Что нам обещает социология 12 страница

В классической традиции общественной науки проблемы формулируются так, что в самой их постановке учитывается целый ряд конкретных сфер жизнедеятельности и те частные трудности, которые испытывают различные люди. Эти сферы жизнедеятельности, в свою очередь, локализуются в более широких конкретно-исторических социальных структурах.

Ни одна проблема не может быть адекватно сформулирована, если не установлены ценности и угрожающие им факторы. Эти ценности и то, что им угрожает, очерчивают границы самой проблемы. Как я полагаю, через классический социальный анализ красной нитью проходят две ценности — свобода и разум. Порой кажется, что угрожающие им сегодня силы растут вместе с основными тенденциями современного общества, если не являются сущностными признаками данного исторического периода. В центре внимания всего обществоведения находятся условия и тенденции, представляющие видимую угрозу этим двум ценностям, и последствия этой угрозы для человечества и для исторического процесса.

Но я сейчас говорю не столько о каком-то определенном круге проблем, в том числе и тех, которые я сам выбрал для изучения, сколько о том, что обществоведам необходимо осознать те проблемы, которые в действительности содержатся в их работе и в их планах. Только при такой рефлексии они могут четко и аккуратно ставить определенные задачи и находить возможные альтернативы их решения. Только на этом пути можно сохранить объективность. Ибо объективность в общественной науке требует от ученого постоянного стремления ясно осознавать все, что вовлекается в это предприятие; она предполагает широкое и критическое обсуждение достигнутых на этом пути результатов. Стремясь к росту объема и действенности общественно-научного знания, нельзя полагаться ни на догматические модели "Научного метода", ни на претенциозные заявления о " Проблемах обществоведения".

При постановке задач исследования следует досконально знать круг социально значимых проблем и повседневных трудностей, испытываемых различными категориями людей; сама формулировка сущности будущей работы должна открывать причинные связи между сферами повседневной жизнедеятельности и социальной структурой. Определяя темы для исследований, необходимо прояснить те ценности, которые явно находятся под угрозой в рамках исследуемых проблем. Такой подход осложняется тем, что публика и отдельные индивиды не ощущают угрозы ценностям разума и свободы или по крайней мере обеспокоены не только этими ценностями. Поэтому мы должны также выяснить* каким ценностям, По мнению акторов, угрожает опасность, кто или что им угрожает? Какова будет их реакция, если они полностью осознают реальную Угрозу ценностям разума и свободы? При формулировании проблем для исследования совершенно необходимо учитывать определенные ценности и чувства, объяснения и страхи, ибо господствующие мнения и ожидания, сколь неадекватными и ошибочными они бы ни были, составляют самую суть общественно значимых проблем и личных трудностей. Более того, любое решение тех или иных вопросов можно отчасти проверить, выяснив отражает ли оно жизненные трудности и социальные проблемы так же, как они субъективно переживаются.

Между прочим, при постановке "коренного вопроса" и ответа на него обычно учитывают состояние тревожности, возникающее из "глубин" биографии людей, а также индифферентность, порождаемую самой структурой конкретного общества. Самим выбором и постановкой задач мы должны, во-первых, увидеть в индифферентности социально важную проблему, а смутную тревогу перевести на язык повседневных забот, и, во-вторых, необходимо учитывать и структурные проблемы, и повседневные трудности. При этом в исследованиях требуются максимально простые и точные формулировки, касающиеся ценностей и угрожающих им опасностей, а также желательно соотнести первые со вторыми.

В свою очередь, любой адекватный ответ на "коренной вопрос" будет включать положения о стратегических направлениях вмешательства в ситуацию, о "рычагах", посредством которых можно поддерживать или изменять сложившуюся структуру, а также оценку тех, кто в силу своего положения в обществе призван совершать это вмешательство, но не делает этого. Формулирование проблем для исследования требует учета гораздо большего числа факторов, но я хотел здесь наметить лишь общие очертания этого процесса.

Человеческое многообразие

После того как я уделил довольно много внимания критике преобладающих в обществоведении направлений, хочу обратиться к более позитивным — даже программным — идеям, касающимся перспектив этой науки. Если общественная наука пребывает в состоянии неопределенности, то нужно извлечь из этого пользу, а не оплакивать ее. Наука может быть больна, но признание этого факта следует понимать как требование поставить диагноз и даже как признак приближающегося выздоровления.

Собственно говоря, общественная наука занимается изучением человеческого многообразия, включающего все социальные миры, в которых жил, живет и мог бы жить человек. В эти миры входят и первобытные сообщества, которые, насколько мы знаем, мало изменились за тысячу лет, и могущественные державы, которые, как это неоднократно бывало, в одночасье терпели крах. Византия и Европа, классический Китай и античный Рим, Лос-Анжелес и империя древнего Перу - все миры, которые когда-либо знало человечество, предстоят перед нашим взором, открытые для изучения.

Среди этих миров - и свободные сельские поселения, и группы давления, и подростковые банды, и нефтяники из племени Навахо, военно-воздушные силы, предназначенные для того, чтобы стереть с лица земли городские кварталы площадью в сотни тысяч квадратных миль, наряды полицейских на перекрестках, кружки близких друзей, собравшаяся в аудитории публика, преступные синдикаты, толпы людей, заполнившие однажды вечером улицы и площади крупнейших городов, дети индейского племени Хопи, Работорговцы в Аравии, политические партии в Германии, социальные классы в Польше, меннонитские школы, душевнобольные в Тибете, всемирная сеть радиовещания. Люди разных рас и национальностей составляют публику, наполняющую залы кинотеатров, и в то же время они сегрегированы друг от друга. Они счастливы в браке и одновременно одержимы незатухающей ненавистью. Тысячи самых разных занятий существуют в торговле и промышленности, в государственных учреждениях, в различных местностях, в странах величиной чуть ли не с континент. Каждый день заключается миллион мелких сделок, и повсюду возникает столько "малых групп", что никто не в силах их сосчитать.

Человеческое многообразие проявляется также в разнообразии отдельных индивидов; социологическое воображение помогает изучить и понять его. В этом воображении индийский брамин середины 1850 г. располагается рядом с фермером-первопроходцем из Иллинойса; английский джентльмен XVIII века — рядом с австралийским аборигеном и китайским крестьянином, жившим 100 лет назад, с современным политиком из Боливии и французским рыцарем-феодалом, с объявившей в 1914г. голодовку английской суфражисткой, голливудской звездой и римским патрицием. Писать о "человеке" значит писать обо всех этих мужчинах и женщинах — о Гете и живущей по соседству девчонке.

Обществовед пытается упорядочить факты и понять человеческое многообразие. Возникает вопрос, возможно ли упорядочение и не является ли переживаемая общественными науками смута неизбежным отражением самого объекта, который пытаются изучать обществоведы? Мой ответ таков: возможно, многообразие не такое уж "беспорядочное", каким может показаться из простого перечисления малой его части; может быть, даже не такое беспорядочное, каким его часто представляют в учебных курсах колледжей и университетов. Порядок, так же как и беспорядок, зависит от "точки зрения": для достижения упорядоченного понимания людей и обществ необходим целый комплекс критериев, которые были бы достаточно простыми, чтобы понимание вообще было возможным, и достаточно разносторонними, чтобы охватить всю сферу человеческого многообразия. Вот такую точку зрения общественная наука непрестанно отстаивает.

Конечно, в обществоведении любая точка зрения базируется на определенных позициях. Непременным условием решения кардинальных проблем общественных наук, о которых я упоминал в первой главе, является изучение биографий, истории и их взаимопересечения внутри социальных структур. Чтобы исследовать эти проблемы и увидеть все человеческое многообразие, ученый должен постоянно находиться на уровне исторической реальности и учитывать, какими смыслами ее наделяют конкретные мужчины и женщины. Наша цель состоит именно в том, чтобы определить реальные процессы в обществе и раскрыть те смыслы, которые придают им конкретные люди. На основе этих смыслов формируется проблематика классической общественной науки, а, следовательно, в ней структурные проблемы общества перекрещиваются с трудностями повседневной жизни. Поэтому нам необходимо стремиться к исчерпывающему сравнительному анализу всех социальных структур в мировой истории, в прошлом и настоящем. Для этого необходимо отбирать сферы жизнедеятельности микроуровня и изучать их в терминах макросоциальных конкретно-исторических структур. Целесообразно избегать произвольной специализации учебных факультетов; исследователь должен ориентироваться на избранную тему и, точнее говоря, проблему, опираясь при этом на идеи, эмпирические материалы и методы изучения человека как творца на исторической сцене.

Если посмотреть на обществоведение с исторической точки зрения, можно заметить, что ученые с наибольшим вниманием относились к политическим и экономическим институтам, при этом довольно тщательно изучались военные, семейные, религиозные и просветительские учреждения. Такая классификация институтов в соответствии с объективно выполняемыми ими функциями обманчиво проста, хотя и удобна. Если мы поймем, как эти институты связаны друг с другом, то выясним социальную структуру общества. Ибо под термином "социальная структура" обычно понимают именно комбинацию институтов, расклассифицированных в соответствии с выполняемыми ими функциями. Социальная структура как таковая представляет собой довольно сложный объект, с которым работает обществовед. Соответственно, наиболее всеохватывающей целью социологии является анализ социальной структуры любого из многообразных обществ, в его отдельных компонентах и в его целостности. Сам термин "социальная структура" Имеет множество различных определений и, кроме того, для обозначения одного и того же понятия употребляются различные термины. Но если постоянно иметь в виду различие между сферами Повседневной жизнедеятельности и структурой общества, а также не забывать о понятии "института", можно всегда распознать признаки социальной структуры там, где она есть.

В наше время социальные структуры обычно организованы под властью политического государства. В терминах власти самой сложной и объемной единицей социальной структуры является национальное государство. Национальное государство является сейчас доминирующей формой общества в мире и, в качестве таковой главным фактором в жизни каждого человека. Национальное государство разделяет и объединяет — в разной степени и разными способами - "цивилизации" и материки. Его протяженность и уровень развития — ключи к пониманию современной всемирной истории. Современное национальное государство имеет политические и военные, культурные и экономические рычаги принятия решений и осуществления власти. Все институты и сферы повседневной жизни большинства людей теперь организованы в то или иное национальное государство.

Конечно, обществоведы не всегда изучают социальную структуру нации в целом. Суть в том, что национальное государство является тем каркасом, в рамках которого они чаще всего чувствуют потребность сформулировать проблемы самых мелких и самых крупных социальных групп. Другие социальные "единицы" чаще всего понимаются как "донациональные" или "постнациональные". Разумеется, различные национальные сообщества могут "принадлежать" к одной "цивилизации", это обычно означает приверженность их религиозных институтов к той или иной мировой религии. Исходя из фактических различий между "цивилизациями", можно наметить пути для сравнения национальных государств между собой. Но, учитывая, как понятие "цивилизация" используется такими авторами, как, скажем, Арнольд Тойнби, оно представляется слишком расплывчатым и неточным, чтобы служить основной единицей анализа, то есть задавать "поле для исследования" в общественных науках.

Выбирая в качестве исходной единицы анализа национально-государственную социальную структуру, мы допускаем приемлемый уровень обобщения, то есть тот, который позволяет избежать ухода от задач исследования и, вместе с тем, рассмотреть те структурные силы, чье влияние на многие мелочи жизни и трудности в человеческом поведении сегодня очевидны. Более того, выбор национально-государственных структур дает возможность непосредственно поднимать главнейшие социальные проблемы, вызывающие озабоченность общественности. Ибо именно на этом уровне, к добру или к худу, концентрируются наиболее эффективные средства власти, действующие как внутри государства, так и в межгосударственных отношениях, а, следовательно, оказывающие существенное влияние на ход исторического процесса.

Не подлежит сомнению, что не все национальные государства в равной степени влияют на ход истории. Некоторые из них столь малы и зависимы от других, что происходящее в них можно понять, только изучая Великие державы. Это — техническая проблема целесообразной классификации объектов — наций — и их сравнительного изучения. Верно также, что все национальные государства взаимодействуют, и некоторые из них тяготеют друг к другу в силу традиционно сходных условий развития. Но это свойственно любым объектам социального исследования. Более того, особенно после первой мировой войны, все способные к самостоятельности национальные государства все более и более становятся самодостаточными.

Многие экономисты и политологи считают естественным, что главным объектом их изучения является национальное государство: даже если они касаются "мировой экономики" и "международных отношений", им приходится непосредственно иметь дело с конкретными государствами. Ввиду специфики объекта и своей традиционной практики антропологи исследуют "целостность" общества или "культуры" и, обращаясь к изучению современных обществ, пытаются, с большим или меньшим успехом, понять нации как целостности. Но социологи, или, точнее, исследователи-техники, которые сегодня не усвоили концепцию социальной структуры, считают нацию чрезмерно масштабным и потому сомнительным объектом. По всей видимости, это объясняется ориентацией на "собирание данных", что Дешевле осуществить, имея дело с объектами микроуровня. А это значит, что объект выбирается исходя не из потребностей изучения конкретной проблемы; напротив, и проблема, и объект определяются выбором метода.

В каком-то смысле эта книга направлена против такого подхода. Думаю, что, занявшись всерьез какой-то общественно значимой проблемой, большинство обществоведов обнаружат, что гораздо труднее сформулировать ее относительно какого-нибудь менее масштабного объекта, чем национальное государство. Это относится к изучению стратификации и экономической политики, общественного мнения и природы политической власти, труда и досуга - даже проблемы муниципального управления нельзя адекватно сформулировать без всестороннего их анализа в общенациональном контексте. Таким образом, национальное государство зарекомендовало себя в качестве эмпирической данности, с которой удобно иметь дело и которая доступна каждому, кто имеет опыт работы в области общественных наук.

Идея рассматривать социальную структуру как ключевую единицу исследований исторически теснейшим образом связана с социологией, классическими ее выразителями были именно социологи. Традиционным объектом и социологии, и антропологии является все общество в целом, или, как его называют антропологи, "культура". Специфически "социологическим" элементом изучения любой отдельной черты общества было постоянное стремление соотнести эту черту с другими с тем, чтобы достичь понимания целого. Как я уже отмечал, социологическое воображение в значительной своей части является результатом усилий осуществить эту цель. Но в настоящее время подобный взгляд и соответствующая практика ни в коем случае не свойственны только социологам и антропологам. То, что являло собой перспективное направление в этих дисциплинах, превратилось в непоследовательные попытки осуществить это намерение в общественных науках в целом.

Мне не кажется, что культурная антропология, в своей классической традиции и в развитии современных направлений, чем-то принципиально отличается от социологического исследования. В те времена, когда современные общества практически не обследовались, антропологам приходилось собирать материалы о до-письменных народах в труднодоступных местностях. Другие общественные науки, особенно история, демография и политическая наука, с самого своего зарождения основывались на документальных материалах, накопленных в письменную эпоху. Это обстоятельство и привело к разделению дисциплин. Но сейчас всякого рода "эмпирические обследования" проводятся во всех общественных науках; фактически, их техника наиболее полно разрабатывалась психологами и социологами в связи с историей обществ. В последние годы антропологи также включились в изучение развитых сообществ и даже национальных государств; в свою очередь социологи и экономисты взялись за изучение "неразвитых народов". В настоящее время ни особенности метода, ни границы объекта исследования по существу не отделяют антропологию от экономики и социологии.

Экономические и политические науки большей частью связаны с отдельными институциональными сферами социальной структуры. В большей степени экономисты, в меньшей — политологи рассуждают о "хозяйстве" и "государстве", развивая "классические теории", сохраняющие свое влияние на многие поколения ученых. Одним словом, экономисты создают модели, тогда как политологи (вместе с социологами) их построению по традиции уделяют меньше внимания. Создать классическую теорию - значит разработать систему понятий и исходных предположений, из которых следуют выводы и обобщения. Последние, в свою очередь, сравниваются с различными эмпирическими заключениями. При выполнении этих задач понятия, процедуры и даже вопросы, по крайней мере неявно, кодифицируются.

Все это вроде бы прекрасно. Однако, прежде всего в экономике, а потом уже в политологии и социологии значение формальных моделей государства и экономики, имеющих строгие, непрозрачные границы, умаляют две тенденции: 1) экономический и политический прогресс развивающихся стран и 2) появление характерных для XX века форм "политической экономии", в одно и то же время тоталитарных и формально демократических. Послевоенный период был одновременно и разрушительным, и плодотворным для встревоженных экономистов-теоретиков и, фактически, для всех обществоведов, достойных этого звания.

В любой чисто экономической "теории цен" можно достичь логической строгости, но не эмпирической адекватности. Для построения такой теории необходимо знать, как осуществляется руководство институтами бизнеса, как руководители этих институтов принимают решения по вопросам их внутренней деятельности и отношений с другими институтами; нужно с психологической точки зрения изучить ожидания, касающиеся затрат, в частности, на заработную плату; знать последствия противозаконного установления фиксированных цен картелями мелких торговцев, к лидерам которых необходимо относиться с должным пониманием и т. д. Точно также, чтобы понять степень заинтересованности участников экономического процесса, часто необходимо знать об официальном и межличностном взаимодействии банкиров и правительственных чиновников, равно как и о безличных экономических механизмах.

Полагаю, что в общественных науках, преимущественное внимание исследователей медленно, но верно смещается к сравнительному анализу. Сравнительные исследования, как теоретические, так и эмпирические, являются сегодня наиболее перспективным направлением; такую работу лучше всего проводить в рамках объединенной общественной науки.

По мере развития каждой из общественных наук, их взаимодействие с другими науками усиливается. Предметом экономики, как и при ее возникновении, снова становится "политическая экономия", которая все больше используется для изучения части целостной социальной структуры. Это характерно и для экономиста Джона К. Гэлбрейта, и в неменьшей степени для политологов Роберта Даля и Дэвида Трумэна. В работе Гэлбрейта о современной структуре американского капитализма фактически представлена такая же социологическая теория политической экономии, как во взглядах Шумпетера на капитализм и демократию или в идеях Эрла Лэтэма о политике групп. Гарольда Лассуэлла, Дэвида Рис-мена и Габриэля Элмонда можно в равной степени считать социологами, психологами и политологами. Они, работая в рамках этих дисциплин, выходят за их пределы. Это свойственно всем ученым, ибо, когда овладеваешь какой-либо одной дисциплиной, тебя влечет вторгнуться в область других наук, то есть работать в классической традиции. Конечно, социологи могут специализироваться на одной из институциональных систем, но как только схватываешь сущность одной системы, одновременно приходит понимание ее места внутри совокупной социальной структуры и, следователь-до, ее отношения к другим институциональным системам. Ибо становится ясно, что в значительной степени именно из этих отношений складывается сама реальность.

Разумеется, не следует думать, что, имея дело с огромным разнообразием социальной жизни, обществоведы рационально распределяют свое внимание между дисциплинами. Во-первых, каждая из них развивалась самостоятельно, реагируя на специфические запросы и условия; ни одна из них не развивалась как часть какого-то единого плана. Во-вторых, конечно, есть множество разногласий относительно взаимоотношений между различными дисциплинами, а также по поводу разумной степени специализации. Однако сегодня многие недооценивают, что все эти разногласия могут рассматриваться скорее как факты академической жизни, чем трудности на пути познания. Даже как явления академической жизни эти разногласия, по-моему, сегодня часто преодолеваются сами собой, перерастают сами себя.

В интеллектуальном плане, главную особенность сегодняшней ситуации в науке составляет размывание границ; концепции переливаются из одной дисциплины в другую с возрастающей легкостью. Известно несколько примечательных случаев, когда карьера специалиста основывалась почти исключительно на искусном владении терминологией одной отрасли знания и ее ловком применении к традиционной области другой дисциплины. Специализация в науке есть и будет, но не обязательно в рамках более или менее случайно прочерченных границ между известными сейчас ее отраслями. Специализация, скорее, будет осуществляться в границах проблем, для решения которых потребуется интеллектуальное оснащение, традиционно относящееся к разным дисциплинам. Все больше и больше появляется концепций и методов, которые используются всеми обществоведами.

Формирование каждой общественной науки осуществляется в ^ходе внутренних процессов развития определенного интеллектуального стиля; кроме того, каждая наука испытывает на себе существенное влияние институциональных "случайностей", что ясно Проявилось в различиях, характерных для формирования каждой науки в ведущих странах Запада. Терпимость или безразличие со стороны представителей уже учрежденных дисциплин, включая философию, историю и другие гуманитарные науки, часто сопутствовали возникновению таких дисциплин, как социология, экономика, антропология, политология и психология. Фактически в некоторых высших учебных заведениях наличие или отсутствие факультетов общественных наук зависит от субъективного отношения к ним. Например, в Оксфорде и Кембридже нет "факультетов социологии".

Опасность слишком серьезного отношения к "департаментализации" общественных наук заключается в предположении, что каждый из экономических, политических и других социальных институтов представляет собой автономную систему. Разумеется, как я уже говорил, это предположение использовали и используют для конструирования "аналитических моделей", которые на самом деле часто бывают очень полезны. Обобщенные и замороженные в виде факультетов высшей школы, классические модели "государственного устройства" и "экономики", возможно, действительно отражают ситуацию в Великобритании начала XIX века и, особенно, в Соединенных Штатах. В самом деле, историю экономических и политических наук как специальностей следует, до некоторой степени, интерпретировать в контексте того исторического периода развития современного Запада, в течение которого каждый институциональный порядок провозглашался автономной сферой. Но совершенно очевидно, что модель, представляющая общество в виде конгломерата автономных институциональных систем, не является единственно возможной для общественных наук. Мы не можем ограничиться типологией в качестве основания для всеобщего разделения интеллектуального труда. Осознание этого является одним из толчков к нынешнему объединению социальных наук. Очень активно происходит слияние некоторых политологических дисциплин с экономическими, культурной антропологии с историей, социологии, по крайней мере, с одним из основных разделов психологии как в деле подготовки учебных курсов, так и в проектировании идеальных моделей исследований.

Интеллектуальные проблемы, возникающие благодаря единству социальных наук, главным образом, связаны с отношениями институциональных систем - политической и экономической, военной и религиозной, семейной и образовательной — в данных обществах и в конкретные периоды времени. Это, как я уже говорил, - важные проблемы. Многие практические трудности взаимоотношений различных социальных наук связаны с планированием учебной деятельности и академической карьеры, с терминологической путаницей и сложившимися рынками труда для выпускников по каждой специальности. Одним из наиболее серьезных препятствий на пути к совместной работе в сфере общественных наук является то, что для каждой дисциплины пишутся отдельные вводные курсы. Именно в учебниках чаще, чем в любом другом виде интеллектуальной продукции, происходят интеграции или дробления "областей знания". Менее подходящее поле для этого трудно представить. Но оптовые продавцы учебников имеют весьма реальную заинтересованность в производстве подобных книг. Наряду с интеграцией, придуманной в учебниках, попытки интегрировать общественные науки предпринимаются, скорее, в области концепций и методов, чем в рамках проблем и предмета исследований. Соответственно, различия между "отраслями" основываются не на выделении реальных проблемных областей, а на идеальных "Понятиях". Эти понятия тем не менее трудно преодолеть, и я не знаю, будет ли это сделано. Но, как мне кажется, сейчас есть шанс, что тенденции определенных структурных изменений в развитии академических дисциплин со временем преодолеют сопротивление тех, кто, глубоко окопавшись, с завидным упорством до сих пор отстаивает свою узкоспециализированную ячейку.

В то же время, несомненно, что многие обществоведы осознают, что в "своей собственной дисциплине" они могут гораздо лучше реализовывать поставленные цели в том случае, если открыто признают общие задачи, служащие ориентиром для общественной науки. Сейчас у каждого ученого имеются все возможности, чтобы игнорировать "случайности" в развитии своих факультетов, выбирать и формировать круг собственных занятий, не слишком заботясь о том, к какому факультету он принадлежит. Когда ученый Приходит к подлинному осознанию каких-либо серьезных проблем и у него появляется горячая заинтересованность в их решении, он часто вынужден овладевать представлениями и методами, которым было суждено сформироваться в другой дисциплине. "И какая общественно-научная специальность с точки зрения перспектив познания не будет казаться ему закрытым миром. Кроме того, он понимает, что фактически занимается общественной наукой, а не какой-то одной из них и, что совершенно не имеет значения, какую конкретную область социальной жизни ему интереснее всего изучать.

Часто утверждают, что, обладая подлинными энциклопедическими знаниями, невозможно избежать дилетантизма. Я не знаю так ли это, но если это так, разве мы не можем хотя бы что-нибудь почерпнуть из энциклопедизма? Действительно, практически невозможно овладеть всеми данными, концепциями, методами каждой дисциплины. Более того, попытки "интегрировать общественные науки" при помощи "концептуального перевода" или представления подробных данных обычно оказываются полным вздором; это относится к большей части того, что содержится в "общих" университетских курсах по "социальным наукам". Однако такое владение предметом, такой перевод, такое представление данных и такие учебные курсы не имеют отношения к тому, что подразумевается под "единством общественных наук".