Судьба книги велеса в XX веке

ПОСЛЕДНЕЕ СТРАНСТВИЕ

"ДОЩЬЕК ИЗЕНБЕКА"

Уже почти полвека людей волнуют тайны "Книги Велеса", священной книги древних славян. Как могла спастись эта книга в вихрях нашего времени? Не один раз она оказывалась на волосок от полного уничтожения и забвения. И каждый раз ее выносили, спасали. Будто кто-то свыше наблюдал за людьми и, может быть, испытывал их: как они поступят? достойны ли они спасения? И в последний миг милосердно переносил решение этого вопроса...

Что же толкало людей совершать те, а не иные поступки, рисковать собой, бороться не за выживание, а за сохранение таинственного текста? Какие, силы, неявно воздействуя на меняющийся мир, оберегали "Книгу Велеса" и тем давали России шанс на спасение.

ОБРЕТЕНИЕ СКРИЖАЛЕЙ

История спасения "Книги Велеса" необычна, и многое в ней приходится объяснять редким и счастливым стечением обстоятельств.

Понадобилась революция 1917 года, для того чтобы "Книга Велеса" появилась на свет из хранилища в усадьбе князей Задонских в Великом Бурлуке Харьковской губернии. И случилось это тогда, когда рушилось все - и государство, и церковь. Тогда и явилась "Книга Велеса" как возможность выбора иного пути развития славянской цивилизации.

В 1919 году бывшие владельцы книги были убиты местными крестьянами, и, казалось, "Книга Велеса" должна была погибнуть, попав в руки невежественных людей... Но, пережившая за тысячу лет не одно смутное время, она не могла погибнуть, не передав людям то, для чего она была создана. И не думаю, что это только простая случайность, что в разгромленную усадьбу после ухода бандитов пришли белые.

Тогда разбросанные, потоптанные дощечки увидел полковник артиллерии Али Изенбек, принадлежавший к древнему туркестанскому ханскому роду по линии деда (в крещении имя Изенбека было Федор Артурович). Он уже во втором поколении был петербуржцем, отец его - морской офицер, мать и бабушка, очевидно, происходили из русских дворянских родов.

Изенбек окончил морской корпус, а после него Академию художеств и как зарисовщик участвовал в археологических экспедициях. Потом получил звание корреспондента академии.

Итак, Изенбек был археологом, то есть именно тем человеком, который мог осознать, что и дощечки с непонятными письменами имеют историческую ценность. Только ли это счастливая случайность?

Картина по духу воистину эпическая. Русь, как кажется многим, гибнет. Омывается реками крови... И тут... явление "Книги". Сие событие чем-то напоминает явление спасительной иконы или обретение Скрижалей Завета...

Сколько раз пришлось потом пересказывать эту историю вначале Федору Артуровичу Изенбеку, а потом со слов Изенбека и писателю Юрию Петровичу Миролюбову... А сколько раз эта история пересказывалась потом с его слов писателями, журналистами, учеными, переводчиками... Я подсчитал по имеющимся у меня книгам и статьям: получилось уже более 150 раз!

Приведу для примера одно из лучших таких описаний из книги В.В. Цыбулькина: "Быль "Влесовой книги" (Харьков, 1998).

"Стоял декабрь 1919 года... По дороге от с. Шебекино (современная Белгородская область России) отступали разбитые части генерала Деникина. Среди отступавших под ударами Красной Армии был двадцатипятилетний полковник, командир Марковского артдивизиона Федор Артурович Изенбек.

Дорога подходила к селу Великий Бурлук, где под горой, увенчанной величественным храмом, притаилась среди голых деревьев усадьба. Желание обогреться и отдохнуть привело марковцев под сень разоренного "дворянского гнезда".

Со своим денщиком Ф.А. Изенбек ходил по разграбленным залам и комнатам деревянного усадебного дома с прекрасными "дорическими" фасадами, под ногами похрустывали разбитые стекла и черепки, оставшиеся от столетних ваз. Вдруг в одной из комнат, где, видимо, некогда была библиотека, они увидели странные дощечки, в беспорядке валявшиеся на полу, потемневшие от сырости и времени. Некоторые были расколоты и безжалостно растоптаны новоявленными варварами, на поверхности, чудом сохранившихся, просматривались диковинные письмена, рисунки животных. С интересом полковник и его денщик подбирали и складывали в "морской мешок" - кису эти непонятные "листы" какой-то явно древней и загадочной книги.

За несколько дней пребывания в Великом Бурлуке полковник Ф.А. Изенбек пытался узнать что-либо о бывших владельцах усадьбы и еще что-нибудь найти. Но молчали свежие могилы у стен еще гордо возвышавшегося с имперским великолепием храма, с золоченого резного алтаря которого еще не была смыта запекшаяся "голубая" кровь, а перепуганные "красным" и "белым" террором жители села вещи "панов" прятали.

Фронт приближался, ряды марковцев поредели. Продолжалась трагедия "великого отхода" и "рассеяния" по всему белу свету тех, кто своими костьми не успел умостить степные дороги Причерноморья, пылавшего огнем братоубийственной войны за Святую Русь".

После Изенбек рассказывал, что, глядя на те дощечки, он внезапно вспомнил покойного профессора Фетисова, с которым он занимался археологическими раскопками в Средней Азии. Вспомнил, как тот любовно перебирал каждый найденный черепок... Защемило сердце офицера...

И тогда Изенбек приказал своему вестовому Игнатию Кошелеву собрать дощечки в морской мешок и беречь его как зеницу ока: "Даже чемодан мой бросай, если надо, а мешок ни в коем случае!"

И вот под ударами войск Южного фронта Красной Армии белые, в том числе и Марковский дивизион, были вынуждены уйти из Великого Бурлука. Туда вошли красные войска под командованием члена Реввоенсовета И.В. Сталина. И, полагаю, что именно он ходил тогда после Изенбека по залам усадьбы Задонских...

Замечу, что с его именем также связаны некоторые легенды об изучении славянских рунических рукописей из библиотеки императора Николая II в одном засекреченном "шпионо-масонском" отделе НКВД. Ведь И.В. Сталин понимал толк в таких вещах. Он знал, что подобные религиозные манускрипты имеют огромное значение для судеб народов.

Случайно ли так произошло, что Сталин руководил красными войсками, сражавшимися под Великим Бурлуком, где были тогда рукописи из собрания Неклюдовых-Задонских, или это только некий "знак судьбы"? Кто знает!

Что произошло далее? Пути вестового Игнатия Кошелева и офицера Ф.А. Изенбека разошлись. Чуть не на два года! И можно представить, какими путями странствовал по югу Украины и по Крыму мешок с дощечками. И как простой неграмотный солдат, бывший крестьянин, Игнатий Кошелев в вихрях Гражданской войны сохранил его, не бросил. А значит, что-то почувствовал в дощечках... Это ли не чудо? Это ли не подвиг?

И был порт в Феодосии, и был последний пароход с остатками разгромленной белой армии, навсегда покидающей Россию. Им казалось, Россия навеки гибнет... До дощечек ли тут?

Пароход трогается - и тут Изенбек видит, что к пристани спешит человек с тем самым мешком! Это был его вестовой. "Все, ваше высокоблагородие, бросил, а мешка не бросил!" - кричит он полковнику.

Он хотел было перекинуть мешок Изенбеку, но на пароходе, переполненном людьми и мешками, запротестовали.

И тут Изенбек - человек решительный - вынул парабеллум и крикнул: "Уложу капитана, если не дадите взять мешок!" Мешок летит через расширяющуюся полосу воды, а вестовой - Игнатий Кошелев - крестит его на прощание.

Так и были спасены дощечки "Книги Велеса", согласно рассказу Ю.П. Миролюбова.

Они были спасены провидением в один из самых трагических периодов российской истории.

ЛЕГЕНДЫ И ФАКТЫ О СТРАНСТВИИ
Ф.А. ИЗЕНБЕКА И "ДОЩЬЕК"

Что мы имеем из фактов достоверных, которые дают подлинную картину обретения Ф.А. Изенбеком дощечек "Книги Велеса"? Прежде всего, это рассказы Ю.П. Миролюбова, его письма, статьи в журнале "Жар-птица", где впервые было опубликовано известие о том, как были найдены "дощьки Изенбека".

После сего рассказа, который Ю.П. Миролюбов был вынужден повторять десятки раз, устно и письменно, Ф.А. Изенбек стал восприниматься многими чуть ли не как эпический герой.

Явились и легенды об Ф.А. Изенбеке, уже не имеющие отношения к их источнику. По-видимому, эта история всколыхнула такие глубины сознания, что вызвала к жизни миф, в коем Изенбек встал на место, занятое прежде историей о Моисее и Скрижалях Завета. Появились новые легенды об Изенбеке - украинские, болгарские, сербские.

Почти все они проверке не поддаются. Для подтверждения их пришлось бы потратить немало сил. И велика вероятность того, что они принадлежат области чуть ли не религиозной фантазии, а иные из них прямо апокрифичны.

Приведу только самые известные "предания", те, которые попали на страницы печати.

Вот первая легенда. Источник ее: болгарский писатель, политик Тодор Дичев. Эта легенда повествует о том, что Ф.А. Изенбек будто бы вез из России не один мешок с манускриптами, а два. Во втором как будто находилась другая рукопись, и ее Изенбек продал Софийскому университету. И там собирались ученые, которые намеревались приступить к исследованию сей рукописи. Но... поднялся шум, и некие таинственные и крайне злонамеренные "масоны" припрятали сей документ. Не осталось и копии.

Такая легенда проверке почти не поддается. И потом, она противоречит запискам Ю.П. Миролюбова; он упоминал об одном мешке. Однако Ф.А. Изенбек мог не посвятить его в тайну второго манускрипта. К тому же бывшая владелица сих рунических документов Е.И. Задонская также упоминала о какой-то загадочной "второй" рукописи...

По документам 20-х годов можно только выяснить, мог ли Ф.А. Изенбек оказаться в Софии, но и это сейчас затруднительно, ибо для сего нужны тщательные "архивные раскопки" в Болгарии.

Сведения о будто бы начавшихся исследований сего документа в Софии также почти не поддаются проверке.

Есть и другая легенда, напоминающая первую, но относится она уже к событиям как будто имевшим место быть в Югославии, в Белграде.

Первоисточник этой легенды, югославский ученый, историк, Р. Момчилович. Он первый изложил ее в статье "Словени опет долазе". Впоследствии она неоднократно повторялась во влесоведческих трудах, и не только в Югославии.

Суть этой легенды в том, что будто бы Ф.А. Изенбек после бегства из Крыма обосновался в Белграде. Там в 1923 году газета "Новое время", опекавшая российских беженцев, сообщила о появлении в городе белого офицера, безуспешно пытавшегося предложить найденные им в годы Гражданской войны в России дощечки с древними текстами вниманию специалистов, о желании его продать древние дощечки Белградскому университету. И будто бы работавший тогда в сем университете российский ученый А.В. Соловьев признал в сих дощечках "подделку" А.И. Сулакадзева. Потому они и не были проданы.

Когда я впервые познакомился с сей легендой, она мне показалась убедительной. Однако любую легенду следует подвергнуть проверке. И потому я предпринял некоторые шаги по проверке ее. Во-первых, отправился в спецхран (вначале в РГБ, потом и в ИНИОН) и там стал исследовать громадную подшивку "Нового времени", ибо номера сей газеты с сообщением об Изенбеке Р. Момчилович и его последователи так и не привели, что уже настораживало. Потратив на разбор газетных полос целый день, я так и не обнаружил нужной заметки. Есть ли она там? Ведь я мог и пропустить, да и не все номера "Нового времени" были в России.

Кстати, крайне интересна эта газета для историка. Можно видеть, чем и как жили русские эмигранты в то время, какие идеи их питали.

Много неожиданного обнаруживается. К примеру, российская монархическая эмиграция в 20-х годах поначалу поддерживала идеи германских и итальянских фашистов, видела в них силу, способную сокрушить "жидовский" большевизм. Видна и эволюция их взглядов, и то, как они начали симпатизировать некоторым изменениям, которые проводил в России Сталин. Например, они одобряли борьбу с "троцкизмом". И тут следует заметить, что потом, в войну, когда Германия напала на Россию, все бывшие белые офицеры сражались уже против фашизма. И многие из них примкнули к отрядам маршала Тито.

Был у российской эмиграции и интерес к древней истории. Тогда даже устраивались археологические раскопки, проводились лекции по славянской мифологии, древней религии. Упоминаются в статьях в связи с этим и российские историки, работавшие в Белградском университете.

Потому я и занялся затем разбором архива А.В. Соловьева, бывшего тогда профессором Белградского университета, а потом работавшего в Женеве. Его архив был завещан этим ученым Российской Академии наук и переслан в Москву после его смерти.

Он до сих пор не разобран и не описан, но мне все же удалось получить к нему доступ...

И тут меня ждало разочарование. Да, действительно в бумагах А.В. Соловьева есть неопубликованные статьи о "дощьках Изенбека" (Архив РАН, фонд 1890, № 35, 36), но они относятся уже к 60-м годам, являются ответом на уже ведущуюся вокруг них дискуссию, в том числе и в советской печати.

И в них он ни разу не упоминает о том, что был с ними знаком в 20-х годах в Белграде. Вероятнее всего, он их не видел. Потому и белградский сюжет считаю сейчас апокрифом. Таковым он и останется, пока в моем распоряжении не будет документов: газетной статьи того времени или архивной рукописи.

Полагаю, что предыдущие легенды созданы с целями все же отчасти благородными: их авторы надеялись таким образом привлечь внимание к "Книге Велеса" сербов и болгар. К тому же перво-исток их - газетные "статьи-однодневки", которые и не претендуют на точность, их задача только подогреть интерес к теме.

Но другой пласт легенд, точнее "антилегенд", вызывает гораздо большее разочарование. Они столь же плохо документированы, как газетные заметки, но опубликованы уже в солидных журналах, академических сборниках, что снижает уровень доверия и к другой, публикуемой в сих изданиях информации.

Казалось бы, научная печать не место для досужих сплетен, но, очевидно, авторы сих антилегенд думали иначе. Им было важно бороться с "Книгой Велеса" любыми, пусть даже нечистоплотными методами. А как бороться с мифом? Только создавая "антимиф". В сущности, действуя по законам "черной магии".

И вот в уважаемом, может быть, и лучшем российском историческом журнале "Родина" доктор исторических наук В.П. Козлов, чуть ли не делая магические пассы, читает над "Книгой Велеса" отходную молитву: "Пусть будет мир над ее разбросанными в разных изданиях и архивах перьями"1. И если почитать сего организатора панихиды, то начинает казаться, что в "похоронную процессию", оплакивающую "Книгу Велеса", включилась чуть не вся отечественная академическая наука, что совсем не так.

Однако мы уже упоминали, что само бытование усадьбы Задонских и самого их рода оспаривалось... самим Б.А. Рыбаковым и др. А им хочется верить больше, чем надписям на могилах в каком-то там Великом Бурлуке!

Но этого мало. И вот рождается следующая антилегенда. На сей раз она относится все к тому же многострадальному "страннику" Ф.А. Изенбеку. На сей раз его решили отправить подальше от европейских столиц, а именно в Среднюю Азию, то есть на родину его кокандских предков.

Эту легенду выдвинула московская писательница, любительница древностей и полонист Г.С. Белякова, ссылавшаяся на некие загадочные документы, будто бы датированные 1921 и 1923 годами, из архивов туркестанской ЧК. Но в своей работе она не указала точных ссылок ни на архив, ни на номер сих документов, что почти всегда указывает на фальсификацию.

Она утверждала, что "после февраля 1917 года Али Изенбек со своим кокандским дедушкой Гани Изенбекханом перебрался в Бухару и находился при дворе эмира до сентября 1920 года, то есть до самого падения эмирата, после чего исчез... и в 1921 году объявился в банде Джунаидхана, от которой из Туркмении ушел в Иран в 1923 году... Из всего этого следует только то важнейшее обстоятельство, что в 1919 году Али Изенбек не мог быть в Добровольческой армии Деникина..."

Итак, легенда была запущена. Согласно ей, Изенбек вдруг превратился в Черного Абдуллу из фильма "Белое солнце пустыни". Красиво и убедительно. Попался под своеобразное обаяние сего рассказа и В.В. Цыбулькин, добавивший и свои краски к сей истории. По его описанию, Изенбек возвратился "на родину своих кокандских предков - беев Бухарского эмирата", где он будто бы принял ислам и новое имя Али.

"Потомок Изенбекханов, теряя силы и надежду, сражался до 1922 года с "красными душманами" в отряде Джунаидхана, а затем ушел в Иран из Туркмении, унося с собой в качестве "горсточки родной земли" таинственные дощечки, заботливо сохраненные им даже среди песков и камней Туркестана, а над городами Бухарского эмирата уже развевались кроваво-красные флаги большевиков..."

Затем эту историю повторил и историк И. Кондратюк.

Но на чем основаны эти красочные описания? Только на весьма сомнительном рассказе Г.С. Беляковой.

Можете себе представить такую ситуацию: Галина Сергеевна Белякова спокойно жила в Москве, а потом вдруг, прочитав несколько статей о "Книге Велеса", пошла на вокзал, купила билет и поехала за тысячу верст, и почему-то именно в Бухару, а не, например, в Душанбе или Самарканд, перерыла там все архивы (кстати, работа весьма трудоемкая!) в поисках материалов о некоем Изенбеке, личности в истории с "Книгой Велеса" второстепенной. И вот, наконец, найдя "компромат", вернулась и опубликовала его, и при сем не привела никаких точных ссылок на якобы найденные материалы, не цитировала и их самих, несмотря на все понесенные затраты и труды.

Мне эта часть статьи Г.С. Беляковой сразу показалась крайне недостоверной хотя бы потому, что вначале можно было бы съездить в Великий Бурлук и поспрашивать там, он все же значительно ближе.

Для совершения подобных поисков нужно, чтобы человека вела идея посильнее, чем просто желание написать абзац в разоблачительной статье. И такой человек, одержимый поисками следов "Книги Велеса" в России, нашелся. Это уже упоминавшийся Дмитрий Шмелев, который первым отправился в Великий Бурлук и побывал в бывшей усадьбе Донских-Захаржевских. И он же отыскал документы Марковского дивизиона, в котором служил Изенбек. Они были найдены в Центральном архиве Советской Армии в Москве (и в Бухару за сим вовсе не нужно было ездить!). Так вот, там и ныне любой желающий может ознакомиться с одним интересным документом. Это приказ от 13 августа 1920 года начдива Марковского дивизиона Третьякова - и не кому-нибудь, а именно полковнику артиллерии Изенбеку. Так что был такой полковник в Марковском дивизионе!

И этот документ опубликован в журнале "Наука и религия" (2001, № 8), чтобы ни у кого не было в сем сомнений и чтобы отпало желание отправить Изенбека куда-нибудь в Китай или на Берег Слоновой Кости.

А как же быть со сведениями Г.С. Беляковой? Обращался я к ней, когда она еще была жива (она умерла в середине 90-х годов), и услышал в ответ только одно: "Меня вынудили". И тут я стал относиться к сведениям, сообщенным Галиной Сергеевной, с гораздо большим уважением, ибо оказалось, что в 1990 году дело "Влесовой книги" (чуть ли не с 1960 года!) курировалось "компетентными органами". Они, полагаю, и сообщили ей данные архива туркестанской ЧК без точных ссылок (документы засекречены?).

И, возможно, от их позиции или от позиции перестраховывающихся издателей и рецензентов зависело издание книги Г.С. Беляковой (очень неплохой) "Славянская мифология", все равно пролежавшей потом в издательствах несколько лет и вышедшей только в 1995 году. Однако очевидно также, что с товарищем Суховым в пустынях Туркестана сражался какой-то другой Али Изенбек. Мало ли людей с такой фамилией и даже именем можно найти в Средней Азии? И всерьез говорить об этом следует только после изучения всех документов.

Здесь же, чтобы была основа для будущих исследований, я приведу все имеющиеся в настоящее время подлинные известия о самом Изенбеке и о нахождении им дощечек "Книги Велеса" с точными ссылками на все существующие издания и архивы.

ПОКАЗАНИЯ О НАХОДКЕ "ДОЩЬЕК ИЗЕНБЕКА"

О находке дощечек "Книги Велеса" нам стало известно из писем Ю.П. Миролюбова, первое из которых датировано 1948 годом (более ранние сообщения о дощечках в югославской печати за 20-е годы нам сейчас недоступны). Поэтому ему первому мы и предоставим слово. К тому же остальные лишь пересказывают эти свидетельства, дополняя их и комментируя в лучшем случае, а в худшем - искажая.

Копии всех этих документов разными путями дошли до меня. Часть их прислала Жанна Миролюбова из Германии, часть дошла через Швецию (от издателя журнала "Факты" В. Штепы), часть была прислана из Музея русского искусства в Сан-Франциско (от секретаря Ю. Таралы).

1. Русские архивы в Европе

"(...) В так называемом фонде "Альбертинум" при Брюссельской Королевской библиотеке, кроме ценных книг, которые были переданы туда для сохранения, как культурные ценности от большевистского расхищения и уничтожения, имеется, например, книга первопечатника Ивана Федорова "Часовник"...

(...) Многие архивы и библиотеки погибли за смертью их владельцев, другие подверглись расхищению. Как, например, небольшая, но ценнейшая библиотека покойного А. Изенбека, русского художника, бывшего командира Марковского артиллерийского дивизиона в Крыму. Художник умер в 1941 году. У него были "дощьки" Новгородско-Киевской Руси, чуть ли не V века (их было 37-38 "дощьек"). На них были выжжены тексты "греко-готскими" рунами, содержавшие языческие молитвы Перуну, Вышнему, Дажьбогу, другим богам. Были тексты торговые, были записи об "Ории - отце пращуров, выведшем славян из степей". Все эти "дощьки" были выкрадены, потерю этих "дощьек" надо считать тягчайшей..."

2. Первые свидетельства о находке Изенбеком "дощьек"

"...Изенбек их ["дощьки"] нашел в разграбленной усадьбе не то князей Задонских, не то Донских или Донцовых, точно не помню, так и сам Изенбек точно не знал их имени. Это было на Курском или Орловском направлении. Хозяева были перебиты красными бандитами, их многочисленная библиотека разграблена, изорвана, и на полу валялись разбросанные "дощьки", по которым ходили невежественные солдаты и красногвардейцы до прихода батареи Изенбека. "Дощьки" были побиты, поломаны, а некоторые уцелели".

"...Скажу и о дощьках Изенбека", что во время Гражданской войны, в 1919 году, полковник Изенбек, командир Марковской батареи, попал в имение, кажется, Куракиных, где нашел хозяев зверски убитыми, дом разгромленным, а библиотеку разорванной (т. е. книги, конечно), все валялось на полу.

Он прошелся по этому слою бумаги и услышал треск, нагнувшись, увидел "дощьки", часть которых была раздавлена матросскими сапогами. Он приказал вестовому все собрать в мешок и хранить пуще зеницы ока. С этим мешком он приехал в Брюссель, где я 15 лет разбирал "сплошняк" архаического текста...

Это оказалось рукописью либо VIII века, либо частями, еще более ранней. К сожалению, подлинники были украдены после смерти Изенбека, художника, из его ателье, и, кроме 3 фотокопий, у меня есть лишь текст, переписанный мной и разделенный на слова тоже мной.

У меня рукопись не вызывает сомнений в ее подлинности. Другое дело - отношение к тексту "авторитетов". Эти люди всегда подозревают все. Поэтому я не хотел публикации до моей собственной смерти, но г. Кур опубликовал. Остальное вы узнаете от него. Чтобы текст "дощьек" не пропал, я отослал его копию и имевшиеся у меня фотокопии в Русский музей-архив в San Francisco, а там как раз работал А.А. Кур. Он стал настаивать на публикации текстов.

Из текстов мы узнаем, что была "Русколань, Годь (Готы) и Суренжська Русь". Там же говорится о "седьми вецы Трояни", относящихся к доаскольдову периоду, а также о том, как Русь была "Карпенська". Есть там посвящение в языческие мистерии, призывы к благочестию и к борьбе за "Руську Земе" и др.... И если бы не слова: "Асклд и Дирос", - то можно было бы все отнести к VII веку.

Впечатление общее: разные тексты, по крайней мере два из разных периодов. Ну, вот, пока главное..."

"...Полковник Изенбек нашел "дощьки" в совершенно разбитом доме (имении), где окна были выбиты, мебель поломана, а обитатели тут же валялись все убитые. В библиотеке все книги были разорваны, брошены на пол... Обычная картина в те времена!

На фоне этого разгрома со стороны Изенбека было совершенно нормальной психической реакцией - поднять "дощьки" и сохранить их от окончательной гибели.

То обстоятельство, что сам он был перед Первой мировой войной членом туркестанской археологической экспедиции как художник-корреспондент Академии наук (начальник экспедиции профессор Фетисов)? обусловило то, что Изенбек что-то в этих дощечках почувствовал, ибо сам говорил, что вначале вовсе не обратил на них внимания. И только воспоминание, как профессор Фетисов любовно собирал всякие черепки, кусочки тканей, обломки керамики, вдруг подсказало ему, что "дощьки" имеют историческую и археологическую ценность.

Тогда он собрал все, что мог сам, сложил в угол, а затем позвал вестового и приказал все сложить в мешок, валявшийся тут же, забытый бывшими тут до него революционными матросами.

Изенбек был начальник артиллерийской части и потому мог дать какое угодно приказание".

"Этот отрывок ("дощька" № 13), переписанный нами, как был, с осколка "дощьки" у полковника Изенбека, был предметом наших обсуждений. Он сказал, что жалеет, что не подобрал всех осколков, но, будучи командиром батареи, он был занят боевой операцией против красных и должен был поручить сбор осколков вестовому".

"Эта дощечка (№ 20) фактически есть собрание ряда отрывков текста, списанных с разных обломков, найденных в мусоре и кучах полусожженных книг, манускриптов и прочих документов, собранных вестовым полковника Изенбека Игнатием Кошелевым...

Все эти обломки частью раздавлены, частью отколоты от других дощечек, а частью являются остатками от сгоревших дощечек.

Тексты были переписаны только те, которые можно было разобрать. Они пронумерованы не по смыслу, а по порядку".

3. Заметка об Изенбеке и "дощьках"

"Когда Вы, уважаемый Александр Александрович, задали мне вопрос об этих "дощьках", найденных Изенбеком на Юге России во время наступления добровольческой армии на Москву, мне помнится, я уже Вам ответил, и, насколько помню, ответил, что "за подлинность этих дощечек ручаться не могу, не будучи специалистом". Это выражение надо понимать как "подлинные "дощьки" Изенбека я видел, но не могу сказать с точностью, когда и кем они были написаны".

Одно могу утверждать, что Изенбек был в прошлом участником археологической экспедиции профессора Фетисова, описанной в журнале "Нива" перед войной четырнадцатого года, где имелся и его портрет, по словам участника его батареи в гражданской войне, г-на Лысенко, рядового Национальной Гвардии в Сан-Франциско. Он был членом Академии наук в Санкт-Петербурге за заслуги по зарисовкам руин Туркестана.

Изенбек не только был художником экспедиции, но принимал живое участие в сборе археологических древностей, черепков, орудий хозяйства, лоскутьев старинной материи и так далее. Пески Средней Азии хорошо предохраняют от гниения куски материи. Таким образом, археологические знания у него были. Он, конечно, не был специалистом среднеазиатской археологии, но стал таковым практически.

В девятнадцатом или двадцатом году текущего столетия где-то между Харьковом, Курском или Орлом он попал со своей батареей в имение князей, имени которых я не удержал, не то Донских, не то Задонских, а может даже, Куракиных. Перед тем в имении побывал отряд, кажется, коммунистов.

В то время была Красная гвардия, обычно еще не коммунистическая, или отряды партизан, тоже не особенно коммунистических, а упомянутый отряд был именно коммунистическим. Все в доме было перебито, старики, женщины, девушки. Повсюду были лужи еще не успевшей запечься крови.

Изенбек прошел в библиотеку и увидел там толстый слой разорванных книг, валявшихся на полу. Идя по ним, он почувствовал треск как бы дерева. Нагнувшись, увидел, что то были какие-то дощечки с текстом на них! Взяв на память книгу о Тимур-хане, находящуюся ныне в библиотеке Музея в Сан-Франциско (переслана была мной), он взял еще, кажется, книгу о Магомете, или это была одна и та же книга, уже не помню, он поднял и куски "дощьек".

Затем позвал вестового (Игнатия Кошелева. – А.А.) и приказал собрать все кусочки дерева, присоединив к ним и тридцать восемь "дощьек", еще более-менее целых. С ними он приехал в Брюссель.

Однажды я жаловался, что "не имею источников" для работы по Славянскому Прошлому. "А вон там у меня что-то есть на славянском языке!" - показал он на мешок. Я взял "дощьки" и поразился! Они были написаны, несомненно, на славянском языке, но на каком-то архаическом, что даже слов нельзя было разобрать. По-видимому, эти дощьки размером в тридцать восемь, иные в тридцать девять сантиметров длиной и двадцать или восемнадцать шириной при полусантиметре или семи миллиметрах толщиной были древними. Дерево, вероятно береза, неправильно отрезанное, может, просто ножом, а не пилой, неправильной, неровной поверхности, как и не совсем гладкой, видимо, скобленной до того, как на ней было написано содержание. Письмо слитное, то есть между отдельными словами не было никаких точек или знаков, черточек, кривых... Способ начертания слов санскритский, черта и под ней слова.

С Изенбеком, очень часто пившим, было трудно сговориться! Я его с великим трудом уговорил позволить мне разбирать текст! Чтобы "дощьки" сфотографировать, мы не могли и мечтать, это бы стоило целое состояние, так как поверхность "дощьек" была неровной и, следовательно, не позволяла снять все ясно. Каждая "дощька" потребовала бы три-четыре отдельных снимка на разном фокусном удалении. Конечно, при обычных аппаратах, любительских.

Чтобы не терять времени, я взялся за разбор текста, начав таковой, кажется, еще в двадцать седьмом году и закончив его в тридцать пятом!

Все надо было делать урывками, минут пятнадцать - двадцать каждый раз, а затем Изенбек говорил, что "надо выпить!", и приходилось ретироваться с ним в пивную. Однако за эти годы я сумел сделать пять фотокопий, одна из которых фотографическая, а четыре остальные светокопировочные.

Дощьки, утверждаю, были у Изенбека! После его смерти ателье художника подверглось варварскому разграблению, и даже 3/4 его картин исчезли! Не говоря уже о "дощьках". Последние бесследно исчезли. То ли их истребил г. Валлейс, которого я подозреваю в краже картин, то ли взял адвокат Кооманс де Брашен, бывший куратором имущества под секвестром государства, не знаю. Я "дощьек", после того как мне по завещанию передали ателье со всеми имевшимися еще в нем картинами, не нашел. О воровстве я подал жалобу, но без успеха!

Вид "дощьек" был темно-бурый, иногда в пятнах, как бы от жидкости, пролитой на них. В некоторых местах внешняя поверхность отставала, пузырилась или была вдавлена. Некоторые из "дощьек" были поедены червем, я их укреплял, впрыскивая в трухлявую сердцевину силикатный лак. От этого они стали тяжелыми, но держались крепко. Текст был либо вдавлен в еще мягкое дерево, либо выжжен, как мне казалось, потому что некоторые записи были черными, точно то была обугленная древесина. На поверхности были не то следы лака, не то льняного масла. Линии, под которыми был написан слитный текст, были неровными, иногда уходившими вверх или вниз, иногда кривыми или имевшими неровности, вроде (...) изображенной чернилами сейчас, в этом описании, линии. Буквы были написаны под линией, как в санскритском письме.

Иногда текст был гуще, иногда шире. Иные буквы были ясными, другие неясными. Некоторые буквы имели несколько разных начертаний, другие единственное. Слева, на полях, были вначале текста изображения животных, то был бык, то собака, а то, кажется, куница или лисица...

У монголов велось исчисление при помощи животных и говорилось: "год лисицы" или "год черепахи", что, несомненно, шло от китайских хроник, где для обозначения лет тоже употреблялось животное, и также говорилось "год черепахи". Последнее говорит о "зверином стиле" юга Руси.

Текст мной был сначала переписан, буква за буквой, а затем разделен, как мне казалось, правильно. Думается, что события, описанные в "дощьках", касаются нашего древнейшего прошлого.

Характер букв, как говорю, приближался к греческому начертанию, но с сильным влиянием скандинавского рунического текста, так, может, и не только санскритского, а возможно, что и финикийского письма. Суждение об этом, думаю, вынесет Британский музей или американские ученые.

Конечно, жаль, что многое сделано было кое-как, фотографии текстов немногочисленны, репродукции неясны и так далее, но - всем должно быть ясно, что и это стоило нам огромных усилий!

4. Биографические данные об Ф.А. Изенбеке

Федор Артурович Изенбек (себя он называл Али, считая, что он мусульманин) родился в 1890 году в Санкт-Петербурге (точная дата сейчас не установлена, ибо не все материалы об Изенбеке распакованы). Отец его был морским офицером, а дед настоящим беком из Туркестана ("бек" по-восточному - дворянин).

Ф. Изенбек (или Али Изенбек, как все его звали в Брюсселе) окончил морской корпус и ушел в Академию художеств. Служил в туркестанской артиллерии, откуда был выпущен прапорщиком запаса. После этого он участвовал в качестве художника-зарисовщика в экспедиции профессора Фетисова в Туркестане. Его рисунки в количестве нескольких сот были переданы в Академию наук, а сам он имел звание корреспондента академии.

Археология Туркестана была ему близка, и сам он был любителем старины, хотя никаких коллекций в Брюсселе не собирал. Его картины - сплошь полны туркестанских орнаментов, самый характер рисунков восточный, и типы полотен - тоже восточные. Много фантастических пейзажей, заоблачных райских садов, древних городов; образы Богородицы; обнаженные смуглые восточные красавицы. Все, что удалось спасти после смерти Изенбека, то есть около 60 картин и рисунков, находится в руках Ю.П. Миролюбова.

Стоимость их определена в 50 тысяч долларов.

В Гражданской войне Изенбек был уже в чине капитана в Добровольческой армии. Закончил войну в качестве командира Марковского артиллерийского дивизиона и был в чине полковника.

Попал в Бельгию из Франции, где и обосновался. Был приглашен на фабрику ковров общества "Тапи" (ковер), где создал около 15 тысяч рисунков самых различных ковров как персидских, так и иных восточных стран.

Скончался 13 августа 1941 года в Брюсселе.

Дощечки попали в его руки случайно. Найдены они были в имении не то князей Куракиных, не то Донских или Задонских, точно неизвестно. У Ю.П. Миролюбова есть основание думать, что это было имение Куракиных где-то к северу от Харькова и к югу от Орла.

"Думаю, - говорит Ю.П. Миролюбов в письме к автору от 16 июня 1956 г., - что сам Изенбек не понимал истинного значения "дощьек", но считал, что они представляют известный интерес. Как участник археологических экспедиций, он не мог не знать их значения, но ближе ими не интересовался, хотя и был до крайности ревнив к ним и никому их не показывал. Даже мне он их показал года через три нашего знакомства!..

Он очень подозрительно относился ко всяким поползновениям насчет "дощьек". Даже и мне он их не давал на дом! Я должен был сидеть у него в ателье, на рю Беем, в Юккле, и там он меня запирал на ключ, и раз я у него просидел в таком заключении двое суток! Когда он пришел, то был крайне удивлен. Он совершенно забыл, что я у него в ателье, и, если бы не какая-то бумага, за которой он пришел, он бы и не вернулся домой раньше недели...

Не думаю, что он показывал многим "дощьки", а если показывал, то бельгийцам, ибо русским не особенно доверял, да они и не интересовались такими вещами...

По натуре он был очень лаконичным, скрытным и недоверчивым. Добиться от него малейших подробностей было невозможно... Обрабатывать "дощьки" сам Изенбек не мог, ибо со славянским языком, а тем более диалектами славянского языка не был знаком совсем. Он говорил по-татарски, по-туркменски и, кажется, еще на одном из среднеазиатских языков. По-русски он говорил плохо, как это ни странно. Недостаток его речи, вероятно, происходил от вечно полупьяного состояния. Будучи весьма пьян, он в то же время был очень вежлив с окружающими.

Ничего он не думал предпринимать с "дощьками", а тем более их продавать. Родственников, как мне известно, у него не было, а о друзьях он ничего не говорил. Автором их он, конечно, не мог быть. Я сам, разбирая тексты, еле понимаю кое-что в них..."