Глава 28. Кулагинские высоты 5 страница

Пока мы следили за падающим самолетом, немецкие летчики на парашютах приблизились к земле.

— Бей гадов! — заорали солдаты, увидев, что летчики уже болтаются над землей. Вдоль всей траншеи застучали затворы, захлопали выстрелы и затарахтел ручной пулемет. Славяне редко стреляют из своих винторезов. Я, по крайней мере, давно не слышал, чтобы пехота открыла такую пальбу. Загадочна и не понятна душа русского солдата! Ее нужно поджечь, разгорячить, озарить успехом, а потом ее не удержишь! Солдат пехотинец может спокойно перешагнуть через собственную смерть, |плюнув ей в глаза на встречу.|

Над передним краем, тем временем, завязался воздушный бой. Шестнадцать "Ишаков" кувыркались на средней высоте. А там, выше, со стороны солнца, сверкая в небе, звенели "Мессершмитты".

"Ишаки" наши маневренные, но очень тихоходные. Но, по-видимому, превосходство количеством подзадорило наших летчиков. Они, |не долго думая, сразу| ввязались в воздушный бой. Возможно летчики были молодые, неопытные?

Бомбардировщики, нырнув в облака, скрылись из вида, потеряв один "Хенкель".

Что это? От наших истребителей летят в стороны клочья?

"Мессеры" делали большие вертикальные круги. Они по очереди набирали высоту, каждый раз заходя на боевое пикирование со стороны солнца. "Ишаки" суетились и вертелись на средней высоте, делая бочки, петли, эмельманы и перевороты. (я до войны учился в аэроклубе и знал элементы высшего пилотажа.) А "Мессеры", охватив наших огромной петлей, неслись на них вертикально вниз из-за облачной высоты. Звон и свист стоял, когда немец пикировал на огромной скорости.

Шестнадцать "Ишаков" в военное время, это, считай, целая авиадивизия. И два "Мессера" сбивали их, по порядку, шутя. Интересно, что про эту дивизию сказано в официальных отчетах?

Мы в данном случае переживали, конечно, за своих. Когда один из "Мессеров" звеня и свистя, срывался вертикально вниз с огромной высоты, наши |хребты невольно гнулись,| кулаки сжимались |и мы матерились.| Нашим летчикам со стороны солнца летящего вниз немца не было видно. |Мы даже орали в надежде, что они услышат нас.|

Расстреляв выбранную жертву, немецкий истребитель свечой взмывал снова вверх.

Воздушный бой истребителей над рекой Царевич сложился явно не в нашу пользу. Наши, за десяток минут, потеряли десяток самолетов. Воздушный бой подходил к концу. Несколько парашютов уже болтались в воздухе. Три последних "Ишака" ревя и надрываясь, бросились в тыл к кромке леса. Они, цепляя за деревья крыльями, стали уходить от "Мессеров".

— Обидно смотреть!

— Наконец-то сообразили! — сказал кто-то из солдат.

Черный предмет у нас над головами приближался к земле. Из траншеи тут же раздался истошный крик:

— Ложись! Немцы сбросили корыто!

— Идет прямо на нас! Спасайся, кто может!

Я глянул в небо. Черный продолговатый предмет, кувыркаясь, падал на нас.

— Сирену забыли включить! | — проголосил кто-то.|

Черный предмет, не долетая до нас метров двадцать, ткнулся в землю.

— Какое корыто? Это бомба замедленного действия! — визгливо заорал на всю траншею другой солдат.

— Ложись! — подал команду лейтенант.

Солдаты мгновенно ткнулись на дно траншеи. |Окрики и визгливые голоса из дресён на любого нагонят панику и страха.| Окопники притихли, ожидая взрыва.

Кузьма шмыгнул носом и пошел за поворот траншеи. Он подошел к молодому солдату, наклонился над ним и что-то сказал ему. Солдат поднялся на ноги, разогнулся и ухмыляется. Они о чем-то договорились. Кузьма возвращается назад, позевывает во весь рот, прикрывает прокуренные, темные зубы ладонью. Похоже, что они что-то замышляют.

Солдаты окопники со дна окопа посматривают на них. |Они ошарашены и поражены их пренебрежением к бомбе замедленного действия.| Разведчик стоит, выглядывает поверх бруствера, смотрит в сторону упавшей бомбы, а солдат, их собрат стоит и держит винтовку наготове. А все остальные лежат в траншее, согнулись. |А кто, давит дно траншеи своим животом.|

Где еще представиться случай показать у всех на глазах свое бесстрашье, пренебрежение к бомбе и даже к смерти. Кузьма хочет показать пехоте, что он сейчас вылезет наверх и у всех на виду, пойдет проверять упавшую бомбу.

— Может, у ей, запала нет? — спрашивает кто-то из сидящих на дне траншеи солдат.

— Политрук надысь в лесу рассказывал, |перед отправленном на передовую,| что у них, у немцев, везде на заводах действуют коммунисты, взрыватели портят через один, каждый подряд!

— Ладно! Не бреши! — обрывает его другой.

— Мы энти сказки давно слышали! А бомбы на своей шкуре тоже испытали!

— Лучше скажи! Что дальше делать?

Траншейный разговор заставил многих других солдат поднять головы и навострить уши. Они поглядывали в нашу сторону, |вопросительно таращив глаза.| Некоторые не понимая, что происходит, поднялись даже на ноги. Те, что были по шустрей, задрали головы и вытянули шеи.

— Куда харю высунул? — одернул их Кузьма.

— Щас, как рванет! Мозгами твоими заляпает всю траншею!

Кузьма что-то шепнул солдату, стоящему у него за плечом. Тот незаметно передернул затвором винтовки и шарахнул с наклоном вдоль траншеи.

Нервы у солдат в такие моменты взведены как мощные пружины. Под раскат выстрела из винтовки все мгновенно ткнулись на дно траншеи. Дернулись о землю |и затряслись, как подкошенные.| Кто-то даже жалобно застонал.

Лежат на дне траншеи во время бомбежки и обстрела неопытные. Лежать на дне траншеи вообще нельзя. При ударе тяжелого снаряда или фугасной бомбы, край окопа может обвалиться и заживо закопать. И ни кому в голову не придет из-под земли выкапывать человека, |если из-под неё не будет торчать рука или нога и она обязательно должна при этом шевелиться. Искать после обстрела или бомбёжки солдата никто не будет. Таков закон войны!|

Солдата хватятся тогда, когда старшина роты придет ночью в роту и при раздаче харчей не досчитается одного. При обстрелах и бомбежке нужно всегда держаться на ногах. Присядь на корточки или маленько пригнись, чтобы осколками по голове не задело, чтобы не ударила в харю взрывная волна.

Ко мне подходит лейтенант. Я ему говорю:

— От прямого попадания нигде не спасешься! Даже несколько накатов солдатской землянки не спасут |от разрыва тяжелого снаряда|. Вот почему на войне опыт и солдатская смекалка надежней самых толстых бревен над головой. Я, например, при обучении разведчиков в тылу, перед выходом на передовую, приучал ребят к мощным взрывам, сажая их в открытые окопы и подрывая, с близкого расстояния, немецкие противотанковые, трофейные мины. Взрыв от такой мины потрясающий. Иногда разведчики глохли, но через пару дней после звона в ушах, слух восстанавливался. Взрывами мы проверяли, как у человека шалят нервишки. Но зато потом, в бою, эта предварительная обработка давала человеку надежную уверенность. Он видел глубокие воронки после взрыва, на каком бы расстоянии они не находились от его окопа.

— А что, товарищ гвардии капитан, вы сами пробовали эти взрывы?

— Нет! Я брат с сорок первого перед каждой раздачей харчей получал их от немцев в натуральном виде. Считай, что я сотни раз битый!

Кузьма в свое время тоже проходил обработку взрывами. Для него бомба с расстояния в двадцать метров не представляла ничего. Вот почему, наверно разведчики ходят без касок и не припадают животами в траншее к земле.

Нет ничего глупее, заживо оказаться засыпанным землей. Мы солдатам пехоты лекции не читали. Это личное дело каждого. Смотри на разведчика и учись! У каждого на плечах котелок, прикрытый каской, торчит! На переднем крае, нет времени учить и поучать. Тут про баб нет времени рассказывать, языком чесать, даже когда стрельба затихает.

Кузьма повернулся ко мне и просит разрешить ему вместе с солдатом на бомбу сходить взглянуть.

— Руки чешутся? На какой хрен тебе сдалась эта бомба?

— Охота пройтись!

— Ладно, иди! Я все понимаю! Будь осторожней! Варежку не разевай!

Кузьма повернулся ко мне спиной и говорит что-то солдату. Я покачал головой, посмотрел ему в след. Он уже вылез на бруствер. Я понимаю, что ему нужен этот спектакль перед солдатами стрелками.

Ему нужны были зрители, которые, разинув рот, будут смотреть ему в след и следить за каждым его малейшим движением. Ему нужны завороженные глаза и взахлеб порывистое дыхание. Он хотел еще раз показать стрелкам, кто есть кто и что такое полковой разведчик.

Стрелки вытаращили глаза, с земли приподнялись. А Кузьма во весь рост наверху. Он подает руку напарнику солдату. Как будто они лезут в чужой огород нарвать по запазухе спелых яблок. Вот они оба рядом |стоят наверху. Немец не стреляет.| Кузьма делает первый шаг и чуть пригнувшись, они направляются в сторону, к бомбе. |Вон они останавливаются.| Кузьма нагибается и что-то шарит рукой по земле, потом подцепляет ее за конец рукой, поднимает на уровень своей груди. |Они оба стоят и рассматривают ее. Вот он опускает её на вытянутую руку,| разворачивается и идет в обратном направлении, откинув руку с бомбой назад.

— Он что, рехнулся? — кричит кто-то из солдат.

— Зачем он ее тащит сюды?

— Рванет! Разнесет всю траншею!

Солдаты заерзали, забеспокоились, некоторые кинулись за поворот траншеи. Те, что остались, сгорбились и сжались.

Я пригляделся к Кузьме. Мне показалось, что бомба у него подвешена на какой-то петле и он тащит ее не поперек, подсунув руку под корпус, а в отвес и не очень-то она его гнет своим весом к земле.

— Он что совсем уже спятил? — прохрипел пожилой солдат, глотая слюну.

— Она всех одним махом погубит!

Солдаты были растеряны и вместе с тем недовольны, что разведчик волочет черную дуру. Аж дух перехватило! Что будет дальше!

Солдаты по себе все разный народ. Те, что были по шустрей, подались вперед и с восхищением в упор смотрели на Кузьму. А Кузьма недовольный и хмурый идет к траншее. |Но, мать его так! Я знал, что внутри у него все сияло от радости и гордости, хотя он внешне совсем и не улыбался.|

Солдатам из траншеи бежать было некуда. Кузьма с бомбой в руках одной ногой стоял уже на бруствере траншеи. В откинутой назад руке он держал то самое черное, от чего у всех стоявших в траншее солдат по спине побежали холодок и мурашки.

Кузьме осталось только сделать соскок вниз. Но он остановился, прищурил глаз, как во время стрельбы и искал, куда бы лучше на дно траншеи бросить бомбу.

Солдаты дрогнули и разразились раскатистым, дружным |взрывом| смеха. Смеялись сквозь слезы! Смеялись до |пердежа| падежа! Смеялись взахлеб, голосили, как бабы у гроба покойника.

Кирзовый русский сапог видно свалился с ноги подбитого летчика, когда рванул парашют.

|Бывалые авиаторы на "Ишаках" не летали и кирзовых сапог не носили. Летом ходили по земле в начищенных до блеска хромовых. И на боевых вылетах были в них. Это был сапог мальчишки истребителя. Возможно это его первый и последний вылет. Больше на наших участках самолёты И-16 не появлялись.|

Странно, но после бомбежки и воздушного боя на передовой установилась необычная тишина.

Наши приводили в порядок разбитые передовые роты. Немцы усиленно работали лопатами, рыли и выбрасывали землю, |как кроты.|

К вечеру, когда над Царевичем навалились сумерки, с нашей стороны послышался гул самолетов. В небе появились наши тяжелые бомбардировщики. Ночными мы их звали потому, что днем они практически никогда не летали. При появлении такого самолета днем, его сбивали немцы первым снарядом. Они в сумерках ночи проходили через линию фронта, бомбили немцев где-то в глубоком тылу и назад через линию фронта никогда не возвращались.

— Летающие гробы пошли! — объявил кто-то из солдат.

Все эти дни в дивизию прибывало новое пополнение. До нашей траншеи пополнение ещё не дошло. В роте полсотни солдат. Может её и пополнять не будут.

День двадцать восьмого августа подходил к концу. Над землей еще висели угар и пыль от бомбежки. На зубах хрустел песок. Духота и вонь взрывчатки лезли в горло и в нос, |так что не продохнёшь.|

Вскоре в землянке затрещала восстановленная связь. В проходе показался телефонист.

— Товарищ гвардии капитан! Вас требуют к телефону!

— Кто спрашивает?

— "Второй" на проволоки, у аппарата ждет!

Подхожу к телефону, беру трубку, спрашиваю.

— Кто говорит?

— Где вы сидите?! — слышу я зычный крик.

— Кто это там орёт? — повторяю я свой вопрос.

— Говорит зам по тылу, майор Пустовой!

— Ну и чего тебе надо?

— Я замещаю командира полка! Почему вы сдали траншею?!

— Откуда ты взял, что мы сдали ее?

— Мне комбат доложил, |и офицер штаба с НП полка докладывал!| Там где вы сидели раньше, немец во время бомбежки бросал свои ракеты. Предлагаю немедленно взять обратно траншею, иначе вы с командиром роты пойдете под суд! В дивизии меня предупредили! Плацдарм мы не имеем права терять!

— Комбат |и ваш наблюдатель на НП| с перепуга в штаны наложили!

— Как это понять?

— Очень просто! Мы как сидели, так и сидим в этой траншее!

— А доказательства, где?!

— А раз ты мне не веришь, нам с тобой говорить больше не о чем!

— Ты наверно сидишь в штабном блиндаже?

— Нет, я здесь на НП!

— Так вот!| Выйди наверх, сейчас не стреляют. Я дам две красных ракеты. Ты, со своими наблюдателями и посмотри!

Я высунулся из землянки в проход и велел Кузьме дать вверх две одиночных красных ракеты. После нашего сигнала перебранка, где мы сидим, прекратилась.

Ночью в роту прибыло пополнение, человек тридцать солдат и молодой лейтенант, командир стрелкового взвода.

Ночью мне позвонили из штаба и сказали, что я могу отправляться к себе. Я ответил, что до утра пробуду здесь во второй стрелковой роте, что у меня с Рязанцевым назначена встреча. Он должен выйти из леса на переговоры ко мне.

Рязанцев подробно доложил обстановку на лесной дороге и спросил.

— Что будем делать дальше.

— Собирай ребят и отправляйся в тыл.

| — Ваша ближайшая задача, — сказал я ему, пройти вдоль дороги и разведать северо-западную опушку леса в районе деревни Кулагино. Вот взгляни на карту. Здесь она помечена. Карта, картой! Нужно посмотреть на месте. Может, и печных труб не осталось? В полсотни метрах не доходя опушки отроешь щели. Они будут служить для отдыха, на случай обстрела в них можно занять оборону. На опушку леса выстави наблюдателей. Наблюдение вести непрерывно. На флангах у себя поставишь сигнальные мины. Проводами скрытно задействуешь ветки деревьев и кустов, чтобы в случае неожиданного подхода немцев от натяга провода сработали мины. Разведка не должна быть захвачена врасплох.

По моим расчетам ты должен выйти с ребятами вот в эту точку. Вот смотри сюда! При выходе на опушку леса, ты возьмешь азимут вершины со своей точки стояния. Если по карте с обратным отсчетом угла от вершины к лесу провести прямую линию, то она при пересечении с опушкой леса покажет тебе точку стояния. Ошибка может быть в пределах десятка метров. Координаты своей точки письменно запиши. Потом передашь мне при встрече. Контрольный срок выхода со мной на связь — двое суток. Лично не сможешь — пришлешь связного!

Наблюдение за немцами и за местностью установишь сразу. Первые двое суток с опушки леса вперед не выходить и себя не казать. Для установки мин возьмешь с собой двух полковых саперов. Я в штабе полка об этом договорюсь. Кроме саперов с тобой в лес пойдут телефонисты. При прокладке линии немецким проводом, провода под кусты и в траве по земле не прятать. Связь тянуть будете двумя проводами, как это делают немцы. Оба провода подвесите на виду. Нужно сделать так, чтобы у немцев не было никакого подозрения, если они вас стороной обойдут и наткнуться на вашу телефонную линию. Чтоб не было подозрения, что это работа Ивана! Пусть думают, что линию бросили при отступлении свои. Подключаться к линии будете на короткое время. Никаких лишних разговоров! Прежде что-то сказать — продумай слова, составь короткую фразу. Трепотней о том, о сём запрещаю заниматься!

Выйдешь на место — продумай задачу на поиск! Задачу на поиск проработаешь с каждым в отдельности. Послушай, что ребята скажут.

И так, еще раз! Перед нами стоят основные задачи: — Разведать лес! Установить характер обороны на подступах к высоте за лесом! Подготовить ночной поиск для захвата языка! Определить наиболее безопасный участок, для выхода нашей пехоты в тыл высоты 220 и 232.

Предупреди разведчиков и особенно саперов и телефонистов. Ни какой самодеятельности! Первые двое суток вы должны наблюдать! Главное на первой стадии не обнаружить себя!

И вот что еще! С той стороны по опушке леса немцы ведут непрерывный огонь из пулеметов. Остаток ночи тебе на отдых. Можешь завалиться здесь в землянке или под бугром в кустах. Утром сюда прибудут саперы и связисты. Разбудишь меня, я им сам дам необходимый инструктаж!|

Когда вся братия была собрана. Рязанцев позвал меня. Они сидели кучкой под бугром, прислушиваясь к пулеметной трескотне за лесом.

— С той стороны по опушке леса немцы ведут непрерывно стрельбу! — сказал я.

Они бояться, что мы их можем обойти в этом месте! Это ни какие-то там, агентурные данные! Это каждый из вас слышит сейчас.

— Вот! Слышите? — прищурился я и качнул головой в сторону леса.

— Бьет с надрывом и трескотней, с перепугу!

— Думаю, что он бьет по макушкам деревьев!

— Чтобы больше шума создать!

— Ведь, если он будет бить вдоль земли по стволам деревьев, далеко не пробьешь. Пули метров на двадцать полетят. Думаю, что стреляет он, для треска, для острастки. Послушаешь при стрельбе, кажется, что пули рвутся кругом. Но это только кажется. Таким манером они на нас нагоняли страха в сорок первом. Дадут несколько очередей по макушкам деревьев, которые располагаются сзади у нас, а нам кажется, что немцы нас обошли и стреляют нам в спины, |с тыла.| С тех пор мы эти фокусы изучили.

Понятно, ходить в лесу под такую трескотню неприятно и вроде сомнительно. |Знаешь заранее, что он пугает тебя, бьет по макушкам деревьев, а сам думаешь, может он в это время целится в меня!|

У кого привычки нет, под носом у немцев под пулями ходить, тому и мерещится, что вот-вот убьют!

— У саперов и телефонистов в лесу от такой трескотни коленки дрожат. Под пулями не всякий может выдержать ходить и при этом сохранять самообладание.

— Пуля это не мина. Мину, ту слышно на подлете. От мины можно увернуться, ткнуться за дерево, прижаться к земле. Для пули, секундное дело хлестнуть человека по груди. Пулю не слышно, когда она подлетает в тебя. Посвистывают те, которые пролетают мимо. Твоя, к тебе подлетит беззвучно и молча, ударит не больно, как кулаком по плечу. |Человек кланяется пулям, которые пролетели мимо.| В этом, пожалуй, и выдержка, чтобы сообразить, что эти пули не твои. Смотришь иногда на группу стрелков, идущих под пулями. Идут, пригнули хребты, глаза у них лезут на лоб, начинают метаться из стороны в сторону. Когда нет соображения — далеко не уйдешь!

— Помню! Был я командиром пулеметной роты. Мы тогда стояли в обороне под Белым. Пристреляем дорогу, по которой немцы иногда проезжают и ходят. Дистанция километра два. В стереотрубу все видно. Видишь по дороге идет группа немецких солдат. Приготовишься, дашь очередь и смотришь — Идут себе спокойно и вдруг начинают падать. А те, которые на ногах, думают, что эти просто споткнулись. |А я то знаю, что цель поражена. А когда другая, проходящая по дороге, группа солдат начинает метаться и нервно припадать к земле, то мне сразу ясно, что прицел взят неправильно и пули прошли где-то в стороне?

Вы люди в разведке новые, выдержки, соображения и реакции у вас пока нет. Другое дело, когда рядом опытные люди идут. Если от треска трассирующих наши люди не пригибаются и на землю не падают, значит, опасности нет. Разведчики идут во весь рост, как правило, до первой крови. Вот и смотрите на них!|

Бывает, конечно, что шальная заденет! Но у каждого при этом имеются мозги.

— У кого нет характера и выдержки, кто готов от первого звука пули на землю шлепнуться, кто не верит в товарищей и в себя, а верит в бога, в загробную жизнь, в нечистую силу, кто боится покойников и мертвых, у кого от вида крови мутит и кружится голова, тому в разведке делать нечего, пусть идет |к чертовой матери| в пехоту. Там каждый день живое мясо для пушек требуется.

Почему один не боится, а у другого мокрые штаны? Откуда у человека появляется страх и всякие предрассудки? Из раннего детства он приносит на своем горбу сомнения и страх. Когда человек не верит в себя, он верит в гадания, крестики и в бога. Погибнуть на фронте можно в любое время, дело не мудреное, дело нелепого случая. А эти случаи возникают, когда разум устал. Вот почему разведчики любят много спать. Знаю по себе. Чуть выдохся или устал, несколько суток подряд не спал — смотришь и попал под пулю или мину. А когда мозги работают, и держишь ушки на макушке — все эти тонкие моменты улавливаешь на ходу. У каждого разведчика мысль должна работать ясно и четко, голова должна быть светлой. Вот почему во время работы им водки не дают.

— Я, например! Заранее знаю, что меня ранит! А все почему? Организм устал. Серое вещество в котелке секунды не улавливает.

— Посмотришь на некоторых солдат стрелков. Сидят, обречено в траншее и ждут, когда их всех перебьют. |Их бьют каждый день. Траншею немцы отлично видят.| Траншея для стрелков, как стойло на мясокомбинате для коров. Их бьют, а они мычат |и не телятся!| И всё от того, что робок и пассивен иной окопник солдат. Упорно сидит в общей траншее и подставляет спину под бомбы, снаряды и мины. Ему и в голову не придет выдвинуться метров на двадцать вперед, отрыть неглубокую щель и перебраться туда от верной смерти. Боится он один в этой щели сидеть. Разведчик в такой ситуации мгновенно примет решение.

— А теперь вы можете меня спросить. Сколько разведчиков погибло сидя в передней траншее? У вас, у всех на голове надеты каски, а мои ребята касок вообще не носят. А кто из наших ребят получил удар пулей или осколком по голове? Хотя мы каждую ночь ходим по передовой во весь рост и не ползаем на животе, как некоторые другие в траншее. Пехота сидит в земле, а мы в это время ходим поверху. Разведчик погибает тогда, когда он неудачно бросается в немецкую траншею.

|На счет трескотни немецких пуль в лесу! Предупреждаю телефонистов и саперов! Вы обязаны делать только то, что делают мои люди. Насчет припадания к земле! Учтите! Удар прикладом по голове можете быстро заработать! Чтобы вам не было страшно, стальные каски приказываю снять!

— Пойдёте с моими ребятами без касок на тот свет, прогуляетесь там маленько! Вернетесь живыми с задания — снова наденете их! Каски всем снять! И быстро!

У всех на лице появились улыбки. У разведчиков от потехи, а у связистов и саперов от спертого воздуха внутри.

— Федор Федорыч! Если кто при выполнении боевой задачи размякнет или в теле его увидишь испуг — разрешаю тебе своей властью немедленно прикончить на месте паникера! Ко мне его, под конвоем не приводи!

Как это сделать без шума и писка, тебя мне не учить! Предупреждаю заранее всех! Из-за одного разгильдяя можно погубить всех людей!|

— Давай, Федор Федорыч! Строй ребят! |Осмотр нужно сделать!

После осмотра я спросил:

— Ко мне, по делу! Вопросы есть?

— Есть! Товарищ гвардии капитан!

— Задавай!|

— Расскажите ещё, что про войну! До выхода еще время есть!

С разведчиками перед выходом на задачу можно и нужно поговорить. Когда они вернутся, всем будет не до разговоров. Устанут, языком не буду шевелить.

— Ладно! Расскажу!

… так что, когда кругом стоит страшный грохот и сыплется земля, слышен вой снарядов, завывание мин и трескотня и удары пуль, кругом от земли поднимается едкий запах немецкой взрывчатки, а из-под ног уходит и колеблется земля — всё это ерунда. Главное, что ты жив! Что чувствуешь |своей шкурой| — войну и шумовое оформление. Серьезное дело смерти совершается беззвучно, безболезненно и тихо!

После такого рева, немцы думают, что мы все мертвы. А мы поднимаемся из земли, и встаем во весь рост! В этом, пожалуй, загадка и стойкость духа русского солдата! Они видят, что мертвые идут на них! Сами немцы, выдержать такого не могут! Вот и бегут!

Глава 31. Высота 235 и 8

Август 1943 года