Долина эгоизма. Страна Не-Знающих-Покоя. Земля скупцов. Земля игроков

Заканчивая работу в каком-либо месте, я обычно возвращался в Сумеречную Страну, где отдыхал в большом здании, принадлежащем нашему братству. Его облик не представлял собой ничего примечательного, за исключением того, что в нем было не очень темно, не очень уныло, не очень пустынно, а в маленькой комнате, которая была у каждого, находились вещи, которые мы заслужили в награду за наш труд. Например, в моей комнате, которая выглядела довольно пустой, у меня хранилось величайшее сокровище. Там находился портрет моей любимой. Он более напоминал ее отражение в зеркале, чем творение художника, ибо, когда я внимательно смотрел на нее, она улыбалась мне в ответ, словно чувствовала мой взгляд, а если я очень хотел знать, чем она занимается в данный момент, картина менялась, демонстрируя мне и это. Этот факт рассматривался всеми моими собратьями как высочайшая привилегия, которая была мне дарована, судя по объяснениям, в равной степени как за ее любовь и постоянство, так и за мои собственные стремления исправиться. Мне тогда же было показано, каким образом этот живой образ, через призму света от астрального уровня, отражаясь, попадал в свою рамку в моей комнате, но в этой книге я не могу говорить об этом подробнее. Другим даром от моей любимой была белая роза, которую я поместил в маленькую вазу. Она никогда не увядала и не засыхала, она всегда оставалась неизменно свежим, ароматным и постоянным знаком ее любви, и от этого я стал звать любимую моей белой розой.

Я так скучал по цветам! Страстно любя цветы в своей земной жизни, я не видел ни одного цветка со времени своей смерти, после тех цветов, которые моя любимая положила на мою могилу. В этой стране не было цветов, не было ни листочка, ни травинки, ни деревца, ни кустика. Сухая и жгучая земля эгоизма не дает никому из нас ни цвета, ни зелени. Именно об этом сказал я ей во время одного из моих кратких визитов, когда ее рукой смог написать ей короткую записку. Так вот, именно тогда я сказал ей, что, кроме ее святого портрета, у меня нет ни одной красивой вещи, чтобы остановить на ней взгляд. Тогда же она попросила позволения передать мне от нее цветок, и дружеский дух принес ко мне в комнату эту белую розу, сразу же после того, как я вернулся с земли и от нее. Ах! Вы, видящие вокруг себя столько цветов, недостаточно цените их, допуская, чтобы они увяли в ваше отсутствие. Вы и вообразить себе не можете, какую радость этот цветок принес мне, и как трепетно я хранил его, ее портрет и те короткие слова любви, которые она написала мне однажды. Во время своих путешествий я носил их с собой, из сферы в сферу, и они, как я надеюсь, останутся со мной навечно.

 

***

За время пребывания в Сумеречной Стране я много путешествовал и видел множество различных и необычных стран, но во всех их присутствовал один и тот же налет холодности и запустения.

Одним из таких мест была большая долина среди серых скал и туманных и холодных серых холмов, окружавших ее со всех сторон, с сумеречным небом над головой. Там также не было ни травинки, ни одного даже самого жалкого кустика, чтобы оживить пейзаж и добавить ему цвета, повсюду были только скучные и одинокие серые валуны. Все, кто обитал в этой долине, знали в своей жизни только себя и ощущали только себя, закрыв свои сердца от проникновения в них красоты и доброты бескорыстной любви. Они жили исключительно ради самих себя, ради собственного удовольствия, ради удовлетворения собственных амбиций и теперь не замечали ничего и никого, кроме себя и окутывающего их жизнь тяжелого серого безмолвия. Существа в великом множестве беспокойно передвигались по равнине, но, странно, они так углубились в себя, что утратили способность видеть что-либо вокруг.

Эти несчастные создания оставались невидимыми друг для друга, пока их не побуждала к действию мысль сделать что-нибудь для другого, а не только для себя. В этом случае они начинали осознавать присутствие окружающих и, пересилив себя, чтобы облегчить участь своего ближнего, они смягчали собственную судьбу; тогда, наконец, их застывшие чувства начинали раскрываться, и цепи, удерживающие несчастного в подернутой дымкой Долине эгоизма, не в силах уже были удерживать его долее.

 

***

Кроме этой долины, я побывал в огромной, сухой, песчаной стране, покрытой крайне скудной растительностью. Обитатели ее делали слабые попытки разбить сад возле своего жилья. В некоторых местах лачуги во множестве и тесно ютились друг к другу, образуя крошечные и довольно большие города. Но все хранило налет неприятного запустения, порожденный духовной нищетой обитателей. В этой земле тоже царили эгоизм и жадность, хотя безразличие к чувствам других и не доходило до такой степени, как это наблюдалось в серой долине. Из этого следовало, что ее обитатели охотнее искали контакта с окружающими. Многие были переселенцами из серой долины, но среди них были и те, кто пришел сюда прямо с земли. И теперь эти несчастные души изо всех сил пытались подняться хотя бы немного выше, и, как только им представлялся случай или возможность преодолеть собственный эгоизм, сухая почва вокруг их лачуг оживала, и на свет появлялись редкие и тонкие травинки вместе с крошечными побегами кустов.

Какими же жалкими выглядели лачуги в этой земле! Какими потрепанными, отталкивающими и ничтожными были люди, похожие на нищих бродяг, а ведь многие при жизни на земле считались самыми богатыми и знаменитыми представителями бомонда и буквально купались в роскоши. Все они тратили свое богатство только на себя и собственные удовольствия, бросая остальным людям лишь жалкие крохи от своего богатства. Вот поэтому, как я уже сказал, они и оказались в этой Сумеречной Стране, жалкие нищие в море духовных богатств, которые они могли бы легко обрести при жизни, сравнявшись с царями, но, упустив эту возможность и с этим уйдя в духовный мир, они — все, и великие и ничтожные, — неизбежно оказались здесь, в месте, где все обезличенны и жалки и духовно бедны.

Некоторые из них начинали ссоры и потасовки, жалуясь, что в этом месте с ними плохо обращаются, если учитывать то, какое высокое положение они занимали в прошлой жизни на земле. Они считали, что другие виноваты во всем более, нежели они сами: они приводили с свою пользу тысячи оправданий, тысячи причин, чтобы заставить хоть кого-нибудь выслушать историю их собственных ошибок в их субъективной интерпретации. Были среди них и такие, кто пытался продолжить интриги своей земной жизни, внушить своим слушателям (разумеется, за чужой счет), что они нашли способ покончить с этой скучной жизнью, лишенной комфорта, они изощрялись в выдумках, стараясь осуществить свои хитроумные планы и подбивая тех других стать их сообщниками. Таким был скучный ход жизни в стране Не-Знающих-Покоя.

Всем, кто желал меня слушать, я говорил слова утешения, подсказывал спасительные мысли или помогал отыскать праведный выход из этой страны. Через некоторое время я прошел все вдоль и поперек и наконец вошел в Страну Скупцов. В ней жили исключительно скупцы, ибо кто еще может быть приверженцами истинных скупцов, кроме подобных им, тех, кто разделяет их всепоглощающее желание накапливать ради удовольствия накопления.

В этой стране жили мрачные скорченные существа с длинными пальцами, похожими на когти, которыми они рылись в черной земле, подобные хищным птицам в поисках затерявшихся золотых зерен. Иногда их усилия увенчивались наградой. Находя золотые монеты, они прятали их в маленькие кошельки, которые были всегда при них и которые они засовывали за пазуху, поближе к сердцу, как нечто самое дорогое на свете. Как правило, они бродили поодиночке, не приближаясь ни к кому, инстинктивно избегая друг друга, в страхе быть обворованными и лишенными любезного их сердцу сокровища.

Здесь я обнаружил, что ничего не могу для них сделать. Только один из них подошел, чтобы на краткий миг остановиться и послушать меня, но и тот вскоре вернулся к своим поискам сокровищ в земле и все время с опаской поглядывал на меня, пока я был там, опасаясь, вероятно, что я узнаю о его находках. Другие были до такой степени поглощены поисками своих сокровищ, что даже не заметили моего присутствия, и я вскоре ушел прочь из этой леденящей душу земли.

 

***

Из Страны Скупцов я направился вниз в темную сферу, которая располагалась гораздо ниже земной поверхности в том смысле, что обитатели ее были духовно еще ниже, чем обитатели уровня земной поверхности. Здесь все напоминало страну Не-Знающих-Покоя, только духи, обитатели этой земли, выглядели еще хуже, еще более опустившимися, чем там. Они даже и не пытались что-либо возделывать, а небо у них над головой было темно, словно ночью, света было ровно столько, чтобы они могли видеть друг друга и окружающие их предметы. В то время как в стране Не-Знающих-Покоя временами начинались ссоры и вспышки недовольства и зависти, здесь происходили дикие схватки и жестокие драки. Тут собрались игроки и пьяницы, спорщики на пари, карточные шулеры, нечестные на руку торговцы, растратчики и воры различных категорий — от вора из трущоб до его прекрасно образованного собрата, который в свои былые времена вращался в высших кругах земного общества. Все, кто по своему инстинкту был хулиганом или расточителем, кто был себялюбцем, обладал извращенным вкусом, — все они были здесь, так же как и многие другие, которые могли бы быть на более высоких уровнях духовного мира, если бы не их постоянная связь на земле с определенным классом людей, которая принизила их до такой степени, что они сравнялись по уровню со своими приятелями, и после смерти спустились в эту темную сферу, затянутые туда крепкими узами своих сообщников. Именно к этим, низшим из низших, я был послан, поскольку оставалась надежда, что в них еще сохранилось чувство доброты и праведности, что голос тех, кто взывал к ним, в дебрях их отчаяния, будет услышан ими и поведет их в более благоприятные земли.

Жалкие дома, или обиталища, этой сумрачной Страны Горя были в основном большими и просторными, но захламленными все тем же призраком нечистоты, гниения и разложения. Они напоминали собой большие дома, из тех, что встречаются в трущобах на земле, некогда красивые и роскошные дворцы, приют роскоши, превратившиеся в пристанища отверженных изгоев общества и преступников. То тут, то там проходили одинокие сельского вида тракты, по сторонам которых теснились жалкие домишки, обычные лачуги. В других местах здания и люди сбивались в одну мрачную массу, похожую на катакомбы в огромных земных городах. Повсюду царили запустение, грязь и разруха; ни одно яркое, прекрасное или грациозное очертание не радовало глаз, не на чем было отдохнуть взгляду в этом запустении, которое стало таким из-за духовного влияния, исходившего от мрачных фигур, населявших это пространство.

Среди этих жалких созданий я бродил, неся перед собой крошечную звездочку чистого света, которая была так мала, что была похожа больше на яркую искру, мерцающую в темноте по ходу моего движения, тем не менее вокруг меня она разливала мягкий бледный свет, как звезда надежды, которая светит тем, кто, не ослепнув от своекорыстных и злонамеренных страстей, еще мог воспринимать его. Я натыкался на отдельные фигуры скорчившихся в дверном проеме, или прислонившихся к стене, или укрывшихся в жалкой комнате; они приподнимались, чтобы взглянуть на меня и на мой свет, прислушивались к словам, которые я говорил им, в них возникало желание улучшить свою участь, отыскать утраченные ими пути в высшие сферы, с которых они так низко пали по причине совершенных ими грехов. Мне удавалось уговорить некоторых из них включиться в мою работу и помогать другим, но, как правило, они не могли думать ни о чем ином, кроме своих мучений, и были способны лишь ностальгически желать возвыситься над окружением, в котором они пребывали. Но даже это чувство, каким бы малым оно ни казалось, было уже первым шагом, за которым мог последовать следующий шаг, наталкивающий на мысли, как помочь другим.

Однажды, во время странствий по этой стране, я забрел на окраину большого города посреди широкой голой равнины. Почва там была черная и сухая, более всего, на мой взгляд, напоминавшая кучи сажи, которые обычно скапливаются рядом с плавильнями, где варят сталь. Я находился среди нескольких полуразвалившихся и перекошенных крошечных домиков, которые выстроились как заграждение, отделявшее несчастный город от оголенной равнины, когда внезапно услышал шум ссоры и крики дерущихся. Любопытство побудило меня подойти и посмотреть, о чем шел спор и нет ли там тех, кому я смог бы помочь.

Помещение напоминало скорее сарай, чем дом. Огромный квадратный стол занимал всю длину комнаты, вокруг него на грубых деревянных скамейках сидела примерно дюжина мужчин. Но что это были за мужчины! Они были недостойной и жалкой пародией на мужчин, более похожие на орангутангов с элементами свиней и волков или хищных птиц, судя по их грубым искаженным чертам. Такие лица, такие нелепые тела, такие уродливые конечности, что я даже не могу описать! Они были одеты в гротескные лохмотья, отдаленно напоминающие их прежние великолепные одежды; некоторые были одеты по старинной моде, которая царила много веков назад, другие — в более современном наряде, но такие же оборванцы, грязные и неухоженные, с растрепанными волосами, с дикими и наглыми глазами, которые светились неукротимым огнем страстей, порой сменявшимся мрачным пламенем отчаяния и мстительной злобы. Мне тогда показалось, что я достиг самого дна ада, но потом я узнал, что существуют уровни, еще ниже этого, чернее, ужаснее, которые населены еще более дикими существами, еще более примитивными, такими, что по сравнению с ними эти показались бы просто ручными и человечными. Позднее я подробнее опишу этих существ, когда дойду до той части моих путешествий, когда я забрел в их царство нижних слоев ада. Духи же, которых я тогда увидел перед собой и которые устроили потасовку в том здании, ссорились из-за мешка с монетами, лежавшего перед ними на столе. Один из них нашел этот мешок и предложил разыграть его между всеми компаньонами. Спор возник из-за того, что каждый из них желал завладеть мешком, отказываясь делиться его содержимым с остальными. Спор мог выиграть лишь тот, кто сильнее, и они уже подступали друг к другу, угрожающе жестикулируя. Тот, кто нашел деньги или то, что было в духовном мире эквивалентом наших земных денег, был молод, моложе тридцати лет, по моей оценке, и, если бы не печать разгульной жизни на его лице, можно было бы сказать, что он не вписывался в окружающую его обстановку и не мог быть частью компании его деградировавших спутников. Он кричал, что деньги принадлежат ему и, хотя он пустил их в честную игру, он не желает, чтобы его обокрали. Я решил, что мне здесь делать нечего, и под возмущенный хор выкриков и протестов, в которых угадывалось, что “они не хуже, чем он, знают, что значит честная игра”, я отвернулся и покинул их. Но не успел я дойти до очередной заброшенной лачуги, как вся дикая шайка, затеяв жестокую потасовку, вывалила из дома, и дерущиеся, отталкивая друг друга, вцепились в молодого человека, владельца мешка с деньгами, который они пытались выбить у него из рук пинками и ударами кулаков. Это удалось тому, который был впереди всех, и на него мгновенно навалились все остальные, избивая его за надувательство и обман, поскольку в мешке оказалось не золото, а одни лишь камни. Подобно тому, как это бывает в сказке, деньги превратились в этом случае не в пожухлые листья, а в тяжелые камни.

Я еще не успел ничего понять, когда несчастный молодой человек вцепился в меня, умоляя спасти его от этих демонов; и теперь уже вся их когорта устремилась в нашу сторону в стремлении изловить свою жертву. Быстрее мысли я заскочил в пустую лачугу, которая могла дать нам только надежду на укрытие, втащил за собой несчастного молодого человека и захлопнул на нами дверь, подперев ее спиной, чтобы преследователи не проникли внутрь. Господи! Как они вопили, стучали и ломились в дверь, стараясь выломать ее! Как я упирался, приложив все силы ума и тела, чтобы не впустить их! Я не знал тогда, но знаю это сейчас, что незримые силы помогали мне, удерживая ту дверь до тех пор, пока преследователи, в злобе и гневе от своего бессилия, наконец не ушли искать повода для новой ссоры и развлечений в другом месте.

 

Глава 7. История Рауля

 

 

Когда они ушли, я повернулся к своему спутнику, который сидел, сжавшись в комок, совершенно окаменевший, в углу хижины. Помогая ему подняться, я предложил, что если он в состоянии хотя бы немного передвигаться, для нас обоих было бы предпочтительнее покинуть это место на случай, если те люди вдруг решат вернуться. С великим трудом я поднял его, и прошло много времени, прежде чем я отвел его в укромное место в той темной равнине, где, пусть даже без крыши над головой, мы, по крайней мере, избежали опасности попасть в окружение. Далее я сделал все, что мог, чтобы облегчить мои страдания с помощью методов, которым меня научили во время моего пребывания в Доме Надежды. Спустя некоторое время бедняга был уже в состоянии говорить и поведал мне о себе и о том, как он оказался в той темной стране. Оказалось, что он совсем недавно покинул землю, будучи застрелен человеком, который воспылал к нему ревностью за то, что он оказывал знаки внимание жене того человека, и основания для этого были. Одно было примечательным в истории этого несчастного духа: он, бедняга, не испытывал гнева или желания отомстить тому человеку, который ускорил его уход в мир иной. Его единственными чувствами были горе и стыд. Более всего его угнетало в этой истории и открыло ему глаза на глубину собственного падения открытие, что женщина ради любви к которой все это было сделано, была черствой эгоисткой, которая совершенно не любила ни одного из них. Ее занимала лишь мысль о том, как вся эта история повлияет на нее лично и на ее положение в светском обществе. Ни одной мысли, кроме гнева и недовольства, не возникало в ее голове относительно состояния своего несчастного мужа или жертвы его ревнивого гнева.

“Когда я узнал, — начал рассказывать молодой человек, которого я буду называть Раулем, — когда я понял, что действительно умер, но при этом все-таки имел возможность вернуться снова на землю, моей первой мыслью было броситься к ней и, если это только возможно, утешить ее или, по крайней мере, дать ей почувствовать, что даже мертвый, я все еще жив, что и после смерти я продолжаю думать о ней. И как, по твоему, в каком состоянии я нашел ее? Ты думаешь, она плакала обо мне? Горевала о нем? Нет! Ни на йоту! Она думала только о себе и сожалела о том, что вообще связалась с нами, о том, что одним мановением руки она могла и не выкинула нас обоих из своей жизни, чтобы начать все с начала с кем-нибудь другим, стоящим гораздо выше нас на социальной лестнице. Пелена упала с моих глаз, и я понял, что она никогда не любила меня, ни капельки. Но я был богат, благороден по рождению и с моей помощью она могла занять в обществе высокое положение, вот почему она сознательно совершила адюльтер — не из-за любви ко мне, но лишь затем, чтобы блеснуть очередной победой над соперницами. Я оказался обычным слепым дураком, который поплатился за свое безумие жизнью. Для нее я был лишь неприятным напоминанием о позоре и скандале, которые свалились на нее. Горьким было мое бегство с земли, и мне было безразлично, куда я попаду. Я сказал себе, что никогда больше не поверю в доброту и истину, какими бы они мне ни представлялись. И мои дикие мысли и желания привели меня вниз, в темноту. А в этих отщепенцах-гуляках я обнаружил сходство с теми, кто жил за мой счет и льстил мне на земле, среди которых я растлил себя и потерял свою душу”.

“И что теперь, мой несчастный друг, — сказал я ему, — неужели ты не желал бы найти путь к покаянию, с помощью которого ты вернулся бы в земли, где больше света, где тебе помогут вернуть утраченное мужество и твою лучшую сущность?”

“А теперь, увы! уже слишком поздно, — сказал Рауль. — В аду — а это, конечно же, ад — ни для кого больше нет надежды”.

“Ни для кого нет надежды? — переспросил я. — Не говори так, друг мой, эти слова слишком часто срываются с уст несчастных душ, но я свидетель, что даже в темноте отчаяния таится надежда. Ведь я также познал горечь и скорбь, подобные твоим, но во мне всегда теплилась надежда. Ведь та, которую я любил, была подобна ангелам, она протягивала ко мне руки с любовью и надеждой и именно ради нее я стараюсь дать надежду другим, надежду, которую я обрел сам. Идем, позволь мне проводить тебя, и я отведу тебя в лучшие земли”.

“А кто такой ты, о! друг, обращающийся ко мне с такими ласковыми словами и такой добротой, ведь воистину, я, можно сказать, обязан тебе жизнью, хотя я слишком хорошо знаю, что здесь, в этом месте, увы! нельзя умереть, можно только смертельно страдать в муках величайшей боли. Но смерть не идет ни к одному из нас, ибо мы уже переступили ее порог и, похоже, обречены страдать вечно? Скажи мне, кто ты? Как ты оказался здесь со словами надежды, которые ты произносишь так уверенно. Я бы мог сказать, что ты подобен ангелу, спустившемуся вниз, чтобы помочь мне, но для этого ты внешне слишком похож на меня”.

И тут я рассказал ему мою историю, о том, как я самостоятельно прокладывал для себя путь наверх, как мог бы сделать это и он, говорил о великой надежде, которая всегда вела меня за собой, о том, что со временем я буду достоин воссоединиться с моей любимой в стране, где мы никогда больше не расстанемся.

“А она, — спросил он, — будет ли она терпеливо жить этими ожиданиями? Неужели же она проведет всю свою земную жизнь в одиночестве, чтобы потом соединиться с тобой на небе? Что ты, друг мой! Это самообман! Цель твоя — мираж. Ни одна женщина не останется в одиночестве ждать, если только она не стара и не безобразна. Допускаю, может быть, некоторое время так и будет, если она достаточно романтична и если никто не сделает ей предложения. Но если она не ангел во плоти, она постепенно утешится, поверь мне. Если твои надежды основываются только на этом, мне очень жаль тебя”.

Признаюсь, его слова рассердили меня до некоторой степени, они всколыхнули мои былые подозрения, они были подобны холодному душу, который обрушился на меня, смыв теплую романтическую оболочку, согревавшую меня. Частично с целью успокоить мои и его сомнения, я сказал немного запальчиво:

“Я возьму тебя на землю, и если мы увидим, что она оплакивает только меня, думает только обо мне, поверишь ли ты, что я знаю, о чем говорю, поверишь ли ты, что я не ошибаюсь? Признаешь ли ты, что твой жизненный опыт, равно как и опыт общения с женщинами, неполон, что есть вещи, о которых ты еще не знаешь?”

“Мой дорогой друг, поверь мне, я от всей души прошу твоего прощения, если мое недоверие оскорбило тебя. Я восхищаюсь твоей верой, я сам хотел бы обладать хотя бы крупицей ее. Мы непременно пойдем и навестим ее”.

Я взял его за руку и затем сильно пожелал, чтобы мы оказались вблизи моей любимой, мы тот час же поднялись и помчались сквозь пространство, почти со скоростью мысли и, наконец, оказались на земле в комнате. Я увидел ангела-защитника, охранявшего мою любимую, и смутные очертания внутреннего убранства комнаты. Но мой друг Рауль не видел ничего, кроме силуэта моей любимой, которая сидела в кресле и яркостью своего духа и бледным ореолом окружающего ее света напоминала святую. Духовный свет, незримый для вас, живущих на земле, но четко различимый с духовной стороны жизни сияет вокруг тех людей, которые ведут свою жизнь в добре и чистоте, в то время как нечестивые бывают обычно окружены темным туманом.

“Боже! — воскликнул Рауль, падая на колени у нее ног. — К кому ты меня привел? Это ангел, святая, а не женщина. У нее неземной вид!”

Я назвал ее по имени и при звуке моего голоса ее лицо осветилось радостью, грусть исчезла с него, и она мягко ответила мне: “Мой дорогой, это действительно ты? Я так ждала твоего прихода! В моих мыслях и снах только ты! Сможешь ли ты меня коснуться?” Она протянула руку и на один короткий миг моя рука коснулась ее, и, хотя прикосновение было более чем мимолетным, она вздрогнула, словно на нее обрушился ледяной ветер.

“Посмотри, любимая, я привел к тебе моего несчастного друга, чтобы ты упомянула его в своих молитвах. Я хочу, чтобы он знал, что на земле есть верные женщины — благословение истинной любви, но только если мы этого заслуживаем”.

Она не услышала всего, что я сказал, но поняла общий смысл и улыбнулась такой теплой улыбкой, а потом сказала:

“О да! Я верна тебе, любимый, так же как и ты верен мне, и когда-нибудь мы будем очень счастливы!”

Рауль, все время стоявший перед ней на коленях, протянув вперед руки, пытаясь коснуться ее, но его, как некогда меня, не пускала незримая стена. Он отошел назад и воскликнул, обращаясь к ней: “Если твое сердце так переполнено любовью и жалостью, удели хоть каплю мне, ибо я так несчастлив, так нуждаюсь в твоих молитвах! Молись, чтобы и мне помогли, ведь я уверен, что твои молитвы непременно будут услышаны там, куда я недостоин возносить мои молитвы! Я буду жить надеждой, что когда-нибудь буду удостоен прощения”.

Боя любимая услышала слова несчастного и, опустившись на колени около своего кресла, произнесла простую и краткую молитву, прося помощи и утешения для нас всех. А Рауль был так растроган, что почувствовал себя окончательно разбитым, и мне пришлось взять его за руку, чтобы отвести назад в землю духов, но теперь уже минуя сферу, в которой отсутствовала надежда.

С того времени мы с Раулем некоторое время работали вместе в той темной земле, где он больше уже не жил, надежда его начала неуклонно расти. Он был живым и веселым от природы, как истинный француз, грациозный и великодушный. Его настроение не могло окончательно подавить даже то мрачное окружение. Мы стали близкими друзьями, и наш труд в совместных усилиях был для нас еще приятнее. Нашим близким отношениям, однако, не суждено было продолжаться вечно. Но впоследствии мы часто встречались и участвовали в какой-нибудь общей работе, как соратники из разных полков, чьи встречи и расставания диктовались нуждами стратегии.

 

Глава 8. Искушение

 

Меня снова призвали исполнять миссию помощи на земле и оставить на время мои блуждания по духовным сферам, и именно в это время случилось, что меня посетило величайшее искушение моей жизни. По ходу работы я наткнулся на неподвижно лежащее в земле тело того, чье влияние на мою земную жизнь более всего способствовало тому, чтобы разрушить и развратить ее. Хотя я и сам не был безупречен — далеко от этого — я тем не менее не мог не почувствовать горечи и жажды отомстить каждый раз, как я вспоминал этого человека и свои напрасные страдания по его вине. Я так напряженно об этом думал, что порой казалось, будто все мои чувства вот-вот взорвутся в диком всплеске обиды.

В моих странствиях по земной тверди я узнал многие способы, какими дух может злоумышленно воздействовать на тех, кого он ненавидит из всех еще пребывающих в плоти. Наша сила гораздо значительнее, чем вы, живые, можете себе вообразить, но я чувствую, что лучше мне оставить завесу тайны на вопросе о возможностях, которые таит для мстительных духов мир после смерти. Я мог бы детально описать многие ужасные случаи, о которых я доподлинно знаю, — о таинственных убийствах и нераскрытых и необъяснимых преступлениях, совершенных теми, чей мозг был до такой степени расстроен, что они были не в состоянии отвечать за свои действия, являясь не более чем инструментом преследующего их духа. Эти и многие другие подобные же вещи известны у нас, в духовных сферах, где обстоятельства часто имеют совершенно иную окраску, чем это представляется вам на земле. Старинные верования о дьявольской одержимости — не такая уж игра воображения, разница лишь в том, что демоны, или дьяволы, были когда-то отщепенцами на земле.

Итак, случилось, что я после долгого перерыва вновь встретился с человеком, которого ненавидел, и волны моего страдания и гнева всколыхнулись с новой силой, но только сила эта была в десять раз больше, чем когда-то на земле, ведь духовное существо гораздо сильнее ощущает страдания и радости, экстаз и боль, любовь и ненависть, чем человек, чувства которого скрыты и приглушены земной оболочкой, в то время как все чувства бестелесных существ обнажены до крайности.

Итак, когда я снова оказался вблизи от этого человека, мое давно подавленное желание отомстить оживилось с новой силой, а вместе с этим желанием и дьявольский план, как осуществить все это практически. Вместе с желанием отомстить ко мне из самых глубин ада поднялись духи такого черного облика и такого ужасающего вида, каких я никогда раньше не только не видел, но какие не являлись ко мне даже в кошмарном сне, о существовании которых я не мог и подозревать. Эти существа не могут находиться ни на земной поверхности, ни в глубинных ее сферах, если не встретят родственный дух смертного или некое сильное магнетическое притяжение, чтобы удержаться рядом на некоторое время. И, хотя они часто являются в ответ на возникшее интенсивное злонамеренное желание со стороны смертного или духа, пребывающего на земной тверди, они, тем не менее, не могут оставаться на месте долго. В момент, когда влекущая их сила ослабевает и разрывается как истершаяся веревка, они теряют связь и падают вниз, проваливаясь в свои темные норы. В периоды сильных социальных потрясений и народного возмущения, во время крупных восстаний угнетенных, когда у них не остается иных чувств, кроме боли и ярости, жгучего гнева и жажды мщения, вокруг взбунтовавшихся собирается целое темное облако этих жутких созданий, которые внушают ужас подобный тому, какой одолевал людей в период Великой французской революции и подобных ей восстаний задавленных властью людей, когда обезумевшее население оказывается на какой-то период в полной власти этих духов, воистину настоящих дьяволов.

В моем случае эти создания с радостью закружились вокруг меня, нашептывая мне в уши и советуя способ отмщения такой простой, такой легкий, но в то же время такой ужасный и устрашающий своей порочностью, что я не могу изложить его здесь на бумаге, чтобы не натолкнуть на мысль об этом какого-нибудь отчаявшегося грешника, чтобы подобно зерну, попавшему в плодородную почву, зло не расцвело пышным цветом.

В любое другое время я с ужасом отшатнулся бы от этих существ и их злопыхательских предложений. Но теперь, в слепой ярости я обратился к ним навстречу и уже готов был воспользоваться их помощью для завершения моей мести, когда моих ушей, словно звон серебряных колокольчиков, коснулись звуки голоса моей любимой, к зову которого я никогда не оставался глух и тон которого проникал в самые глубины моей души. Ее голос звал меня, заклиная всем самым святым, нашими тесными узами, нашими лучшими надеждами, и, хотя я и не мог сразу и полностью отказаться от мыслей об отмщении, я, тем не менее, тут же устремился к ней, перетянутый словно канатом; к той, кого любил, от того, кого ненавидел.

И все дикое скопище черных дьяволов бросилось за мной, цепляясь за меня, стараясь удержать. Но их усилия слабели по мере того, как усиливался и все глубже проникал в мое сердце голос любви, чистоты и истины.

Потом я увидел мою любимую, которая стояла в своей комнате, протянув руки и призывая меня к себе. По обеим ее сторонам стояли ее ангелы-хранители, ее окружал стеной кипящий серебряный свет, но по ее слову я прошел сквозь пламя и оказался рядом с ней.

Темная толпа попыталась последовать за мной, но ее не пустило пылающее кольцо. Когда я проходил сквозь круг, наиболее наглое из всех существо накинулось на меня, пытаясь вцепиться в меня, но пламя света, словно топка плавильни, опалило его руки. С воплем боли и ярости существо отскочило назад и было встречено хохотом беснующейся толпы себе подобных.

Применив всю силу своего чувства, моя любимая начала умолять меня отказаться от ужасных идей и пообещать ей никогда больше не поддаваться таким низменным мыслям. Она спросила меня, неужели мое чувство мести настолько сильнее, чем моя любовь к ней, что ради него я готов возвести между нами непреодолимый барьер замышляемого мной преступления? Неужели ее любовь так мало для меня значит?

Сначала я не хотел — не мог — уступить, но она расплакалась, и мое сердце растаяло, словно ее слезы были теплыми каплями крови ее раненого сердца и имели свойство растапливать лед. В горькой душевной муке, оттого что я заставил ее лить слезы, я опустился перед ней на колени, и начал молиться о прощении за мои злые мысли. Я молился о том, чтобы меня не лишали ее животворящей любви, о том, чтобы она одна оставалась моей мыслью, моей надеждой, моим миром. По мере того, как я молился, темное окружение из духов, которые изо всех сил старались добраться до меня, которые подавали мне знаки, чтобы выманить меня к ним, эти духи рассеялись подобно тому, как исчезает черное облако от дуновения свежего ветра, и скрылись в своем логове, а я, обессиленный, упал у ног моей любимой.

Временами, после того, как это произошло, темные духи пытались приблизиться ко мне, но никогда больше они не смели подойти ко мне вплотную, ведь меня окружала броня ее любви, и обещание, которое я дал ей, служило мне щитом.

Глава 9

Страна Вечной Мерзлоты. Пещеры Сонного Оцепенения

И вот меня отправили в страну, в моем понимании очень необычную для духовного мира. Эту страну можно назвать Страной Льда и Снега, Страной Вечной Мерзлоты. Там живут все те, кто был холодным и расчетливым в земной жизни, те, кто сокрушил, остудил и заморозил в собственной жизни и в жизни других людей все теплые и сладостные порывы, все чувства, которые несу т жизнь сердцу и душе. Они до такой степени растоптали и сокрушили любовь, что в месте их обитания, куда не проникали солнечные лучи, царил ледяной холод.

Среди тех, кого я увидел в этой стране, были государственные деятели из числа тех, кто не любил свою страну и никогда не радел о ее благосостоянии. Их волновали лишь своекорыстные выгоды и собственное величие, а передо мной они предстали как обитатели огромных ледяных дворцов на крутых и мерзлых скалистых склонах личных амбиций. Я видел и других, более скромных с виду, обитателей в различных местах той страны, но и они все выглядели окоченевшими от стужи в бесплодной ледяной пустыне жизни, навсегда лишенной тепла и каких бы то ни было эмоциональных всплесков. Я уже познал зло, проистекающее от избытка эмоций и страстей, но теперь я узнал, как велико зло, если чувства полностью отсутствуют. Слава Богу, в этой стране было гораздо меньше обитателей, чем в других местах, ведь какими бы ни были последствия поруганной любви, преодолеть их легче, чем пережить полное отсутствие всех нежных чувств, присущих человеческому сердцу.

Там были выдающиеся люди, представители всех религиозных верований, всех национальностей земли. Римско-католические кардиналы и священники, строгие и набожные, но холодные и эгоистичные в жизни, пуритане-проповедники, методисты и пресвитерианцы, епископы и служители англиканской церкви, миссионеры, брамины, фарси, египтяне, магометане - короче говоря, в Стране Вечной Мерзлоты можно встретить представителей всех наций. Но ни в одном из них не найти теплоты чувства, достаточной, чтобы растопить хотя бы в малой степени окружающий их лед. Если там появлялась малая толика теплоты, хотя бы не более, чем одна горькая слеза, лед тут же начинал таять, и несчастная душа обретала некое подобие надежды. Там я встретил одного человека, который, как мне показалось, был заключен в ледяную клетку. Хотя прутья ее были ледяными, в действительности они обладали свойствами прочной полированной стали. Этот человек некогда был Великим Инквизитором в Венеции. Одно имя его нагоняло ужас в сердце любого несчастного, который попадал в когти венецианской Инквизиции. Не было имени более известного, чем его имя, но за всю историю его активной жизни не было момента, чтобы его сердца коснулась хотя бы тень жалости к несчастной жертве, заставила бы его отвести в сторону взгляд хотя бы на мгновение, поколебать его ужасное намерение подвергнуть пытке и убить того человека, которого Инквизиция отдала ему на расправу. Этот человек, известный своим аскетизмом, не допускал слабостей ни в себе, ни в других. Холодный и безжалостный, он не знал, что значит чувство хотя бы мимолетного сострадания к мучениям других. На лице его застыло выражение холодной и бесстрастной жестокости. У него длинный, тонкий и высоко посаженный нос, заостренный подбородок, высокие и слегка широкие скулы; тонкие, прямые и жесткие губы, которые словно разрез поперек лица; плоский затылок, расширяющийся к ушам, а глубоко посаженные пронзительные глаза смотрели из-под нависших бровей холодным мерцающим стальным взглядом, похожим на взгляд дикого зверя.

Мимо него проходили круговой процессией его многочисленные жертвы, подобные призракам, обезображенные и избитые, растерзанные и кровоточащие после пыток - бледные призраки, блуждающие астральные тени, чья душа навеки покинула их, но которые, тем не менее, продолжали льнуть к этому человеку, лишенные способности разложиться на элементы, но привлеченные магнетизмом этого человека и собравшиеся в цепь вокруг него. Души и все элементы высшего плана покинули тех, которые стали не более, чем астральными оболочками, и тем не менее в них оставалась определенная доля жизнеспособности, которой был лишен лишь тот человек, но не освобожденные духи, некогда обитавшие в его жертвах. Они были тем, из чего состояли призраки, которые достаточно зримо обитают в месте, где произошло убийство человека слишком хорошего, слишком доброго, чтобы продолжительно оставаться на земле. Они казались живыми убийцам и некоторым другим людям, которым они являлись, но жизнь подобных астральных тел, или призраков, является всего лишь отражением жизни, и она заканчивается, оплаченная необходимой долей раскаяния и угрызений совести, достаточных, чтобы отсечь узы, сковывающие их с их убийцами.

Другие духи, которых я видел в окружении того человека, насмехались над его беспомощностью и укоряли его в своих прошлых страданиях, только вид их был совершенно иным; в их облике присутствовало больше субстанции, у них были мощь, сила и ум, которые отсутствовали в тех, едва различимых тенях. Эти были духами, чья астральная форма содержала заключенную в ней бессмертную душу, хотя сами они прошли такие муки и пытки, что внутри них не было ничего, кроме одного желания - страстного желания отомстить. Эти духи были неутомимы в своих попытках наброситься на своего бывшего обидчика, чтобы разорвать его на куски, и ледяная клетка, в которую он был заключен, была для него одновременно и защитой и вечной тюрьмой. Один, наиболее умный среди всех, изготовил длинный остроконечный шест, который он просунул между прутьями, стараясь достать человека в клетке, и как активно тот пытался уклониться в сторону от острия. Другие имели в своем распоряжении острые короткие дротики, которые они бросали через промежутки между прутьями в него. Были и такие, которые плескали на него вонючей и вязкой жидкостью, а временами вся толпа собиралась вместе и единым порывом устремлялась всей массой на штурм, стараясь сломать прутья, которые им, однако, не поддавались. Презренный человек, находящийся внутри клетки, по своему опыту знающий, как крепка его клетка, дразнил их в ответ, с холодным презрением потешаясь над их бесплодными попытками.

На мой мысленный вопрос, был ли этот человек когда-либо свободен, я получил ответ Величественного духа, чей голос я уже имел возможность слышать, когда он изредка время от времени обращался ко мне и который я услышал впервые из моей собственной могилы. В разное время, когда я просил помощи или совета, этот дух обращался ко мне, так же как и сейчас, с расстояния, и его голос был, в моем восприятии, подобен голосу древних пророков, когда они верили, что к ним обращается голосом, напоминающим раскаты грома, Сам Бог. Звук этого голоса раздавался в моих ушах полнозвучными и глубокими тонами, но ни один из находящихся в неволе духов, ни один из их преследователей не слышали ни звука. Их уши были глухи - они были не способны слышать; их глаза были слепы - они были не способны видеть.

Этот голос сказал мне: “Сын мой, на краткий миг услышь мысли этого человека, послушай, как бы он распорядился своей свободой, если бы получил ее”.

И я увидел, как если бы некий образ отразился в зеркале, я увидел душу этого человека. Его первой мыслью было, что он хотел бы обрести свободу и если бы он обрел эту свободу, он моментально бросился бы назад к земле, на земную твердь, а оказавшись там, он разыскал бы смертного во плоти, того, чьи желания и амбиции были бы подобны его собственным. Через посредство таких людей он надел бы на шею людей еще более тяжкое ярмо, железное ярмо, и сделал бы еще более жестокой тиранию, еще более безжалостной инквизицию, если это еще возможно, сокрушил бы последний оплот свободы своих порабощенных жертв. Он знал, что теперь он мог бы обладать еще большей властью, чем его прошлая земная власть, ибо его ум и руки не были бы более скованы земными условностями, ведь он бы собрал себе в поддержку родственных духов, соратников, с душами такими же жестокими и холодными, как и его собственная душа. Он буквально бредил мыслями о плотских мучениях, которые он мог бы воплотить на земле и гордился своими воспоминаниями о том, каким непроницаемым он оставался, слыша крики, стоны и молитвы жертв, когда он подвергал их смертельным пыткам. Он трудился в угоду своей любви к жестокости и ради удовлетворения собственных неуемных амбиций, оправдывая свои действия стремлением принести славу своему ордену, но ни в одной частице его черствой души не зажигалось ни малейшей искры жалости или угрызений совести. Если такому человеку дать свободу и выпустить его на землю, он станет источником опасности, более смертоносной, чем у дикого животного, поскольку возможность его были бы гораздо менее ограниченны. Он не знал, что его хваленая инквизиция, смертоносную власть которой он все еще мечтал усилить, канула в прошлое, стертая с лица Божьей земли силами более могущественными, чем те, которыми он сам когда-либо мог располагать; что подобно темному и ужасному веку, когда произошло ее внезапное и шумное появление, она исчезла, чтобы никогда более не возродиться - слава Всевышнему! - никогда более не позорить человечество преступлениями, совершенными во имя того, кто явился, чтобы принести мир и любовь на землю. Она исчезла без следа, оставив лишь шрамы в душах людей в виде покачнувшейся и разрушенной веры в Бога и в бессмертие. Воспоминания о движении, которое, наконец, уничтожило инквизицию, все еще живы на Земле, но много еще времени пройдет, прежде чем все доброе, чистое и истинное, сумевшее пережить мрачную эпоху, укрепит свою власть, чтобы вернуть людям веру в Бога Любви, а не в Бога Ужаса, каким Его рисовали угнетатели.

Из Страны Вечной Мерзлоты я вернулся заледеневшим и опечаленным. Мне совсем не хотелось оставаться там, чтобы глубже узнать тайны этой страны, хотя я намеревался снова навестить ее в будущем. Я чувствовал, что мне нечего больше делать в этой стране ибо я не в состоянии понять происходящее в ней. Тамошние обитатели, не позволяя моим добрым намерениям проникнуть к ним, отталкивали меня своим леденящим внутренним холодом.

Возвращаясь из страны Вечной Мерзлоты в Сумеречную Страну, я на своем пути миновал несколько просторных пещер, так называемых "Пещер Сонного Оцепенения", в которых валялось великое множество духов в состоянии полного ступора, не в состоянии осознать окружающей их обстановки. Как я узнал позднее, это были духи смертных, которые убили себя опиумом, глотая его или раскуривая. Эти духовные тени были лишены какой бы то ни было возможности развиваться и расти, вместо этого все больше деградируя, подобно тому, как рука, лишенная возможности двигаться, окончательно отсыхает. Они стали слабее не рожденного ребенка и столь же нежизнеспособны.

У большинства из них сон длился веками. Однако, были и такие, которые не столь сильно злоупотребляли наркотиками, и которые спали всего лишь 20, 50 или 100 лет. Они были живы, но не более того, ощущения их лишь слегка превышали возможности роста некоторых видов грибов, которые существуют без искры сознания. И в се же в некоторых из них все еще теплились зачатки души, подобно крохотным семенам в пеленах некоторых египетских мумий, которые, очень долго пролежав в заточении сохранили свою жизнеспособность и на благодатной почве могли бы дать живые всходы. Пещеры, куда добрые духовные существа сложили этих несчастных, были заполнены животворящим магнетизмом, и несколько обслуживающих духов, из числа тех, кто сам испытал подобное состояние опиумного опьянения в период своего земного существования, старательно пытались вдуть жизнь в эти коматозные духовные тела, уложенные, подобно мертвым, в ряды по всему полу.

Очень медленно, в зависимости от степени наркотического опьянения и количества наркотиков, принятых при жизни, эти несчастные приходили в себя в муках, какие испытывает наркоман в отсутствии своего губительного зелья. Очень медленно и постепенно несчастные духи обретали сознание, к ним возвращалось одно чувство за другим, и наконец, как ослабленные страдающие дети, они становились готовыми для воспитания. Тогда их посылали в заведения, которые можно сравнить с домами для идиотов, и там в них закладывали зачатки интеллекта и помогали развивать свои возможности, которые некогда в земной жизни они сами окончательно уничтожили.

Эти несчастные духи постигали учение крайне медленно, ибо теперь им приходилось для этого прилагать огромные усилия, причем у них не было уже земных возможностей - уроков, наилучших методов обучения. Подобно пьяницам (только в еще большей степени) они парализовали свой мозг и свои чувства и отвергли, не вникая, уроки земной жизни вместе с возможностью развить свой дух.

Мне было невыразимо грустно воспринимать эти Пещеры Сонного Оцепенения, равно как и ступор, несчастных, которые так и не поняли, как много драгоценного времени они растратили напрасно, пребывая в бессознательном состоянии, в тяжелой и безнадежной сонной одури без сновидений.

Подобно зайцу из басни, который во время соревнования по бегу самонадеянно заснул на полпути и позволил опередить себя тем, кто бежал гораздо медленнее его, так и эти несчастные души будут тщетно пытаться на протяжении многих веков нагнать время, которое они упустили. Если эти неподвижные сонные тени в конце концов проснутся, какие невзгоды судьбы им предстоит пережить, по какой опасной горной тропинке им предстоит вскарабкаться, чтобы, наконец, достичь той вершины земной жизни, с которой они так опрометчиво упали! Ужели сердца наши не наполняются ужасом при мысли, что на земле живут еще люди, которые накапливают горы богатства за счет доходов от ужасного опиумного промысла, которое подрывает не только здоровье тела, но более того - оно фатальным образом разрушает здоровье души до такой степени, что невольно возникает вопрос, а существует ли хоть какая-то надежда на спасение для этих жертв наркотического обмана.

Эти страшные пещеры! Эти ужасные, оглушенные одурью тени! Найдутся ли подходящие слова, чтобы как можно точнее описать их злосчастную участь? Каково им будет однажды очнуться с интеллектом идиотов, чтобы долгими веками постепенно набрать не более, чем ментальные возможности младенцев - далеко еще не взрослых мужчин и женщин. Даже тогда их развитие будет продвигаться безумно медленно, ибо, в отличие от настоящих младенцев, они утратили способность расти. И им потребуется период нескольких поколений, чтобы постичь то, что постигается на земле в течение жизни одного поколения. Говорят, что многие из этих несчастных существ, по достижению ими степени развития младенцев, отправляются на землю, чтобы там в процессе реинкарнации вновь обрести земное тело и воспользоваться возможностями, которыми они пренебрегли в своей прежней жизни. Но это - не более чем слухи, и у меня нет на этот счет никакого собственного опыта. Я только знаю, что был бы рад за них, если бы появилась такая возможность укоротить процесс их развития и обретения всего, что они так бездумно растратили.

 

Глава 10