Последние километры похода 2 страница

Ожидая чего-то недоброго для себя, они испуганно жались друг к другу. Темнело. К ночи нужно было покончить со всем этим. Оставить всю группу вместе нельзя: Яковлева могли убить. С другой стороны, нас было слишком мало, чтобы ставить охрану для защиты Яковлева,— ведь мои люди должны были в ночь жечь сигналы для самолета, а назавтра встречать Брынского. Подозрительных нужно было изолировать расстоянием.

Бойцы, взятые под подозрение, стали просить оставить их вместе с другими.

— Вы пойдете туда, куда вам сказано, и переночуете там,— повторил я двоим,— оружие я вам оставляю. Если вы трусы и не чувствуете себя способными в дальнейшем искупить свою вину боевыми делами, можете итти с этим оружием на все четыре стороны, если же вы решите впредь честно сражаться за свободу родины, завтра, в 13 часов 30 минут, явитесь на это место для получения боевого задания.

15 июля в 13 часов 30 минут двое раскаявшихся бойцов явились за получением задания. Все пятеро, включая и того, который первый поддался уговорам Михова. с честью выполнили порученное им дело.

В тот день я выслал еще несколько человек встречать подрывников, взятых из группы Брынского. Каждую ночь мы жгли условленные сигналы, Вынужденное бездействие, тревожное ожидание людей с операций и самолета из Москвы — все это так меня измотало, что я чувствовал себя больным.

И вот в ночь с 25-го на 26-е долгожданный самолет появился над нашими кострами. Не успели мы собрать груз, как прибыли наши подрывники с Лани, а затем вернулись и все другие группы, за исключением троих.

О сборе подрывников, разосланных на подрыв вражеских поездов из района Несвижа, следует рассказать поподробнее.

Предательство Михова не позволило нам встретить этих людей, как мы условились. А место встречи на реке Лань находилось неподалеку от Новины, где у нас произошла стычка с полицаями. Гитлеровцы стянули в тот район много карателей.

Прибывшие туда подрывники, не встретив наших представителей и условленных костров, ушли в неизвестном направлении. Но, познакомившись с прилегающей местностью, мы считали, что они должны Остаться в нашем районе, лучшего места не найти. Лес здесь простирался площадью в двадцать на сорок километров. Разыскивать людей в таких просторах была не легкая задача. К тому же у меня при штабе было только шесть человек людей и те загружены неотложными делами. А потерять два десятка хорошо обученных подрывников было немыслимо.

Прошло уже больше месяца, как мы расстались, а людей все не было. Подрывники могли от безделья разболтаться, уйти в Любаньский партизанский район или вернуться к Щербине.

Однажды Шлыков Александр, подружившись с сыном Матрены Хамицевич, выведал от него, что к ним на хутор иногда забегают партизаны, «только они строго заказали не говорить об этом».

— Да ты помалкивай и обо мне. Смотри, чтобы ни-ни! — погрозил он пальцем подростку.

— Ладно. Я про того, что с бородой, и тебе рассказывать не стану, боюсь, сердитый больно.

— С бородкой, говоришь, невысокого роста?

— Ыгы. С бородкой, этакий небольшенький...

Короче говоря, Шлыков установил, что на Матренин хутор иногда заглядывает с прочими воентехник Сивуха. Значит, подрывники базируются в Булевом болоте.

Но как же с ними встретиться? Матрену мы тогда еще мало знали и ее хлопчику довериться не могли. Решить задачу взялся Михаил Горячев. Он вывел на листке бумаги кусок леса, просеку, что идет с хутора Хамицевич на восток на пересечение с канавой. Нарисовал Матренину избенку, у избы дряхлую лошадь, смотрящую вдоль просеки, на боку лошади подписал «Сивуха». Вдали нарисовал коня, привязанного к сломанной сосне. Конь рвался, бил копытом землю. Михаил вывел над ним «Горячий» (так этого художника звали у нас все бойцы и командиры). На горизонте всходило солнце, поодаль была нарисована церковь, в которую заходят богомольцы.

Эту картинку Шлыков передал мальчику Матрены для вручения бородатому партизану. Хлопчик задание Александра выполнил в пятницу, а в воскресенье на восходе солнца хлопцы встретили подрывников около сломанной сосны у канавы. Воентехник Сивуха после этого долго сердился на Горячего за рисунок, а я объявил Михаилу благодарность за находчивость.

Отряд был в сборе. Радость, как и беда, не живет в одиночку. Боевой счет каждой группы был значительно пополнен. Люди прибыли, взрывчатка есть. Пришло время схватиться с врагом по-настоящему.

На третий день после приемки самолета к нам присоединился с отрядом в восемьдесят человек капитан Каплун. Я познакомился с его людьми. Со многими побеседовал лично в день встречи.

В начале августа в нашем распоряжении было уже сто пятьдесят обученных и проверенных бойцов, объединенных сложной, продуманной системой и хорошо вооруженных. Бойцы не знали местонахождения центральной базы и были расквартированы на вспомогательных точках в радиусе от пяти до пятнадцати километров. Здесь они отдыхали, прибывая с задания, отчитывались и снаряжались для новых диверсий. Люди, принимаемые вновь, проходили проверку и подготовку на особых точках и ничего не знали не только о месте пребывания штаба, но и о других вспомогательных базах. А склады боеприпасов у нас были так замаскированы, что их можно было найти только по плану. На случай провала той или иной точки были установлены запасные пункты встречи и сигналы для предупреждения о перемене обстановки или возникновения опасности. Вся система построения отряда была рассчитана не только на то, чтобы дисциплинировать людей и заставить их быть более бдительными, но и на то, чтобы в случае проникновения агентов гестапо в нашу среду не дать им возможности разрушить эту систему. В этом сказался опыт, накопленный нами в первую военную зиму.

Разведка

Подрыв вражеских поездов и закупорку полотна дороги в сорок втором году мы считали главным. Образно выражаясь, мы стояли с толом в рюкзаках, видели, как гитлеровцы мчатся на восточный фронт. Поезда с танками, орудиями, горючим проскакивали мимо нас друг за другом, а линия почти не охранялась. И мы начали бить врага на магистралях. И здесь также мы должны были точно выяснять результаты взрыва. Москва требовала указывать в радиограммах простой дороги, потери в людях и технике при подрыве эшелона.

В Витебской области, имея надежную связь с населением, мы быстро нашли себе людей среди железнодорожников, помогавших нам уточнять результаты крушений. В Пинской области, в новых районах, намеченных для базирования нашего отряда, у нас пока не было никого. А мы прекрасно понимали — для успешного подрыва вражеских поездов надо знать, с чем они следуют к фронту, и подрывать те из них, которые представляли наибольшую ценность. Такие данные нетрудно было получить от начальников станций и их помощников, от диспетчеров, телеграфистов и других железнодорожных служащих, оформляющих -прохождение поездов через станции.

Наиболее важные поезда следовали с усиленной охраной, О них давались предварительные указания, принимались меры предосторожности. Иногда эти поезда сопровождались бронепоездами и т. п. Все это мы должны были знать. Ведь для решения таких задач и применяется разведка. А у нас ее тогда не было. Мы еще не имели опыта, как ее организовать.

В течение первой зимы мы через бургомистра Василенко запаслись бланками немецких паспортов, командировочных, справок, пропусков. Имелись у нас разные печати, штампы и образцы подписей немецких комендантов. Но у нас не было людей, имеющих специальную подготовку. Мой выбор пал на Дубова, Рыжика и Пахома Митрича. Этим товарищам я доверялся полностью, а их смекалка и находчивость давали мне уверенность в успехе.

Когда мы перешли автомагистраль Москва—Варшава, было объявлено, что на подрыв поездов в район Пинска направляется тройка «отцов». Подробностей никто не знал. Я много раз беседовал с ними и вместе и порознь о задачах, которые им предстояло выполнять. И как мне казалось, каждый из них представлял себе трудности будущей работы. «Отцы» сначала возражали, но, тщательно продумав, согласились и сами стали мне помогать в разработке легенды и составлении документов.

Дубов имел отличную квалификацию токаря, слесаря, механика и в совершенстве знал металлообрабатывающие станки. Ему был выправлен паспорт на имя

Домина Ивана Куприяновича. В командировочном удостоверении, выданном на «московском заводе» за четыре дня до войны, он был послан на одну из новостроек Бреста. Но в поезде заболел воспалением легких, был высажен из вагона и помещен в одну из железнодорожных больниц в Борисове.

При эвакуации о нем забыли, у Домина нашлись родичи, которые вывезли его в деревню. Там он провел целую зиму — выздоравливал. Теперь поправился, следовал в Пинск на работу. Все справки и документы у гражданина Домина имелись в наличии и не вызывали ни малейшего сомнения.

Он должен был поступить в депо станции Лунинец, изучить персонал станционных работников и оказать нам содействие в их вербовке.

В Дубове я был уверен. С такой квалификацией, как у него, с огромной выдержкой и хладнокровием, он должен справиться с поставленной задачей.

Деду Пахому поручалось изучать настроение бургомистров, старост, полициантов, а также местных граждан в Житковическом районе.

Помимо паспорта, ему была выдана справка от бургомистра Чашниковского района, Витебской области, о том, что его родичи выехали в Пинскую область. Он их разыскивал, имея на руках пропуск, выданный немецким комендантом. Пахом Митрич умел, когда требовалось, прикинуться совсем дряхлым стариком, что соответствовало его возрасту. Он был хитер и осторожен, как стреляный лось. В случае опасности ему разрешалось «утекать» в лес к партизанам без дополнительного согласования.

Больше всего вызывал беспокойство Иван Трофимович Рыжик. Он года два работал продавцом в кооперации и в этом деле разбирался. Его направили в Пинск с задачей поступить продавцом-разносчиком. Такие продавцы иногда ходили по деревням, сбывали залежавшиеся бросовые товары гитлеровских коммерсантов. Подавляющее большинство таких разносчиков работало агентами гестапо. Это могли предложить и Рыжику, могли потребовать от него подписку. Я предложил ему итти на все. Рыжик сначала всячески возражал против такого поручения, а затем согласился и сам предлагал ряд весьма остроумных вариантов своей версии. Рыжик получил документы и денежные Средства для деятельности коммерсанта.

В нашем распоряжении, помимо гитлеровских оккупационных марок, были советские рубли, польские злотые, доллары и фунты стерлингов. Но расходовать их приходилось с большой осторожностью.

Мы тщательно разработали с каждым места встреч и явок, способы письменной связи.

Во время перехода к нам присоединился один боец, мать которого проживала в Пинской области. Этот боец попал в окружение, провел зиму в лесу, а затем присоединился к нашему отряду.

Я разрешил Дубову изредка посылать письма матери этого парня с самым безобидным содержанием, вроде того что «я служил с вашим сыном в рядах Красной Армии, и он, не будь дурнем, сдался в плен к немцам и там теперь живет себе вне всякой опасности...»

С помощью разработанного нами кода мы могли прочитать истинный смысл таких писем. Задача тех, кому они адресовались, сводилась лишь к тому, чтобы сохранить эти письма и передать затем нам.

Намечали мы и почтовые ящики для передачи нам разных планов, документов или подписок, отобранных у людей, завербованных к нам на службу. В Запад ной Белоруссии в конце каждого населенного пункта, по установившимся обычаям, возвышаются деревянные кресты. Мы их использовали в качестве ориентиров. В нескольких десятках шагов от такого креста в заданном направлении могла закапываться в землю предназначенная нам корреспонденция, и мы ее без труда находили. В некоторых местах в качестве ориентиров намечались могильники, они в подавляющем большинстве стоят в сторонке и весьма удобны для назначения места встречи, для обмена перепиской.

Главное же средство связи, на которое мы брали курс, были люди, желающие уйти к нам в лес. Мы крайне нуждались в пополнениях в новом районе, но не могли принимать к себе людей без предварительной проверки на боевых делах, а это отнимало уйму времени. Многие же, не имея связей, не могли попасть к партизанам вовсе. Наши «отцы» могли таких людей встречать в большом количестве и направлять в наше расположение.

Многие из местных граждан, провинившиеся перед оккупантами, скрывались в одиночку, подвергаясь смертельной опасности, и готовы были отдать что угодно, лишь бы найти путь к партизанам.

Посылая к нам таких людей с пропуском, можно было передавать записки, написанные кодом.

Прибывающих к нам новичков мы иногда использовали в качестве связных, поручали им выводить в лес людей или же доставать нам необходимые данные. А дальше практика должна подсказать пути и средства связи.

Когда на новой базе собрались все подрывники, за исключением троих, все крайне сожалели об «отцах», высказывая самые мрачные предположения. А я не мог их успокаивать и горевал вместе со всеми. Порой и сам поддавался пессимизму. Ведь прошло около месяца, как мы расстались, а от друзей еще не было ни одной весточки.

Наступление на магистрали

Первого августа около сорока человек, включая десять опытных подрывников, направились в район озера Выгоновское под командованием Брынского. В задачу отряда входило организовать массовые крушения поездов на линии железной дороги Брест—Барановичи.

Эта двухколейная магистраль была одна из наиболее активно действующих. Здесь проходило до семидесяти пяти пар поездов в сутки. Линия совершенно не охранялась гитлеровцами. Люди Брынского, сформированные в диверсионные пятерки, пошли буквально в открытую атаку на поезда.

В первые железнодорожные мины, так называемые «рапиды», укладывалось тола по три тысячи двести граммов. Заложенная под рельсом между шпалами, она взрывалась, как только колесо паровоза перерезало переброшенные через рельс электрические проводки. Взрыв такой мины, как правило, вырывал кусок рельса более метра длиной и образовывал воронку глубиной до метра. При движении поезда со скоростью пятьдесят—шестьдесят километров выводился из строя паровоз и до шестидесяти—семидесяти процентов вагонов.

Подрывные пятерки Брынского выходили на железнодорожную магистраль сразу на трех-четырех перегонах, и за несколько часов летело под откос два- три, а в некоторых случаях и четыре железнодорожных состава противника. В первую очередь подрывались те поезда, которые следовали на восток с войсками и грузом.

Вначале некоторые пятерки, спеша подорвать поезд, даже пользовались конским транспортом. К железнодорожному полотну в таких случаях подъезжали на повозках или верхами и закладывали мину под рельс без всякой маскировки. Затем, перекинув через рельс электропровод, они отъезжали на две-три сотни метров от линии, маскировались и смотрели или слушали, как подходил поезд к заминированному участку. Дальнейшее повторялось: сначала раздавался взрыв, затем скрежет металла, треск ломающегося дерева. Спустя некоторое время начинался обстрел прилегающей местности.

Но по кому стрелять — гитлеровцы обычно не видели. Они даже не знали, с какой стороны подходили и в какую сторону отошли партизаны, и открывали огонь в разных направлениях или в ту сторону, в которую свалились вагоны.

Так однажды наша пятерка подорвала состав, мчавшийся на восток с войсками и танками. От взрыва паровоз, около пятнадцати платформ с танками и четыре вагона с солдатами свалились на вторую колею. Около пятнадцати платформ с танками и более десяти вагонов уцелело. Гитлеровцы открыли ураганный огонь из танковых орудий и пулеметов в сторону западной колеи лишь потому, что в ту сторону свалились платформы. Подрывники же находились рядом, с восточной стороны. Подсмеиваясь над бессильным бешенством врага, они поднялись и тихонько пошли от линии.

Чаще всего гитлеровцы, подъехавшие к месту катастрофы, усиливали обстрел прилегающей местности, когда там уже никого не оставалось. Через полчаса к месту взрыва подходил вспомогательный поезд. Начиналось растаскивание вагонов и уборка трупов или изуродованной техники.

Насколько наши люди были подготовлены для диверсий, свидетельствовало то, что подрывными пятерками отряда Брынского только в период с 10 августа по 10 сентября 1942 года между Березой-Картузской и Барановичами было сброшено под откос шестьдесят девять вражеских эшелонов.

Одновременно с Брынским на железнодорожную магистраль Пинск—Калинковичи в район станции Старушки с группой в тридцать пять человек был направлен Филипп Яковлевич Садовский.

Эта магистраль уже была основательно потрепана партизанскими отрядами, расположенными в Любаньском районе и действовавшими под общим руководством секретаря Минского обкома партии Василия Ивановича Козлова. В первое время партизаны Козлова, не имея взрывчатки и опытных подрывников, устраивали крушения кустарным способом. Железная дорога Старушки—Бобруйск уже совершенно не действовала, а по магистрали Пинск—Калинковичи проходило не более пятнадцати пар поездов в сутки. Большей частью эшелоны проходили здесь днем, сопровождаемые бронепоездами и дрезинами автоматчиков.

В соединениях товарища Козлова было небольшое количество взрывчатки и арматуры, недоставало квалифицированных подрывников. Тем не менее подрывникам группы Садовского часто приходилось ждать очереди за подрывниками из Любаньского района. Людям Садовского удавалось пускать под откос максимум пять вражеских эшелонов в неделю, причем и эта цифра постепенно уменьшалась в связи с продолжавшимся сокращением движения поездов.

— Батя, командируйте меня, где поездов побольше. Який я подрывник, коли мне рвать нечего,— заявлял Садовский.

Такие результаты были просто обидны для группы. Филипп Яковлевич, завидуя успехам Брынского, просил перебросить его в район с более интенсивным железнодорожным движением.

В августе 1942 года большое движение поездов противника происходило на участке железнодорожной магистрали Барановичи—Минск. На этот довольно отдаленный участок посылались так называемые рейдовые группы, которые сбрасывали под откос в среднем по четыре-пять эшелонов в неделю. Усиленное движение гитлеровских эшелонов было и на магистрали Брест — Ковель — Ровно. Но в этот район, расположенный южнее и юго-западнее нашей центральной базы на двести пятьдесят — триста километров, готовилась другая группа. В нашем районе имелось еще две железные дороги: Барановичи — Лунинец—Сарны и Ковель—Сарны—Олевск. Однако на этих дорогах было сравнительно небольшое движение. Они служили оккупантам главным образом для вывозки продовольствия и сырья, и организацию крушений на этих линиях мы относили во вторую очередь. Садовскому со своими людьми приходилось временно действовать в отведенном ему районе.

Анатолий Седельников в новом районе был назначен командиром группы. Ему были поручены две диверсионные пятерки, с которыми он направился на Украину для подрыва поездов на линии Ковель— Ровно.

Эта линия немцами в сентябре 1942 года также совершенно не охранялась. Сюда еще не подошли рейдовые соединения Ковпака и Сабурова, а группы секретаря обкома Федорова пока не переключились на подрыв вражеских железнодорожных коммуникаций. Поезда с огромной скоростью мчались по магистрали на восток с войсками и техникой. О крушениях поездов здесь пока не слышали. Партизанское движение еще не приняло широкого размаха. Железная дорога была свободна для действий наших людей, но добраться до нее представляло большие трудности. От нашей центральной базы до района действий, указанного Седельникову, было около трехсот километров. Лежащие на пути следования районы были заполнены еще не «пугаными» гитлеровцами и полицией.

Вырвавшись на железную дорогу Ковель—Ровно, Анатолий разбил своих людей на тройки и в течение двух ночей организовал крушение девяти вражеских эшелонов. Оккупанты начали срочно организовывать карательный отряд, стягивая солдат из соседних гарнизонов. Последний, девятый подорванный эшелон двигался на запад и оказался груженным рогатым скотом. Подрыв этого состава Седельников произвел на пересечении железнодорожной магистрали с большим асфальтированным шоссе. Расчет был правильный. Крушение поезда на переезде приостанавливало движение и на шоссе на несколько часов, а это тоже имело большое значение.

Взрыв на переезде получился очень эффективный. Около двадцати товарных вагонов было разбито в щепки.

Огромные колонны автотранспорта скопились по обеим сторонам от переезда. Немцы — солдаты, шоферы и пассажиры — пристреливали из автоматов и пистолетов недобитый скот, оглашавший страшным ревом окрестности. Здесь же прибывшее начальство организовало облаву на десант, который был уже далеко. Карательные отряды начали прочесывать кустарники, но Седельников со своими людьми уже был в тридцати километрах от этого места, а на следующую ночь ему удалось уйти в большие леса, тянувшиеся до самой Припяти, и там вступить в свой район, контролируемый партизанами.

По пути своего следования до Припяти Седельников со своими людьми нападал на группы гитлеровцев и полиции, расположенные по нескольку человек в населенных пунктах, и уничтожал или разгонял их, разгромил три почтовых отделения, два полицейских участка и два волостных управления, уничтожив при этом все делопроизводство и телефонную связь. Несколько телефонных аппаратов люди Седельникова доставили на центральную базу.

За выполнение боевого задания Седельников был представлен к правительственной награде. Ему было предоставлено право после «трудов праведных» передохнуть пару недель на центральной базе, но он отказался и добился получения нового задания.

Наши диверсии в южных районах вызвали огромное воодушевление среди украинского и польского населения.

* * *

Боевые группы подрывников первого «призыва», расставленные в районе по замкнутому кольцу дорог Молодечно—Вильно—Полоцк—Молодечно, которыми командовали капитан Щербина и комиссар Кеймах, были взяты под руководство центра. Нам приходилось подбирать людей на месте в новом районе, не рассчитывая на пополнение за счет «старичков».

Наши активные действия против вражеских эшелонов в августе 1942 года, систематическое получение грузов из Москвы и установление связи с местным населением создали исключительно благоприятные условия для вербовки пополнений.

В двадцатых числах августа мы получили весточку от Рыжика и Пахома Митрича. Рыжик устроился буфетчиком на станции Пинск и, не боясь проторговаться, проявлял щедрость при угощении в кредит несостоятельных плательщиков. Частенько к нему в особый кабинет заглядывал комендант станции — гитлеровец, и Рыжик завоевал его расположение к себе. Буфетчик получил Доступ к общению со служащими станции. Скоро прибыл от него человек и передал шифровку, где наш буфетчик рекомендовал нам несколько станционных работников, с которыми можно говорить в открытую о выполнении наших заданий. В частности, он рекомендовал прибывшего к нам человека использовать для связи с ними.

Спустя полмесяца в Пинске мы, кроме Рыжика, имели несколько человек надежных осведомителей, добросовестно информировавших нас не только о результатах крушений, но и о прохождении поездов через Пинск. Рыжик помогал нам вербовать разведчиков и облегчал нашу задачу с привлечением пополнений.

* * *

Пахому Митричу удалось разузнать о настроениях коменданта полиции в Житковичах. Мы знали об этом человеке только то, что он был немец по национальности, но родился и вырос в этой местности.

Старуха мать жила на хуторке у зятя. Когда гитлеровцы оккупировали область, фольксдейчу^{^[1]} предложили должность коменданта полиции района. Гражданин Берлинер согласился и начал проявлять усердие по службе. Но гитлеровский «новый порядок» восстанавливал против оккупантов самые различные слои населения.

Карательный отряд, организовав облаву на наших подрывников, сбросивших эшелон вблизи от Житковичей, начал громить хутора. Мать и сестру коменданта отхлестали плетью, зять убежал в лес к партизанам. А самого Берлинера вызвали в гестапо и обвинили в связях с партизанами.

Карьера господина коменданта кончилась. Его оставили на своем посту до первого замечания. И он завязал с нами переписку и стал оказывать содействие.

Второй комендант района Ленино оказался заядлым гитлеровцем. Пахом Митрич сообщил нам, когда выехали оккупанты из местечка, и описал подходы к дому господина коменданта. Наши бойцы совершили налет на местечко. Начальник района был убит, дом уничтожен, а полицаи разбежались. Назначенный новый комендант обосновался в Микашевичах поближе к магистрали, охранявшейся оккупантами.

Наша связь с народом стала укрепляться с каждым днем. Люди, желающие поступить к нам, направлялись Рыжиком и Пахомом Митричем, приводили с собой родных, знакомых. Но даже в этом случае мы подвергали каждого весьма внимательной проверке:

В то время нельзя было верить никаким документам. Шпионы и провокаторы могли получить любые мандаты от гестапо, добыть их от военнопленных или каким-либо другим путем. Так они забирали у убитых коммунистов партбилеты и, подделывая печать на фото, снабжали ими своих агентов. Поэтому приходилось проверять людей только на конкретной боевой работе. Новичков мы, как правило, зачисляли в наши рейдовые группы, которые посылались в районы Бобруйска, Мозыря, Бреста и в других направлениях.

Наши действия с каждым днем расширялись, захватывая все новые и новые районы.

В августе мы получили из Москвы мощную радиоаппаратуру и специалистов радиотехники. После этого мы могли говорить с Москвой в любое время суток. В сентябре вся наша периферия была снабжена радиоаппаратурой. К осени отдельные наши отряды, расположенные на расстоянии добрых трехсот километров от Булева болота на важнейших участках железных дорог, имели со штабом четко налаженную радиосвязь.

В конце августа на Булево болото спустился на парашюте молодой командир капитан Черный. Это был среднего роста, красивый чернобровый донской казак, горячий, но умный и восприимчивый командир, имеющий хорошую спецподготовку. Он быстро освоился в наших делах и, уйдя с группой бойцов под Барановичи, тоже занялся там, наряду с добычей сведений о противнике, организацией крушений поездов. Быстро нашел исполнителей среди железнодорожников, оставленных гитлеровцами на службе. В течение короткого времени ему удалось организовать столкновение шести вражеских эшелонов. Так возник еще один способ уничтожения вражеских эшелонов. Сталкиваясь на полном ходу, два состава не только разбивались полностью, но разрушали большой участок Железной дороги, а иногда и связь.

У меня появился еще один боевой и способный помощник.

Правда, сначала этот командир слабовато ориентировался в наших таежных лабиринтах. Но когдая,набравшись терпения, заставил его «сводить» меня раз-другой на наши вспомогательные точки, помог ему освоить некоторые приемы, он быстро ликвидировал и этот свой недостаток.

Эшелоны летят под откос

В те дни, когда мы повели решительное наступление на магистрали врага, фашистское командование не имело опыта и плана борьбы с диверсиями на железных дорогах. Охрана железнодорожного полотна была на первых порах недостаточной. Во второй половине августа 1942 года гитлеровцы поспешно организовали крупную карательную экспедицию. Три немецкие дивизии из числа следовавших на восточный фронт были высажены в Слониме и Барановичах. Тридцать тысяч солдат и офицеров начали прочесывать цепью леса с запада на восток.

Им удалось почти полностью разгромить еврейский партизанский отряд, обремененный семьями, базировавшийся в так называемых волчьих норах. Часть других партизанских подразделений, формировавшихся тогда в районе Ружанской пущи, разбилась на группы и двинулась на восток. Но в районе восточнее линии железной дороги Барановичи — Лунинец большинство этих партизанских групп присоединилось к объединениям Варвашени и Комарова и только небольшая часть их продвинулась в Любаньский партизанский район.

Пришлось основательно побегать от этой облавы и Антону Петровичу Брынскому.

— Товарищ комиссар у нас очень легок на побудку,— говорили мне о нем хлопцы.— Зато хорошо бегает по болоту и, где нужно, умеет правильно маскироваться.

Подрывные пятерки, рассредоточенные в различных местах, просачивались через немецкую блокаду и успешно продолжали свое дело. Цепи гитлеровских солдат не успевали удалиться и на десять километров от полотна, как позади них, на магистралях, с наступлением темноты снова гремели взрывы. Фашистские заправилы поняли, что и этот способ борьбы с крушением поездов не даст им нужного эффекта.

Тогда фашистское командование решило усилить охрану железных дорог. Сначала оно попыталось использовать для этого жителей окрестных деревень и обязало каждого крестьянина нести определенные повинности по охране железнодорожного полотна. На небольшой участок ставились два человека, им вменялось в обязанность патрулировать, чередуясь круглые сутки. Обходчики эти были безоружны, и в их обязанность входило только давать сигналы гитлеровцам в случае приближения подозрительных лиц к железнодорожной линии. Но мы быстро применились к новой обстановке. Наши люди заранее обрабатывали обходчиков в деревнях, и они либо не появлялись в назначенное время на своих участках «по болезни», либо под каким-нибудь предлогом стягивали стражу нескольких участков в одно место, оставляя нужный нам отрезок пути свободным для минирования.