Как, вероятно, все это начиналось 3 страница

Вскоре после моего возвращения в университет я получил тревожные известия о Стаси: она передушила многих соседских кур, завела привычку бесцельно бродить по окрестностям, разучилась вести себя в доме и не желала никому подчиняться. Она сохраняла ценность только как сторожевая собака, потому что со дня на день становилась все более свирепой. После того как Стаси совершила целый ряд преступлений, включая несколько массовых истреблений кур, кровопролитный налёт на крольчатник и, наконец, превращение в лохмотья брюк почтальона, она была низведена до положения дворовой собаки и в унылом одиночестве сидела на веранде у западной стены дома. То есть одинокой она была только в смысле человеческого общества, так как делали большую и удобную конуру с красавцем динго, о котором я уже рассказывал во второй главе. Таким образом, с января по июнь она просидела взаперти, точно пленный дикий зверь, и вместе с диким зверем.

Вернувшись в Альтенберг в конце июня, я сразу пошёл в сад повидаться со Стаси. Едва я начал подниматься на веранду, как Стаси и динго бросились мне навстречу с той свирепостью, на которую способны только собаки, лишённые свободы. Я остановился на верхней ступеньке, а они приближались с рычанием и лаем, так как ветер относил мой запах в сторону. Я решил проверить, когда они узнают меня зрительно, но до этого дело не дошло. Внезапно Стаси учуяла меня, и дальнейшего я никогда не забуду: она резко остановилась и замерла, как статуя. Шерсть у неё на загривке ещё стояла дыбом, уши ещё были прижаты, а хвост опущен, но её ноздри уже широко раздувались, ловя весть, которую нёс ей ветер. Затем шерсть легла, по телу пробежала дрожь, и она поставила уши торчком. Я думал, что она кинется ко мне вне себя от восторга, но этого не произошло. Душевные страдания, которые были настолько интенсивны, что изменили всю её личность и заставили такое восприимчивое существо на много месяцев забыть все правила поведения, не могли исчезнуть без следа в одну секунду.

Задние ноги Стаси подогнулись, морда задралась, горло задёргалось, и многомесячные муки нашли уход в жутких и тем не менее прекрасных звуках волчьего воя. Она выла долго, не меньше полминуты, а потом молнией кинулась на меня. Я оказался в центре тайфуна собачьей радости. Она прыгала мне на плечи, чуть не сорвала с меня пиджак – она, Стаси, сдержанная, корректная, обычно ограничивающаяся своё приветствие лёгким помахиванием хвоста, а для выражения любви клавшая голову мне на колени, не больше; она, молчаливая Стаси, теперь свистела, как паровоз, и визжала даже ещё более пронзительно, чем минуту назад выла. Потом она отпрыгнула в сторону, подбежала к калитке и оглянулась на меня через плечо, умоляя, чтобы я её выпустил. Для неё само собой разумелось, что с моим приездом её арест кончился и она опять может вести прежнюю жизнь. Как не позавидовать крепости этой нервной системы! Душевная травма, едва её причина исчезла, не оставила никаких следов, кроме тех, для уничтожения которых достаточно было повыть полминуты и полторы минуты исполнять пляску восторга, после чего собака уже готова была вернуться к нормальному существованию!

Когда я направился в дом, жена, увидев, что рядом со мной бежит Стаси, вскрикнула: «Боже мой! Куры!» Но Стаси даже не взглянула на кур. Вечером, когда я взял её в комнаты, жена предупредила меня, что Стаси теперь «не следит за чистотой». Однако манеры Стаси вновь стали безупречными. Она по-прежнему помнила и исполняла все, чему я её обучил, то есть была точно той же собакой, какой её сделали неполных два месяца занятий со мной. В течение девяти месяцев глубочайшей собачьей тоски она преданно сохраняла все, что получила от меня. И теперь для Стаси начались недели ничем не омрачённого блаженства. Во время летних каникул она была моей неразлучной спутницей, и мы почти ежедневно совершали длинные прогулки по берегу Дуная, и иногда и купались. Но всему наступает конец, и, когда пришла пора упаковывать чемоданы, возникла опасность, что уже описанная трагедия повторится вновь. Стаси притихла и уныло ходила за мной по пятам. На сей раз тот бесспорный факт, что собака не понимает смысла человеческих слов, стоил бедняжке Стаси немало мучений. Я решил взять её с собой, но не мог объяснить ей этого. Сколько ни повторял я ей, что не брошу её, она все время оставалась в крайне нервном напряжении и не отходила от меня ни на шаг. Однако под конец мне все же удалось вывести её из этого состояния.

Незадолго до отъезда Стаси снова уединилась в саду, по-видимому, с теми же намерениями, что и в прошлый раз. Я оставил её в покое до самой последней минуты, а затем позвал таким голосом, каким обычно звал на прогулку. Тут она все поняла и в восторге запрыгала вокруг меня.

Однако побыть с хозяином Стаси было суждено лишь несколько месяцев, потому что в октябре меня призвали на военную службу. При расставании повторилась былая трагедия с той только разницей, что Стаси сбежала и два месяца вела дикую жизнь в предместьях, совершая одно преступление за другим. Я твёрдо уверен, что именно она была таинственной «лисицей», опустошившей крольчатник на загородной вилле одного муниципального советника. В конце декабря Стаси, худая как скелет, со слезящимися глазами и воспалённым носом, вернулась домой, и моя жена окружила её заботливым уходом. Однако держать Стаси в доме после того, как она поправилась, оказалось невозможным, и её отослали в зоопарк, где она делила клетку с огромным таёжным волком, который стал её супругом. К сожалению, этот брачный союз оказался бесплодным. Позже, когда я работал невропатологом в тыловом госпитале, мне удалось взять её к себе. Потом меня отправили на фронт, а Стаси и её шестерых щенят я отослал в Вену, в Шенбруннский зоопарк, где в самом конце войны она погибла во время воздушного налёта. Но один из наших альтенбергских соседей купил её сына, и все наши нынешние собаки – это его потомство. Хотя Стаси провели со своим хозяином меньше половины своей шестилетней жизни, она была самой верной собакой из всех, с которыми мне приходилось иметь дело, – а мне приходилось иметь дело с очень большим числом собак.

 

ОБУЧЕНИЕ

 

Существует множество книг об обучении собак, написанных людьми гораздо более компетентными, чем я, и у меня нет намерения превращать эту главу в трактат о собачьем воспитании. Я хочу только поговорить о нескольких легко прививаемых навыках, которые облегчают взаимоотношения любого владельца с его подопечной. Обычному современному владельцу собаки вряд ли окажется полезным пёс, приученный по команде «брать вора», или приносить тяжёлые предметы, или разыскивать потерянные вещи, – мне хотелось бы спросить у счастливого хозяина такой умной собаки, сколько раз в году его верному спутнику приходится использовать своё умение на практике. Самого меня собаки никогда не спасали от грабителей, и единственной моей собакой, которая подала мне предмет, обронённый на улице, была молоденькая сука, вовсе не обученная приносить предметы. Это был интереснейший случай: Пиги II, дочь Стаси, трусившая позади меня по городской улице, внезапно ткнулась носом мне в ногу, а когда я поглядел на неё, она потянулась мордой к моей руке, сжимая в зубах кожаную перчатку, которую я обронил. Не знаю, что она думала в ту минуту и действительно ли сообразила, что предмет, упавший позади меня и пропитанный моим запахом, принадлежит мне.

Разумеется, после этого я начал часто «терять» перчатки, но Пиги ни разу даже не взглянула на них. И, во всяком случае, мне было бы интересно узнать, сколько собак, обученных «искать потерянное», хотя бы раз принесли хозяину вещь, потерянную по-настоящему.

В «Кольце царя Соломона» я уже исчерпывающим образом изложил свой взгляд на людей, отдающих собак на обучение профессиональному дрессировщику. Три урока, о которых речь пойдёт ниже, чрезвычайно просты, и можно только удивляться тому, как редко владельцы собак берут на себя труд обучить своих псов этим командам: «Лежать!», «Место!» и «Рядом!» Но прежде я хотел бы сделать несколько общих замечаний об обучении собак и начну с вопроса о поощрении и наказании. Считать, что последнее действеннее первого, – это глубокое заблуждение. Многие элементы собачьего воспитания, в частности умение соблюдать чистоту в доме, гораздо лучше постигаются без помощи наказаний. Для того чтобы приучить только что приобретённого трехмесячного щенка к соблюдению чистоты, следует в течение первых часов его пребывания в вашем доме постоянно следить за ним и в тот момент, когда он, по-видимому, будет готов запятнать пол, тотчас выносить его наружу и ставить на землю всегда в одном и том же месте. Когда он сделает то, что от него требуется, похвалите его и погладьте, словно он совершил героический поступок. Щенок, с которым обходятся подобным образом, вскоре соображает, что к чему, и, если его регулярно выводить, убирать за ним больше не потребуется.

Очень важно, чтобы наказание следовало за проступком немедленно. Нет никакого смысла бить собаку даже через несколько минут после того, как она сделает что-то не так, поскольку она не в состоянии понять связь событий.

Отсроченное наказание может быть полезным только для собаки, которая постоянно совершает что-то недозволенно и знает это. Конечно, из этого правила есть исключения – как-то, когда одна из моих собак по чистому неведению убила новое животное в моей коллекции, я спустя некоторое время дал ей понять, насколько чудовищное преступление она совершила, раза два сильно ударив её трупом злополучной жертвы. Но я отнюдь не ставил себе целью внушить собаке понятие о преступности данного деяния и рассчитывал только возбудить у неё отвращение к определённому объекту. Ниже я расскажу, как мне иной раз приходилось прибегать к «профилактическому» наказанию, чтобы привить собакам уважение к неприкосновенности новых членов моей живой коллекции.

Приучить собаку к послушанию с помощью наказаний нельзя и столь же бессмысленно бить её, если, соблазнённая запахом дичи, она во время прогулки убежит от вас. Побои не отучает её убегать – это происшествие уже далеко отодвинулось в её памяти, – а скорее отучат возвращаться, так как в её представлении они будут связаны именно с возвращением.

Единственный способ отучить её от этой манеры – стрелять в неё из рогатки, когда она задумает удрать. Выстрел должен быть произведён неожиданно для неё, и будет лучше, если она не заметит, что камешек, свалившийся на неё неведомо откуда, был послан рукой хозяина. Полная беззащитность перед этой болью поможет собаке хорошо её запомнить, и к тому же этот способ не внушит ей страха к рукам.

Наказывать собак, как и детей, можно только любя, так, чтобы наказывающий сам страдал от этого ничуть не меньше виновного; для определения же степени наказания нужно хорошо знать и понимать собаку. Разные собаки воспринимают наказание по-разному, и для нервного впечатлительного пса лёгкий шлёпок может значить гораздо больше, чем настоящая порка для его более уравновешенного и флегматичного брата.

Здоровая собака на редкость нечувствительна к физическому воздействию, и рукой ей почти невозможно причинить настоящую боль, если только не бить её по носу. Моя овчарка Тита отличалась большой силой, и после возни с ней я, как правило, бывал весь в синяках. Во время игры я мог ударить её кулаком, пнуть, резко стряхнуть на землю, когда она повисала у меня на рукаве, но она считала все это увлекательной забавой, дававшей ей право отплачивать мне сторицей. Однако, если я ударял её не в шутку, а всерьёз, пусть совсем легонько, она взвизгивала и тоскливо замыкалась в себе.

Когда в одной собаке соединяются физическая и душевная чувствительность, как, например, у спаниелей, сеттеров и сходных с ними пород, телесные наказания надо применять с величайшей осмотрительностью, иначе собаку легко совсем запугать, так что она станет робкой, неуверенной в себе, скучной и в конце концов навсегда проникнется страхом к рукам. Во время моих экспериментов по скрещиванию немецких овчарок с чау-чау выяснилось, что – особенно вначале, когда кровь овчарки ещё преобладает, – крайности характера, от «мягкого» и впечатлительного до совершенно бесчувственного, часто распределяются среди потомства без всякой системы.

Стаси была необычайно «душевно крепкой» собакой, но её дочь Пиги оказалась полной её противоположностью. И в тех случаях, когда они обе сходили с узкой тропы добродетели (например, чуть не разорвали пополам мальтийского терьера), прохожие негодовали на мою явную пристрастность и несправедливость, так как я сурово хлестал мать, а дочь отпускал, ограничившись шлепком и строгим выговором. Тем не менее обе собаки получали равное наказание.

Любое наказание собаки действенно не столько благодаря связанной с ним боли, сколько потому, что оно демонстрирует власть и силу наказывающего. И для того чтобы наказание принесло пользу, собака должна воспринять его именно как проявление власти. Поскольку собаки, как и обезьяны, при установлении иерархического порядка не бьют, а кусают друг друга, битьё, в сущности, оказывается не слишком эффективной и не слишком понятой карой.

Один из моих старых знакомых обнаружил, что лёгкий укус в предплечье, даже не оставляющий ран, производит на обезьяну куда большее впечатление, чем самые жестокие побои.

Другое дело, конечно, что не всякому понравиться кусать обезьяну. Однако в отношении собак карательные методы вожака доступны каждому человеку и в отличие от побоев не требуют насилия над собой: собаку надо поднять за шиворот и хорошенько встряхнуть. Более сурового наказания для собаки я не знаю, и оно неизменно производит на нарушителя закона и порядка самое сильное впечатление. В реальной действительности вожак, способный поднять и встряхнуть собаку ростом с овчарку, должен быть великаном, сверхвожаком, и именно так воспринимает собака своего хозяина в момент наказания. Хотя, на наш взгляд, подобная кара кажется менее строгой, чем побои, наносимые хлыстом или тростью, её даже со взрослыми собаками следует пускать в ход очень осторожно, если мы не хотим совсем сломить их дух.

Занимаясь любым видом обучения, требующим от собаки активного участия (как, например, прыжки, подача предмета и тому подобное), надо помнить, что и самая лучшая собака не обладает человеческим сознанием долга, а потому в отличие даже от маленьких детей будет сотрудничать с вами лишь до тех пор, пока работа ей нравится. Поэтому наказание тут не только нелепо, но даже вредно, так как оно может внушить собаке непреходящее отвращение именно к этому виду деятельности. Только привычка заставляет хорошо обученную собаку приносить зайца, идти по указанному следу или прыгать через препятствие, когда она «не в настроении».

Поэтому, пока собака ещё не приобрела привычки выполнять определённую команду, необходимо, особенно в начале обучения, ограничивать урок несколькими минутами и немедленно прекращать его, если интерес собаки начинает угасать. Обучаемому животному необходимо любой ценой внушить, что его не только не заставляют что-либо делать, а, наоборот, позволяют ему выполнить данное упражнение.

Вкратце обсудив общие принципы обучения, вернёмся к трём конкретным навыкам, которые необходимо привить любой собаке. Главный из них, на мой взгляд, беспрекословное выполнение команды «Лежать!»; благодаря этому навыку любая собака становится приятнее и полезнее. Собака должна научиться ложиться по команде и не вставать без разрешения – такое умение обеспечивает ей много преимуществ: владелец может спокойно покинуть её в любом месте, например, перед дверью магазина или учреждения, так что она получает возможность сопровождать его почти повсюду, и её лишь изредка приходится оставлять дома, что для истинно преданной собаки является худшим из несчастий. Ещё важнее воспитательная ценность этой команды, так как её выполнения означает существенное развитие привычки к послушанию. Для собаки не так просто подавить желание следовать за хозяином и остаться одной в каком-нибудь непривычном месте – выполнение этой команды равносильно выполнению неприятного долга. Поэтому команды «Встать!» и «Ко мне!» воспринимаются как счастливое избавление, и в результате «приход на зов» превращаются из работы в удовольствие. Очень часто заставить плохо поддающуюся собаку идти на зов удаётся только через промежуточную стадию обучения лежать. Эгон Бойнебург, один из лучших дрессировщиков собак, каких я только знаю, при обучении охотничьих собак сосредоточивал усилия именно на команде «Лежать!», а не на «Ко мне!». Он разработал метод остановке в разгар травли для тех собак, которые в обычных условиях были послушны, но оказывались столь азартными охотниками, что, гоняясь за добычей, повиновались своей страсти, а не свистку хозяина. Добивался он этого, приучая собак по команде «Лежать!» прерывать любую деятельность и даже гон: они ложились и ждали распоряжения «Ко мне!». Когда собака бросалась преследовать дичь, Бойнебург не пробовал её отозвать, а просто кричал громко: «Лежать!» Взмётывалось облако пыли, поднятой резко затормозившими лапами, а когда оно рассеивалось, зрители видели послушно улёгшуюся собаку.

Обучение команде «Лежать!» настолько просто, что доступно даже людям, вообще лишённым способности дрессировщика. Начинать его следует между седьмым и одиннадцатым месяцами жизни собаки, в зависимости от её породы. Слишком раннее начало ни к чему хорошему не приведёт, так как нельзя требовать от подвижного весёлого щенка, чтобы он по команде ложился и сохранял абсолютную неподвижность. Когда же он подрастает и остепеняется, обучающий сталкивается с гораздо меньшим сопротивлением.

Уроки следует начинать на мягкой сухой земле, например за шею и крестец и легонько прижимать к земле, повторяя:

«Лежать! Лежать!» – или какое-нибудь другое подходящее слово. В первый раз, возможно, придётся применить и силу.

Одни собаки очень быстро понимают, что от них требуется, другие – не сразу, третьи же будут стоять окостенев и начнут разбираться в ситуации, только когда им силой согнут задние, а потом передние ноги.

Эта предварительная подготовка может показаться постороннему наблюдателю несколько комичной, но поразительно, как мало повторений требуется для того, чтобы собака поняла, чего от неё хотят, и начала ложиться по команде сама. И сразу же следует препятствовать собаке вставать, если ей вздумается сделать это до подачи соответствующей команды. Разделять эти два момента между разными уроками неправильно. Нужно стоять вплотную к собаке и чуть-чуть покачивать пальцем перед её носом, чтобы у неё не было возможности вскочить на ноги. Затем вы внезапно зовёте: «Ко мне!», отбегаете на несколько шагов и ласкаете собаку или играете с ней в награду за только что перенесённое испытание. Если собака проявит признаки усталости и начнёт сторониться хозяина, стараясь избежать повторений упражнений, урок следует прервать и отложить до следующего дня. Время пребывания в лежачей позе следует увеличивать очень постепенно, и обучающему требуется немалый такт, чтобы найти счастливую середину между излишней строгостью и чрезмерной ласковостью.

Урок никогда не следует превращать в игру – игра должна оставаться наградой за успех, – и ни в коем случае нельзя позволять щенку в ответ на команду шаловливо валиться на спину. С другой стороны, нужно внимательно следить, чтобы собака не прониклась отвращением ко всей процедуре. Когда собака научится послушно лежать несколько минут, надо раз от разу постепенно отходить от неё, вначале так, чтобы она продолжала вас видеть, а когда она освоится с этим манёвром настолько, что будет сохранять свою позу и несколько минут спустя после того, когда хозяин отойдёт, можно уйти совсем.

Это испытание ей будет легче перенести, если вы оставите возле неё какую-нибудь свою вещь, и даже не одну. Чем больше их будет и чем они будут крупнее, тем спокойнее собака будет себя чувствовать. Если взять собаку в туристский поход и оставить её возле палатки со спальными мешками, она даже в самом начале обучения останется возле них на какое угодно время, терпеливо ожидая возвращения хозяина. При попытке чужого человека посягнуть на какую-нибудь вещь собака придёт в ярость, но не потому, что чувствует себя обязанной защищать хозяйское имущество, а потому что эти вещи, пропитанные запахом хозяина, символизируют для неё дом и гарантируют возвращение хозяина. Вот почему она сердится, если кто-то попытается их унести. Нередко можно увидеть собаку, как будто охраняющую портфель своего хозяина, однако психологическое объяснение этой ситуации совсем не таково, как может показаться на первый взгляд. Портфель в сознании собаки является как бы символом дома, а хозяин оставил здесь не собаку сторожить портфель, а наоборот – портфель, чтобы помешать собаке уйти.

При таком обучении, особенно если оно проходит в местности, которая собаке незнакома, очень важно хорошенько обдумать, где именно приказать собаке лечь. И прежде чем отдать команду, следует прикинуть, какое место избрала бы сама собака, если бы она хотела прилечь отдохнуть. Было бы жестоко укладывать собаку на совершенно открытой тропе, по которой часто проходят люди: в её глазах более неподходящего места для отдыха найти невозможно, и она будет испытывать такие душевные мучения, но в то же время с удовольствием ляжет в каком-нибудь тихом уголке, предпочтительно хорошо укрытом, например под садовой скамейкой. Это правило требует строгого соблюдения, так как «лежать» – задача очень нелёгкая, и для её выполнения собаке требуется сделать над собой большое усилие.

Разумеется, умелое и в меру строгое обучение такого рода – отнюдь не жестокость по отношению к собаке; наоборот, оно приводит к обогащению её жизни, так как хорошо обученная собака получает возможность сопровождать своего хозяина почти всюду. Если собака исключительно умна, строгие правила обучения можно со временем несколько смягчить.

Стаси, превосходно владевшая искусством «лежать», прекрасно знала, что я вовсе не хочу, чтобы она, сторожа мой велосипед, и в самом деле сохраняла каменную неподвижность, как того требует буква закона. По команде она ложилась и некоторое время оставалась в этой позе, однако, незаметно поглядывая за ней в окно, я видел, что потом она вставала и начинала прохаживаться, правда не отдаляясь от велосипеда больше чем на метр-два. Если же мы шли с ней в гости и я приказывал ей лечь в углу комнаты, она никогда не вставала.

Другими словами, она прекрасно понимала, с какой конкретно целью отдавалась ей эта команда и в том и в другом случае.

В конце концов мы совсем непроизвольно выработали следующий компромисс: получив приказ лежать, когда рядом не было моего велосипеда или портфеля, Стаси ждала меня около десяти минут, а потом, если я не появлялся, вставала и отправлялась домой самостоятельно, но рядом с моими вещами она, если бы понадобилось, продождала бы меня до скончания века.

Стаси достигла такого совершенства в искусстве «лежать и охранять», что, как это ни невероятно, сама решала, когда ей следует занять сторожевой пост! В дни моей работы в госпитале она принесла щенят, отцом которых был динго (после того как её союз с таёжным волком оказался бесплодным, ей предложили в супруги динго). Мой знакомый доктор одолжил мне, а вернее ей, конуру своей овчарки, которую, к несчастью, украли. Три дня Стаси провела в конуре со щенятами. На четвёртый день, выйдя из госпиталя, я обнаружил, что она лежит возле моего велосипеда. Все попытки отправить её назад к детям терпели неудачу: она во что бы то ни стало желала вернуться «на действительную службу». Дважды в день она убегала покормить щенят, но через полчаса вновь занимала свой пост рядом с моим велосипедом.

Вторая команда – «Место!» – соответствует по своей сути команде «Лежать!», но применяется дома, а не на улице.

Нередко случается, что общество собаки вам мешает и вы хотите на время избавиться от неё. Приказ «Пошла вон!» не способна понять ни одна даже самая умная собака: поскольку «вон» – понятие абстрактное и для неё непостижимое. Собаке необходимо конкретно объяснить, куда именно вы её отсылаете. И «место» – это чётко определённое место, куда собака должна уходить по команде и где она должна оставаться до тех пор, пока ей не разрешат его покинуть.

Лучше остановить свой выбор на том уголке, который собака предпочитает, – туда она всегда пойдёт охотнее. Дети и собаки, имеющие привычку вмешиваться в разговоры взрослых людей, мало кому нравятся, и собака, умеющая оставлять людей в покое, несомненно будет пользоваться общими симпатиями. То же относится и к детям.

Третий навык, способствующий превращению собаки в приятного спутника, не причиняющего особых хлопот, – это умение идти «рядом». К несчастью, это умение, делающее излишним поводок для хорошо воспитанной собаки, приобретается с заметно большим трудом, чем два навыка, описанных выше, и при отсутствии частых повторений вскоре может быть забыто. Обучение собаки идти «рядом» сводится к тому, чтобы заставить её идти возле правой или левой ноги хозяина (нога должна быть всегда одной и той же!); при этом её морда не должна выдвигаться вперёд, а скорость движения все время должна соответствовать скорости движения хозяина. Выполняя это упражнение, собаки редко пытаются оставить, и, наоборот, большинство из них, как правило, вырываются вперёд – ошибка, которую надо исправлять немедленно, сильно дёрнув поводок или хлопнув собаку по носу. Каждый раз, когда хозяин поворачивает, собака должна также повернуть; лучше всего это достигается следующим образом: надо слегка наклониться и повернуть голову собаки в нужную сторону рукой, свободной от поводка.

 

Работа требует терпенья —

Не только знанья и уменья.

 

Прежде чем собака научится идти «рядом», её приходится очень долго тренировать на поводке. Тут следует отработать две команды – приказание идти «рядом» и разрешение отойти, и, на мой взгляд, второе значительно труднее. Контрприказ лежащей собаке «Ко мне!» ей хорошо понятен, и она вскоре выучивается не двигаться, пока его не услышит. Но команда «Вперёд!», разрешающая собаке отойти от хозяина, естественно, не так понятна. В начале обучения лучше всего остановиться, сказать «Вперёд!» и подождать, пока собака не двинется вперёд. Собаке ни в коем случае нельзя разрешать отходить в сторону по собственной инициативе, иначе она решит, что ей это дозволено, и тем самым в значительной степени будут сведены на нет уже достигнутые результаты.

Ещё одна трудность заключается в том, что умная собака очень скоро начинает разбираться, надет на неё поводок или нет, и часто игнорирует команды, когда его с неё впервые снимают. Поэтому с самого начала собаку следует приучить к узкому лёгкому поводку, который она практически ощущает только в тот момента, когда его резко дёргают. Собака, по-видимому, не в состоянии понять тут причинную связь – во всяком случае, в начале обучения Стаси выполняла команду «Рядом!» всегда, когда на ней был поводок, независимо от того, держал я его или нет и какое расстояние нас разделяло. Без поводка она чувствовала себя «свободной» и не выполняла команды. Даже хорошо обученную собаку следует время от времени водить на поводке «для освежения памяти».

В целом, однако, как с командой «Лежать!», не следует в каждом случае требовать обязательного выполнения буквы закона при условии, что собака во всем хорошо разобралась и выполняет команду безупречно. Стаси ещё щенком часто забывала смысл команды «Рядом!», но в этом не было ничего страшного, так как необходимость в команде вскоре вообще отпала: в соответствующих ситуациях Стаси шла «рядом», соблюдая все правила не менее строго, чем призовой пёс на испытании. Когда, например, движение по улице усиливалось, она по собственному почину пристраивалась к моей ноге, и я не опасался потерять её даже в густых толпах, неизменно заполнявших вокзалы в годы войны. Она точно следовала за каждым моим шагом, так что её шея все время была у моего левого колена.

С большой трогательностью она прибегала к такому добровольному самоограничению и тогда, когда она была вынуждена бороться с искушением – например, когда мы шли через скотный двор, где испуганные появление рыжего волка куры начинали кудахтать и метаться, немало усилий, чтобы обуздать естественное желание расправиться с ними. В этих случаях Стаси, чтобы устоять перед соблазном, прижималась к моему левому колену. Она дрожала от возбуждения, ноздри её раздувались, уши стояли торчком, и я буквально видел, как натягивает невидимый поводок, который она на себя надела.

Конечно, Стаси никогда не использовала бы своего умения ходить «рядом», если бы в юности не отработали все главные его правила, и все-таки мне приятно думать, что собака, выучив этот урок, не просто рабски его повторяет, но может применять его с выбором, чтобы не сказать – творчески.

 

СОБАЧЬИ ОБЫЧАИ

 

И носом дружеским

И нюхал и толкал…

Берис. Две собаки

 

Способы обмена информацией между животными, живущими в сообществах, и механизмы, обеспечивающие бесперебойную совместную деятельность индивидов в стаде или стае, не имеют ничего общего с речью, на которой строится осуществление этих важнейших функций у человека. В «Кольце царя Соломона» я подробно рассмотрел этот вопрос в главе «Язык животных». Смысл конкретных сигналов и различных выразительных движений и звуков у животных не условен, как смысл слов в человеческом языке, но определяется врождёнными инстинктивными действиями и ответными реакциями.

Таким образом, «язык» каждого данного вида животных гораздо более консервативен, а их «обычаи и привычки» несравненно более устойчивы и обязательны, чем у человека. Можно написать целую книгу о нерушимых законах, которые управляют церемониалом, определяющим поведение более сильных и более слабых, кобелей и сук. Рассматриваемое в целом действие этих законов, опирающихся у собак на наследственные поведенческие стереотипы, напоминает проявление наших собственных человеческих обычаев. Это относится и к воздействию упомянутых законов на жизнь сообщества, и именно в таком смысле следует понимать название данной главы.