.

³ См.: Греч. Н. И. Записки о моей жизни. М. — Л., «Academia», 1930, с. 168. О значении тире для Герцена см. соображения Е. И. Прохорова в статье «Новое издание сочинений А. И. Герцена». — «Изв. АН СССР. ОЛЯ», 1962, № 2, с. 161. Ряд очень ценных материалов содержит статья А. Б. Шапиро «Знак «тире» в текстах произведений М. Горького». — «Rusko-česke studie». Praha,1960, s.279 — 291.

 

чайно; то же в «Путешествии...» Радищева¹. Курсив в заглавиях журналов, рассказов, статей и пр. в прежнее время, а изредка и в наши дни, заменял кавычки.

Текстологу надлежит в этих случаях выяснить, какую функцию несут эти варианты обычного трехточечного многоточия, и, соответственно решить вопрос либо о переводе их на современные нормы (если они, так сказать, безразличны), либо о точном их воспроизведении (если они несут смысловую нагрузку).

Б. М. Эйхенбаум в свое время отметил, что в рукописях «Записок охотника» Тургенева пунктуация резко отлична от современных ему норм (обилие тире, заменяющего другие знаки) и журнальные тексты лишь частично отражают эту особенность². Нередки случаи, когда вместо запятой стоит точка с запятой³. Этим же совершенно индивидуальным знаком переполнены произведения Андрея Белого. Впрочем, из письма Тургенева к М. М. Стасюлевичу от 22 ноября (4 декабря) 1876 г. видно, что в общем к системе интерпункции писатель был относительно равнодушен. Однако Н. Р. Левина в статье «Ритмическое своеобразие жанра стихотворений в прозе» показала, что своеобразная система знаков препинания (особенно тире, точки с запятой и многоточия) была способом ритмической организации этого цикла⁴.

Театроведы не раз обращали внимание на своеобразие расстановки знаков препинания у Грибоедова — результат индивидуального к ним отношения⁵.

Совершенно нетерпимо к вмешательству корректора, отстаивая свою пунктуационную индивидуальность, относился Достоев-

 

¹ Ср. в статье А. Блока «Судьба Аполлона Григорьева»: «Душевный строй истинного поэта выражается во всем, вплоть до знаков препинания (...) смеем думать, что четыре точки в многоточии, упорно повторяющиеся в юношеских стихах и сменяющиеся позже тремя точками, — дело не одной типографской случайности (курсив Блока. — С. Р.). (Собр. соч. в 8-ми т., т. V.. М. — Л., 1962, с. 515).

² Примечания к изд.: Тургенев И. С. Соч. т. I. М. — Л., ГИХЛ, 1930, с. 355. Ср. у А. Л(уканиной): «... да вообще вряд ли какой-нибудь русский писатель вполне владеет знаками препинания. Ну, да у них там в редакциях есть такие люди, которые заведуют этою стороною» («Мое знакомство с Тургеневым». — «Северный вестник», 1887, № 2, с. 45). Некоторые очень тонкие замечания относительно логико-грамматического типа пунктуации у Толстого» интонационного типа у Тургенева, относительно особо эмоциональной («романтической») пунктуации в «Вадиме» Лермонтова сделаны Б. М. Эйхенбаумом в работе «Основы текстологии», с. 81 — 83.

³ См.: Рисc Олег. Беседы о мастерстве корректора. М., «Искусство», 1959, с. 78.

⁴ Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем в 28-ми т. Письма, т. XII, кн. I. М. — Л., 1966, с. 9; Н. Р. Левина. «Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена», 1971, т. 414, с.235.

⁵ Медведева И. Н. Примечания к изд.: Грибоедов А. С. Сочинения в стихах. Л., «Сов. писатель», 1967, с. 487 («Б-ка поэта». Большая серия); Горчаков Н. Режиссерские уроки К. С, Станиславского. Изд. 3-е. М., «Искусство», 1952, с. 191; Эйзенштейн С. М. «Монтаж» 1938». — В изд.: Избранные произведения в 6-ти т., т. II. М., «Искусство», 1964, с. 185.

 

ский. В мемуарах сохранился рассказ о том, как корректор и каком-то случае сослался в беседе с ним на правила грамматики, а писатель «раздражительно восклицал: «У каждого автора свой собственный слог, и потому своя собственная грамматика... Мне нет никакого дела до чужих правил! Я ставлю запятую перед «что», где она мне нужна; а где я чувствую, что не надо перед «что» ставить запятую, там я не хочу, чтобы мне ее ставили!» ¹

Посылая Н. Д. Телешову рукопись книги «Темные аллеи», И. А. Бунин писал: «Сохранить мои знаки препинания»²... С. Ю. Прегель в связи с этим пишет: «А знаки препинания Ивана Алексеевича! О них можно написать поэму. Каждая запятая оправдана и не только синтаксически...» ³ В советское время, случай едва ли не единственный, «сколок с романа» Артема Веселого «Река огненная» был напечатан в журнале «Молодая гвардия» (1923, № 1) со следующим редакционным примечанием: «Печатается без знаков препинания только ввиду усиленных просьб автора». Аналогичный случай имел место и со стихами М. Цветаевой. Этот предельный нигилизм в отношении интерпункции дальнейшего развития, к счастью, не получил. Вспомним еще несколько страниц текста без единого знака препинания и без прописных букв в начале предложений в «Улисе» Джойса («марион блум размышляет в постели»- — намеренная передача бессвязной речи («Новинки Запада». Альманах № 1. М. — Л., 1925, с. 89 — 94).

Поучительно напомнить недавнюю историю с поэмой Вознесенского «Лонжюмо».

В ней есть такие строки (по тексту, газеты «Правда» и журнала «Знамя»):

 

Россия,

я твой капиллярный

сосудик,

Мне больно когда, тебе больно, Россия!

 

А. Л. Дымшиц в статье в «Литературной газете» «исправил» пунктуацию, как пишет А. Коган «видимо, стремясь уберечь А. Вознесенского от упреков в эгоцентризме», и процитировал от-

 

¹ В. В. Т-ва (О. Починковская). Год работы со знаменитым писателем. — «Ист. вестн.», 1904, № 2, с. 492. О том же см.: Александров М. А. ф. М. Достоевский в воспоминаниях типографского наборщика в 1872 — 1881 гг. — -«Рус. старина», 1882, № 4, с. 178 — 179.

² Лидин В. Страницы записей. — «Вопр. лит.», 1962, Xs 1, с. 176; ср.: «Лит. наследство», т. 84, кн. I, 1973, с. 47. 6 твердости Ш. Бодлера в отстаивании каждой своей запятой см.: «Вопр. лит.», 1964, № 7, с. 157 («... изымите все произведение, если в этом произведении вам не нравится запятая, но не вычеркивайте запятой: она имеет свой смысл»).

³ Прегель С. Ю. Из воспоминаний о Бунине. — «Лит. наследство», 1973, т 84, кн. 2, с. 353.

 

рывок с «нормальной» запятой не после, а перед «когда» — разница довольно существенаая¹.

Абсолютному большинству писателей, находящихся в осложненных отношениях со школьными нормами пунктуирования, противостоит другая группа. Во главе ее Чехов, неизменно настаивавший на необходимости «правильно и литературно ставить знаки препинания, потому что в художественном произведении знаки зачастую играют роль нот...». Впрочем, тут же Чехов добавляет: «Выучиться им по учебнику нельзя: нужны чутье и опыт»².

Из советских писателей можно привести в пример В. Лидина, который совершенно справедливо указывает, что «...наших молодых писателей приучают именно к тому, что за них допишут знаки препинания, то есть по существу расставят бемоли и диезы. Но что бы сказал композитор, если бы корректор стал исправлять его усиления и diminuendo»³.

Естественно задать вопрос: в чем причина подобного, большей частью нигилистического отношения писателей к системе русской пунктуации?

Допустим в отдельных случаях плохую школьную подготовку, не обеспечивающую прочных знаний синтаксиса. Но ведь естественно было бы ждать, что художник в зрелом возрасте захочет восполнить этот пробел: трудно думать, что овладение нормами школьной грамматики является непосильным.

Очевидно, писатель не ощущает надобности в «правильной» расстановке знаков препинания. Видимо, он внутренне убежден в том, что запятые не помогают ему выражать те или иные оттенки мысли, нюансы интонации и т. д. Большинство поэтов и прозаиков считают, что выразительные возможности русской пунктуационной системы недостаточны. Ограниченность существующих средств писатель ясно ощущает. Не только занятые, но и гораздо более «интонационные» знаки — вопрос, восклицание, тире, курсив, кавычки — тоже его не удовлетворяют. И художник придумывает дополнительные обозначения, усиливающие, по его мнению, выразительность графики. Марина Цветаева усиливала интонационное значение строки или фразы, деля слова на части дефисами или применяя самые неожиданные

¹ Коган А. Герой и время. — «Вопр. лит.», 1964, № 7, с; 38 — 39.

² Из письма к начинающей писательнице Р. Ф. Ващук (1897)1. — «Лит. наследство», 1960, т. 68, с. 206. Ср. еще письмо Н. А. Хлопову (1888) (Полн. собр. соч и писем, т. XIV, 1949, с. 42). Излишнюю индивидуализацию знаков препинания Чехов не одобрял. Куприну он советовал:. «Поменьше употребляйте кавычек, курсивов и тире — это манерно» (Куприн А. Памяти Чехова. Собр. соч.; т. VI. М., 1958, с. 570. Ср.: Гурбанов В. В. Чехов о пунктуации. — «Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А, И. Герцена»; 1963, т. 248, с. 439 — 448).,

³ Лидин В. Страницы записей. — «Вопр. лит.», 1962, №1, с. 176. О выразительных возможностях знаков препинания (в юморе — точки с запятой) пишет, впрочем с иронией, Сомерсет Моэм в рассказе «Источник вдохновения». — В сб.: Дождь. Рассказы. ИзД. 2-е. М., 1964, с. 236 — 259.

 

тире; Илья Эренбург культивировал фразы и абзацы в скобках; А. М. Пешковский считал новым знаком препинания в стихе недоконченную строку¹.

Так или иначе, но дело в том, что писатель ясно ощущает недостаточность (или устарелость) существующих средств.

В сущности явочным порядком в наши художественные тексты вошло, например, двоеточие с последующим тире² или отточие перед началом фразы — нечто вроде начальной паузы, если не ошибаюсь, впервые в «Униженных и оскорбленных» Достоевского (ч. IV, гл. 2).

Как некогда В. Ф. Одоевский, Герцен в «Колоколе» в рубрике «Правда ли?» использовал знак испанской пунктуации — перевернутый вопросительный знак. Смысл его в том, что, начиная фразу, читатель заранее знает, какую ей придать интонацию (в испанском правописании существует еще и перевернутый восклицательный знак); нам же приходится определять ее, забегая глазом вперед, — посмотреть, какой знак стоит в конце.

Вспомним Маяковского, узаконившего в русской поэзии «лесенку», смысл которой — четкое выделение интонации (и значит, смысла) стиха в пределах строки³. У Вознесенского «лесенка» стала еще более усложненной⁴.

Вспомним Е. Евтушенко, который, чтобы обозначить песенность стиха, для четкого ощущения дополнительного ударения разбивает вторую половину слова на слоги:

 

В граде Харькове —

град.

Крупен град, как виноград.

Он танцует у оград.

Пританцо-вы-вает.

 

¹ Пешковский А. М. Сборник статей. Л., 1925, с. 166. Цит. по кн.: Харлап М. О стихе. М., «Худож. лит.», 1967, с. 84.

² См., например, у В. М. Дорошевича: «Нас всех испортили с детства «кабинеты восковых фигур» с их: — испанской инквизицией...» («Избранные рассказы и очерки». М., «Московский рабочий», 1962, с. 366).

Или в тексте повести Л. М. Леонова «Evgenia Ivanovna»:

«Его перекосило, как на дыбе —:

— О, тогда я понимаю...» («Знамя», 1963, № 11, с. 108). Насколько можно судить, знак этот родился в первые послеоктябрьские годы, едва ли не в рассказах Глеба Алексеева в сборниках «Недра» (Леонтьев Б. Связь времен. — «Лит. Россия», 1965, 8 октября, № 41 (145), с. 14).