Граф М. В. Толстой Рассказы из истории Русской Церкви 55 страница

Общие понятия о важности и целях христианского просвещения изложены в первом пункте грамоты [20]. Далее исчисляются предметы преподавания: грамматика, пиитика, риторика, диалектика, философия разумительная (умозрительная), естественная (физика), богословие созерцательное (учащее вещам Божественным) и деятельное (учащее очищению совести), право церковное и гражданское (учение правосудия духовного и мирского) и прочие свободные науки.

От блюстителя и учителей требовалась присяга в твердом сохранении Православия. Если кто из учителей пожелает определиться на царскую службу, то не иначе может быть принят, как со свидетельством ректора и прочих учителей. А за продолжительную усердную службу при академии, засвидетельствованную ректором, учителю обещается особая пенсия от щедрот царских.

Поместить Академию предназначалось в Заиконоспасском монастыре, в котором для сего обещано построить до Неглинных ворот здание на казенный счет. На содержание училища, учителей и учеников приписывались к Заиконоспасскому монастырю еще семь монастырей с их вотчинами. Сверх того царь прибавлял еще на содержание Академии свою дворцовую Вышегородскую волость в Верейском уезде со всеми угодьями и мельницами и несколько пустошей. Наконец, чтоб обеспечить академию учебными пособиями, царь обещал предоставить академии царскую библиотеку [21].

После кончины Феодора, не успевшего привести в исполнение задуманного им великого дела, бунт стрелецкий и волнения, поднятые раскольниками, отвлекли на время правительство от устройства академии; впрочем, учение в типографской школе продолжалось. По укрощении мятежей, когда бразды правления приняла царевна София, заботы о начатом деле образования возобновились, и два ученых инока представили царевне просьбы в стихах о водворении наук в столице по плану Феодора. Первым был Чудовский иеродиакон Карион Истомин, который в ноябре 1682 года поднес просьбу в стихах: в ней он изображает высокое значение мудрости, восхваляет ум Софии, напоминает ей заботы отца ее и брата о просвещении своих подданных и просит, чтоб она умолила братьев своих Иоанна и Петра утвердить в Москве полный курс образования [22]. Другим был настоятель Заиконоспасского монастыря иеромонах Сильвестр Медведев, ученик Симеона Полоцкого, в январе 1685 года он представил царевне грамоту царя Феодора об учреждении академии и вместе с нею также свое стихотворное послание [23]. Но, вероятно вследствие влияния Патриарха Иоакима, который неблагоприятно смотрел на Медведева, как на поборника латинства, и опасался видеть его блюстителем будущей академии, - привилегии академии не были утверждены руками царей. В это время в Москве уже ожидали учителей греческих, за которыми посылали к восточным патриархам.

В марте 1685 года прибыли в Москву после многотрудного и продолжительного путешествия два родных брата - иеромонахи Иоанникий и Софроний Лихуды [24]. Они представили в посольском приказе две грамоты: одну - от восточных патриархов, свидетельствующую о их Православии и учености, а другую - от гетмана Самойловича, обласкавшего путников при проезде через Малороссию. Цари и царевна приняли милостиво ученых восточных наставников; для них построены были особые деревянные кельи в Богоявленском монастыре.

Здесь начались труды Лихудов [25]. Между тем приступлено к постройке обширного здания для академии в Заиконоспасском монастыре, чему весьма много содействовал и деньгами, и распоряжениями сильный в то время при дворе князь Василий Васильевич Голицын, которого Лихуды называли своим "заступником, защитителем, помощником, покровом и прибежищем". Здание было окончено в 1686 году: сам Патриарх с собором духовенства присутствовал при открытии его и благословил перейти туда Лихудам с учениками из Богоявленского монастыря. Открылся полный, но постепенный курс учения на двух языках, латинском и греческом. Грамматику и пиитику Лихуды преподавали на греческом, а риторику, логику и физику - на обоих языках. Успехи учеников так были блистательны, что они в три года изучили означенные науки, могли говорить на обоих языках и перевели несколько книг на славянский язык.

Но едва только первые семена науки начали приносить плоды, как учители подверглись тяжким искушениям. Еще до приезда Лихудов в Москву начали распространяться в народе неправильные толки о Таинстве Евхаристии, принесенные с Запада: некоторые держались мнения лютеран о значении хлеба и вина в Евхаристии; другие принимали учение римских католиков о времени пресуществления хлеба и вина в Тело и Кровь Христову. На девятый день по приезде Лихуды уже имели спор о святой Евхаристии с поляком Белободским в присутствии царей и придворных. Белободский не мог устоять в споре с православными докторами богословия и, наконец, сознался, что он "непричастен богословия". Но такое благоприятное окончание спора было только еще началом продолжительных состязаний. Во главе приверженцев римско-католического учения о Евхаристии стоял строитель Заиконоспасского монастыря иеромонах Сильвестр Медведев, по отзывам современников, "чернец великого ума и остроты ученой [26]. Он представил свои мысли в сочинении под названием "Манна", силясь в нем доказать, что хлеб и вино пресуществляются в Тело и Кровь Христовы при произнесении слов Спасителя, выражающих установление Таинства: "Примите, ядите, сие есть тело Мое, пиите от нея вси, сия есть кровь Моя", - и не считал важными последующие слова молитвы церковной, которою призывается на освящаемые Дары благодать Святого Духа. Для опровержения сего мнения Лихуды написали "Акос, или врачевание, противополагаемое ядовитым угрызениям змиевым", и на основании многих свидетельств, взятых из преданий апостольских и писаний святых отцов, изложили православное учение о времени пресуществления. Против "акоса" Сильвестр написал "Тетрадь на Иоанникия и Софрония Лихудов", на которую Лихуды отвечали "Диалогами грека учителя к некоему иисуиту". Спор зашел так далеко, что о высоких предметах святейшего Таинства даже простой народ стал толковать на торжищах. Для пресечения соблазна Патриарх Иоаким вступил в сношения с восточными патриархами, которые и прислали целое собрание церковных свидетельств, подтверждающих православное учение о Святой Евхаристии [27]. Сверх того он с особенною пастырскою строгостию прислал послания к духовным властям киевским, подозревая, что ложные мнения первоначально возникли на юге России, и получил от них удостоверительные листы, которыми они соглашались с православным учением и отвергали заблуждение папистов [28].

В это время первосвятитель Московский мог иметь властное влияние на южнорусскую Православную Церковь: Киевская митрополия была уже подчинена Патриарху Московскому и всея России.

При гетмане Самойловиче настало самое удобное время для соединения Киева с Москвою в церковном отношении. Мы видели, что это дело было близко к успеху при Богдане Хмельницком и Патриархе Никоне, но удаление последнего и, наконец, низвержение его отсрочило успех соединения надолго. Теперь гетман Самойлович также сознавал необходимость быть верным Москве и вместе с тем, подобно Хмельницкому, все в Малороссии старался подчинить своей власти, от всех требовал полнейшего себе повиновения; а Патриарх Иоаким еще более Никона способен был устроить это дело, потому что он лучше Никона знал состояние малороссийского духовенства, так как в юности своей много лет провел в Малороссии [29].

Переписка между Патриархом Иоакимом и гетманом Самойловичем относительно поставления в Киев митрополита начинается с 1683 года. В письме к Самойловичу (от 4 сентября 1683 г.) Патриарх высказывает глубочайшее сожаление о том, что, по дошедшим до нему слухам, Киевская митрополия не имея начального пастыря, Киевского митрополита, всякого благочиния лишилась. Действительно, положение иерархии в Киевской митрополии могло подать повод Патриарху, к сожалению, и к вмешательству в дела митрополии. Иерархия тогда совсем пала. Под видом настоящих архиереев в Киевской митрополии ходило много греческих и сербских архиереев, изгнанных патриархами и даже лишенных сана, которые тем не менее за недостатком в Малороссии настоящих архиереев совершали всякие священнодействия и рукоположения. Но еще более сильное побуждение к избранию в Киев митрополита имел Московский Патриарх, потому что в то же время могло выставить претендента на ту же митрополию и польское правительство, которое возобновило попытку привлечь в унию представителей южнорусской иерархии - епископов областей, находящихся еще под польской властью. Один из них, Иосиф Шумлянский, епископ Львовский, охотно согласился принять унию. Снискав себе таким образом расположение польского правительства, он начал незаконно титуловаться администратором Киевской митрополии и старался возбудить в Малороссии мятеж против Москвы.

Вслед за тем (в 1684 г.), пока гетман Самойлович заботился о подыскании достойного лица для занятия престола Киевской митрополии, прибыл в Батурин епископ Луцкий и Острожский Гедеон Святополк, князь Четвертинский, знаменитый происхождением и страданиями за веру православную [30]. На съезде в Киеве он был избран на митрополию и тогда же изъявил непременное свое желание принять жезл архипастырский не от кого другого, как от первосвятителя всероссийского в Москве. После продолжительной переписки о правах и преимуществах будущего архипастыря Киевского, цари и царевна изъявили полное согласие на присоединение южной митрополии; а Патриарх Иоаким с великою радостию отвечал Самойловичу, что он согласен избранного архипастыря на престол Киевской епархии возвести и благословением его утвердить, во-первых, потому, что с самого начала распространения христианской веры в России митрополия была одна и повсюду россияне были в повиновении и послушании всероссийскому престолу; во-вторых, потому, что, когда Собором всех святейших Восточной Церкви патриархов устроился в царствующем граде Москве патриарший престол, то на Соборе повелено было всем российских престолов архиереям повиноваться патриаршему престолу Московскому. В особом письме к Четвертинскому Иоаким приглашал его в Москву для посвящения.

Прибыв в Москву с многолюдною свитою духовных и мирских лиц, Гедеон был посвящен в сан митрополита Киевского 8 ноября 1685 года при торжественном служении Патриарха в Московском Успенском соборе и в присутствии царей. Стоя пред Патриархом среди церкви на орлеце и произнося обыкновенную архиерейскую присягу, Гедеон давал обещание, что во всем будет повиноваться Московскому Патриарху [31]. После посвящения он получил драгоценные дары от щедроты царской [32] и две утвердительные грамоты: одну - от царей, другую - от Патриарха. В первой из них подтверждены все привилегии, о которых просил гетман [33], за исключением одной - права называться экзархом Константинопольского Патриарха. В грамоте, данной от Патриарха, заметно стремление с его стороны поставить Гедеона на такое же положение, в каком были и другие митрополиты, подчиненные Московскому Патриарху. Так он титулует новопоставленного митрополита "митрополитом Киевским и Галицким и Малыя России", но ни разу не называет его митрополитом всея России, как назывались до того времени Киевские митрополиты. Дозволяя Гедеону носить митру с крестом и ношение креста пред ним в его епархии, Патриарх "ради единичества" с прочими российскими митрополитами повелевает носить белый клобук, что до сих пор не было в обыкновении у Киевских митрополитов по примеру святителей восточных. О неподсудности митрополита Патриарху в делах администрации (чего особенно добивался гетман) в патриаршей грамоте не упоминалось [34].

После того, как Гедеон Четвертинский принял посвящение в сан митрополита Киевского в Москве от Московского Патриарха и торжественно обещал повиноваться ему во всем, подчинение Киевской митрополии Московскому Патриарху уже совершилось на деле. Но пока Константинопольский Патриарх не изъявил своего согласия, присоединение не могло еще считаться совершенно законным. Притом гетман и Четвертинский считали необходимым, чтобы Константинопольский Патриарх знал о совершающемся подчинении Киевской митрополии Московскому патриархату и дал на это свое согласие: они опасались, чтобы Вселенский Патриарх не поразил их своим проклятием, чему уже бывали примеры [35]. Немедленно после посвящения Гедеона отправлено было посольство в Константинополь, и чрез год получены грамоты от Патриарха Константинопольского Дионисия и Иерусалимского Досифея, разрешающие подчинение южнорусской Церкви Московскому Патриарху [36].

Таким образом благоразумный и деятельный Патриарх Иоаким блистательно довершил то, чего не успели в свое время сделать великий Патриарх Никон и незабвенный гетман Богдан Хмельницкий [37]. Присоединение Киевской митрополии к Москве имело весьма важное значение для современной церковной и государственной жизни. С одной стороны, оно давало Московскому первосвятителю возможность следить за учением православной веры на юге, не допуская лжеучений, притекающих с Запада. С другой - предотвращалась возможность участия духовных властей в смутах, возбуждаемых честолюбцами, которые постоянно находили поддержку в местном духовенстве [38]. Наконец, самое соединение политическое, совершенное Богданом, оставалось непрочным без единства религиозного, которое одно могло связать неразрывными узами малороссийский юг и великороссийский север в одну обширную Россию посредством единства Церкви.

Совершив великое дело соединения, Иоаким явил себя самым глубоким политиком XVII века, тем более, что светлый ум его прозревал еще далее для блага и силы России. В нем созрела обширная мысль: соединить под властию патриаршего престола всея Руси, как основанного Первозванным Апостолом, всех православных наших единоплеменников на юге Европы. Эту мысль подтвердил сербский митрополит Савва II Бранкович, приезжавший в Россию для сбора в пользу своей кафедры, разоренной междоусобиями [39]. Выехавший из Болгарии в Москву князь Ростислав Страшимирович еще более утвердил Иоакима в его намерениях: обласканный Патриархом он обещал склонить к церковному соединению не только своих единоземцев, между которыми имел много приверженцев, как единственный потомок государей болгарских [40], но даже и сербов с черногорцами и молдаван с волохами. Иоаким надеялся склонить Вселенского Патриарха к отказу от духовной власти над этими странами, как достиг той же цели относительно Малороссии; но племянник его Дубровский, посланный им в Царьград для предварительных переговоров с греческим духовенством и турецким правительством об этом деле, едва спасся от разъяренной черни, когда в Константинополе получено было известие, что в Москве подписан (26 апреля 1686 г.) наступательный и оборонительный союз с Польшею против Крыма и Турции [41]. Эта неудачная попытка завоевания Крыма, предпринятая по внушению славолюбивого князя В. Голицына, вопреки желанию Патриарха Иоакима, вопреки убедительному молению Цареградского Патриарха [42] и настояниям умного гетмана Самойловича [43] послужила препятствием к тому великому делу, которое и доныне еще не вполне совершилось: мы разумеем здесь освобождение православных славян, и в особенности многострадального народа болгарского от греческой иерархии и возвращение им права иметь своих единоплеменных архипастырей и возносить свои молитвы пред престолом Божиим на своем родном языке.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Устрялов в своей Русской Истории говорит, что "местничество в некотором смысле стесняло даже власть самодержавную, ибо воля государя была священна во всех случаях, кроме расчетов об отечестве: подданные беспрекословно исполняли все веления его, не роптали на самые тяжелые опалы, отнимавшие у них имущество, свободу, жизнь; но как скоро сталкивались права родословные, обиженный отказывался от назначенной ему должности и часто охотнее подвергался ссылке в Сибирь, чтобы только не запятнать своей чести, т. е. не стоять на равной степени с товарищем, прапрадед которого был в низшем звании в сравнении с его прапрадедом. Легко вообразить, до какой степени озабочивали государя пустые споры людей, самых близких к престолу, и сколь пагубны были неминуемые следствия несогласия, порождаемого местничеством, особенно в военное время. Эти споры погубили Шеина под Смоленском, Ромодановского под Конотопом, Шереметева под Чудновом и Хованского в Литве".

[2] Патриарх сказал, между прочим, что от местничества, "аки от источника горчайшаго вся злая и Богу зело мерзкая и всем нашим царственным делам вредительная происходили, и благое начинание, яко возрастную пшеницу терние, подавляло и до благополучного совершения к восприятию плодов благих не допускало, и не точию род, егда со иным родом за оное местничество многовременные злобы имел, но и в едином роде таковоеж враждование и ненависть содевались; и аще бы о всех тех противных случаях донести вашему царскому величеству, то б от тягости ваша царская ушеса понести сего не могли. Аз же и со всем освященным собором не имеем никоей достойной похвалы принести великому вашему царскому намерению за премудрое ваше благоволение" (Соловьев. История России, XIII, 320).

[3] "Скорбного главою", по выражению современников, и вовсе неспособного к делам правления.

[4] После своего покаяния на Соборе 1667 года Никита опять совратился в раскол и успел приобрести себе у раскольников громкую репутацию непобедимого книжника. Сам Хованский сказал про него, "что он всем заградит уста, что и прежде никто не мог его перекричать".

[5] Некоторые из бунтовщиков сказали царевне: "Пора, государыня, давно вам в монастырь: только-де царством мутит".

[6] В числе последних был и Савва, позднее написавший раскольничью "Историю о вере, или Сказание о Соборе 1682 года". Отобранная у товарищей Пустосвята при следствии над ними книга показала, какими низкими уловками вовлекали они простых людей в обман. В этой старинной книге все слова, которые говорили против раскола, были подскоблены и заменены другими, согласно с мыслями раскола.

[7] Многие тысячи раскольников, преступая клятву в верности царю, бежали за границу и завели там гнездо раскола. Так основались в Лифляндии известные поселения раскольников по берегу Пейпуса. Другие в 1683 году перешли за рубеж польский и основали долго бывшую в славе у раскольников Ветку и столь же славное Стародубье. Иные делали еще хуже: бежали в Крым к татарам и оттуда вместе с мусульманами то с моря, то сухим путем делали набеги на Россию, грабили и убивали христиан; или скрывались в гребнях Кавказа близ рек Терека и Кумы и оттуда делали набеги на мирных поселенцев по примеру диких горцев.

[8] Цель и пределы наших "Рассказов" не дозволяют нам входить в подробности истории раскола и его толков.

[9] Не говорим здесь о ересях случайных, не составляющих сущности раскола, каковы, например, мнение Аввакума, что Троица Трисущна в трех равных естествах, что Христос Бог особый сидит на четвертом престоле, соцарствуя Троице, что душа человека и ангелы плотовидны; или противоположное мнение дьякона Федора, что Троица несекома, однолица. Подобные мнения зависели от личного невежества расколоучителей.

[10] Таковы: 1. "Извещение чудесе, бывшего в царствующем и богоспасаемом граде Москве, о сложении трех первых перстов, ими же подобает воображати крестное знамение на себе всякому православному христианину, по древнепреданному от отцов преданию", 1677 г. 2. "Поучение ко всем православным христианам", 1681 г. 3. "Слово благодарственное Господу Богу"... за избавление Церкви от раскольников 5 июля 7190 г. 4. "Послание ко всем возлюбленным святыя, восточныя, православныя Церкви сынам" 5. Список с соборного определения о казни Никиты Пустосвята, 1682 г. 6. Клятвенное объявление на ругатели святых икон после 1684 года.

[11] Исторические акты V. № 93.

[12] Там же, № 160.

[13] Симеону Полоцкому особенно покровительствовал царь Феодор, который учился у него латинскому и польскому языкам, так что Полоцкий сохранил свою силу и влияние при дворе до самой своей кончины.

[14] Сильвестр Медведев в 1676 году писал об этих сочинениях к Полоцкому: "Поучения недельные и праздничные скончал еси и оныя начал еси читать в церкве, имеюще намерение в кииждо неделю и во всякий праздник народу прочитати". Следовательно, те и другие поучения были говорены с кафедры.

[15] Патриарх Иоаким называл "Обед душевный" исполненным душевных бед. Впрочем, уже по смерти Полоцкого, произнося осуждение на проповеди его, Патриарх прибавил: "А могло быть, сочинитель имел другие мысли".

[16] "Статир, или Поучения воскресные и другие числом 156, сочиненные в 1684 году неизвестным приходским священником Пермской епархии в городке Орле" (Рукопись Румянцевского Музея № 411). В предисловии автор говорит о самом себе: "Аз поселянин сый и навозогреб, сущий невежа, отца имам усмаря, деда портнягу, прадеда скотопаса... к дровосечеству немощен, к земледеланию ленив, к купле несмыслен, в просительство стыждуся и от последней грубости поступих несмысленне, восприях сан диаконства: не яко Богу служити но тунежительства ради... И препроводих лет пятерицу во обители Пыскорского монастыря и ту покусихся то части святых книг читания и восприях мало ведения о законе Божии... Восприях же и сан священства, служих два лета во граде Соли-Камской... По сих возвести Божия благодать о мне недостойном благородному и великоименитому господину Григорию Строганову". Далее повествует, что Строганов перевел его к церкви Похвалы Богородицы в вотчине своей на Орле-городке. "Убеди же мя, невежду сущего, в церкви Божии люди учити, зело бо он любляше поучении Божественного закона слушати".

[17] В превосходном сочинении г. профессора Московской Духовной Академии, доктора богословия С. К. Смирнова: "История Славено-Греко-Латинской Академии" (с. 15 и 16) приведены доказательства того, что сочинителем грамоты нельзя признать никого другого, кроме Симеона Полоцкого, как представителя в то время западного образования в Москве и имевшего большую силу при дворе.

[18] Рукопись Московской Духовной Академии, № 68.

[19] История Славено-Греко-Латинской Академии, с. 11.

[20] "Мудростию слава Божия умножается, православная вера от злокозненных еретических хитростей в целости сохраняется и расширяется; варварские народы богознанием просвещаются, иноверные царствия к благоверию обращаются, правоверные же ко известнейшему познанию догматов веры достигают и очищение совести хранити научаются.

[21] Впрочем, эту грамоту нельзя принимать за устав Академии: в ней же царь неоднократно обещается выдать устав, например, в пункте четвертом "блюстителю училищ и учителим творити крестное целование по чину, иже от Нас Великого Государя во устав Академическом". Тут самая грамота называется привилегиею: "Аще кто явится противность сему привилегию каковую привносяй" и проч.

[22] История Славяно-Греко-Латинской Академии с. 396-400.

[23] Древняя Российская Вивлиофика, ч. VI.

[24] Фамилия Лихудов замечательна и древностию и знатностию. Еще в XI веке князья Лихуды занимали высшие места в Греческой империи. Потомки их по разорении Царьграда турками переселились на остров Кефалонию. Здесь от одного из Лихудов, Марка, родились Иоанн и Спиридон, после в монашестве - Иоанникий и Софроний. Начатки учения сообщил юным Лихудам один священник кефалонийский; потом они учились богословию и философии в Венеции и в падуанской академии, где и получили докторские дипломы. В 1670 году возвратились в Кефалонию, приняли пострижение, посвящены в иерейский сан, учили и проповедовали. В 1683 году, в марте месяце, оба брата отправились на венецианском корабле в Константинополь и здесь, выдержав испытание в учении и Православии, по поручению Патриарха Дионисия в продолжение пяти месяцев неоднократно говорили поучения в кафедральной церкви в присутствии всех духовных властей. По предложению патриархов они охотно согласились ехать в Россию.

[25] На первый раз перевели к ним для обучения греческому языку пять учеников из типографской школы, а именно: Алексея Барсова, Николая Семенова-Головина, Федора Поликарпова, Федота Агеева и Иосифа Афанасьева; к ним присоединились Чудовский монах Иов и иеродиакон Богоявленского монастыря Палладий Рогов. По переведении академии в Заиконоспасский монастырь к ним присоединены все ученики типографской школы и вновь принято до 40 боярских детей и значительное число разночинцев.

[26] В то время еще сильна была партия сторонников западного образования - учеников незадолго перед тем умершего Симеона Полоцкого. Во главе ее стоял Сильвестр, враждебно расположенный к Лихудам с самого их приезда в Москву. Потеряв надежду быть главою Академии, он стал жаловаться, что Лихуды захватили под школы землю, принадлежащую его монастырю, что они посевают в учениках плевелы ересей, и подобными клеветами успел при дворе охладить расположение к Лихудам.

[27] Вся история этих споров подробно изложена в статье покойного А. И. Смеловского: "Братья Лихуды" в журнале Министерства Народного Просвещения 1845 года.

[28] По окончании указанных сношений, в 1689 году, открыт был в Москве Собор, который предал анафеме поборников папистического мнения об Евхаристии и определил предать сожжению их сочинения, в том числе и "Манну" Медведева; сам он назначен в заточение. Но, узнав о решении Собора, он бежал, был пойман, лишен иноческого сана и под именем расстриги Семена Медведева сослан на покаяние в Троицко-Сергиеву Лавру. Здесь в декабре того же года он написал покаянное исповедание, каялся в прежних заблуждениях и просил разрешения. Собор (в январе 1690 года) простил Медведева, в следующем году за участие в стрелецком бунте он был обезглавлен.

[29] Патриарх Иоаким имел постоянное сношение с Малороссиею. С 1676 года игумен Киево-Межигорского монастыря ежегодно присылал своих монахов с посланиями к Патриарху. С этими лицами, приезжавшими из Малороссии в Москву, Иоаким мог очень часто беседовать о поставлении в Киев нового митрополита. Но особенно часто разговаривал об этом Патриарх с приезжавшими в Москву людьми гетмана и неоднократно писал о том гетману, зная, что от него главным образом зависит устройство дела. В 1683 году по случаю избрания в архимандриты Печерской Лавры Варлаама Ясинского гетман испросил благословение избранному от Московского Патриарха, а позднее сам Варлаам, опасаясь, чтобы униаты не завладели Лаврою или по крайней мере местностями ее в польских владениях. исходатайствовал себе у Иоакима утвердительную грамоту.

[30] Он происходил из древнейшей княжеской фамилии, ведшей свой род от Святополка-Михаила, внука Ярослава I, отчего составилось и двойное имя Четвертинского: Гедеон-Святополк, князь Четвертинский. Он уже 25 лет носил сан епископа Луцкого и Острожского, быв посвящен в этот сан митрополитом Дионисием Балабаном. Изгнанный из Луцка отступником Шумлянским, он решился бежать из польских владений, тем более что король и королева лично объявили ему, что если он не сделается униатом, то будет сослан на вечное заточение в Мариенбург. Тогда, писал Четвертинский, "немощь человеческую имый, устрашился абие, соглядая сие, яко не точию из имех быти в толиком лишении, но и овцам словесного стада не возмогл бых помощи ни в чем же, сего ради оставити престол мой и вся своя понужден есмь".

[31] Вот слова присяги: "Още же и церковный мир исповедаю соблюдати... и последовати мне во всем и повиноватися всегда отцу моему, великому господину, святейшему кир Иоакиму, Патриарху Московскому и всея России и северных стран, и аще случится и по нем благословением Божиим будущему святейшему Патриарху Московскому и всея России и всему преосвященному Собору. - Аще же, еже обещано зде мною что преступлю, и отцу моему, святейшему кир Иоакиму, Патриарху Московскому и всея России и северных стран, и по нем будущим святейшим Московским и всея России патриархам, и всему священному Собору явлюся непослушен, или противен, или от него во особность восхощу отступити и епархию, мне врученную, каковым либо образом ему, отцу моему, святейшему Патриарху и святому Собору в чем непослушно сотворю, и тогда абие лишен буду сана своего и власти, без всякого извета и слова".

[32] Гедеон получил от царей для обветшавшего и оскудевшего Софийского собора: 1) богослужебные сосуды золотые с финифтяными рисунками; 2) кованную из чистого золота митру, украшенную драгоценными камнями, между которыми особенно замечателен большой превосходный сапфир; 3) полное облачение из персидской золотой парчи, обнизанной жемчугом. Эти утвари хранятся доныне в ризнице Киева-Софийского собора. - Лично Гедеону цари подарили множество соболей, великолепную карету, обитую голубым бархатом, и шестерик лошадей. Все лица свиты его были щедро одарены.

[33] В письмах к царю и Патриарху гетман от своего имени и от имени духовенства просил, чтобы послано было из Москвы посольство в Константинополь к Патриарху с большою посылкою и просьбою, чтобы Константинопольский патриарх прислал согласие на подчинение Киевской митрополии Московскому Патриарху. Вместе с тем гетман просил, чтобы соблюдены были права и преимущества Киевской митрополии, чтобы оставлено было митрополиту прежнее облачение: митра с крестом и предподношение креста; просил, чтоб избрание Киевского митрополита по-прежнему совершалось вольными голосами, чтобы по-прежнему дозволено было иметь в Киевской митрополии типографию и заводить школы, и о том, наконец, чтобы Патриарх Московский совершал только посвящение митрополита Киевского, но в суды и распоряжения его не вступался. Нельзя было просить только об одной привилегии Киевского митрополита из указанных духовенством, именно - чтобы он назывался по-прежнему митрополитом всея России. Вместо того гетман просил от своего имени, чтобы дозволено было Киевскому митрополиту именоваться по-прежнему "экзархом Константинопольского трона", считая это название необходимым для того, чтобы православные епископы в польских владениях не избрали особого митрополита с титулом экзарха, что может заставить весь народ преклониться в этому новому митрополиту. В царской грамоте утверждено за митрополитом право невозбранного печатания книг, а также "и учение детям греческого и латинского языков: в делах же, приключающихся Малой России, как в военных, так и в расправных, Киевским митрополитом воля быти не имеет и вступатися не довлеет". Запрещено иметь какие-либо сношения с духовными особами державы польской, без ведома и совета гетманов, и потому всякая переписка "из стран польских и литовских и иных" должна быть объявляема гетману, а чрез него всероссийскому престолу.