Глава 2. Башня Обречённых. 6 страница

- Значит, Идрис твой любовник? Занятно...

И снова два томительных скользящих движения.

- У него хороший вкус.

Лангре снова усмехнулся, возвращаясь к прежнему занятию.

В широко раскрытых глазах Дориана по-прежнему плескалось вожделение - тело не желало подчиняться голосу разума и не отвечать на эти странные ласкающие и унизительные движения Лангре на своём члене. Похоже, молодой вампир всё же серьёзно недооценил своего противника, полагая, что настолько далеко в своём желании подчинить строптивого пленника он не пойдёт. Действия Ринара почти вырвали с прикушенных губ стон, но в самый последний момент амирец всё-таки сдержался, вырвавшись совершенно неожиданно только при упоминании их особенных отношений с наследником Амир. Вопрос: откуда Лангре это известно, так и замер на губах, и только ошарашенное выражение лица пленника выдавало его волнение.

- И что с того? - почти с вызовом, уже плохо контролируя своё поведение, бросил он. - Тебя гложет зависть к нему или ко мне? Если что, обращайся, всегда помогу обратить его внимание на тебя.

А вот это было уже откровенное хамство.

- Не обольщайся. Ты сам себе уже ни в чём не способен помочь, - Лангре ненадолго прервался, чтобы жёстко ответить на реплику блондина. Продолжая в этот раз, он увеличил количество, скорость движений, и стал помогать себе рукой. Он чувствовал, что Майер вот-вот сломается, и если уж не попросит взять его сам, то, по крайней мере, заткнётся.

Дориан не смог больше противиться чувству горячих губ на своей плоти - прикрыв глаза с расширенными зрачками, пряча лицо в сгиб руки, всеми силами пытаясь сдержать своё неразумное тело от подающихся движений навстречу этому умелому и удивительно сладкому рту. Лангре уже брал его - языком, губами, ритмично сжимающимися пальцами - и амирцу казалось, пространство мира сузилось до размеров постели в этой высокой башне. Майер никак не желал признаваться себе в том, что хочет Ринара сейчас, даже после всего, что тот с ним сделал. Но хотело ли тело молодого вампира непосредственно хозяина Кеальстона или просто физической разрядки - понять было сложно, да и незачем пока. Оно уже предавало Дориана, теперь дело оставалось за малым - всего лишь за истощённым неизвестностью и страхом сознанием.

Лангре был доволен: всё происходило быстро и продуктивно - Майер сдастся не скоро, но сдастся - и речь не о сексе или том, что творилось в этой маленькой тюрьме. Он прятал глаза, когда из них пропадала ненависть и появлялась слабость. Осталось сначала приучить его к мысли о неволе, потом дням, проведённым в одной постели, потом к себе. Ах да, ещё решить конфликт с принцем Амир, если таковой будет. Ринар хорошо знал Сандерса, а потому готовился ко всему.

Брюнет ускорил движения до предела, полностью отдаваясь ощущению бархатной горячей кожи под своими губами. Свободная рука протиснулась под ягодицы пленника и довольно грубо сжала правую.

Дориан изо всех сил кусал губы, стараясь оставаться в сознании и не дать Ринару окончательно свести себя с ума, заставляя извиваться на постели, подаваться навстречу. Боль приносила своеобразное облегчение - почти искупление собственной вины перед своей же гордостью. Сейчас Майер почти мечтал о том, чтобы Ринар взял его так же грубо, как и в первый раз, по крайней мере, тогда бы боль, терзавшая молодого вампира, была только физической. Тело понемногу уходило от сдерживающих его остатков сознания, вот-вот грозя выгнуться, просить Лангре о большем, в то время как сам пленник ненавидел и презирал Ринара и его действия. Собственное тело бесстыдно предавало посла, упиваясь лаской прикосновений, требовало ещё и ещё. Удовольствие расплавленным золотом растеклось по венам, нестерпимо жгло низ живота. Поток желания прокатился по телу, и бёдра будто сами раскрылись, приглашая мучителя продолжить ласки.

Дориан сильнее натянул верёвки, режа кожу и плоть до костей, моля боль о спасении и та неожиданно ответила своему пленнику. Майер стиснул зубы и взялся за путы всерьёз. Он радовался боли - она отвлекала от бесстыдного удовольствия, доставляемого ненасытным ртом Лангре. Амирец напряг мышцы рук, поднял голову, потянул с таким усилием, что на шее проступили вены, рвалась кожа, обнажая плоть и сухожилия. Путы пока выдерживали, но трещали, слёзы навернулись на глаза, но Майер стряхнул их. Верёвки всё же выдержали, но скользкое от крови запястье выскользнуло из петли. Кровь сочилась из порезов, но Дориану было наплевать на боль. Освобождённая рука метнулась к голове Ринара, пока не зная зачем: оттолкнуть или прижать ближе.

Заметив, что пленник освободился, Лангре замер, но как только пальцы коснулись его головы - только плотнее сжал губы на твёрдой плоти. ОН был на грани того, чтобы сорваться - сопротивление Дориана возбуждало его, но одновременно раздражало. Вампир напряженно взглянул на лицо Майера - в чёрных глазах пробежал недобрый огонь.

Дориан не смог вонзить когти в горло своего врага - просто не смог, и не собирался сейчас задумываться о причинах. Он схватил Лангре за тёмные густые волосы и притянул его голову к своему лицу, чтобы встретиться с ним взглядом.

- Я здесь не для того, чтобы ублажать тебя! - глухо зарычал он, подсознательно удивившись собственному хриплому голосу. - И добровольно никогда, слышишь, никогда, не раздвину для тебя ноги!

Майер потянул Ринара на себя - теперь владыка Киленс буквально лежал на нём.

- Я пил твою кровь, Дориан, - выдохнул брюнет, - а ты - мою. Помнишь? Мы связаны с тобой, и ты знаешь это...

Лангре припал к шее Майера в жадном поцелуе, слегка покусывая кожу, но не причиняя вреда. Ладони активно ласкали бёдра блондина, а восставшая плоть Ринара соприкасалась с плотью пленника. Лангре инстинктивно и медленно стал двигать бёдрами. Майер был горячим, твёрдым, и одновременно нежным. С рукой на своем затылке Лангре решил повременить.

- Никогда не говори: "никогда", - владыка Кеальстона усмехнулся сквозь поцелуй и провёл языком по сонной артерии своей жертвы.

- Ты укусил меня не по обоюдному согласию, - скалился пленник, невольно вспоминая это поистине самое ужасное чувство, которое ему пришлось испытать - даже воспоминания об этом до сих пор отдавались понятной тревогой и ноющей болью в месте укуса, - так что это не имеет никакого значения!

Лангре почти никак не отреагировал на частичное освобождение Дориана, будто рука с выпущенными когтями в его волосах была делом совершенно обыденным и не требующим ровно никакого внимания, а Майер никак не мог заставить себя указать на эту роковую ошибку. Тяжёлые пряди между его пальцами невольно расслабляли, практически принуждая отпустить их владельца, а то и начать ласкать нежную кожу головы, на время забыв обо всём ради этих ощущений. Однако прикосновение губ к своей шее будто выбросило из этого затягивающего омута, давая достаточно причин чтобы начать мыслить трезво. Рука мгновенно потянулась к шее Ринара, практически перекрывая дыхание и сдавливая нежную кожу, на которой, скорее всего, после этого останутся следы. Дориан больше не позволит укусить его! Ни за что! Только не это!

- Ты этого больше не сделаешь, не посмеешь! - голос амирца по-прежнему напоминал рык.

- Тогда убей меня, - Лангре стал серьёзен. Он не отстранился и не изменил позы, лишь замер, сосредоточившись только на том, чтобы дышать и говорить. - Давай - выпусти когти... Это просто. Раз - и всё... Убьешь меня, твой Идрис погибнет. Мой клан сотрёт Амир с лица земли, - эта угроза была вовсе не блефом. Клан Амир был сильно ослаблен войной с лиорцами, а Киленс процветал - многие менее сильные и малочисленные кланы желали союза с ним. Гибель Ринара станет стопроцентным смертным приговором для амирцев... всех до единого.

Когти уже значительно удлинились, протыкая белую кожу шеи, когда Дориан осознал угрозу Лангре. Вся ярость тут же испарилась, давая простор апатии и безысходности. Майер наивно полагал, что ему кроме как за самого себя, не за кого больше бояться. Увы, он ошибся. Он не испытывал никаких сильных чувств ни к Идрису, ни к своему клану, но не мог отправить их на смерть ради чувства горячей крови Ринара, стекающей по его рукам. Теперь у Лангре было то, чем можно управлять своим пленником почти целиком и полностью. И неизвестно что в следующий раз потребует "хозяин" для того, чтобы клан не был уничтожен. Раздвинуть ноги по одному щелчку пальцев? Встать на колени? Целовать его ступни, моля о благосклонности?

Рука, будто против воли разжалась, не препятствуя более проникновению уже крайне необходимого воздуха, тело вампира расслабилось, погружаясь в небытие. Амирец в очередной раз дал слабину и проиграл. Ну что ж, наверное, это его судьба и расплата за то, что он столько веков безнаказанно был гордецом.

Пролежав несколько секунд недвижимо, Дориан как во сне поднял ещё кровоточащую руку, помещая её обратно в петлю и закрыв глаза, отвернулся от Ринара. На месте прежнего, граничившего с безумием гнева остались лишь покорное спокойствие и тайное упорство вынести все испытания, не потеряв при этом себя.

Лангре не сказал ни слова - только зло усмехнулся. "Ласково и нежно", - напомнил он себе, хотя Майера хотелось просто порвать на куски от злости. Лангре поклялся, что любыми способами добьется зависимости этого наглого вампира от себя, а потом уничтожит. Его месть достигнет цели не скоро, но когда это случится, он обретет покой. Гордый, строптивый белокурый красавец не подозревал, что стал жертвой не злобы Ринара, а его боли, его прошлого, его ошибки. Он слишком сильно напоминал Лангре о ней именно своим характером, гордостью, умением держать свой страх под контролем и выступать против того, кто сильнее. Он слишком сильно был похож на Алана, его возлюбленного Алана. НО АЛАН МЁРТВ!

Из груди вырвался странный тихий рык, и зубы свело так, что всё потемнело в глазах. Тяжело дыша, Ринар содрогнулся, но быстро взяв себя в руки, снова стал целовать пленника в шею. Прикосновения к Майеру и его покорность постепенно успокоили и вернули прежнее самообладание. Кожу на горле неприятно саднило и щипало на ранах.

Дориан всеми силами старался отвлечь свои мысли от ненавязчивых и, в общём-то, достаточно приятных поцелуев в шею (если не вспоминать о том, кто его целует). Всё-таки как предсказуемы все пленники - сначала яростное сопротивление любому жесту, слову или действию врага, а когда не остаётся сил сопротивляться - полная апатия и скорое подчинение. Майер не хотел стать настолько предсказуемым, хотя два пункта из трёх уже имели место быть. Сейчас самым главным было закрыть своё сознание, не позволяя тем самым его уничтожить. Амирец будет послушен, но только внешне, только потому, что ему сейчас это выгодно. И самое превосходное в этой ситуации то, что Лангре это тоже должен понимать, и не питать иллюзий относительно внезапной покорности своего пленника.

Вампир лежал недвижно, бесшумно, лишь иногда тихо вздыхая, будто сожалея о чём-то таком, что его мучителю было неведомо.

Лангре приподнялся, осторожно консувшись кончиками пальцев волос блондина и, не дожидаясь его реакции на это странное проявление человеческих эмоций, стал медленно покрывать поцелуями тело Майера, спускаясь к животу. Ринар уже не помнил, когда в последний раз целовал кого-нибудь так откровенно и страстно, что было само по себе странно. Внешне Дориан был не в его вкусе, но приятный голос, характер, бесшабашность - они возбуждали главу клана Киленс одним фактом своего существования, так же, как и отравляли его покой.

"А почему бы мне его просто не убить?" - подумалось Лангре со смесью злобы и желания, и после минутной борьбы, злоба отчего-то неожиданно проиграла битву. Но Ринар пока и сам не догадывался, что это станет его роковой ошибкой - гораздо большей, чем предыдущая.

Обманчиво ласковые прикосновения были приятны телу, но душу они ранили гораздо сильнее жестокости. Дориан не понимал, почему Лангре тратит на него столько времени. Да, брюнету нужна его реакция... Но она уже есть! О том какая именно реакция, вампир старался не думать, а иначе он впервые за последнюю сотню лет по-настоящему смутится. "Ещё краснеющую девственницу я из себя не строил!" - возмутился разум амирца, списывая реакцию на простую физиологию тела. Не смотря ни на что, Лангре привлекал своего пленника: властным голосом с проскальзывающей в нём ехидцей, тёмными спокойными глазами, в которых иногда проскальзывало совершенно непонятные чувства, мягкими, плавными движениями, чего бы или кого бы они не касались. Владыка Кеальстона, с непредвзятой точки зрения, был гораздо интереснее и притягательнее принца Амир, но непредвзято Дориан мыслить уже не мог, поэтому лишь плотнее закрывал себя от всего, что касалось Ринара, чтобы ни в коем случае не допустить никакого привыкания, не то что зависимости.

Тело немного дрожало, но не от холода или боли - оно по-прежнему боролось с разумом, и второй постепенно проигрывал, уступая нерв за нервом, мышцу за мышцей.

В этот раз Лангре не бил и не подвергал Майера пыткам - впрочем, то, что он делал с ним, было даже страшнее физической боли. Добиться от тела пленника нужной реакции оказалось не так уж сложно - надавить куда надо, погладить, поцеловать - и Майер всё-таки излился на губы Лангре с тихим стоном. Большего тому пока и не нужно было.

Проглотив семя Майера до последней капли, Ринар просто развязал его, а затем оделся и ушёл. С этого дня жизнь пленника несколько улучшилась - его кормили кровью и принесли одежду, Гилнору разрешали побыть с ним подольше и мальчик с превеликим удовольствием помогал вампиру вымыть волосы или лечить заживающие раны. Плохо было только одно - Лангре регулярно проводил дни в башне Обречённых.

Майер по-прежнему был скупым в своих реакциях, но связывать его больше не приходилось - конечно, лишь тогда, когда Лангре не делал этого ради удовольствия. Дориан почти свыкся с тем, что Ринар брал его многократно и часто, но вот ненависть никуда не делась.

Время потянулось обыденно - закончился октябрь, ноябрь перевалил за середину, но никаких вестей от принца Амир не было.