Дэнни Шугермэн Беверли Хиллз, Калифорния 8 страница

Затем он провозглашал ещё один свой выдающийся лозунг: “Думайте о нас как об эротических политиках ”.

Автору журнала “Time” Джим любезно согласился рассказать о концепции рок-театра, смешивая музыку со структурой поэтической драмы. О Лос-Анджелесе он сказал так: “Этот город ищет некий ритуал, чтобы соединить в нём свои разрозненные фрагменты. “Doors” тоже ищут тот же самый ритуал - вид электрической свадьбы”. И затем: “Мы прячемся в музыке, чтобы раскрыться”.

Джим всегда придавал значение имиджу и прессе. Перед каждым концертом он спрашивал у кого -нибудь из журналистов “Elektra”, кто из прессы находится в зале и на какую аудиторию рассчитаны их материалы. Он работал в тесном контакте с Глорией Стэйверс над её публикациями в “16”, доводя каждую из них до такого состояния, чтобы он сам был ими доволен.

То, как Джим работал с фотографиями, тоже было самораскрытием. В сентябре, когда “Doors” были в Нью-Йорке, прошло три важных фотосессии, и перед съёмками он ходил к Джею Себрингу, самому модному голливудскому стилисту причёсок - ещё до отъезда из ЛосАнджелеса.

На что бы вы хотели быть похожи? - спросил Джей.

На это, - сказал Джим, показывая вырванную страницу из исторической книжки с фотографией статуи. - На Александра Великого.

Теперь, Джим, - сказала Глория Стэйверс, - ты должен слушаться меня. - Глория привела Джима к себе домой на Восточном побережье и собиралась сделать несколько фотографий для “16”. - Я хочу, чтобы ты смотрел в камеру, а не на меня. Представь себе камеру чем-то или кем -то, чем бы ты хотел, чтобы она была - женщиной, которую ты хочешь соблазнить, мужчиной, которого ты хочешь убить, матерью, которую ты хочешь обидеть, мальчиком, которого ты хочешь соблазнить, - чем угодно, чем хочешь. Помни об этом.

Остальные “Doors” уехали. Джим начал бродить по просторной квартире, заглядывая в стенные шкафы и открывая выдвижные ящики, вытаскивая пальто и драгоценности. Глория следовала за ним, пристально наблюдая. Он подошёл к зеркалу и взъерошил волосы, приведя их в полный беспорядок. Когда Глория захотела причесать их, он огрызнулся: “Убери от меня расчёску!” Она вернулась к своей молчаливой роли фотографа. Джим натянул её шубу длиной около 70 сантиметров поверх своей вышитой рубашки, встал на фоне стены, скрестив руки на промежности, широко расставивтощие, затянутые в кожу ноги. Он смотрел исподлобья, когда начала щёлкать камера. Потом он снял пальто и рубашку и начал мерить её ожерелья.

На следующий день “Doors” явились на студию Джоэла Бродски, фотографа “Elektra”. Джим снова был одет в свои облегающие кожаные подтянутые ремнём штаны и снова без рубашки. На шее у него была одинарная нитка крошечных цветных бусинок, занятая у Глории вечером раньше. Остальным “Doors” вручили чёрные пончо, и они расположились на фоне чёрного задника, так что на фотографиях появятся только фигура Джима и три головы. В течение часа Джоэл заставлял Джона, Рэя и Робби почти не двигаться, а Джиму сказал принять такую позу, которую ему бы хотелось. Он гримасничал и выглядел сердитым, обвиняюще указывал пальцем и протягивал руки за помощью, гнул своё гибкое тело и кривлялся. Он начал пить, жадно глотая виски между съёмками; откидывая назад голову, собирал в пучок похожие на лошадиные мышцы шеи, копируя надутые губы Мика Джеггера, потом - презрительную кривую усмешку Элвиса, рычал, плевался, шипел, высовывал язык. Ни разу не улыбнулся, ни разу не засмеялся.

“ Большинство групп, когда вы фотографируете их в студии, - говорит Бродски, посмеиваются друг над другом, шутят, толкаются. “Doors” никогда этого не делали. Они всегда серьёзно относились к тому, что они делали. И Джим был самым серьёзным из четверых ”.

Глория проявила только одну плёнку. Как только она напечатала готовые фотографии, она отправила их вместе с первым альбомом “Doors” подруге в “Vogue”. Меньше, чем через неделю, Джим появился в студии “Vogue” и прошёл прямо к полке со шляпками, висевшими рядом с костюмами, оставшимися от предшествующих съёмок. Он начал их мерить и скакать рядом.

Ах-х-х, - сказал фотограф, - у меня живой клиент.

В октябре “Doors” дважды выступили в Пентагоне перед аудиторией сначала в пятьдесят, а потом - в тридцать пять тысяч человек. “Elektra” объявила, что уже получено заказов на 500 тысяч копий второго альбома. Пять американских кораблей были разгромлены и 30 подбиты от случайного налёта американской же авиации. Джон Уэйн начал снимать кино о Зелёных Беретах. В Сан-Франциско состоялся парад, названный “Смерть хиппи и рождение свободного человека ”; Джоан Бааз, Мими Фаринья и их мать были арестованы за демонстрацию в призывном центре Окленда. “Люди странные” вошли в национальную двадцатку, а в это время средних лет актёр из рекламы Виктор Ландберг записал “Открытое письмо моему сыну-тинэйджеру” на фоне Боевого гимна Республики. Последние строки:

Если ты не благодарен стране, которая дала твоему отцу возможность работать на свою семью, чтобы дать тебе всё, что ты имеешь, и если ты не чувствуешь себя достаточно гордым, чтобы бороться, чтобы продолжать в том же духе, тогда я принимаю упрёк за неудачную попытку познать истинную ценность нашего права быть. И я напомнил бы тебе, что мать будет любить тебя независимо от того, что ты делаешь, потому что она женщина. И я тоже люблю тебя, сын, но я люблю также нашу страну и принципы, на которых мы стоим. И если ты решишь сжечь свою призывную карточку, то сожги тогда же и свидетельство о рождении. С этого момента у меня нет сына.

Строки были явно натянуты. В 1967-м году это было Противостояние. В октябре Джим начал писать свои самые яркие антивоенные песни.

Первая из них получила своё название от почитаемого национального памятника “Неизвестный Солдат”, и была сделана таким же образом, как и многие ранние песни “Doors” из концертов в “Whiskey a Go Go” и “Ondine”. В течение двух-трёх месяцев она стала одним из наиболее удачных сценических номеров группы.

Жди, пока закончится война

И мы оба станем немного старше.

Неизвестный солдат...

Вдруг панихида становится празднеством. Джон и Робби присоединяются к Рэю в ритме, который был одновременно воинственным (метрономным) и карнавальным.

Завтрак, где новости прочитаны

Дети накормлены телевидением

Неродившиеся, живые, живые, мёртвые,

Пуля попадает в голову в каске.

И всё окончено для неизвестного солдата,

Всё окончено для неизвестного солдата.

Следует звук марширующих ног - это Джим, Рэй и Робби начинают шагать в унисон, а Джон обеспечивает соответствующий маршевый ритм на барабанах. Рэй отсчитывал такты.

Хат

Хат

Хат хо хи ап

Хат

Хат

Хат хо хи ап

Хат

Хат

Хат хо хи ап

Рота

Стой

Марширование прекратилось, и Джим принял образ приговорённого к расстрелу. Секунда молчания, все глаза смотрят на него: руки за спиной, будто связанные, голову он держит высоко, грудь гордо выпячена вперёд.

Це-е-е-лься!

Пли!

Длинное барабанное соло, а затем Джон обычно ломал барабанную палочку об обод барабана, изображая выстрел. Одновременно Джим резко сгибался пополам, как если бы в него попали, и как подкошенный падал на пол. Ещё одна, более длительная пауза, а потом возобновлялся звук непостижимого органа Рэя, а из всё ещё корчащейся на полу сцены фигуры исходил торжественный голос.

Сделай могилу для неизвестного солдата

Удобно устроившегося во впадине

твоего плеча

Неизвестный солдат...

Снова возобновляется празднование. Джим, радостно подтанцовывая, выкрикивал:

Всё окончено!

Война окончена!

Всё окончено!

Война окончена!

В этот период написана и вторая антивоенная песня Джима - она станет со временем его самым воинственным произведением - непонятая почти никем, потому что все слышали только первые две строфы.

Пять к одному, baby,

Один из пяти.

Никто не выйдет отсюда живым.

Ты получишь своё, baby,

Я получу своё.

Давай сделаем это, baby,

Давай попробуем.

Старое стареет,

А молодое усиливается.

Можно взять неделю,

А может, и больше.

Они превосходят оружием,

Но мы возьмём числом.

Мы победим, да,

Мы берём верх.

Давай!

Песня названа по своей первой строчке, “Пять к одному” - этого Джим не объяснял. Идея Пола Ротшильда такова: “Пять к одному - то же самое, что одна шестая, приблизительная пропорция чёрных и белых в США, а одна пятая, помнится, - пропорция курящих допинг в Лос-Анджелесе”. Но Джим, где бы его об этом не спрашивали, всегда говорил, что не считает эту песню политической.

Услышанная в целости, песня кажется пародией на всю наивную революционную риторику, слышимую на улицах и читаемую в андеграундной прессе конца 60-х. Эта интерпретация вполне подтверждается последней строфой - той самой, которой аудитория Джима уделяла мало внимания. Здесь он обращался к некоторой части своих молодых поклонников, к компании “ хиппи / детей цветов ”, число которых увеличивалось на глазах попрошайничающих на городских тротуарах у стен любого концертного зала.

Твои дни танцев окончены, baby,

Ночь тянется рядом.

Тени вечера пройдут через годы.

Ты идёшь по полу с цветком в руке,

Пытаясь сказать то, чего никто

не понимает,

Продать своё время за горсть

десятицентовых монет.

Нельзя сказать, что Джим совсем повернулся спиной к “поколению любви”, из которого группа развивалась. “Мы все действительно верили в это, - говорит Рэй. - Когда мы играли в “Whiskey a Go Go”, мы верили, что - эй, парень, мы трахаем всю страну, мы перевернём её, мы сделаем совершенное общество”.

Сам Джим говорил в 1969-м году: “С исторически выгодной позиции, возможно, это будет выглядеть как период трубадуров во Франции. Я уверен, что это будет выглядеть невероятно романтично. Я думаю, мы будем казаться будущим поколениям очень хорошими, потому что происходит много перемен, и мы чутко реагируем на них”. Это было, как он говорил, культурным и духовным Ренессансом, “как то, что случилось в Европе в конце чумы, которая уничтожила половину населения. Люди танцевали, носили разноцветные одежды. Это было невероятное весеннее время ”.

Как бы сильно ни симпатизировал Джим своим юным поклонникам, всё же во многих важных аспектах он сильно от них отличался. Не как “типичный” хиппи, Джим считал астрологию псевдонаукой, отвергал концепцию всеобщего единения личностей и не обнаруживал интереса к вегетарианству, потому что религиозный пыл часто проповедовал диету. Это было, как он говорил, догмой, и не находил ей применения.

Образование Джима, его ум и происхождение ещё больше отделяли его от многих поклонников. Выпускник колледжа (не бросивший его), ненасытный читатель с высокоразвитым католическим вкусом, он едва ли был непосредственным, буквальным, истинным человеком Маршалла МакЛухана. Нравилось ему это или нет, но он был очевидным продуктом южной семьи выше среднего класса: очаровательным, целеустремлённым и во многих случаях политически консервативным. Например, он смотрел свысока на самых благосостоятельных претендентов - с тем же презрением, которое он испытывал к длинноволосым попрошайкам, критикумым в “Пять к одному”.

Ещё одним водоразделом между Джимом и его поклонниками был его путь от наркотиков к алкоголю. Выпивки к этому времени приобретали почти мифические пропорции.

У Эшера Дэнна была такая теория: если они с Джимом напивались ночью перед важным концертом, то это пройдёт и во время выступления Джим будет относительно трезвым. Эта теория не сработала ноябрьским вечером, когда “Doors” выступали в “Winterland” Билла Грэхэма в Сан -Франциско. Джим пил с Эшем в гостиничном баре с трёх до восьми: возможно, десять или двенадцать порций. Затем они присоединились к Тодду Шиффману, который купил ещё одну порцию, прежде чем впихнуть их в машину и отвезти на Филмор Авеню, причём во время поездки Джим буквально брызгал непристойностями.

Ты думаешь, он сможет выйти на сцену? - спросил Тодд.

Конечно, - сказал Эшер Дэнн. - Когда он напивается так, как сейчас, он лучше выступает.

Это было правдой лишь отчасти: когда он был пьян, он часто давал свои лучшие концерты; но, когда он был пьян, он давал также и некоторые из худших концертов.

Лимузин подъехал к стоянке. Появился Билл Грэхэм.

Где, чёрт возьми, вы были? - воскликнул он.

Мы здесь, Билл, - сказал Эшер, очевидно, такой же пьяный, как и Джим. - Мы не опоздали на концерт.

Лицо Грэхэма превратилось в маску, и он закричал:

По контракту группа должна была быть здесь ещё час назад: это значит, все четыре члена группы! В том числе и Джим Моррисон! - Грэхэм пальцем указал на Джима. - Он пьян, не так ли?

С того момента, как Джим поднялся на сцену, творился хаос. Толпа была в экстазе обожающая, застывшая. Джим бегал по сцене, сводя с ума осветителей на балконе. Он вставал на самый край высокой сцены, раскачиваясь над осветительными приборами в оркестровой яме, вертя микрофономкак верёвкой, со свистом носящейся над головами зрителей. Перед сценой была давка.

Билл Грэхэм стремительно ворвался в зал, спустившись туда из офиса, и стал сквозь толпу пробираться к сцене. Он размахивал руками, пытаясь привлечь внимание Джима. А Джим продолжал вертеть микрофоном. Его глаза закрыты, он весь - только музыкальный ритм. В конце концов он опять запустил микрофон в зал - так, что он как пуля попал Грэхэму в лоб и сбил его с ног.

После всего в раздевалке Джим подбил Эшера толкнуть его, что Эшер и сделал; Джим растянулся на полу.

В ноябре “Doors” попали в самый цвет списка “А”: “Newsweek”, “Time”, “New York Time” и “Vogue”. Это были не просто упоминания или хвалебные рецензии на записи - газеты исследовали и пытались дать определение “Doors”.

6 ноября “Nesweek” писала: “Качающиеся “Двери” раскрываются: бесчувственная сталь, таинственные звуки, хэллоуинский мир и запретный плод”. 15-го “Vogue” поместил фотографию Джима - с обнажённой грудью, с серебряным индейским полукруглым браслетом на шее - это была иллюстрация статьи профессора истории искусств, который рассказывал средней Америке о том, что Джим “забирает” людей. Его песни - мрачные, нагруженные каким-то фрейдистским символизмом, поэтические, но не милые, предлагающие секс, смерть, трансцеденцию... Джим Моррисон пишет так, как если бы это Аллан Эдгар По вернулся на землю в виде хиппи ”. 20-го “Time” вспомнил цитату Джима из биографии для “Elektra”: “Меня интересует всё, связанное с восстанием, беспорядком, хаосом”, а затем описывал музыку как исследование, которое “вело “Doors” не только мимо таких привычных для молодёжной одиссеи тем, как отчуждение и секс, но в символические царства бессознательного - в мрачные ночные миры, наполненные бьющимися ритмами, дрожащими металлическими тонами, неясными образами”. Фотография, сделанная за кулисами, показывала Джима, затянутого в чёрную кожу, упавшего, будто от наркотиков, одно только его лицо оказалось скрытым от камеры.

“ В самом деле, с тех пор, как умер Джеймс Дин и отрастил брюшко Марлон Брандо, не было единого и главного мужского секс -символа, - писал Ховард Смит, репортёр из “Village Voice”. - В Дилане всегда было меньше мозгового сердцебиения, а “Beatles” всегда были слишком умными, чтобы быть глубоко сексуальными. А теперь появляется Джим Моррисон и “Doors”. Если моя антенна настроена верно, то он может стать именно тем, кто сумеет долго притягивать массовое либидо”.

Рядом с этим предсказанием Смит опубликовал одну из фотографий Джоэла Бродски, которая стала известна как “фотография Молодого Льва” на “Elektra” - фотоснимок бюста, показывающий обнажённую грудь и одно плечо Джима с одинарной ниткой бус Глории Стэйверс на мускулистой шее, линию подбородка а ля Стив Кэньон, чувственно полураскрытые губы, немигающий испытующий взгляд, выделенные бакенбардами высокие скулы, причёску под Александра Великого.

Даже наиболее циничные критики соглашались, что Джим Моррисон был тем самым культурным суперменом, который больше, чем жизнь, был способен подвигнуть молоденьких девушек и многих мужчин к сексуальному удовольствию, а интеллектуалов - к пропасти. Интеллигентный нью-йоркский критик Альберт Голдман назвал его “рождённым прибоем Дионисом ” и “хипповским Адонисом”, в то время как Дигби Диль, вскоре ставший редактором книжного обзора “Los Angeles Times”, описывал его, ссылаясь на “полиморфную извращённую детскую сексуальность” Нормана О. Брауна.

Во время следующего визита “Doors” в Нью-Йорк Джим, пьяный, с выпученными глазами, появился в бутике на Лауэр Ист Сайд, где у них с Памелой была старая знакомая, в прошлый раз продавшая им несколько пар клёшей. Трина Роббинс жила в задней комнате и, когда он постучал в окно, она проснулась и впустила его. “Он не сказал ни слова. Он вошёл, снял одежду и так и стоял, голый. Вы знаете, он был так прекрасен. Он казался слегка смущённым, но спросил меня, хочу ли я уйти или нет”.

Джим часто видел Глорию Стэйверс, весьма неглупую эксмодель тридцати с чем-то лет хрупкой внешности и с ярким внутренним миром, которая редактировала журнал для подростков “16”. Рэй, Джон и Робби предупреждали Глорию насчёт Джима вскоре после того, как они познакомились, рассказав ей о ночи, когда он поливал из огнетушителя студию звукозаписи. “Будь осторожна, - сказал Робби, когда Глория предложила Джиму встать для съёмки на фоне стены, - он сделает то, что ты скажешь, и ещё раз, и ещё раз, а потом однажды он сделает что-то странное и жестокое”. Это выглядело, как если бы Робби говорил о любимом брате, у которого случались судороги. Предупреждение было вежливым и искренним.

Взаимопонимание было ещё в действии. Когда Глория сказала Джиму, что она хотела бы больше писать о нём и фотографировать его, чем группу, Джим расстроился, что другие “Doors” будут чувствовать пренебрежение к себе, и позволил себе заметить, что все вместе будут смотреться лучше. Когда менеджеры говорили Джиму, что без остальных троих он был бы даже более популярен, и был бы богаче, если бы у него были музыканты на жаловании по платёжной ведомости, а не равные партнёры, - Джим обещал подумать, а потом просто рассказал Рэю, Робби и Джону, и все вместе они стали думать о смене менеджеров. Джим рассказывал Глории: “Мне достаточно просто взглянуть на Рэя, чтобы понять, что захожу слишком далеко”. Когда Глория рассказала об этом Рэю, тот сказал: “Ну, я его очень люблю”.

На концертах взаимопонимание достигало апогея. “Видите ли, - говорит Рэй, - когда сибирский шаман готовится войти в транс, все жители деревни собираются вместе и трещат в трещотки, дуют в свистки и играют на любых инструментах, какие у них есть. Это постоянное нагнетание, нагнетание, нагнетание. Это действо длится часами. Это тот же самый способ, которым пользуются “Doors” во время концерта. Отделения длятся не так долго, но я думаю, что наши эксперименты с наркотиками позволяют нам достичь результата гораздо быстрее. Мы знали симптомы нужного состояния, и потому мы могли попробовать приблизиться к нему. Как будто Джим был электрическим шаманом, а мы - группой электрического шамана, нагнетающей для него атмосферу. Иногда он никак не может достичь нужного состояния, но группа продолжает давление, и постепенно он подчиняется ему. Господи, я мог получить электрический шок от органа благодаря его энергии. Джон мог испытать его от барабанов. Каждый раз в течение всего концерта вы могли это видеть судороги! - я мог ударить по струне изаставить его биться в судорогах. И он снова “улетит”. Иногда он бывал просто невероятен. Просто поразителен. И публика тоже чувствовала это!”

Полиция также почувствовала это 9 декабря 1968 года. На следующий день после двадцатипятилетия Джима, “Doors” выступали в Нью-Хэйвене, штат Коннектикут. Джим за кулисами разговаривал с девушкой в мини-юбке. В коридоре, лениво прислонясь к стенам, стояли полицейские. Техники таскали усилители. Поклонники, типа этой девушки, были повсюду. Оставалось тридцать минут до выхода “Doors” на сцену.

Здесь невозможно разговаривать, - сказал Джим девушке. - Давай поищем более спокойное место.

Девушка молча кивнула и последовала за Джимом, когда он толкнулся в открытую дверь душевой, осмотрел её и вошёл внутрь.

Через несколько минут Джим с девушкой уже обнимались.

Вошёл полицейский.

Эй, ребята! Убирайтесь отсюда! Никому нельзя находиться за кулисами!

Джим взглянул на полицейского:

Кто это говорит?

Я сказал, убирайтесь отсюда. Давайте, двигайтесь!

Накося выкуси, - Джим хлопнул себе по промежности сложенной лодочкой рукой.

Полицейский потянулся за чем-то, за крючок пристёгнутым к ремню.

Последнее предупреждение, - сказал он. - Последний шанс.

- Последний шанс выкусить, - усмехнулся Джим.

Девушка побежала, когда полицейский шагнул вперёд, а Джим получил в лицо порцию химической пены.

Джим бросился на полицейского, затем вслепую выскочил в коридор, рыча: “В меня брызнули газом! Трахнутая свинья!” Собралась толпа, все обступили Джима; полицейский признал, что совершил ошибку.

Подбежал Билл Сиддонз, сопровождающий “Doors”, и с помощью полицейского привёл Джима к умывальнику, где они промыли ему глаза водой. Полицейский извинился, и через несколько минут начался концерт.

Во время представления студенты часто аплодировали, а многие из них присоединялись к Джиму, когда он кричал: “Мы хотим мир, и мы хотим его... сейчас!” Когда он проявил враждебность к аудитории, высокомерно подбросив микрофонную стойку, они ответили восторгом. Потом, во время инструментальной паузы в “Человеке чёрного хода” Джим начал говорить.

Я хочу рассказать вам о том, что случилось несколько минут назад прямо здесь, в НьюХэйвене. Это ведь Нью-Хэйвен, штат Коннектикут, Соединённые Штаты Америки?

Аудитория стала прислушиваться, когда Джим подробно излагал детали своего пребывания в городе: обед и напитки, разговор о религии с официанткой, неожиданная встреча с девушкой в раздевалке. Он начал разговаривать с девушкой, сказал Джим. На ритмическом фоне “Человека чёрного хода” спонтанная болтовня становилась гипнотической. “И мы хотели уединиться... И поэтому мы зашли в душевую. Но, вы знаете, мы ничего не делали. Просто стояли там и разговаривали... А потом туда вошёл этот маленький человек, этот маленький человек в маленьком голубом костюме и маленькой голубой фуражке ”.

Вдоль перед сценой, лицом к публике, стоял ряд полицейских, как это традиционно бывает на рок-концертах, чтобы сдерживать бурные волны тинэйджеров. Но когда Джим начал свой рассказ, некоторые из них повернулись кругом.

- “ Что вы тут делаете?” - цитировал Джим слова полицейского в душевой. - “Ничего”. Но он не уходил. Он оставался там, а потом слазил куда-то себе за спину и вытащил оттуда какуюто маленькую чёрную коробочку, на вид напоминавшую крем для бритья. А потом он брызнул мне в глаза.

Почти все полицейские смотрели теперь на Джима. Он использовал голос “глупого южанина ”, рассказывая эту историю, и использовал его для того, чтобы посмеяться над маленьким человеком в маленьком голубом костюме. В аудитории послышался смех - смех, относящийся к полицейским.

Весь мир ненавидит меня! - кричал Джим. - Трахнутый мир... Никто не любит меня. Весь трахнутый мир ненавидит меня. - Публика была в восторге.

Джим дал сигнал группе и с разгону запел финальный рефрен песни: “О, я человек чёрного хода...”

Вдруг зажёгся свет, и Робби сделал шаг вперёд, чтобы шепнуть Джиму на ухо:

Кажется, менты уписались.

Джим спросил аудиторию, хочет ли она ещё музыки, и, когда ответом прозвучало громкое “Да!”, Джим воскликнул: “Ну, тогда выключите свет! Выключите свет!” Но свет продолжал гореть, и лейтенант полиции, руководитель молодёжного отделения Нью-Хэйвенского департамента полиции, вышел на сцену и сказал Джиму, что он арестован.

Джим повернулся лицом к полицейскому, затянутые в кожу ноги вызывающе расставлены; длинные волнистые волосы - мокрые, лохматые. Он сунул микрофон под нос полицейскому.

Ну, свинья, - сказал он в смеси школьной бравады и взрослой неприязни к авторитетам, - ну, скажи, тип, что ты там хочешь сказать!

Появился ещё один полицейский, оба они взяли Джима под руки и повели через занавес со сцены. Они тащили его вниз по лестничному пролёту, затем через автостоянку, поставили его у патрульной машины и сфотографировали, потом сбили с ног, били ногами, наконец, запихнули в машину и отвезли в отделение, где предъявили обвинение в непристойном и аморальном поведении на сцене, нарушении общественного порядка и сопротивлении при аресте.

Полицейские арестовали также журналиста из “Village Voice” и фотографа из журнала “Life”, неумышленно гарантируя Джиму максимум рекламы.

Через несколько дней Джим сидел на полу в офисе “Doors” среди завала из фанатских писем, вырезок из газет и журналов за две недели, и последней выборкой из рекламы “Doors”. Джим развернул статью, написанную кинокритиком из “Los Angeles Free Press”.

Эй, - сказал он минутой позже, - кто-нибудь из вас, ребята, читал, что говорит о нас Джин Янгблад?

Присутствующие в комнате подняли глаза. Джим самодовольно улыбался.

Он говорит, я цитирую: ““Beatles” и “Stones” - для проветривания ваших мозгов. “Doors” для следующего этапа, когда ваша крыша уже отъехала”.

Джим выпрямился, будто он читал с дощечки.

Слушайте, что он говорит о музыке. “Музыка “Doors” - это музыка произвола. Это не притворство. Она исследует тайны истины. Это авангард в содержании, если не в технике: она исследует безумие, которое присутствует в каждом из нас, порочность и мечты, но она исследует всё это в относительно традиционных музыкальных формах. В этом её сила и её прелесть - прелесть, которая ужасает.

Музыка “Doors” больше сюрреалистическая, чем психоделическая. Это больше боль, чем кислота. Больше, чем рок - это ритуал, ритуал психосексуального заклинания. “Doors” - маги поп -культуры. Моррисон - ангел, самоуничтожающийся ангел”.

Джон Денсмор взял вырезку из рук Джима и заглянул в неё.

Эй, - сказал он, - в первом абзаце он говорит, что был потрясён, когда он вошёл в зал: мы играли “Лошадь терпит”.

Все собрались вокруг, подбираясь к вырезке.

Посмотрите, - сказал Билл Сиддонз. - Говорят, ““Doors” может обеспечить немедленное просветление через секс ”.

На десять минут последовали шутки и смех. Через несколько месяцев Джим скажет, что

Янгблад был первым, кто действительно увидел в нём самое главное.

Затем прямо перед Рождеством, накануне их первого концерта в “Shrine”, Рэй и Дороти попросили Джима и Памелу быть свидетелями на их свадьбе.

Классно! Когда Рэй?

Сегодня днём... в Сити-Холле.

В ту ночь Джиму пришлось обкуриться не на сцене, так как он хотел всю ночь петь баллады для новобрачных.

 

Глава 6

Джим жил в десятидолларовой комнате в мотеле “Alta Cienega” - двухэтажном на фоне гор доме из почти одинаковых комнат; тропинка оттуда вела на Сансет Стрип. На несколько лет этот мотель станет центром мира для Джима Моррисона.

Это место было удобно, когда у Джима не было машины или когда у него за пьянство отбирали права. Отсюда всё было на расстоянии пешей ходьбы - даже по лос-анджелесским меркам. Новый офис “Elektra” и студия звукозаписи находились меньше, чем в ста метрах вниз по бульвару Ла Сьенега - широкой авеню, известной как Ресторанный Ряд - здесь Джим обедал сотни раз. Ещё ближе был собственный офис “Doors” и три любимых бара Джима.

Джим жил в комнате №32 на втором этаже. Сейчас он лежал, растянувшись поперёк зелёного синельного покрывала на скомканной двойной кровати.

Около маленького телевизора, спиной к крошечной ванной комнате, стояла девочка лет 17 или 18.

Джим выпил пиво и бросил банку в пластмассовое ведро, стоявшее рядом с со вкусом одетой блондинкой, но промахнулся.

Следом он бросил на пол книгу “Происхождение и история сознания”.

Чёрт с ней. - Джим отрыгнул. Взглянул на девочку. Приподнял подбородок, дав ей знак подойти к кровати. Она была его случайной знакомой с прошлой ночи; он выслушал всю историю её жизни, затем “трахнул её через зад”, и теперь ему было скучно.

Покажи мне свои руки, - сказал он.

Девочка протянула свои руки. Джим взял одну руку за запястье и начал снимать кольца с её пальцев. Он был груб. Она закричала от боли.

Дай другую руку, - приказал он, ещё не закончив с первой.

Она заколебалась. Он сжал её запястье и повторил приказ. Она подчинилась, и он снял все остальные кольца, порой срывая их вместе с кожей.

Затем он отпустил её. Он держал кольца в одной руке, а другой, перегнувшись через кровать, вытащил из бумажной коробки ещё одну банку пива и приказал девочке открыть её. Она подчинилась.

Неожиданно раздался стук в дверь.