Часть третья Холден-Кроссинг 14 ноября 1841 г. 5 страница

Он отметил, что состояние Флетчера значительно улучшилось. Сьюзи Гилберт поставила перед ним на стол жареного перепела и картофельные оладьи. Когда Роб поел, она попросила его заглянуть в дом ее ближайших соседей, Бейкеров: у одного из сыновей был нарыв на пальце ноги, и его следовало вскрыть. Роб нашел Донни Бейкера, девятнадцатилетнего парня, в ужасном состоянии: он страдал от лихорадки и сильной боли из-за жуткой инфекции. Половина подошвы правой ноги у парня почернела. Роб ампутировал ему два пальца, вскрыл ступню и вставил тампон, но он сильно сомневался, что ступню удастся сохранить; а кроме того, ему не раз доводилось сталкиваться с ситуациями, когда подобную инфекцию не останавливала даже ампутация ступни.

День клонился к закату. Роб повернул домой и уже преодолел половину пути, когда услышал, как кто-то громко зовет его. Он натянул поводья, завидев Морта Лондона, догоняющего его на крупном гнедом мерине.

– Шериф?

– Доктор, я. .. – Морт снял шляпу и раздраженно отогнал надоедливую муху. Он вздохнул. – Вот ведь черт! Боюсь, нам нужен коронер.

Роб Джей тоже был не в лучшем настроении. Картофельные оладьи Сьюзи Гилберт камнем лежали у него в желудке. Если бы Кэлвин Бейкер вызвал его неделей ранее, он, возможно, вылечил бы больной палец его сына Донни без особых трудностей. Теперь же перед ним маячила серьезная проблема, а возможно, и трагедия. Он спросил себя, сколько его пациентов находятся в опасности, не сообщая ему, и решил постараться заглянуть, по крайней мере, к трем из них до наступления сумерек.

– Вызовите лучше Беккермана, – посоветовал он. – У меня сегодня просто куча дел.

Шериф мял в руках шляпу.

– Гм. Думаю, вы предпочтете провести вскрытие лично, доктор Коул.

– Это один из моих пациентов? – Он начал перебирать возможные варианты.

– Это та женщина-саук.

Роб Джей недоуменно смотрел на него.

– Индианка, которая работает на вас, – объяснил Лондон.

 

Арест

 

Он мысленно пожелал, чтобы это была Луна. Не то чтобы Луна до такой степени не имела для него значения, что он не любил и не ценил ее – просто на него работали только две женщины из племени сауков, и… если это не Луна, то… об альтернативе страшно было даже подумать.

Но Морт Лондон продолжал:

– Та, которая помогает вам лечить. Ее ударили чем-то острым… – И добавил: – Много раз. Сначала ее избили. Сорвали с нее одежду. Думаю, ее изнасиловали.

Несколько минут они ехали в молчании.

– Может, с ней такое не один человек сотворил. Там черт знает сколько отпечатков копыт, в том месте, где ее нашли, – продолжал шериф. Затем он умолк, и они просто ехали вперед.

Когда они добрались до фермы, Макву уже перенесли в сарай. Снаружи, между амбулаторией и сараем, собралась группка людей: Сара, Алекс, Шаман, Джей Гайгер, Луна и Идет Поет, их дети. Индейцы не оплакивали утрату вслух, но их глаза выдавали горе и отчаяние, понимание того, что жизнь несправедлива. Сара тихонько плакала, и Роб Джей подошел к ней и поцеловал.

Джей Гайгер отвел его подальше от остальных.

– Это я нашел ее. – Он мотнул головой, словно отгоняя насекомое. – Лилиан велела мне отвезти Саре варенье из персиков. Первое, что я заметил, – Шамана, спящего под деревом.

Это известие потрясло Роба Джея.

– Шаман был там? Он видел Макву?

– Нет, не видел. Сара говорит, что Маква забрала его утром, чтобы собрать травы в лесу у реки – она иногда так делала. Когда он устал, она просто позволила ему вздремнуть в тени, где попрохладнее. А ты ведь знаешь, что никакой шум, крики или еще что-нибудь его не разбудят. Я догадался, что он пошел туда не в одиночку, и потому оставил его спать дальше, а сам проехал немного вперед, к поляне. И я нашел ее… На нее страшно было смотреть, Роб. Мне потребовались несколько минут, чтобы взять себя в руки. Я вернулся и разбудил мальчика. Но он ничего не видел. Я привез его сюда, а затем отправился за Лондоном.

– Похоже, тебе суждено возвращать моих мальчишек домой.

Джей подозрительно посмотрел на него.

– Ты как? В порядке?

Роб кивнул.

Джей, в отличие от него, был бледным и несчастным. Он поморщился.

– Думаю, тебе тут еще нужно поработать, но сауки хотят обмыть ее и похоронить.

– Не подпускай никого какое-то время, – велел ему Роб Джей, вошел в сарай и закрыл за собой дверь.

 

Ее накрыли простыней. Вряд ли ее сюда принесли Джей или кто-то из сауков. Более вероятно, что это сделали помощники Лондона, потому что они небрежно бросили тело на прозекторский стол, на бок, словно неодушевленный предмет небольшой ценности, бревно или мертвую индианку. Когда он отбросил простыню, то увидел затылок, голую спину, ягодицы и ноги.

Судя по синюшности, в момент смерти она лежала на спине: ее спина и сплющенные ягодицы побагровели от скопившейся под кожей капиллярной крови. Но в поврежденной ягодичной борозде он заметил красную корку и высохшее белое пятно, окрасившееся в алый цвет в том месте, где оно смешалось с кровью.

Он осторожно перевернул ее обратно на спину.

На щеках у нее были царапины, оставленные веточками, когда ее лицо прижали к травяному покрову.

Роб Джей с большой нежностью относился к женском заду. Его жена обнаружила это довольно быстро. Сара любила предлагать себя ему, прижавшись лицом к подушке, расплющив грудь о простыню, раздвинув стройные, изящно выгнутые ноги, выставляя напоказ расщелину, так что грушевидные белые и розовые мениски соблазнительно раскачивались над золотистым руном. Неудобное положение, но иногда она вставала в него, потому что его сексуальное возбуждение подстегивало ее собственную страсть. Роб Джей считал коитус формой любви, а не просто проводником деторождения, и потому не считал, что священным сосудом сексуальности может служить одно-единственное отверстие. Но как врач он заметил, что анальный сфинктер может потерять эластичность, если входить туда слишком грубо, и потому, занимаясь любовью с Сарой, он осуществлял лишь те действия, которые не причинят ей вреда. Но кто-то совершенно не стал в этом плане заботиться о Макве.

Из-за постоянной работы у нее было тело женщины лет на десять моложе предполагаемого возраста. Много лет назад они с Маквой едва сумели совладать с физической привлекательностью друг друга и всегда держались настороже. Но были времена, когда он думал о ее теле, воображал, каково это – заниматься с ней любовью. Теперь смерть начала свое разрушительное действие. Ее живот раздулся, грудь стала плоской из-за распада ткани. Мышцы уже начинали каменеть, и Роб выпрямил ее ноги в коленях, пока это еще было возможно. Ее лобковые волосы походили на черную проволочную мочалку, залитую кровью. Возможно, ей повезло, что она умерла: потому что заниматься врачеванием уже не смогла бы.

«Ублюдки! Грязные ублюдки!»

Он вытер глаза и внезапно понял, что люди снаружи услышат его крик и что они знают: кроме него и трупа здесь никого нет. Верхняя часть ее тела была покрыта синяками и ранами, а нижняя губа превратилась в месиво – возможно, вследствие удара кулаком.

На полу рядом с прозекторским столом находились улики, собранные шерифом: ее порванное и запачканное кровью платье (старое платье в полоску, которое отдала ей Сара); корзина, более чем наполовину наполненная мятой, кресс-салатом и какими-то листьями, как он решил – черешни; и один мокасин из оленьей кожи. Только один? Он поискал другой, но не нашел его. Ее квадратные коричневые ступни были босые – грубые, натруженные ступни; второй палец левой ноги деформировался из-за старого перелома. Он часто видел ее босиком и задумывался о том, как именно она сломала этот палец, но вслух своего вопроса так и не задал.

Он посмотрел на ее лицо и увидел старого доброго друга. Глаза у нее были открыты, но стекловидное тело из-за отсутствия давления высохло, и они оказались самой мертвой ее частью. Он быстро закрыл их и придавил веки мелкими монетками, но все равно не избавился от ощущения, что она смотрит на него. После смерти ее нос словно стал более выдающимся, более уродливым. С возрастом она не хорошела, конечно, но в ее лице читалось большое достоинство. Он вздрогнул и крепко сцепил ладони, как ребенок во время молитвы.

«Мне очень жаль, Маква-иква». Ему и в голову не приходило, что она может его услышать, но, заговорив с ней, он немного успокоился. Роб взял перо, чернила и бумагу и скопировал похожие на руны знаки, выдавленные у нее на груди, чувствуя, что это важно. Он не знал, поймет ли их кто-нибудь. Она не воспитала себе преемника – хранителя духа сауков, считая, что впереди у нее еще много лет. Он подозревал, что она надеялась обрести подходящего ученика среди детей Луны и Идет Поет.

Он быстро набросал на бумаге ее лицо – такое, каким оно когда-то было.

С ней произошло что-то ужасное – но и с ним тоже. Помимо кошмаров о том, как «студент-медик-палач» поднимает отрубленную голову его друга Эндрю Герульда из Ланарка, ему снились кошмары и об этой смерти.

Он не совсем понимал, откуда берется дружба, точно так же как и не знал, как возникает любовь, но каким-то образом они с этой индианкой стали настоящими друзьями. И смерть ее была для него серьезной потерей. Если бы те, кто совершил это, попали ему в руки, он бы забыл свою клятву об отказе от насилия и раздавил бы их, словно жуков.

Наваждение прошло. Он взял цветной платок и обвязал нос и рот, чтобы не чувствовать запаха. Скальпелем он сделал быстрые разрезы, открывая ее тело в форме U – от плеча к плечу, а затем провел лезвием прямую вертикальную линию посередине ее груди, опускаясь до самого пупка, разделяя тело на три равные части, образуя бескровный Y. Пальцы его ничего не чувствовали и повиновались разуму неуклюже; хорошо, что резал он не живого пациента. Пока он не отогнул три кожных лоскута, зловещее тело перед ним было Маквой. Но когда он потянулся за реберными ножницами, чтобы открыть грудину, то заставил себя перейти на новый уровень сознания, вытолкнуть из мыслей все, кроме конкретных задач, и попал в знакомую колею и начал делать то, что нужно было сделать.