Медное. Два танка. Бомбёжка. Левый берег Волги. Паром. Командир роты с двумя взводами уходит на правый берег Волги. Встреча с Женькой Михайловым. Бомбёжка. 1 страница

Утром 29-го октября[54], после беготни и кормёжки, рота построилась в |походную| колону и походным маршем пошла на Медное.

Командир роты распорядился, чтобы я со своим взводом шёл замыкающим. Это его особое доверие, выраженное мне, таким образом.

Через некоторое время мы вышли на Ленинградское шоссе и повернули на Медное. Шоссе в то время было не широкое и во многих местах основательно разбито. Где выбитый до щебёнки асфальт, где участки засыпанные землей, а где просто развороченное воронками полотно проезжей части дороги. Война везде оставила свой след!

Мы подошли к Тверце и остановились у переправы. Мост около села Медного был разбит. С той стороны к плотам наплавкой переправы на подводах спускали раненых. Лошадей вели под узды. Лошади на плоты заходить упирались, их тащили на брёвна, они приседали. Одна за другой подводы с ранеными перебирались на нашу сторону. Мы стояли, смотрели на них, ожидая своей очереди.

Откуда их столько? Не туда ли мы держим свой путь?

В село Медное мы не зашли. Наведённая переправа была в стороне и выше по течению Тверцы. С дороги были видны дома и постройки. По краю бугра чернело несколько деревянных и одноэтажных каменных домов. Некоторые из них остались целы. А другие основательно пострадали от бомбёжки. Повсюду были видны глубокие и свежие воронки. Здесь накануне как следует поработала немецкая авиация.

Обойдя Медное стороной, мы свернули вправо, и пошли по мощёной булыжником дороге. Мы прошли километра четыре и впереди на обочине увидели немецкие танки. На боках у них красовались чёрные кресты, обведение белыми полосками. Танки стояли неподвижно, стволы орудий были опущены |вниз|

Выглядели они совершенно новыми. Ни вмятин, ни царапин, ни пробоин на стальной броне не было видно. Блестящие гусеницы были в полном порядке.

Почему их покинули немцы? Горючее кончилось? Испортились моторы? Но могло быть и другое, — подумалось мне. Я конечно фантазировал, и поэтому представлял себе ситуацию так: экипажи танков свои места не покидали, а сидят внутри и ведут наблюдение. Кто передвигается по дороге, сколько и в каком направлении проходит солдат?

Работая ключом, они могли передавать по рации эти данные. Люки танков плотно задраены. Все кто проходят мимо, смотрят на них и вполне уверены, что танки выведены из строя и их экипажи взяты в плен. А чтобы славяне не лазили во внутрь, люки наглухо закрыли.

Впереди шёл командир роты, за ним мимо танков прошли взвода, и вот наконец я тоже оказался около танков. Я позвал солдата, взял у него сапёрную лопату, залез на один из танков и пытался сапёрной лопатой открыть люк. Но сколько я не старался, сколько не пыхтел, у меня из этого ничего не получилось. Когда я ковырял лопатой крышку, мой взвод ушёл по дороге вперёд. А я у танка остался с солдатом |, у которого я взял этот саперный инструмент| Мне даже показалось, что там внутри кто-то есть.

Рота отошла по булыжной мостовой на приличное расстояние, и мне пришлось бросить своё занятие и |нам с солдатом| бегом догонять её.

Танки стояли на обочине дороги, около самой опушки леса, на перекрестке двух мощёных дорог. А рота, повернув направо, вышла на открытое пространство. Мы догнали свой взвод, и я перешел на шаг, чтобы перевести дух. Так некоторое время я шёл вместе со взводом, а сам думал о танках. Сказав старшине, что мне нужно поговорить с командиром роты, я побежал вперёд, обгоняя солдат. Командир роты увидел, что я бегу к нему, отошёл от колонны, остановился и нахмурил брови.

— Ты что лейтенант? — спросил он.

— В танках немцы сидят! Нужно вернуться! Я слышал внутри какую-то возню!

Старший лейтенант улыбнулся и ответил, — Этого не может быть лейтенант! Ты просто ошибся! Здесь по дороге мы проходим не первые. Их давно успели проверить. А у нас нет времени возвращаться назад.

Старший лейтенант хотел ещё что-то сказать, но не успел |даже открыть рта, — |, над лесом мы услышали рёв самолётов.

Как только рота отошла от поворота на два, три километра, а это всего полчаса ходьбы, из-за верхушек деревьев на открытый участок дороги навалились немецкие бомбардировщики. Никакого "костыля" или "стрекозы" до этого над нами не было |этим местом не было видно|. Самолёты шли на бреющем полёте и точно вышли в створ дороги из-за макушек деревьев. Откуда они могли знать, что мы идём по дороге?

Самолёты уже на подлете начали обстрел из пулемётов, а потом посыпались бомбы. Солдаты бросились бежать в разные стороны.

Мы тоже залегли, отбежав от дороги. Проревев над дорогой и сбросив с десяток небольших по размеру бомб, самолёты сделали разворот и пошли нам навстречу |с двух сторон вдоль дороги, над открытым полем обстреливая нас из пулемётов и бросая бомбы|. Как только одно звено отбомбилось и ушло за кромку леса, над дорогой появилось другое |тут же появилась ещё одна партия из пяти|.

Не успел я повернуть голову к лесу, а оттуда уже сыпались новые бомбы. Низко летящие над дорогой бомбардировщики стреляли из пулемётов.

Неожиданный налёт и обстоятельства с танками смутили меня. Их базой, по-видимому, был городской аэродром в Калинине[55].

Солдаты далеко разбежались по полю, их долго собирали и заводили в кусты. В роте были раненые и убитые. Куда отправлять раненых, на чём их везти?

Я смотрел на командира роты и думал, какое решение он примет теперь. Хорошо, что он с нами, что все эти заботы свалились не на меня. А командир роты сделал всё просто. Он оставил при раненых старшину и в помощь ему дал трёх солдат из первого взвода. Он поручил старшине сходить на переправу в Медное и связаться по телефону со штабом армии, запросить у них повозки для раненых и похоронить в братской могиле убитых солдат. Всё вышло так просто и естественно! Мне было бы трудно всё так быстро сообразить.

Мой взвод в составе роты по-прежнему шёл сзади последним. Я был избавлен от нужды смотреть за дорогой и от всяких других забот.

Я шёл в составе роты и за дорогой не следил. Роту вёл ст. лейтенант |зам. командир роты и я только получал указания, что и как делать|. Он сам выбирал направление, решал, где нужно сворачивать и по какой дороге идти. По его команде рота сворачивала в лес. Он объявлял привал. Я даже не присматривался к маршруту нашего движения.

Если меня тогда спросить, какую дорогу я лучше помню, — от Ржева до Торжка или от Торжка на Медное? Разумеется ту, где я сам вёл свой взвод. |Я всё помню хорошо и достаточно точно. А теперь я был избавлен [от необходимости] следить и сосредотачивать своё внимание за дорогой. Я шёл и ждал только распоряжений и указаний старшего лейтенанта.| На моей обязанности, идущего последним, было следить, чтобы в роте не было отстающих. Остальное меня не касалось |не волновало, мне не нужно было что-либо делать, ни о чём не думать, ни за что не переживать|.

Мне что прикажут, то я и выполнял, делал всё быстро и чётко и особенно не рассуждал. У меня была привычка выполнять приказы и распоряжения. К этому я был приучен, это вошло в мою кровь.

Я шёл, разговаривая со своими солдатами и почти не смотрел по сторонам. Стокилометровый путь до Торжка у меня и остался сейчас в памяти |со всеми подробностями, в уме как на ладони|. А верни меня сейчас назад и прикажи пойти на Медное побежать по пройденным ротой дорогам путь через Медное|. Я, пожалуй |задумаюсь, на каждом перекрестке путаться буду, стоять и решать.| засомневался, где мне лучше туда идти.

Где мы поворачивали и откуда мы вышли? Я не следил, как это делал солдат. Он идёт в строю и смотрит в спину впереди идущему.

Пройдя Медное, мы должны были свернуть на Новинки и пойти на Гильбертово. За Городничий роту остановили, завели в лес и объявили привал. Мы долго лежали на холодной застывшей земле. Командир роты ушёл куда-то в деревню. Потом он вернулся и с ним из деревни пришёл капитан.

— Матвеенцев![56]— отрекомендовался он нам.

— Я политработник! |Заместитель командира полка по политчасти.| — сказал он сквозь зубы и широко расставил ноги.

— Вчера наша дивизия вела бои за Дмитровское и Черкасово[57]. Немцы остались за Волгой! |и на дороге бросили свою технику.|

 

— Ваша рота вливается, как пополнение в нашу дивизию. Теперь вы будете служить в 421 стрелковом полку. Командир полка, — подполковник Ипатов[58].

— Но я вас предупреждаю, у нас с дисциплиной строго и порядки особые.

— Дивизией командует генерал Березин[59], за малейшие нарушение и невыполнение приказов, он отдаёт всех подряд под суд[60].

— Смотрите, не попадите под трибунал! — Особенно это касается офицеров!

— У нас в полку уже есть достаточно таких.

— Сегодня вы пойдёте за Волгу. На тот берег вас переправят сапёры. — Там, за Волгой вы будете воевать.

Капитан прошёлся перед строем солдат, посмотрел сурово на нас, на младших офицеров и удалился с двумя солдатами, которые его сопровождали, обратно в деревню.

"Вливание" было сделано, нас влили в стрелковую дивизию. Командир роты подал команду — "Разойдись!", — и солдаты легли, привалившись к земле.

Командир роты заторопился, — Остаёшься за меня! — сказал он мне и пошёл в том направлении, куда только что ушёл полковой капитан.

Мы лежали и ждали, когда он вернется, нужно было в дорогу на солдат получить продукты. Нас по-видимому на ту сторону отправляли надолго. Я не подумал тогда, что наши люди уйдут туда навсегда.

"У нас есть приказ Березина судить всех, особенно офицеров…" — остались у меня в памяти почти на крик сказанные капитаном слова.

Командир роты вернулся в сопровождении сержанта сапёра. Сапёр поведёт нас к паромной переправе на берег Волги. Рота тяжело встала, построилась по взводам и пошла по дороге. Вскоре сержант нас привёл на крутой берег[61]с песчаным отвалом и велел подождать.

Солдаты остались лежать в кустах, я пошёл на берег посмотреть на переправу. Деревянный плот, сбитый скобами из брёвен, как его тут громко называли "паром", должен был перевести нас повзводно на тот берег реки. Внизу, переливаясь и крутясь, неслись холодные быстрые струи воды. На тот берег был протянут канат, по канату скользило кольцо, за кольцо был привязан бревенчатый плот. Вот и всё нехитрое сооружение. Здесь под берегом сидело ещё несколько солдат сапёров. |Это они занимались переправой.| На плот могли поместиться человек двадцать солдат или одна армейская повозка с лошадью. Тот правый берег реки, поросший соснами, казался безлюдный и пустым. Туда приказано было перебросить нашу роту, а где находились в то время немцы и были ли на том берегу наши войска, этого никто [из нас] не знал. Возможно, нам об этом не хотели говорить.

Перед тем, как нашему первому взводу зайти на плот, с него под кручу съехала повозка и лошадь. Почему одна единственная повозка пришла с того берега, я не понял.

Меня подозвал командир нашей роты, с ним рядом стоял круглолицый офицер в накинутой поверх шинели плащпалатке. Нашивок его не было видно, кто он был по званию, трудно сказать.

— Это заместитель командира полка по тылу! — отрекомендовал мне командир роты стоявшего рядом офицера. В нашей роте было около сотни солдат. |В роте было восемьдесят человек, по двадцать солдат на каждый взвод.|

— Сейчас на паром, на ту сторону отправятся первые двадцать человек, их поведёт командир первого взвода, — сказал командир роты, — Плот вернётся, со вторым взводом поеду я.

— Ты! — сказал мне старший лейтенант, — с группой в тридцать человек останешься на этой стороне и будешь здесь за старшего.

— Ты со своими солдатами пойдёшь на плот последним, когда он вернётся сюда. Я буду ждать тебя на том берегу, а пока положи солдат метрах в двадцати от берега и жди от меня связного. Он вернётся к тебе на пустом плоту.

Меня с тремя десятками солдат положили за бровкой берега, и мы стали ждать своей очереди на переправу.

Зам. командира полка суетился около лошади, о чём-то спрашивал и ругал повозочного. Он говорил ему что-то намёками. Не зная главного, нельзя было догадаться о чём шла речь. Почему он собственно ворчал и [чем] был недоволен.

Когда лошадь сошла с парома, ездовой что-то сказал сапёрам. Я думаю, что он ругал его именно за это. Зачем он сообщил какую-то важную новость сапёрам?

Первая партия была уже на том берегу, командир роты со второй спустился к воде и ждал, когда плот подойдёт к нашему берегу. Паром вернулся, командир роты вместе с солдатами зашёл на плот и на этот раз они очень долго переправлялись на тот берег.

Внизу у воды стояли сапёры, они за веревку с того берега перетащили пустой паром обратно сюда. И вдруг они почему-то забегали, засуетились и заволновались, застучали по канату топорами, оттолкнули плот, обрубили канат и попрыгали вверх. Они быстро легли за бровку, и в это время на воде послышался взрыв. Я подбежал к берегу и увидел, — остатки парома, в виде разбросанных брёвен, плыли вниз по реке.

Лошадь натужено втащила пустую повозку в гору по наклонному спуску и, поднявшись наверх, загрохотала по мёрзлой дороге. Вслед за подводой убежали сапёры.

Я стоял на краю обрыва и смотрел им вслед. Солдаты, подняв головы и встав на колени, смотрели то на меня, то на удиравших сапёр. Нам и в голову не пришло, что на тот берег к воде вышли немецкие танки. Они правда на берегу не показались, они остались стоять за соснами, но мы этого не видели, не слышали и не знали. Повозочный, зам. по тылу и сапёры нам ничего не сказали. На том берегу в лесу остались наши солдаты и командир роты.

Когда мимо меня пробегал последний из сапёров, я рванулся с места и кинулся ему наперерез.

— Кто у вас старший?

— Почему взорвали паром?

— Куда вы все бежите?

— Там осталось полсотни наших солдат и командир роты!

Но ответа на мои возгласы не последовало. Он обогнул меня стороной, махнул рукой и показал мне на другую сторону Волги. Что он хотел этим сказать?

Я посмотрел туда, куда он мне показал и ничего не увидел. Я повернулся снова к нему, а его уже и след простыл. Не мог же я его схватить и держать за шиворот, или стрелять ему в спину из нагана. Признаюсь, я тогда растерялся. Сапёры убежали, и мы остались лежать на голом берегу, у бывшей переправы одни.

Я вглядывался в опушку леса на том берегу и ждал, что вот-вот у воды покажутся наши солдаты. И даже сел специально на край обрыва, чтобы с той стороны сразу заметили меня. Просидел я так не менее часа. Потом спустился к воде и осмотрел обрывок каната. На том берегу было пусто и никакого движения. Кроме винтовок, небольшого запаса патрон и ручного пулемёта с одним диском патрон, ничего другого во взводе не было.

Тридцать солдат, из них десять чужие и на меня легла обязанность самостоятельно решать все дела, думать и действовать.

Чем я буду кормить своих солдат, если сухари и махорка завтра закончатся? Почему нам выдали продуктов всего на одни сутки? Или у них норма другая или решили, что больше суток мы на той берегу не продержимся? Где находится их штаб полка, в который мы теперь зачислены? Куда я отправлю раненых, если во взводе будут потери? С какой боевой задачей пошла рота за Волгу? В таких делах существует воинский порядок, отдают по всей форме боевой приказ! Что-то здесь не то, не по правилам и не по уставу? Не могли же они просто так послать целую роту, чтобы её сапёры переправили на плоту на тот берег. Офицеры должны знать, что им делать, с какой задачей они туда идут.

Я запомнил фразу, брошенную капитаном из штаба на счёт трибуналов, и долго вспоминал его фамилию и фамилию командира полка и дивизии. Разве с одного раза забьёшь их в свою память! Бросили роту через Волгу в полную неизвестность, часть роты осталась здесь, и никому до нас дела нет! Может поднять солдат и пойти искать ту деревню, найти штаб полка номер четыреста с чем-то.

А вдруг сапёры доложили, что переправили всех? А мы явимся в штаб полка, и штабные объявят, что мы дезертиры? Попробуй докажи, что нас бросили и что мы на той стороне вовсе не были!

По всей видимости, командиру роты приказали вывести роту в заданный район и занять оборону? Сунули необстрелянных людей за Волгу и припугнули их на всякий случай. А что сапёры обрубили канат и взорвали паром, роли не играет. Видно в этой дивизии без трибунала ничего как следует не делают.

Может мне следует послать кого вплавь, чтобы добраться до того берега. Нужно ведь выяснить, в чём там дело?

Я посмотрел на лежащих солдат, подумал и вздохнул. Кого из них я пошлю в ледяную воду? Ни один из них, даже на бревне, до середины реки не дотянет.

Перестрелки на том берегу и в глубине леса не было слышно. Как теперь старший лейтенант переправится назад, мне было не понятно. Куда они могли уйти? Почему они так внезапно исчезли?

Вот сколько вопросов и неразрешимых проблем встало передо мной неожиданно и легло на мои плечи.

И чем больше я думал, чем больше вникал в обстановку, тем больше я сомневался и ничего не предпринимал. Я посмотрел ещё раз на тот противоположный берег и решил просто ждать.

День был безветренный и холодный. Прохаживаясь по кромке обрыва, я только теперь заметил, как резко похолодало. Ветки, трава и кусты пригнулись к земле, отяжелели, покрылись слоем прозрачного льда. На деревьях нависали сосульки. Трава хрустела под ногами, даже песок покрылся пористой коркой льда. Холод проникал везде. Он лез в рукава и под воротник. Солдаты были в летней одёжке.

Мелкие ручьи и лужи застыли и оцепенели. И лишь холодине струи реки и водовороты на поверхности воды, перекатываясь и переливаясь, неслись куда-то неудержимо.

Я подошёл к своим солдатам, подозвал старшину и велел ему выйти на кромку берега и наблюдать за той стороной. Взяв с собой двух солдат помоложе, и предупредив остальных, чтобы лежали тихо, и что я отойду на некоторое время, я пошёл вдоль берега вверх по течению.

Я хотел осмотреть полосу нашего берега, деревья, низину и кусты, всё, что находилось правее нас на расстоянии в полкилометра.

Дело шло к вечеру, видимость ухудшалась, от воды, со стороны реки, на берег ползла сырость и изморозь. Нужно было осмотреться на всякий случай. Здесь на берегу, ни слева, ни справа нет никого. Мы одни лежим у бывшей переправы.

Пройдя метров сто от места, где лежали солдаты, мы отошли от берега и спустились в низину, чтобы обойти открытый участок реки.

Я не хотел, чтобы нас увидели с той стороны |противоположного берега|. Мало ли, что могло быть!

Осторожно пробираясь между прибрежных кустов и небольших деревьев, я каждый раз останавливался и из-под ветвей покрытых прозрачным бисером льда, смотрел на противоположный берег, но ничего подозрительного на той стороне не замечал.

Я стоял по несколько минут и неподвижно вглядывался в прибрежные заросли на той стороне. Потом мы осторожно и медленно отходили назад от кромки обрыва и не торопясь продвигались дальше вперёд.

Подойдя к небольшой группе сосен, густым островом стоявшим на берегу, мы заметили в глубине деревьев какое-то едва уловимое движение. Что-то живое шевелилось между стволов.

Мы бесшумно изготовили своё оружие и подались вперёд. И там, за стволами деревьев мы увидели одиноко стоявшую лошадь.

Мы подошли ещё ближе, она повернула голову в нашу сторону. Мы увидели, что у неё на шее и в плече была большая и глубокая рана. Из раны сочилась чёрная, как дёготь, кровь. Вот почему она стоит так тихо, почти неподвижно и едва заметна между стволов и ветвей. Большие, грустные глаза её тоскливо смотрели в нашу сторону.

О чем думала она, когда увидела подошедших людей? Лошадь умное животное. Один царь как-то сказал своему визирю, — "Если бы у тебя на плечах была голова лошади, ты бы не был так глуп и не говорил мне всякой ерунды!".

Брошенная лошадь стояла одиноко среди холодных стволов и обледенелой травы. Мы тоже были одиноки и брошены и пребывали в полной неизвестности! Мы ещё не истекали кровью, но всё это будет потом, всё это ждало нас впереди!

Что будет с теми и с командиром роты, которые ушли на тот берег? Как они будут переправлять своих раненых солдат, если там примут неравный бой? Кто им пошлёт продукты и боеприпасы? С кем они держат связь? Переправа взорвана. Дорога назад им отрезана. Оттуда назад на бревне живым не доберёшься.

Кругом по-прежнему стояла угнетающая тишина. Холодок и небольшой ветер с реки хватали за спину.

Мы постояли немного, посмотрели на тот берег и пошли назад к нашим ребятам. Выйдя по пути на край берега, я заглянул вниз. Берег в этом месте уходил в воду сплошной обрывистой стеной. Выйти на берег с воды можно было только в одном месте, там, где с парома выбралась наверх лошадь с повозкой. Это, от моих лежащих за берегом солдат, было не далеко.

Наши солдаты лежали на открытом месте. Повсюду небольшие кочки, поросшие побелевшей от инея травой. Я положил дозорных на край обрыва, а сам прилёг на кочку рядом со старшиной.

К вечеру на дороге, по которой укатила телега и убежали сапёры, показалась небольшая группа солдат. Они шли в нашем направлении.

Когда солдаты приблизились и подошли к нам совсем близко, среди них я увидел знакомое лицо. Это был друг мой по военному училищу Женька Михайлов, с которым мы в Кувшиново ходили на танцы. Лейтенант Михайлов куда-то вёл небольшую группу солдат.

Я поднялся с земли, и он увидел меня. Мы вышли друг другу навстречу и поздоровались.

— Ты из штаба полка? — спросил я его.

— Да! А ты тут что делаешь?

— Мы?

— Мы лежим у моря и ждём погоды!

— Наши два взвода с командиром роты переправились туда. А мы вот лежим у переправы и ждём их возвращения обратно. Нас привели, положили и велели ждать. А что делать, этого не сказали.

— А ты, Михайлов, куда держишь свой путь?

— Это твои солдаты?

— Да! Это полковая разведка. Я, так сказать, в полковую разведку теперь перешёл. Когда нас стали распределять после передачи из штаба армии, предложили в разведку. Вот я и пошёл.

— Про вашу роту в штабе полка что-то говорили, но они не в курсе дела, что половина роты осталась здесь. Вашу роту целиком считают погибшей.

— Как погибшей?

— Так!

— При мне командир полка подполковник Шпатов докладывал в дивизию, он доложил, что немцы вышли по всему правому берегу к Волге. Вырвалась одна повозка, а батальон и ваша рота попали в плен.

— Он правда сказал, что солдаты сражались до последнего. Но сам понимаешь, истина, она между слов.

— В какой плен? Чего ты мелешь?

— Говорю тебе дело! Я сам слышал. Начальник штаба спросил Ипатова, — Как роту списывать? Пропавшими без вести или погибшими?

— Думаю, что ты напрасно здесь сидишь и ждёшь своих. Да и из полка за вами сюда никто не придёт.

— Как не придёт? Здесь был зам. ком. полка по тылу. И сапёры на наших глазах взрывали паром.

— А ты куда с разведчиками идёшь? На ту сторону будешь переправляться?

— Нет, на той стороне нам делать нечего. Мне приказано двигаться вверх по течению реки по этому берегу. Мы должны пройти километров десять и к утру вернуться в штаб. Нам нужно осмотреть правый берег, не перешёл ли немец выше по течению и не обошёл ли он штаб полка.

— Послушай, Жень. Ты наверное знаешь общую обстановку. Расскажи, где немец, а где наши держат оборону.

— Повозочный, которого на пароме переправили последним, в штабе рассказал, что пока немцы окружали роту, он сумел за кустами незаметно выбраться на паром.

— Вы немцев отсюда видели?

— Нет! Я ходил по берегу в открытую с того самого момента, когда сапёры взорвали паром. Ни немцев, ни выстрелов, никакого движения на той стороне!

— Послушай, Женя! Объясни мне на всякий случай, где находится та деревня, в которой стоит штаб полка.

— Пойдёшь по дороге, на развилке дорог в лесу свернёшь влево, пройдёшь километра три лесом, при выходе на опушку опять свернёшь в лес. Вот там при выходе из леса левее дороги увидишь деревню. В этой деревне и находиться штаб. В деревне живут местные жители. Офицеры штаба живут по домам. Сам понимаешь, кому хозяйки, перины и подушки, а кому, вроде нас, в холодном сарае приходиться спать.

— Я вот с разведчиками в сарае на сене. А ты, друг Сашечка, я вижу, со своими солдатиками на мёрзлой земле!

— Ты, Михайлов, теперь работник штаба. Ты мне, вместо рассказов о пуховых подушках, посоветуй что делать.

— Вот пойду завтра утром назад, зайду к тебе, возьму у тебя связного, доложу начальству, что вы лежите на берегу, пусть дадут указание. Что они решат, сказать не могу, но думаю, что тебя определят в батальон. А вообще, теперь ты можешь сам послать с запиской посыльного прямо в штаб полка.

— А теперь мне пора!

— Из училища ребят никого не встречал? Пуговкина Сашку не видел?

— Нет, он, говорят, попал в другую дивизию.

— Пошли! — сказал Михайлов своим разведчикам.

Я посмотрел на него, он чему-то улыбался. Возможно, он был доволен своим положением. Ясно, что ходить в разведку было приятней, чем вот так с солдатами лежать на мерзлой земле.

Михайлов ушёл со своими солдатами. Он шёл легко и беззаботно, и изредка поддавал ногой ледышки.

Я посмотрел ему вслед и подумал, — идёт в разведку открыто, как на прогулку. А если немцы успели перебраться на этот берег? Окопались где либо и ждут поджидают его! Почему он не выставил, как положено, головной дозор? Вот также вляпается, как наш командир роты! Может он только здесь, передо мной держит фасон?

Вскоре они зашли за кусты и скрылись из вида. Это была наша последняя встреча. Утром 30-го октября сорок первого года Евгений Михайлов из разведки не вернулся. Пропал он, пропали без вести и его солдаты. Я потом, позже узнавал о Михайлове, но в штабе о нём никто не мог ничего сказать. |Несколько раз узнавал у Максимова [62], он в то время был ПНШ [63] [полка] по разведке.|

Родители у Михайлова жили в Москве. Я, он и Пуговкин были москвичи. Я был однажды у Михайлова дома. В то время мы были курсантами Московского Краснознаменного пехотного училища им. Верховного Совета Р.С.Ф.С.Р.

Точного адреса я его не помню, но запомнилось мне одно, что жил он в одном из переулков на Ленинградском шоссе. Больше лейтенанта Евгения Михайлова и его разведчиков никто не видел. Я сообщаю некоторые подробности о нём, потому, что он был мне другом.

Это не какой-то там выдуманный образ, а живой и реальный человек. И потом, для справки: все люди, о которых я пишу, все они были живые и реально ходившие по земле.

Майора Пуговкина я например встретил в 1958 году, после войны. Я вышел в коридор из класса Академии, где мы, офицеры запаса, проходили переподготовку. Прошло 37 лет, а я его сразу узнал в лицо. Он помнил Михайлова. А то как же! Я рассказал ему о нашей последней встрече… Но вернёмся к делу!

Ни стрельбы, ни шума, ни голосов с той стороны, куда ушёл Михайлов, в течение ночи не было слышно. Они ушли и так же тихо исчезли, как живые призраки исчезают в холодную даль!

Кругом стояла действительно зловещая и непроглядная тишина. Через некоторое время на дороге, по которой уехала повозка и пришёл со своими солдатами Михайлов, снова показались какие-то люди. Они шли большой толпой, и на этот раз их было гораздо больше. Одеты они были иначе, чем наши московские солдаты. На головах у них были надеты каски, поверх шинелей до самых пят болтались защитного цвета плащ-накидки, затянутые около шеи на шнурок. У нас таких плащпалаток не было. Вёл их, как потом выяснилось, вновь назначенный комбат, старший лейтенант, не то Поливода, не то Вудко, точно фамилию его я не запомнил. Это был широкоплечий, дюжий парень, с серьёзным круглым лицом и маленьким носом посередине.

Когда они подошли ближе, они нас не увидели. Мы лежали между кочек и шинели моих солдат успели покрыться белым инеем. Я встал на ноги и пошёл им навстречу.

Толпа солдат остановилась прямо посереди дороги и из-за спин их вперёд вышел тот самый старший лейтенант, фамилию, которого я не запомнил. Он громко, как перед строем, спросил меня кто мы такие. Я рассказал ему, как мы оказались около переправы, как сапёры взорвали паром, что мы ждём своих, которые ушли на тот берег. Вчера мы прибыли в состав 119 дивизии и ждём наших с того берега.

— Ну ждите! — ответил он мне и посмотрел на моих солдат.

— Пошли! — пропел он тонким голосом своим солдатам, обернувшись.

Он свернул с дороги в сторону к отдельной сосновой роще. Он повёл своих сибиряков молчаливых и угрюмых дальше вдоль берега, туда, где в небольшой роще деревьев стояла раненая в плечо лошадь. Я пожал плечами и мы остались лежать на месте.

Вскоре мы услышали несколько винтовочных выстрелов из той самой рощи, где скрылись сибиряки. Мы не знали причину стрельбы и были встревожены. Но стрельба, как началась внезапно, так же неожиданно и прекратилась. Я послал старшину узнать, в чём там дело и почему стреляли. Он взял с собой солдата, пошёл и вскоре вернулся. Старшина доложил, что сибиряки пристрелили лошадь и довольные добычей разделывают тушу. И действительно, вскоре между деревьев и кустов показался дым и замелькали огни небольших костров.

Мы смотрели на раненую лошадь, как на несчастное, обречённое животное, а они в ней увидели совершенно другое, — куски свежего мяса. Солдатской хватки у них хоть отбавляй! Они только пришли на место и сразу набросились на лошадь. Мне это было не понятно! Я понял всё потом, когда стал выяснять о получении продуктов и о величине солдатского пайка.