Влияние гендерной принадлежности

Системная теория строится на двух основных предпосылках: все части сис­темы влияют друг на друга и семейные паттерны имеют функциональное значение. Например, понятие со-зависимости подразумевает, что оба су­пруга одинаково участвуют в формировании и поддержании паттерна зло­употребления алкоголем; то есть супруг, не употребляющий алкоголя, со­знательно или бессознательно поддерживает алкогольную зависимость дру­гого супруга,. Более того, злоупотребление алкоголем может защищать супругов от страха перед интимностью, или снимать свободно плавающую тревогу, или выполнять любую другую функцию.

Критика системной теории представительницами движения феминис­ток связана с темой равенства. С точки зрения системного подхода мужчи­ны и женщины в равной степени влияют друг на друга. Однако эта позиция не принимает в расчет неравенство власти и статуса мужчин и женщин в более крупной социальной системе, в которую включена семья (Luepnitz, 1988; Walsh & Scheinkman, 1989; Walters, Carter, Рарр & Silverstein, 1988). Та­ким образом, женщина, названная со-зависимой, может находиться в дис­функциональных отношениях, поскольку она экономически зависит от мужчины. Кроме того, системная теория не уделяет внимания особенно­стям распределения тендерных ролей. Если женщину называют со-зависи­мой, то ей отводится роль по уходу и воспитанию детей.

Смешение личностных черт и ролевого поведения называется фунда­ментальной ошибкой атрибуции (fundamental attribution error). Эта ошибка происходит в том случае, когда поведение человека объясняется его лично­стными особенностями, а ситуационные или ролевые ограничения игно­рируются или недооцениваются (Geis, 1993). Другими словами, поведение мужчин и женщин может быть в большей степени связано с тендерными ролями, а не с личностными чертами (Aries, 1996). Поэтому при оценке се­мейных паттернов учитывается в первую очередь влияние обусловленных культурой тендерных ролей.

Фундаментальная ошибка атрибуции (fundamental attribution bias) —объяс­нение поведения человека его личност­ными особенностями; при этом влияние ролевых ограничений недооценивается.

Тендерные предубеждения (gender bia­ses)— явные или скрытые предубежде­ния, которые поддерживают традицион­ные представления о взаимоотношени­ях мужчины и женщины. Представите­ли движения феминисток указывают на неравенство традиционных половых ро­лей и возможные способы подкрепления тендерных предубеждений в психотера­пии в ущерб женщинам.

Сами психотерапевты тоже не защищены от влияний культуры и име­ют свои собственные тендерные предубеждения (gender biases). Например, Харе-Мустин (Hare-Mustin, 1989) обнаружил, что многие семейные психо­терапевты считают задачей психотерапии дифференциацию — разделение логики и чувств, формирование четких интерперсональных границ, а также обсуждение различий во взглядах (действия, ориентированные на Мужчин). В качестве второстепенной задачи ставится усиление внимания и заботы членов семьи друг о друге (действия, ориентированные на женщин). Сис­темные модели часто поощряют психотерапевтов сводить семью к абстрак­тной, механической структуре, принижая ценность интуиции и чувств. По­этому психотерапия сосредоточивает внимание на изменениях структуры семьи и сводит до минимума проявления чувств со стороны психотерапевта.

Ньюберри, Александер и Тернер (Newberry, Alexander & Turner, 1991) счи­тают, что роль семейного психотерапев­та требует как инструментального пове­дения (целенаправленное, ассертивное, структурирующее поведение), так и эк­спрессивного (акцент на создании ин­терперсональной сердечности и близо­сти в семье). В своем эмпирическом ис­следовании они обнаружили, что во время обучения семейной психотерапии студенты и студентки существенно не отличались в проявлении этих видов поведения. Однако интересный факт заключался в том, что отцы по сравне­нию с матерями реагировали на тера­пию более позитивно, если психотера­певт использовал инструментальное поведение — активное, целенаправлен­ное, характерное для мужчин. Кроме того, все члены семьи ожидали от психотерапевтов и мужского, и женского пола проявлений тендерных сте­реотипов в поведении. (Если в поведении психотерапевта на сессии не про­являются тендерные предубеждения, семья это сделает за него!)

Грин и Хергет (Green & Herget, 1991) выступают в поддержку проявле­ния психотерапевтом как инструментального, так и экспрессивного пове­дения. Они провели эмпирическое исследование, которое показало, что изменения в семьях были глубже, когда психотерапевты проявляли позитивные чувства и четко структурировали сеансы. Кроме того, оказалось, что терапевтический альянс становится прочнее, если психотерапевт ведет себя уверенно и директивно, и в то же время проявляет душевное тепло. Други­ми словами, когда он демонстрирует как мужское, так и женское ролевое поведение.

Однако комбинировать в своем поведении мужские и женские роли нелегко, поскольку в той или иной степени мы все находимся под влияни­ем социально сконструированных тендерных ролей. Например, будучи се­мейным психотерапевтом, женщина может испытывать трудности при со­четании роли профессионального эксперта, руководящего поведением чле­нов семьи, и более традиционной роли женщины, которая должна проявлять заботу и поддерживать других (Walters et al., 1988). Кроме того, поскольку женщины учатся опосредованному влиянию на мужчин, психотерапевтам-женщинам может быть трудно проявлять ассертивное поведение и бросать вызов доминирующим в семье мужчинам (Bogard, 1990). Напротив, семей­ный психотерапевт-мужчина может вступить в конкуренцию с доминиру­ющим членом семьи мужского пола и занять позицию защитника по отно­шению к женщинам-клиенткам (Worden & Worden, 1998).

Еще хуже то, что тонкое влияние тендерных ролей может искажать кли­ническую оценку. Шерман (Sherman, 1980) сделал обзор литературы по ус­тановкам и гендерно-ролевым стереотипам психотерапевтов и обнаружил, что психотерапевты-мужчины подвержены тендерным стереотипам в боль­шей степени, чем женщины. Согласно данным Шермана, по сравнению с психотерапевтами-женщинами психотерапевты-мужчины делали вывод о более выраженной дезадаптации клиента, если его поведение выходило за рамки тендерной роли. «Что есть норма, а что отклонение, по крайней мере частично зависит от пола и выполняемой тендерной роли, даже для психо­терапевтов» (Worden & Worden, 1998, p. 51).

Если вернуться к семье Мартинов, то вопрос тендерных ролей играет важную роль в процессе терапии. Например, основная жалоба семьи каса­лась конфликта между мачехой и приемной дочерью. С одной стороны, можно решить, что миссис Мартин слишком контролирует приемную дочь, а Синди соперничает за внимание отца и конкурирует с мачехой. Исходя из этой гипотезы, психотерапевт сосредоточился бы на том, чтобы ослабить контроль над Синди и позволить ей проводить больше времени с отцом, то есть на изменении структуры семьи.

Уолтере и ее коллеги (Walters et al., 1988) предлагают иную точку зре­ния. Они считают, что поскольку женщины склонны решать эмоциональ­ные вопросы, а не избегать их, мачеха и дочь объединяются на этапе по­строения новой семьи. Более того, женщины приучаются брать ответствен­ность за эмоциональную жизнь семьи. Таким образом, если переходный период сопровождается трудностями, женщины обвиняют себя и обвиня­ются другими за возникающие неудачи.

В этом контексте поведение миссис Мартин нетрудно понять. Она взя­ла ответственность за построение новой семьи и стремилась сделать ее счаст­ливой. Кроме того, она испытывала вину и стыд за семейные конфликты. Без сомнения, в этой ситуации психотерапевт только усилит трудности семьи, если сосредоточится на склонности миссис Мартин к «чрезмерному контролю и навязчивости». Она почувствовала бы сильную вину и фрустра­цию, и это не предвещало бы позитивных изменений.

РОДНАЯ СЕМЬЯ ПСИХОТЕРАПЕВТА И ЖИЗНЕННЫЙ ЦИКЛ

Помимо теоретических предпочтений и тендерных предубеждений на про­цесс формирования согласия с семьей оказывают значительное влияние особенности родной семьи (family of origin) психотерапевта. Психотерапевты приходят на сессии с парадигмой своей собственной родительской семьи. Это не плохо и не хорошо, это просто факт. Психотерапевты не защищены от влияния семейной системы, в которой выросли.

Родная семья (family of origin) —роди­тели и сиблинги; обычно этот термин от­носится к изначальной нуклеарной се­мье взрослого человека.

С некоторыми семьями установле­ние соглашения не вызывает затрудне­ний, особенно если у психотерапевта и семьи оказывается много общего. Это может быть сходством религиозной и этнической принадлежности, интере­сов, системы ценностей и этапов жиз­ненного цикла. Наличие точек сопри­косновения быстро становится очевид­ным, осознанно или неосознанно, как психотерапевту, так и семье. Поэтому психотерапевт «понимает» семью, а члены семьи чувствуют себя комфортно с тем, кто похож на них.

Тем не менее ситуация может складываться не настолько благополуч­но. Хотя общность интересов способствует установлению соглашения, если динамика семьи отражает процессы, происходящие в родной семье психо­терапевта или на этапе его жизненного пути, то достижение терапевтиче­ских изменений может вызывать трудности. Например, если психотерапевт воспитывался отцом-алкоголиком, он может испытывать затруднения в ра­боте с семьей, основная проблема которой — влияние алкоголизма отца на мать и детей. Сочувствуя детям, психотерапевту будет трудно эмпатизиро-вать отцу. Поэтому психотерапевт начинает мыслить в рамках линейной каузальности: «Семья почувствовала бы себя намного лучше, если бы отец прекратил выпивать». К сожалению, в этом случае отец может решить, что его обвиняют в проблемах семьи, и в одностороннем порядке прекратить терапию.

Аналогичная ситуация возникает в случае работы молодого психотера­певта с семьей, в которой сын-подросток тяготится чрезмерным контролем родителей и протестует против этого. Поскольку психотерапевт сам недав­но прошел через этот период развития, он демонстрирует уважение к по­требностям подростка и пытается изменить поведение родителей. При та­ких условиях родители чувствуют обвинение со стороны психотерапевта, непонимание и отменяют назначенную встречу.

Теории семейной психотерапии по-разному относятся к исследованию психотерапевтами своей родной семьи. Последователи теории семейных систем Боуэна убеждены в том, что психотерапевту необходимо работать над отношениями в собственной расширенной семье, чтобы занимать ней­тральную позицию на семейных сессиях. Сторонники структурных и стра­тегических моделей не считают подобную работу существенной для успеш­ного проведения семейной психотерапии (Titleman, 1987).

Несмотря на эти различия осознание психотерапевтом своей собствен­ной семейной парадигмы облегчает установление соглашения с семьями и удерживает от построения линейных гипотез. Тем не менее психотерапевту не стоит полагаться на то, что он сможет установить контакт со всеми семь­ями без исключения. Например, клиницист может с легкостью входить в контакт с подростком, страдающим от мелочных придирок, но с трудом общаться с агрессивным отцом. Если психотерапевт испытывает из-за кон­фликта ценностей трудности с установлением соглашения с одним из чле­нов семьи, то психотерапия быстро зайдет в тупик, так как будет невозмож­но образовать терапевтический альянс со всей семьей. В таком случае се­мью необходимо направить к другому специалисту.

РОЛЬ ПСИХОТЕРАПЕВТА

Когда психотерапевт формирует терапевтический альянс, то выступает ли он в роли независимого эксперта, который проводит диагностику семьи и направляет ее к новому поведению? Нужно ли психотерапевту присоеди­няться к семье для того, чтобы точно оценить семейную проблему? Должны ли психотерапевты ставить семью в рамки определенной теоретической модели? Какова же на самом деле роль психотерапевта?

В целом выбор теоретической модели оказывает существенное влияние на процесс терапии. Принципы, лежащие в основе каждой модели, в зна­чительной степени определяют ролевое поведение психотерапевта. Напри­мер, поведенческий семейный психотерапевт играет роль независимого объективного наблюдателя и «консультанта» для родителей, которые, в свою очередь, являются главными агентами изменения (Falloon, 1986). Совсем наоборот: сторонники экспериментальной семейной терапии использова­ли бы весь свой личный опыт, чтобы поддержать семью или вступить с ней в конфронтацию (Whitaker& Bumberry, 1988). Общим является то, что семей­ный психотерапевт считается экспертом, который «видит» «реальную» се­мейную динамику и «что-то делает» с семьей. Однако в настоящее время такое определение роли психотерапевта подвергается критике.

В своем обзоре Николе и Шварц (Nichols & Schwartz, 1991) указывают, что в прошлом семейные психотерапевты часто совершали ошибку, пола­гая, что их модели (теории) описывают и идентифицируют «реальные» се­мейные интеракции — например, они делали вывод, будто семьи отлича­ются крайне низкой дифференциацией, а симптомы детей указывают на суп­ружеский конфликт и т. д.В отличие от них представители социального конструктивизма рассматривают теории семейной психотерапии в качестве группы предположений, сформулированных по взаимному соглашению и использующихся для объяснения паттернов семейного функционирования. То есть каждая модель — это метафора, которая описывает паттерны семей­ного поведения.

Семейные психотерапевты, взгляды которых находятся под сильным влиянием социального конструктивизма, считают, что психотерапевты стро­ят гипотезы о семейном функционировании исходя из своих представле­ний о семьях и на основе личного опыта взаимодействия с семьями (Efran, Lukens & Lukens, 1990; Keeney & Ross, 1985). Следовательно, терапевтичес­кая реальность строится совместными усилиями семьи и психотерапевта (Goolishian& Anderson, 1987,1990). То значение, которое семья придает сво­им проблемам, а также способы их решения зависят от взаимодействия пси­хотерапевта и семьи. Психотерапевт выступает не в роли стороннего наблю­дателя или эксперта, который применяет теоретические концепции к се­мейному функционированию или «делает» что-то для семьи, он скорее вовлечен в процесс совместного поиска смысла, стоящего за семейными проблемами. (Если читатель заинтересован в более подробной информа­ции о философских основах конструктивизма, то ему рекомендуется книга В.ацлавика «Придуманная реальность: как мы узнаем о том, что, как нам кажется, мы знаем? Составные основы конструктивизма» (Watzlawick, 1984).

Популярность нарративной психотерапии в значительной.степени обус­ловлена привлекательностью процесса совместного поиска значений. По­нимание структуры и смысла жизни человека или семьи через рассказыва­ние историй включает выявление связи между жизненными событиями, а также осознание эмоционального компонента этих событий. Последовате­ли нарративного подхода считают совместное построение смысла основной задачей психотерапии. Образно говоря, психотерапевтический процесс — это разворачивающийся текст.

Изменения в нарративной психотерапии связаны с ролью «неосведом­ленного», которую исполняет психотерапевт (Anderson & Goolishian, 1992). Аналогичную позицию занимает антрополог, сталкивающийся с новой куль­турой. Хотя антрополог располагает знаниями о других культурах, он зна­комится с новой культурой без заранее сложившихся убеждений или попы­ток соотнесения с установленными категориями. Другими словами, антро­полог открыт новому опыту. Кроме того, следуя специфической методике, антрополог погружается или присоединяется к культуре с целью ее изучения.

С этой точки зрения семейный психотерапевт не является всезнающим экспертом, диктующим семье, что ей лучше делать. Вместо этого позиция «неведения» позволяет обсуждать «проблемы» семьи таким образом, чтобы появились новые значения и истории. Тем не менее это не означает, что пси­хотерапевт отказывается от априорных знаний. Он рассуждает следующим образом: «Я соотношу то, что делаю, с тем, что знаю. При этом то, что я знаю, всегда открыто обсуждению и изменениям» (Anderson, 1993, р. 160).

Смысл заключается в том, каким образом психотерапевт использует свои знания и опыт, чтобы обогатить историю семьи, помогая ей «увидеть» проблемы с других сторон и тем самым увеличивая диапазон выбора и воз­можностей членов семьи. Для этого психотерапевт опирается на реаль­ность семьи и язык, используемый семьей для описания этой реальности, пытаясь понять и изменить представления членов семьи о проблеме (Goolishian & Anderson, 1987, 1990; White & Epston, 1990). Это происходит в ходе беседы психотерапевта с семей. Следовательно, психотерапевт — спе­циалист по беседам.

В этой книге цель знакомства читателя с социальным конструктивиз­мом и нарративным подходом состоит в том, чтобы указать на отсутствие общепринятого мнения относительно роли психотерапевта. Ролевые пред­писания меняются взависимости от теории: в одних теориях психотерапевт выступает в качестве независимого эксперта, который выносит суждения, в других — исследователя, конструирующего значение «реальности» совмест­но с семьей.

Чаще всего начинающие семейные психотерапевты придерживаются какой-либо одной модели, которую они изучили в институте и в ходе спе­циализации. По мере накопления опыта большинство специалистов ком­бинируют в своей работе с семьями различные модели (Nichols & Schwartz, 1991). Поэтому в конце концов психотерапевты пользуются подходом, ко­торый представляет собой сочетание теории, опыта, личностей и личных предпочтений.

Учитывая разнообразие возможных подходов к работе с семьями и в соответствии со стилем книги, оставшаяся часть главы описывает роль психотерапевта в формировании терапевтического альянса с практической стороны: «Что я делаю на психотерапевтических сессиях?» Роль психо­терапевта рассматривается с точки зрения формирования и поддержания терапевтических границ и использования терапевтом своего Я в психотера­певтическом процессе. Перед тем как обсудить эти вопросы, я хотел бы по­знакомить читателя с моими личными представлениями (или предубежде­ниями?) касательно роли психотерапевта.

1. Психотерапевт несет ответственность за создание атмосферы, спо­собствующей изменениям.

2. Создавая благоприятную атмосферу, психотерапевт стремится к фор­мированию терапевтического альянса с семьей. Терапия — это сотруд­ничество психотерапевта и семьи, при этом психотерапевт является участником, наблюдателем и фасилитатором. Психотерапевт может показывать путь к изменениям, поддерживая семью, задавая вопросы, бросая вызов или провоцируя семью, но он должен выказывать край­нее уважение к способности или готовности семьи к изменениям.

3. Стремление к изменениям — это, в конце концов, ответственность и выбор семьи.

ОПИСАНИЕ СЛУЧАЯ

Согласившись на участие в семейной психотерапии, семья Мартинов дей­ствовала с предельной осторожно.стью. Мистер Мартин (Питер) беспокоил­ся, что сессии будут эмоционально слишком насыщенными. В домашней об­становке он прилагал значительные усилия, чтобы избегать конфронтации, и опасался, что сессии будут очень конфронтационными. Миссис Мартин (Донна) подсознательно считала себя виноватой в семейных несчастьях, но проецировала вину на Синди. Синди полагала, что психотерапевт будет еще одним взрослым, пытающимся ее контролировать. Роберт открыто заявил, что не хотел бы присутствовать на предстоящих встречах. В поведении Ка-рен отмечался регресс, когда в комнате возрастало напряжение.

Первое обращение к психотерапевту — один из самых трудных шагов для любого человека. Ожидания от встречи окрашиваются культурными стерео­типами: «Сможет ли она прочитать мои мысли? Я такая ранимая. Обвинят ' ли в проблеме меня? А вдруг обнаружится, что я чего-то боюсь?» Семейный поход, однако, отличается еще большей непредсказуемостью: «Почему мы идем все вместе? Что там скажут? Будут ли меня обвинять? Вдруг я скажу больше, чем нужно?.Не случится ли так, что мне придется расплачиваться за свои слова?» У всех членов семьи непредсказуемость вызывает тревогу и нежелание раскрываться.

В основе страхов часто лежит мучительное чувство стыда, несостоятельно­сти и виновности, особенно у родителей с «проблемным» ребенком: «Что мы сделали не так? Почему мы не можем справиться с ребенком самостоятель­но? Почему мы должны идти к психиатру? Они всегда возлагают вину на родителей. Меня не купишь на эти психологические штучки». У таких семей психотерапия вызывает противоречивые чувства: «Мы (ро­дители) хотим помочь нашему сыну или дочери, но боимся обвинений в свой адрес. Если психотерапевт достигнет успеха, это будет означать, что мы не­удачливые родители. Если терапия не поможет, значит даже эксперт не спо­собен изменить нашего ребенка, и мы действительно сделали все возмож­ное». Амбивалентное отношение семьи к психотерапии, включающее одно­временно и надежду и страх, может 'сделать процесс установления согла­шения контакта особенно трудным.

Что касается семьи Мартинов, то конфликты Синди и миссис Мартин ста­вили под угрозу само существование семьи. Мистер и миссис Мартин не знали, с какими трудностями им еще придется столкнуться. Новая семья все еще находилась на младенческом этапе развития и нуждалась в заботе, а не в конкурентной борьбе.

Чтобы подвести итог сказанному, в следующих пунктах перечисляется ряд особенностей, которые характерны для комбинированных семей с подрост­ками и, в частности, для семьи Мартинов.

1. Как следствие развода, в семье разрушается структура власти, и это про­исходит именно в тот период времени, когда стиль воспитания подросткатребует установить четкие ограничения (Keshet & Mirkin, 1985). Синди вступила в подростковый возраст в самый разгар конфликта между ро­дителями, который привел к их разводу. В это время оба родителя были поглощены супружескими проблемами, и Синди не хватало четких огра­ничений. Ситуация усугубилась тем, что Синди научилась пользоваться преимуществами разногласий между родителями. Пытаясь скрыть чув­ства маленькой испуганной девочки, наблюдающей за распадом своей се­мьи, она все чаще манипулировала родителями.

2. После развода подросток более интенсивно общается с тем из родите­лей, с которым он живет. Обычным способом усиления интенсивности общения являются агрессивные нападки друг на друга (Keshet & Mirkin, 1985). Когда родители развелись, Синди осталась жить с матерью, но кон­фликты между ними часто доходили до того, что матери Синди прихо­дилось звонить мистеру Мартину и сообщать: «Тебе нужно что-то де­лать с дочерью. Она вышла из-под контроля». Синди, в свою очередь, во время общения с отцом жаловалась на то, что мать «кричит и ругается». В конце концов после серьезного конфликта мать Синди выпалила: «Если тебе не нравится жить здесь, иди к своему отцу!» На это Синди ответила: «Вот и пойду. Мне все равно куда идти, лишь бы не оставаться здесь!» Агрессивные слова и уязвленное самолюбие — смертельная комбинация. На следующий день Синди уехала к отцу.

3. По сравнению с мальчикам, девочки испытывают более серьезные труд­ности, после того как их родители вступают в повторный брак (Clingempeel, Grand & levoli, 1984; Wallerstein & Kelly, 1980). Донна нравилась Синди, когда только встречалась с отцом. Девочка чувствовала, что ее отец был.очень одинок, и радовалась появлению женщины, с которой ему было хорошо. Кроме того, Синди мало общалась с будущей миссис Мар­тин, поскольку та, как правило, проводила время вдвоем с отцом. Когда отец впервые сообщил о решении жениться, у Синди засосало под ло­жечкой

4. Просто встречаться с женщиной — это одно, женитьба — совсем дру­гое. Теперь у Синди будет мачеха! Божормений-Наги и Спарк (Boszormenyi-Nagy & Spark, 1973) считают лояльность ключевым ингреди­ентом семейной жизни. С их точки зрения, члены семьи включены в структуру лояльности, которая требует выполнения обязательств пе­ред группой и соответствия ее ожиданиям. Другими словами, поведение членов семьи должно быть предсказуемым. Несмотря на конфликты, Синди сохраняла лояльность к своей матери. Никто не мог занять место матери! Синди не могла смириться с появлением мачехи, и когда Донна пыталась воспитывать (дисциплинировать, поучать) приемную дочь, это воспринималось как вызов. Синди не подчинялась ни одному указанию мачехи.

5. Подростки с трудом воспринимают дисциплинарную систему новой се­мьи (Lutz, 1983). В процессе формирования индивидуальности — пере­хода из позиции детской зависимости от родителей к увеличивающейся автономии и чувству Я — подростки стремятся нарушить ограничения семьи. Любой родитель подростка или специалист, работающий с под­ростками, скажет вам, что нарушение ограничений — обычное явление. Вступление ребенка в подростковый возраст сопровождается трудностя­ми даже в интактной семье с биологическими родителями: «Они обра­щаются со мной как с ребенком. Я хочу больше свободы». Поэтому про­цесс адаптации к целому набору новых правил в комбинированной се­мье иногда становится просто невыносимым. Одно из основных правил Донны заключалось в том, что все дети должны быть дома вовремя. Для Донны это правило было вопросом уважения к членам семьи. Синди, с другой стороны, привыкла приходить и уходить из дома, когда ей взду­мается. Она^воспринимала правило Донны как попытку установить над ней контроль. Поскольку Синди чувствовала, что время возвращения домой было установлено Донной для Карен и Роберта, а не для нее, она каждый раз опаздывала.

6. Формирование отношений между мачехой и приемной дочерью в ком­бинированной семье вызывает самые большие трудности (Clingempeelet al., 1984). Более того, традиционные тендерные роли, предписываю­щие женщине брать ответственность за эмоциональное благополучие всемье, настраивают мачеху и приемную дочь друг против друга (Carter,1988). Синди должна была сохранять преданность своей родной матери. Не менее важно и то, что она соперничала с Донной за внимание Питера,но при этом протестовала против контроля. Синди не позволяла Донне контролировать ее или оказывать влияние. Поэтому при каждом возмож­ном случае Синди была счастлива игнорировать или реагировать пас­сивно-агрессивным поведением на требования Донны. Пассивно-агрес-. сивное поведение Синди выражалось в форме «забывчивости», отсроч­ки выполнения поручений и негативизма. Обычно Синди смотрела мис­сис Мартин прямо в глаза и говорила: «Хорошо, я сделаю это позже», — зная при этом, что не намерена выполнить требование мачехи. Позже, во время ссоры по поводу невыполненного требования, Синди, как пра­вило, говорила: «Я совсем забыла, так что не приставайте ко мне боль­ше». Синди прекрасно знала, что нужно сделать, чтобы у миссис Мар­тин вздулись жилы на лбу.

7. Комбинированные семьи с подростками проходят через конфликтный период жизненного цикла. Подростки стремятся к независимости от ро­дителей, тогда как комбинированная семья заинтересована в формиро­вании эмоциональной связи и новых отношений между родителями и детьми (Visher & Visher, 1988). Мистер Мартин надеялся на то, что Син­ди присоединится к новой семье, и все ее члены станут близкими людь­ми. Более того, он хотел создать благополучную семью. Синди, с другой стороны, стремилась быть со своими друзьями.

8. Образование комбинированной семьи с маленькими детьми отличается от образования семьи с подростками из-за разницы в потребностях раз­вития. Родители и маленькие дети в комбинированных семьях нужда­ются в близких, сплоченных семейных отношениях, тогда как потреб­ность подростков в независимости вступает в противоречие со стремле­нием новой семьи образовать тесные эмоциональные связи (Bray, 1995). Карен приветствовала замужество своей мамы. Теперь у нее появился «папочка». Роберт и Синди, напротив, старались проводить как можно больше времени вне дома и не хотели становиться «дружной семейкой». Они принимали участие в семейных обедах, но при каждом,удобном слу­чае стремились уединиться в своих комнатах.

Терапевтические заметки

ТЕРАПЕВТИЧЕСКИЙ АЛЬЯНС

Во время формирования терапевтического альянса психотерапевт приспо­сабливается к нормам семьи и в то же самое время устанавливает терапев­тические границы, необходимые для успешной терапии. Например, присо­единяясь к семье Мартинов, психотерапевт выделил три наиболее важных лейтмотива: хрупкость образовавшейся комбинированной семьи, необхо­димость избегать тендерных предубеждений или подкрепления паттерна «козла отпущения» путем фиксации на поведении миссис Мартин или Син­ди, а также необходимость осмыслить семейный нарратив.