Христианская традиция средние века и далее.

В средневековье идеям гедонизма не было места. И только в эпоху Ренессанса возрождаются на почве философски этических учений того времени, да и то в более мягкой форме эпикуреизма, такими сторонниками были Л. Валла, К Раймонди, Б. Спиноза, Дж. Локк, представители этического сентиментализма Ф. Хатчесон, Д. Юм. Некоторые рисовали психологические портреты людей узнавая их зоны удовольствия, такими людьми были: Т.Гоббс, Б. Мандевиль, К. Гельвеции. Труды Гоббса к Гельвецию приводят в продолжении классическому утилитаризму, где удовольствие равняется с пользой. Только в произведениях «Де Сада» принципы удовольствия утверждаются в чистом виде. В новое время идеи гедонизма были помещены в плоскости такие как -рационального перфекционизма, при этом социальной организация вышла моральной вседозволенностью, что послужила утопией. Таким образом получился кризис всему философскому гедонистическому мировоззрению. Но благодаря проведенной работе в области психоанализа поменялось отношение к удовольствиям. С психологической точки зрения – удовольствие не может быть объективным и универсальным ответом для человека, тем более в нравственной среде. Над этим работали такие деятели как – К. Маркс, З. Фрейд, Дж. Мур. При этом своих записях Мур заявляет, что гедонизм –это единственное добро, тем самым приводит натуралистическую ошибку. После того на гедонизме поставлен окончательный штамп и его уже не воспринимают как серьезный и достоверный этический принцип[22].

 

Позитивная психология.

Позитивная психология – это научное направление родившиеся в середине двадцатого века. Она рассматривает такие понятия как: счастье, оптимизм, положительные эмоции и так далее. Наука изучает психологические механизмы, которые воспринимает человек при удовольствие. Автор убежден, что основа гармонии лежит в позитивном восприятии мира[23].

Еще 1964 году в лабораторных условиях Пенсильванского университета Ричард Соломон с напарником проводил эксперимент на животных. Элементарные наблюдения помогли сделать первые шаги еще не известной науки – позитивная психология. В тот года проводились эксперимент над собаками задача была такая: сформировать у животных условный рефлекс страха на определенный звук, задача была такая, чтоб от условного звука убегала собака. В эксперимент включал в себя незначительные удары электрическим током. Но реакция животного привела ученных, к иным, новаторским идеям. А собака от электрических разрядов ложилась и скулила. Мартин решил, что у подопытных, выработался синдром «выученной беспомощности».

Путь продолжили такие деятели как: Мартин Селигман, Ронды Берн, Луиза Хей, Мирзакирим Норбеков, Александр Свияш и другие работали над улучшением внутреннего климата, но во главе все- таки был Мартин Селигман. Далее позитивная психология будет носить на себе и имя селигман.

Главные принципы звучат так:

- Мир на самом деле справедлив.

- Мир полон всевозможных благ.

- Без любви к себе невозможно достичь счастья.

- Человек ответственность за свое счастье берет только на себя.

- Все что происходит вокруг, сначала было мыслью в голове.

-Жизнь можно проектировать в нужном направлении через свое подсознание.[24]

Главными позитивными лозунгами, речовками станут называться аффирмацией. Она направлена на изменение у человека цели, «установки на бедующее», которые направлены на положительные перемены в жизни. Аффирмация звучит так: «я смогу!», «у меня все получиться!», «я успешный», «я талантливый» и так далее..[25]

Практика не подразумевает больших расходов, а так же проста в реализации. Она доступна и применима ко многим областям деятельности, поэтому самая разнообразная аудитория впитывает идеи позитивного мышления.

 

Др.позиции.

1.3.1. Альтруизм – жертвенная любовь.[26]

По французский altruism, а от латинского alter – другой; это этически нравственный принцип, что говорит о бескорыстном действии по отношение к другому. Термин ввел О. Кант 18 веке для развития моральной философии Британии. Изобретение термина нужна была для определения противоположного понятия – эгоизма. Главный лозунг «Живи для других!». В тот момент, когда из жертвенных поступков созрела путем логики расчетливость «ты мне я тебе», тогда вся задумка сошла на нет- любовь стала эгоистичной. Для существования альтруизма есть несколько принципов.

- Первый принцип справедливости гласит:

" Поступай так, чтобы интерес другого человека не становился для тебя средством достижения собственных целей ".

- Второй учит уважения и говорит:

"В своих поступках не ущемляй интересы другого человека''.

- И третий принцип говорит о соучастии и любви, который построен путем логики:

"Поступай так, чтобы интерес другого человека становился целью твоего поступка".

Таким образом у альтруизма три ключевые понятия:

- уважение

-справедливости

-милосердия.

Примерам альтруизма станет мать, что беспокоиться о своих детях, муже, родителях и соседей. При этом она будет не досыпать, много усердно трудиться, думать больше о других; забывая о собственных интересах, личных целях и внешнем виде. Достоевский пишет в романе «Преступлении и наказании» о девушке, что жертвует своей моральной чистотой ради пропитания своей утружденной семьи. Так же примером в альтруизме замечен опрятный молодой человек, что помог вытянуть увязнувшую машину в грязи. И кто мог знать, куда тот держал путь.

 

Может ли вред стать пользой, а польза может ли причинять вред? Это важный вопрос. Н.А. Бердяев заметил, когда любовь замерзая умирает, приходит альтруизм.[27] Таким образом, можно сделать вывод, что альтруизм без эмоциональных составляющих становиться рациональным.

 

Ф. Ницше видел большую проблему в альтруизме. Его вопрос формировался так: как можно избежать потаканием порокам и слабостям не замарав высокие ценности, как совместить возвышенное с прихотями? Или же стоит дарить добро ради достижения идеала?

 

Ответ предоставит библия – золотое правило любви от Матфея 7:12:

«Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки»

 

Э.Кант поставит свой вопрос под писанием таким образом: может альтруизм являться любовью к ближнему универсальным ответом? Если так можно считать, то в таком случае приводит пример:

 

«Преступник, ссылаясь на золотое правило, мог бы сказать судье: «Разве вы бы хотели, чтобы я вас осудил, если бы вы были на моем месте? Значит и вы не должны выносить мне обвинительный приговор!»

Подобный пример давал логическое право отклонить золотое правило любви.

Гальбах отрицал любовь, считая ее логической ошибкой, потому как она преследует собственные интересы, выгоду, одобрение в свой адрес и собственное удовольствие. Когда человек видит за своим милосердием только собственное отражение – сострадательности, чувства, этический инструмент, при этом закрываясь от объекта милосердия. В подобных случаях от сути любви ничего не остается кроме «нарцисса» самолюбимаво. ^[28]

Обстоятельства показывают- насколько мы строги к другим и как сострадательны к себе. Такая позиция накладывает обязательства на окружающих смотреть в свою сторону как то смягченней. Другими словами не проявляя любви к ближнему, требуем в замен любви к себе. На этом фоне милосердный характер любви agape не распознаваем в совей глубине и широте. На этом основании идеалист И. Кант не мог принять любовь как основной принцип морали. Предложили жалость и альтруизм в качестве чувств и принципов поместить в этический раздел^[29]. Любовь стала долгом без сердечной этики, в таком случае она значительно потеряла форму, краски и вкус самой себя.

1.3.2. Утилитаризм – этика пользы, вложение в материальное.

Главными нравственными позициями для утилитаризма будут практические позиции:

- Польза, как успех не всего общества, а успех как цель. «Исходя из своего интереса извлекай из всего пользу».

- Успех обозначает достижение поставленных целей.

 

- Эффективность достижение результатов с наименьшими затратами.

 

- Выгода, как вредное для других и полезное для себя.

 

Бентам и Чернешевский представляли, что польза и добро носит лишь количественный вопрос:

 

- польза, как превосходная степень удовольствия,

- добро, как превосходная степень пользы.[30]

 

Этическая сторона утилитаризма будит таковой что может быть выгодным экономически для других, то с большей степенью вероятности будет с низким качеством как товара так и принципах морали. Это заметил Б. Мандсвиль – «Пороки частных лиц благо для общества».

В бытовой практики это происходит таким образом: человек ставит перед собой цель, стремиться достичь оптимальными средствами, его ожидание на успех будит строиться из прагматичных решений и полученном ранее опыте. Другими словами подобный человек исповедует принцип полезности, который помещает себя в условия где высокие идеалы и принципы морали легко уязвимы.

Как к этому отнесутся такие группы людей,:

- Человек чести – обнаружит в подобной обстановке возможную предпосылку к беспринципиальности и конформизму.

- Человек труда – рассмотрит ситуацию корыстно, каким образом можно воспользоваться максимальными ресурсами.

- Человек творчества – отнесет предмет накопительства к отсутствию духовности.

 

История нам показывает два лагеря, те кто противопоставляет индивидуальное и общественное, как конфликт интересов. Такая задача породила идеологию общего блага. Ярким примером стал коммунизм, где воспевался принцип пользы. Опасная сторона медали показывает о наличии меркантильности, групповым интересом сложней управлять, как большой машиной что чаще приводит к бесполезности, непрактичности и нецелесообразности.

Другой лагерь, с более старыми корнями и большими сторонниками считали, общий интерес не существует в отрыве от частных интересов. Разнообразие частных интересов способствует благу других, как в следствии - благо всего общего. Такая позиция называется – разумный эгоизм. За эту позицию выступали Кант и Гегель.

Цель учения раскрепостить человека и отрыть в нем скрытые дарования. Такая позиция приведет к абсолютности индивидуальности воли и интересов. Апологетика разумного эгоизма станет защищать – персональный эгоизм как таковой.

Подводя итог: теория общего блага и разумного эгоизма- рассматривает понятия интересов- как частного, так и общего. Само определение общего или частного интереса, рассматривая - что это добро или зло, будет зависеть от заданного направления мысли конкретного деятеля, как идеолога.

 

Ценности в прагматизма:

 

Независимость.

 

Античный мудрец проповедовал такую истину:

«Не хочу служить и быть зависимым, но хочу быть хозяином самому себе».

Самодостаточность ведет к самостоятельности, а так же к независимости сознания.

 

Позиции к независимости:

 

- кинический мудрец откажется от каких – либо удовольствий;

- эпикуреец научиться не бояться смерти, а так же довольствоваться необходимым;

- стоик – сохранит верность самому себе в противопоставляя неблагоприятным обстоятельствам;

- христианин отшельник – независим от внешнего мира, благодаря самоотречению в аскезе.

 

Все эти практики подчеркивали аскетическую сущность. Буржуазная эпоха предложила независимость иного рода, демократическая программа строилась на основе богатства и материального состояния. Такие две контрастные практики независимости – самоотречение и накопление.

 

- Успех.

Успех для утилитариста это не только успешно достигнутая цель, а когда обуздав саму ситуацию, она благоприятно сработала на его субъективные задачи. В такой обстановке персональная личность теряет свою ценность, человек становятся средством достижения новых достижений.

В таком случае имеет большое влияние принцип полезности. Заданный вектор предлагает свою модель построений отношений.

- Каждый отвечает только за себя.

- Внимание уделяется в той мере на сколько выгодны эти отношения личным интересам.

- Забота о себе и произвол по отношению к другим, даже если придется поменять правила.

 

Подобные взаимоотношения – торговые «ты мне – я тебе», построенные на обмене и удовлетворении своих собственных интересов. Такие отношения теряют человеческой теплоты общения, при этом остается чисто функциональная и техническая суть. Таким образом деловой интерес становиться универсальным соединяя самых различных людей, но при этом отчужденных их как личностей.

Из кодекса делового человека Б. Франклина есть такое понятие: «В торговле нет ни друзей, ни родных»- это наилучшее описательное сравнение, но и она же показывает какую опасность может таить в себе подобный путь. Патриархально – крестьянская критика вела обвинительный диалог:

- за нарушение естественного порядка вещей;

- за нарушение традиций;

- и нарушение коллективных установленных норм.

Набожного человека отталкивало предпринимательская деятельность в возможности греха стяжательства, прощение такого преступления которого может быть отпущено благодаря его же щедрой благотворительской рукой. Если предпринимательство вел аристократ, ему вменялось бездуховность и меркантилизм. В конечном счете, человек труда восстал против предпринимательской эксплуатации.

Польза не в состоянии нести функцию добродетелях. Добродетель это не сама цель, но только средство достижение цели. Стяжательство и корысть обкрадывают человека самого главного качества – способность любить. Суть самой любви значит отдавать, расточать свое. У корыстолюбивого человека все работает в обратном порядке, работает принцип накопительство для себя.

- С позиции гедонизма – принцип пользы может нести роль отстаивания личных интересов в обществе.

-С позиции префекционистсокй этики, прагматизм в своей исключительности становиться меркантильным в построении человеческих отношений.

- С позиции этики любви, польза, как моральный принцип перевоплощается в принцип взаимопомощи и солидарности.

 

 

1.3.3.перфекционализм (долг - совесть)

 

. Перфекционизм - этика совершенства.

 

В европейских языках слово "совершенство" (лат. perfectns восходит к perfectio - завершение) содержит в себе представления о завершенности, законченности, исполненности чего-то и родственно словам, в которых эти представления выражаются. Понятие совершенства возникает на основе идеи некоторой высшей цели или некоторого стандарта, с которым соотносятся результаты деятельности, и как бы указывает на реализованность цели, помысла стандарта или образца.

Жажда совершенства оказывается инобытием, превращенной формой стремления человека к полноте удовлетворения потребностей. Это роднит перфекционизм с гедонизмом, в его личной устремленности, партикулярности. Отсюда и возникает представление о совершенстве как законченности, полноте, гармонии. Если гедонический опыт явился и негативным источником представления о личном совершенстве, чувственном, то перфекционизм в положительном, духовном.

Аристотелевский идеал совершенной личности покоился на идее самоограничения и подчинения человеком всех своих поступков разумно избранной цели. Эту концепцию можно назвать антигедонисгическим и антимилитаристским эвдемонизмом, поскольку в ней высшее блаженство (достижение высшей цели) мыслится на основе разумного упорядочения человеком всех своих жизненных (животных и политических) проявлений^[31]. Моральному субъекту таким образом в общей форме задается ориентация на идеал, на высшее благо. И отсюда видно, что перфекционистское мышление содержит в себе два пласта взаимопересекающихся представлений - совершенство как идеал и совершенствование как процесс достижения идеала.

В философии Канта категория совершенства возникает вначале в критическом контексте. С собственно же этической точки зрения, следует самосовершенствоваться в исполнении долга. И в то же время общечеловеческий долг состоит в том, чтобы постоянно стремиться к идеалу морального совершенства, идеалу святости^[32].

 

 

Другое понимание совершенства как самодостаточности, наиболее последовательно было развито в стоицизме, особенно в неоплатонизме. Согласно этому пониманию, совершенство заключается в полной независимости человека от преходящих обстоятельств и страстей, во внутренней свободе, в апатии. В качестве идеала здесь выдвигается отрешение от мира и от всего телесного в себе, достижение особого "духа чистоты". Он достигается посредством специальных моральных упражнений - аскезы.

Надо сказать, что и сократовский идеал совершенства, по-видимому, достаточно близок этому, не случайно для стоиков Сократ был примером высшего воплощения добродетели. В своей жизни Сократ был безусловно сориентирован на людей; своими беседами и своим образом жизни он стремился способствовать их совершенствованию, но истинное совершенство Сократ видел в достижении универсально-абсолютного царства идей; поэтому ему внутренне так легко было принять несправедливый приговор афинского суда: таким образом лишь приближался его переход в сферу истинно- сущего.

 

 

Наконец, еще одно понимание совершенства предлагает нам этика неоплатнозма, так сильно повлиявшая на восточное христианство средневековья. В целом такой христианский перфекционизм представляет собой разновидность сотериологических (sotcria, грен. - спасение, оздоровление, освобождение от порчи) учений. Однако в отличие от сотериологий платоновского типа, в христианстве нравственное совершенство неразрывно связано не только с представлением о вечном спасении, но и с активной практической деятельностью, направленной на преображение действительного мира по образу и подобию Бога, что открывает другую грань перфекционизма уже в западном богословии (особо это выраженно у фундаменталистом). Если в первом перфекционизме дух доминирует над буквой, так что все материальное становится синонимом зла. Тогда как во втором значении буква доминирует над духом, так что формы традиций убивают значение вложенное в суть правила, что так красноречиво выразилось в фарисействе. В первом значении христианство продолжило таким образом работу стоиков и Плотина, по освобождению человека от влияния природы и овладению им своими страстями. Во втором значении христианство продолжило работу эпикурейцев и Аристотеля, канонизируя универсально-абстрактные принципы.

Согласно перфекционистским представлениям (особо в восточном христианстве), каждый человек несет в себе возможность спасения, или совершенствования, для этого человеку необходимо лишь осуществить свое естественное и единственное предназначение - подчиниться воле Бога и на основе этого преобразиться и обожиться в соединении с Богом в осуществлении идеала Богочеловека.

 

 

В каждом из предложенных образов совершенства, рассмотренных на примере учений Аристотеля, Канта, стоицизма и восточного христианства, можно выделить существенные моменты, из которых складывается, на мой взгляд, обобщенное представление об этике самосовершенствования. Первое - самоограничение и личная дисциплина, второе - стойкость в исполнении долга и подчинении себя сознательно выбранной цели, третье - внутренняя свобода, четвертое - верность этическому абсолюту и пятое - непрестанные усилия по практическому осуществлению идеала.

В принципе совершенства выражается существенная для морального сознания и этики ориентация на идеал. Трансцендентный, универсальный и абсолютный характер нравственного идеала придает этой ориентации особый характер. Предъявляя этот идеал посредством разнообразных требований в качестве образца, или стандарта поведения, этика ставит человека в определенное - духовное - отношение к абсолютному, вечному. Координаты перфекционизма мистичны: помня о должном, ориентируясь на него, человек преодолевает сущее, доверяясь высшему, вечному, человек побеждает преходящее.

Реалистические теории морали прямо усматривают в соединении морали с мистикой нежелательную возможность сакрализации морали. В том, что мораль ассоциируется с иррациональным и таинственным есть своя правда, и заключается она в том, что мистика не поддается анализу с помощью категорий рассудка, с позиций обычного социального опыта. Когда говорят, что мистика это - иррациональное, непостижимое или таинственное, то мистика отождествляется с непознаваемым вообще. В этом плане мистика прямо противостоит эмпиризму: смысл мистики и заключается в отвлечении (или отключении) от внешнечувственных впечатлений и в непосредственном усмотрении трансцендентных истин. Но мистика отлична и от гносеологического рационализма: в мистике главное то, что человек не познает, а постигает истину в непосредственном переживании, не знает о добродетели, а самоосуществляется в ней. Так этика сама по себе, без обращенности к идеалу не является духовной, мораль, игнорирующая высшие требования и образцы, представляет собой лишь правила поведения, пусть даже оформленные в кодекс. Однако мистика есть лишь фундамент этического строения, но не сам дом этики. Фундамент важен, но никогда не виден, тем самым этика мистики неготивная в своей сути, при всей ее святости. Доведенная до логического конца, чистая мистика нуждается не в человеке как таковом или не просто в усовершенствованном человеке, ей нужна душа человека, ей нужен бестелесный человек. В этой этике цель человека, перестать быть человеком.

К логически парадоксальному выводу этики о том, что стремление к самосовершенствованию рождается из осознания собственного несовершенства, человеческая мысль пришла давно. Одним из первых его сформулировал Августин: "Совершенство представляет собой знание человека о собственном несовершенстве"^[33]. Отчасти его можно рассматривать как одну из вариаций знаменитого тезиса Сократа: "Я знаю, что я ничего не знаю". Как знание о собственном незнании, или ученое незнание (которое Николай Кузанский возвел в один из ключевых гносеологических принципов), безусловно, подытоживает существенные познавательные искания человека, так и к осознанию необходимости нравственного совершенствования человек приходит на базе определенного, как правило негативного, а порой и мучительного нравственного опыта. Но здесь есть и другое: осознание своего несовершенства знаменует начало процесса личного усовершенствования. Личность начинает свой путь к совершенству, отталкиваясь от собственного несовершенства, отказываясь от себя-несовершенного.

Очевидно, что совершенным не является хорошо воспитанный и естественно, спонтанно добрый человек. Совершенствование начинается с осмысления себя и своего места в мире, своего отношения к нравственным ценностям и предположения о собственном несоответствии этим ценностям. И в этом заключается еще один парадокс самосовершенствования ^[34] , который можно дополнить противоречивым и пессимистическим перфекционистким требованием: " Стремись к совершенству, но высшего совершенства тебе не достичь никогда». Сегодняшняя попытка обожения есть то самое первое искушения «быть как боги».

Так, при первом человеческом искушении, жене дерево познания добра и зла показалось хорошим для пищи, приятным для глаз и вожделенным, потому что дает знание, по­тому что надеялись люди чрез вкушение его плодов сделаться как боги, знающими добро и зло. Но так как совершенство человеку не­доступно и он не находит счастья в стремлении к совершенству, то поэтому счастье и совершенство представляются несовпадающими. Стремясь найти счастье в совершенстве, люди в стремлении к со­вершенству в действительности находят страдание, как и первые люди, вкусив от плодов дерева познания добра и зла, узнали преж­де всего, что они наги, вследствие чего в них породил ось мучитель­ное чувство страха пред Богом. Отсюда люди приходят к мысли, что для счастья нужно ограничить свои стремления и, главным обра­зом, стремление к совершенству. А когда так понимается счастье, тогда стремление к совершенству является противным стремлению к счастью. Во всяком случае, естественный человек, определяя свои стремления вполне сознательно, может стремиться или к сча­стью как таковому, с пренебрежением к совершенствованию, или к совершенству с презрением к счастью (Ницше).^[35]

Обозначенные выше критические замечания в адрес перфекционистски-аскетической этики: мироотрицание, фанатизм и гордость; стоит отредактировать эту позицию со стороны других ценностных систем морали. Так, с позиций принципа наслаждения, ограничению подвергается аскетическая сторона в практике самосовершенствования. С позиций принципа пользы, ограничению подвергается мистическая сторона в практике самосовершенствования. Принцип пользы повелевает оставаться реалистичным даже в устремленности к идеалу совершенства: не бежать мира, но прилагать все свои усилия к тому, чтобы в самосовершенствовании и на основе самосовершенствования совершенствовался бы и бренный мир. Практическое содержание этого требования обусловлено нравственным идеалом и в этически последовательном виде раскрывается как заповедь любви к ближнему в рамках этики милосердия.

 

1.3.4.- гедонизм (счастье – эгоим «кайф»)

 

. Геодоннзм - этика наслаждения

 

В основе гедонизма как системы взглядов и образа жизни лежит представление о том, что стремление к наслаждению и отвращение от страдания является коренным смыслом человеческих действий, реальной основой счастья. Эту формулу можно преобразовать в императив практического поведения: " Поступай всегда так, чтобы ты по возможности мог непосредственно удовлетворять свои потребности и испытывать как можно большее (по интенсивности и длительности) наслаждение”.

Согласно «психологическому гедо­низму», всякий выбор определяется удовольствием/болью (Бентам); желать что-то — значит находить в этом предме­те удовольствие (Милль). «Эгоистический гедонизм» (Гоббс) настаивает на том, что поскольку всеоб­щее счастье— абстракция, то каждый человек должен искать счастья для себя, что способствует счастью всеобщему. Самый не последовательный «альтруистический гедо­низм», где каждый должен стремиться к «наибольшему счастью для наибольшего числа людей» (Милль) и эмоциональному сочувствию (Юм) к другим, с тем чтобы чужое счас­тье стало необходимым для нашего соб­ственного.^[36]

Гедоническое мироощущение органично человеческому естеству и биологически оправданно. Удовольствия и неудовольствия представляют собой сигналы, по которым индивид ориентируется в жизненной среде. С самого рождения человек - в первую очередь «гедоник". Наслаждения младенца просты и совершенно доступны. Кормление, качание, тепло нежных рук, ласковые и напевные слова, - вот непритязательный источник первых удовольствий.

За наслаждением всегда стоит желание, которое в конечном счете, как индивидуальное желание подавлено общественными установлениями. В принципе "я хочу" Гегель увидел исток европейского индивидуализма, который был ознаменован появлением на сцене древних Афин софистов. Религии и "непосредственной нравственности" софисты противопоставили влечения и склонности человека, сознательно стремящегося к собственной цели, отличной от общественного блага^[37]. Две тысячи лет спустя этот принцип в форме правила "Делай что хочешь" стал девизом Телемской обители, и вплоть до наших дней этот девиз многими рассматривается как символ свободы и гуманистичности этики.

Назвав добро наслаждением, гедоник сознательно сообразует свои цели не с добром, а с наслаждением. Общественная жизнь не настолько проста, чтобы человек удовлетворением своих желаний мог обеспечивать добро, а стремясь к добру, удовлетворять свои желания. Ответ на вопрос: «М ожет ли наслаждение быть универсальным моральным принципом», будет по мнению И.Кант и В.С.Соловьев отрицательным (с чем не согласится И. Бентам и Дж.С. Милль).

Гедонистическая аргументация получает иное превращение в теориях, которые принято называть эвдемонистическими. В качестве блага в них выставляются не чувственные удовольствия, а возвышенные наслаждения души. Однако с точки зрения морального принципа, различия между гедонизмом и эвдемонизмом не существенны. И тут, и там одна логика - логика, ориентирующая человека не на добро, а на наслаждение, а если и на добро, то ради наслаждения.

Если дальше проследить логику этико-гедонистического мышления, то легко заметить, что для гедонистического сознания не существует трансцендентного должного. Коль скоро высшей целью человека признается наслаждение, а идеал усматривается в исполнености всех мыслимых наслаждений, то идеальное и должное оказываются сведенными к нереализованому наличному - к желанию, грезе, похоти.

Сверхценность наслаждения в гедоническом сознании определяет то особенное значение, которое придается страданию. Последовательно и радикально мыслящий гедоник, каким был, например, Гигесий из Александрии, считает, что коль жизнь полна страданий, то высшим наслаждением будет избавление от жизни как средоточия страданий. Но на такой логический вывод мог решиться только мудрец - "гедонистический аскет». Бегство от страдания становится одним из доминирующих мотивов гедонистического образа жизни. Среди таких типов уходов Фрейд выделял: наркоманию, киничество (отказ от наслаждений), творчество, фантазия, отшельничество, бунтарство, любовь.

Однако гедоник не просто ценит все это, стремится к этому, но видит в наслаждении и личном счастье смысл жизни, свое предназначение. Собственно говоря, для гедоника "жить - значит наслаждаться». Этот принцип личного счастья Кант нарочито антитетично заповеди любви сформулировал так: " Люби себя больше всего, а Бога и ближнего своего - только ради себя" ^[38] . Гедоник не задумывается над ответом на аристотелевский вопрос: "Во имя чего мы выбираем: жизнь во имя наслаждения или наслаждение во имя жизни" ^[39] , - он уже выбрал наслаждение. Если наслаждение оказывается тем, что представляет ценность саму по себе, то все остальное начинает восприниматься лишь как условие или возможное средство наслаждения. Такая логика не знает ни меры, ни предела, так как нарушает принцип: ’Жить, чтобы наслаждаться”.

Гедоник персонализирует себя в вожделении и в вожделении деперсонализирует другого. "Наслаждение любой ценой" имеет тенденцию оборачиваться развлечением за счет другого, счастьем за счет возможного страдания, несчастья другого. Так садизм получает оправдание гедонистической морали. В садическом сознании дискредитируются любые нормы и ценности. Всякие запреты и предписания рассматриваются как торможение природы человека, ограничение его личной независимости. Платоновский Калликл, этот первый из известных нам ницшеанцев, настаивал на том, что общественные законы и представления о справедливости навязываются слабосильными, старающимися "запугать более сильных, тех, кто способен над ними возвыситься»^[40]. Здесь Я всегда доминирует над Ты. Ты не просто лишается самоценности, права на уважение, но низводится до существа низшей породы, до ничтожества. Разнообразно изощренные но форме, но однообразные по своему характеру приемы такого низведения были со смаком расписаны в многочисленных романах де Сада. При этом это не означает что всякий гедонистический опыт является обязательно садистским.

Гедоник безудержен в гонке за наслаждениями. Более того, в безудержности уже не столько наслаждение, сколько развлечение становится главным смыслом жизни. Ведь удовольствие знаменует разрешение потребности, снятие возбуждения, вызванного неудовлетворенной потребностью. Однако разнообразие развлечений чревато оскудением наслаждения, которое приносит развлечение - из-за пресыщенности и утраты интереса к тому, что погнано и испытано. Пресыщение не означает смерть желания. Поэтому упование на безвременность наслаждений выливается в требование новизны развлечений и, как следствие, наслаждение новизной.

"Счастливые часов не наблюдают", ибо наслаждение переживается интемпорально, наслаждение всегда мимолетно. Если страдание протяженно, удовольствие скоротечно. В переживании наслаждение и вечность - ничто. «Остановись мгновение. Ты прекрасно!" - восклицает в восторженном порыве гегевский Фауст, зная, что эти слова, по договору с Мефистофелем, должны стать последними его словами. Гедонически ориентировнная личность готова вообще отказаться от времени, своим бегом прекращающим наслаждения.

Точнее было бы сказать, что гедоническая ориентация сама но себе инфантильна. Гедоническая личность стремится к дискредитации любых норм и ценностей, поскольку они препятствуют необузданности эгоистического своеволия. Впрочем, для гедоника любое универсальное выражение культуры рестриктивно; он находит угрозу даже в либерализме, ибо либерализм ратует не просто за свободу, но свободу разума, которая, конечно же, чревата своеобразным господством - господством разума, а в этом нигилистическое сознание усматривает всего лишь "новую тиранию". Для гедонистически ориентированной личности главное - возможность неограниченного саморазвития. Видя в любом установлении, в любой рекомендации морализирование, она желала бы, чтобы каждый ее поступок мог быть вызовом; она жаждет приключения, авантюры.

Хотя последовательное осуществление гедонистического мироотношения выливается в своеволие, из всего сказанного не следует, что наслаждение само по себе аморально или внеморалыю, противоречит этике и христианскому мировоззрению. Лишь абсолютизация этого принципа является результатом себялюбия, выражает эгоистическое своеволие, ведет к дегуманизации человеческих отношений, более того, к разрыву всех нравственных связей. Критика гедонизма не означает отказа от принципа наслаждения. Призванная показать этическую ограниченность гедонизма, она не требует выводить наслаждение и страдание за пределы нравственности. Гедо­низм критикуют и за то, что он низводит нравственность до чувства, пренебрегая ее рациональной, этической, социаль­ной сторонами, за то, что он не указывает критерия для различения удовольст­вий — высших и низших, достойных и недостойных человека, животных и духовных.^[41]

Чтобы гарантировать этически достойные действия, вытекающие из принципа наслаждения, необходима содержательная коррекция этого принципа с контексте принципов пользы, совершенства и человеколюбия. Утилитаризм расширяет границы гедонизма, от собственного счастья к счастью других, тем самым смягчая легкомыслие и безответственность. Перфекционизм ограничивает рамки желаний, тем самым смягчая безудержность и неумеренность. Альтруизм дает характер правильных желаний, тем самым смягчая эгоизм.

Этика в рамках гедонизма по мнению Лоренца Валла показывает, как сознание человека, ослепленного страстью наслаждений, совершенно меняется, что обнаруживается, в частности, в отношении человека к традиционным добродетелям. Любитель чувственных наслаждений не отвергает традиционные добродетели, он только переиначивает их на свой лад: благоразумием для него оказывается видеть выгодное для себя и избегать неблагоприятного, "умеренность - в том, чтобы воздерживаться от какой-либо одной радости, с тем, чтобы наслаждаться многими и большими..., справедливость - в том, чтобы снискать себе у людей расположение, благодарность и [приобрести] выгоду", скромность же является "средством как-то снискать авторитет и расположение у людей"; для всех этих добродетелей наслаждение становится "госпожой среди служанок».^[42]

В собственно религиозной традиции, а также у Т. Гоббса, Б. Снинозы, Л. Шестова человек обладает свободой в раю, и в результате грехопадения, которое он совершил пусть и по наущению дьявола, но добровольно, самостоятельно, он утрачивает эту абсолютную, ’’райскую» свободу - свободу от ограниченных различий между добом и злом, правдой и ложью. Грех человека, с этой точки зрения, заключается не просто в попрании первой и единственной заповеди Бога - "Не вкушай от древа познания добра и зла" (Быт. 2:17), но в том, что он перенес средоточие своей жизни с Бога на самого себя, поставив свою волю началом своего действия, встав на путь

 

 

ригоризм - милость

Как было указано выше перфекционизм тяготеет к ригоризму закона, а альтруизм к милости благодати. Первый устанавливает дисциплину, второй может существовать только в свободе. Для первого характерен порядок, второму - отношения. Первый сфокусирован на внутренней структуре частей, второй видит внешность единого организма. Метод первого анализ, второго - синтез. Анализ есть разложение целого на части, путь от следствия к причине, от сущего чего-либо к принципам. Синтез противоположен анализу, что есть соединение частей, от принципа к сущему. Идеал первого Учитель, идеал второго - Отец.

Одно из самых ярких иллюстраций противопоставления этики и морали можно найти в притче о Блудном сыне (Лук.15:11-32). Где система древа «добра и зла» дает прицендент контрастности древу «жизни и смерти».

Первая часть притчи (ст. 11-20) рассказывает о молодом человеке, который наносит самое большое, что можно представить, нарушение закона по иудейской казуистике. Он оскорбляет своего отца, желая чтоб тот быстрее умер и передал часть наследства: «Я не могу дождаться твоей смерти, давай представим что тебя нет». Итог такого греха: бонкротство, унижение, голод. Сын становится синонимом проклятия, кушая со свиньями, он не просто уподобляется язычнику, но расчеловечивается в сущности, что и логически хорошо укладывается в систему Закона, причины-следствия. На этом, как считали слушатели Иисуса, вся история могла бы изавершиться (как любая еврейская притча II в.): сын получил то, что заслуживал, т. е. опустился на самое дно общества — трудно вообразить себе что-либо худшее, чем ухаживать за самыми нечистыми животными и разделять с ними оду трапезу. Сын и сам это понимает, поэтому решает вернуться домой, однако встревожен больше следствием нежели причиной. Сын вспоминает больше холодильники отца, нежели оскорбления его. Итак заготовись конспектом молитвы покаяния он направляется домой.

Если первая часть «о расточительном сыне», то вторую часть можно назвать «о расточительном отце» (ст. 20-24). Уважаемый человек в длинном одеянии на Востоке никогда не бегает, тем более это не подобает старшему поколению. Обычная одежда позволяла бежать лишь с поднятыми полами, что и потребовалось сделать отцу, устремившемуся навстречу сыну. Как бы ни радовался отец в душе при виде вернувшегося к нему сына, ни один уважающий себя престарелый глава семейства не опозорил бы себя (с точки зрения нравов Ближнего Востока), выбежав па-встречу юнцу.^[43] Итак вчера сын лишил его достоинства, сегодня отец сам оставляет свое достоинство. Целует, не дает дочитать молитву покаяния и опять расточительство: одежда статуса, перстень власти, обувь хозяина и откормленный теленок, значит праздник будет не только в доме, но и во всем селении. Праздник жизни начинается, приглашение к веселью. Это чистая этика «жизни и смерти»: «он был мерт и теперь жив».

И тут появляется третий персонаж, старший брат, именно ему придется решить парадокс пересечение двух этик. Именно ему предназначалась эта притча. Третия часть (ст. 25-32) о «Блудном сыне 2». Проблема первого будного сына не в том что у него не было хорошего отца, а в том что у него не было старшего брата. «Т вой сын» - говорит он. Проблема блудного сына была не в том, что старший брат был грешник, а в том что он был слишком святой. Неужели можно быть слишком святым (см. Еккл. 7:16)?^[44]

Проблема Израиля не в том что у грешников не было возможности попасть в объятия Отца, а в том что святые не хотели давать легетимности таким отношениям. Проблема была не в том что фарисеи были плохие, а в том что были достаточно хороши. Поэтому притча не о младшем брате, а о старшем. Притча дана для религиозных лидеров, а не для грешников.

Мир спасает не щедрость, но расточительность. Но расточительность не отца, а братьев, так как брат уже проел и прогулял свою половину: на вино и женщин. Праздник возможен только за счет брата.

Младший не любит отца, он любит деньги, но конец старший тоже не любит отца. В самый великий день отца, день его радости, сыну все равно, он не хочет идти на пир. Младший забирает деньги очень не красиво, через грех. А старший - очень хорошим поведением: я никогда не приступал твоего повеления. Два способы быть для себя богом и спасителем: грешником и супер святым. Здесь нет между ними разницы: Бог завет одного и другого на пир. Отец завет не только грешников но и праведников, но им сложнее. Но плохой парень спасается, а второй хороший погибает. Погибает не вопреки добродетелей, а по причине своих добродетелей.

Разве может быть что-то плохо в совершенстве? Задавая этот вопрос вы хотите лишь большего совершенства. Оттого перфекциониста больше волнует что они могут быть нечистыми, нежели сам грех. Болезнь перфекционизма открывается в симптоме гордости (а им и вправду есть чем гордиться). Фарисеи пытаются трактовать слово благодати, вместо того чтоб позволить ему трактовать их самих. Но в сравнении с другими грехами, гордость есть чума, по сравнению с простудой других грехов. Перфекционист работая как робот, ищет признания у людей что он идеален, а потом защищает этот титул. Но всегда в проигреше, так как знает что любят не его, а того кого он им показал.

В древние времена старший брат -это тот, кто замещал Отца, и был первый кто должен интересоваться единством семьи. Обязанность старшего брата описана в притче о добром пастыре: он должен был пойти в чужую страну, к свинарнику, обнять брата и привести к отцу за свой счет: вот что такое старший брат. Однако суть притчи о том что у младшего брата, не было старшего брата, у него был фарисей.

У христиан есть старший Брат. Брат который пошел в чужую страну, с небес на землю. Брат который спас нас не только за деньги, но ценою крови. Единственная причина почему мы можем облечься в одежды отца, потому что он был наг на кресте. Единственная причина почему мы можем испить из чаши радости за столом отца, потому что он выпил свою чашу до конца. Единственная причина нашего богатства, в том что мы обоготились его нищетой. Я ни в чем не буду нуждаться, но для этого Он нуждался во всем (Пс. 22); я не убоюсь зла, потому что ему пришлось потеть кровью; я не буду оставлен Отцом, потому что Он был оставлен Отцом.

Эта история заканчивается тем что отец приглашает старшего присоединиться к новой этики отца. Ответа на приглашения мы не видим в самой притче, но он дан нам за ее пределами. Итак четвертая часть: «Старший сын убивает отца». Не подозревая что Тот умрет чтоб Он жил. Его убили не грешники-разбойники, они висели с ним на кресте. Но праведники, в лице фарисеев и религиозных лидеров кричат: «Распни». Они были настолько «праведны», что возгордились своей праведностью, «не разумея праведности Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией» (Рим. 10:3). Они работают на дом Отца, но не на семью Отца. Служа другим они больше получают нежели отдают. Забери от них служения и они будут несчастнее других. Они любят весь мир и любовь, но не ближнего.

Таким больше подходит Бог к которому грешник приходит и слезно молит о прощении, нежели Бог который сам идет искать грешника и слезно умоляет Его вернуться. Они ждали что Он будет штурмовать Рим с их капищами, но Он видел большую опасность - штурмуя Иерусалим с его Храмом. «Суду нужно начаться с дома Божьего»: не по старшинству, а по угрозе опасности.

В этой притче нет плохого и хорошего героя. Оба не идеальны. Бог радуется покаявшемуся грешнику, но предпочел бы чтоб они пришли раньше, того как окажутся на дне своего падения. Бог радуется верным поданным, однако не потерпит чтоб те презирали покаявшихся. Не надо выбирать между двумя сыновьями, надо уподобиться отцу. Потому что в ней больше говорится о любви Отца, нежели о грехе сына.

Большинство притчей шокируют первоначальную аудиторию именно потому, что настаивают па позитивном приятии отверженных Израиля. Бог становится на сторону бедных (Лк 16:19-31), вдовы (Лк 18:1-8), мытаря (Лк 18:9-14) и блудницы (Лк 7:41-43) против религиозной элиты, которая считает себя вправе пренебрегать этими катего­риями людей. Куль­минация притчи сосредотачивается не на необходимости покая­ния для очевидного грешника, а на обязанности «Праведного».

Самый яркий пример такой этики не в учении, а на практике это встреча Иисуса с блудницей (Ин. 7:53-8:1-11). ^[45] Это на столько шокирующая история, что может быть поэтому во многих рукописях ее опускают. Проблема этики Отца в том что она создает место копромиссу. Любовь к грешнику и ненависть к греху не возможно, без создания прецендента для греха: это хорошо понимал старший брат и фарисеи. К этой теме мы еще вернемся в богословии этики (часть IV). Здесь стоит отметить, что никто не смог кинуть камень, так как никто не был без греха. Но даже и Иисус сам будучи без греха не сделал этого. При этом не легимитируя ее нарушений: «Иди и впредь не греши».

Итак этика ригоризма не выдерживает действительности, не потому что она не совершенна, а как раз потому что она совершенна. Но мир в котором она действует не совершенен поэтому ее практика убивает нежели животворит. Закон ограничивает зло, милость освобождает из зла. В такой теологии остается место не только раю, но и аду. Где ад не место зла, но наказание зла.

. святость - любовь

Предполагается, что Бог — единое и неразрывное существо, личность которого представляет собой гармоничное целое.^[46] Следовательно, между этими свойствами не должно быть никакого противоречия. Потенциальное противоречие выводится обычно из сопоставления Божьей любви и Его суда. С одной стороны, Божий суд выглядит очень суровым, требующим даже смерти для грешника. Бог строг и нетерпим. С другой стороны. Бог олицетворяет Собой милость, милосердие, прощение, долготерпение. Не входят ли эти черты в конфликт друг с другом? Нет ли в Божьей природе внутреннего противоречия?

Если мы принимаем предпосылку, что Бог — целостное существо и что божественные свойства находятся в гармонии, нам надо понимать их во взаи­мосвязи. Таким образом, суд — это любящий суд, а любовь — это справедли­вая любовь. Тем самым мы хотим сказать, что любовь невозможно до конца понять без ее привязки к справедливому суду. Любовь без суда — просто сентимен­тальность.

С другой стороны, без любви картина не менее краше, так по словам записанных Р.Энгельбергом: «Обязанность без любви делает человека раздражительным. Ответственность без любви делает человека бесцеремонным. Справедливость без любви делает человека жестоким. Правда без любви делает человека критиканом. Воспитание без любви делает человека двуликим. Ум без любви делает человека хитрым. Приветливость без любви делает человека лицемерным. Компетентность без любви делает человека неуступчивым. Власть без любви делает человека насильником. Честь без любви делает человека высокомерным. Богатство без любви делает человека жадным. Вера без любви делает человека фанатиком».^[47]

По сути, в Божьих отношениях с человеком любовь и суд идут рука об руку. Божий суд требует наказания за грех. Божья же любовь направлена на восстановление общения человека с Ним. Предоставление Иисуса Хрис­та в качестве Искупления за грех означает сохранение как суда, так и любви Бога. В действительности между ними нет противоречия. Противоречие возникает лишь при таком понимании любви, которое требует от Бога прощения греха без наказания за него. Но Бог в таком случае выглядел бы совершенно иным по сравнению с тем, какой Он есть на самом деле. Более того, высочайшая любовь Бога выразилась в том, что Он не просто снисхо­дительно освободил людей от последствий греха, а предоставил Христа в Искупление за него. Божья любовь была настолько великой, что для над­лежащего исполнения закона Он отдал Своего Сына за нас. Суд и любовь — не два самостоятельных и противостоящих друг другу свойства. Бог есть любящий и справедливый Бог, и Сам дает то, что требует.

Любовь характеризуя главное качество Божией природы^[48], парадоксально определяется не в терминах альтруизма, но перфекционизма. Любовь заменяет закон (Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя. Гал. 5:14). Любовь помогает применять закон (…на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки. Мф. 22:40). Любовь определяется законом (Ибо это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюдали заповеди Его… 1-е Ин. 5:3). Любовь определяется совершенством (Более же всего [облекитесь] в любовь, которая есть совокупность совершенства. Кол. 3:14).

С другой стороны совершенство (перфекционизм) определяется в терминах альтруизма. Так кульминация праведности в Нагорной проповеди определяется не «святостью» книжников и фарисеев, но любовью Отца который любит злых и добрых (Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. Мф. 5:48). Так прося у Иисуса наивысшую заповедь, Он дает не одну, а две. Первая - Богу, вторая, подобная первой - человеку (Мф. 22,37-39). Первая сокральная, вторая - профаная. Первая тяготеет к перфекционизму, вторая к альтруизму. Первая по содержанию часть иррационального, вторая - идеализма. В евангелистике не раз указывалось на характерную деталь: Христа не спрашивали о второй заповеди, но он сам указал на нее, и притча о добром самаритянине, расказанная Христом, призвана была, в частности, показать, что любовь к человеку есть лишь видоизменная любовь к Богу.^[49] Иногда это доходит до того, что транцендентная этика религиозности определяется имманентной человечностью. Культ заменяется этикой (…пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Мф. 9:13).

Совершенство перестает тяготеть к монизму (единице), но и не становится всем. Совершенство христианства делает разделение между понятием «лучшего», чистого перфекционизма, и понятием «любимого». Совершенство перестает определяться лишь внутренней чистотой, но раскрывается во внешней открытости к другому (… да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен. 2-е Тим. 3:17). Так как любимый всегда лучший, но лучший не всегда любимый. Например, мой отец считает что моя мама «лучшая», я с ним было долгое время согласен, пока десять лет назад не встретил ее. При этом меня с отцом совсем не интересовало, кто реально сегодня держит титул «лучшей», по версии «Мисс Вселенная». Объективно Мисс была «лучшей», но не «любимой» не мной, не отцом. Моя супруга субъективно для меня «любимая», и потому всегда будет «лучшая».

Итак любовь (альтруизм) и святость (перфекционизм) две категории этики, которые определяются друг другом, но не растворяются в друг друге, через синтез. Таким образом, можно обнаружить разницу отношения к закону у Лютера и Кальвина скорее психологическую, чем богословскую. В то время как Лютер часто замечает то, что закон запрещает, для того чтобы подчеркнуть его роль убийцы, от которого все должны бежать к благодати евангелия, Кальвин ищет то, что закон поддерживает, используя его как модель или учебник, который применим ко всякого рода проблемам христианской жизни в современном мире. Когда каждый из этих подходов (оба могут заявлять о новозаветном прецеденте) доведен до крайности, они, без сомнения, могут утратить баланс, и каждый в противоположном направлении. Следовательно, опасность лютеранства - это уклонение в практический маркионизм или антиномизм, в то время как опасностью кальвинизма всегда было соскальзывание в законничество.

Дилема: определять «закон любовью», или «любовь - святостью» не новшество современного богословия. Так новозоветнее богословие Матфея, Иакова ищет определение совершенства в качествах любви, а богословие Иоанна, Луки, Павла ищет определение любви в качествах святости. Поэтому совсем неккоректно будет трактовать Нагорную проповедь богословием Павла. А Павла богословием Иакова. Так как мотив и «долга» (перфекционизма) и мотив «любви» имеют равный вес своего статуса как в Новом так и Ветхом Завете.^[50] «Страх Божий» и «любовь к Богу» не отменяли друг друга, но раскрывали свое значение. Вплоть до XIX в. ортодоксальные богословы видели в естественной любви человека возможное препятствие религиозному чувству, а в любимом - соперника Богу. Такая позиция была чревата ригоризмом в отношении людей: отрешенность от мира в устремленности к Богу, или к совершенству чревата равнодушием и горделивым упованием на то, что любовь к Богу и просветленность как будто освобождают нас от специальной заботы о человеке.

Именно эта позиция без каких-либо моралистических соотнесений представлена в гетевском Фаусте. Герой знаменитой поэмы оказался готовым на крайность: он вступил в союз с дьяволом ради осуществления вожделенной цели - познания законов природы, обретения власти над ними и употребления этой власти во имя блага людей. И он прошел почти полностью избранный путь. Последнее, что как будто мешало исполнению замысла, это чета стариков, живущих у маяка и ветхой часовенки в том месте, где должно было пройти, по замыслу Фауста, завершающее строительство. Они погибают, почти случайно (при сопротивлении выселению), но ослепший Фауст уже не замечает случайной потери, ему мнится, что он близок к цели, он полон торжества и тем самым дает Мефистофелю решающий шанс для овладения своей душой. Устремленность к высшей цели, к идеалу без заботы о ближних, по простой мысли Гёте, чревата падением.

Что характерно для современного богословия, так это противопоставление этих понятий. Когда любовь становится определяться любовью, а святость - святостью. Таким образом альтруизм и перфекционизм получают уникальный статус, тем что их системы замыкаются внутри самих себя. В таких системах всегда есть обоснование своей точки зрения и весомая аргументация против другой. Тем самым будучи внутри себя завершенными они не имеют возможности услышать и быть услышанными. Отсюда деонтологическая этика, как и телеологическая получает свое обоснование в рамках антропологии и теологии, и к сожалению часто их приспосабливают в зависимости от обстоятельств и желаний субъекта: оправдывая свои поступки или критикуя другие.

С одной стороны, самосовершенствование предполагает в человеке смирение. Это нравственное качество обычно ассоциируется с самоуничижением и безропотным послушанием. Когда критикуют религиозные моральные учения, указывают прежде всего на проповедь ими добродетели смирения как чреватой рабством и лицемерием, а в конечном счете духовной смертью. И в этой критике как будто есть своя правда. Однако смирение менее всего означает скептицизм я малодушие. Человек должен верить в себя в любых своих начинаниях. Но когда речь идет о нравственной активности во имя духовного возвышения, человеку не следует переоценивать творчество делания самого себя. С другой стороны, критикам альтруизма хватает не меньше аргументов: указывая на то что личность растворяется в нуждах общества. Однако любовь это и есть реализация себя, отдовая человек преобретает себя. Итак нет конца их войнам, и самое удивительное, что они говоря разное оба правы. Отражая трансцендентное, остаются лишь отражением. Бог есть святость и любовь, но любовь и святость - не есть Бог.

Противясь друг дугу в своем содержании и методе, они не могут быть друг без друга. Иначе перфекционизм растворяется в негативном определении религии, альтруизм - в гуманизме. Итак самое близкое к транцендентному, становится большим злом, чем близкое к нихилизму. Так как враг прикинувшись другом есть большее зло, нежели открытое противостояние. Предателем может быть только близкий, постороний лишь враг. Оттого библейская критика обрушивается не на Рим, а на Иерусалим.

Любовь и святость, пусть даже самые совершенные понятия являются частью иимманентного бытия. Они находятся в пространстве классической этики: разделение добра и зла. Библейская этика расширяет диапозон этики, противопоставлением: жизни и смерти. Таким образом мораль начинает расходиться с этикой. Так как идеал уже не добро, а жизнь. Главный враг не зло, а смерть. Для жизни добро и зло могут стать врагами. Правда может быть правильной, но не истинной. Чтоб остаться святым, необходимо будет испачкаться. И здесь мы достигли той точки, когда теоретическое богословие необходимо переходит в практическую этику.

Наиболее четкие и строгие дистинкции установил Гегель, обратив внимание на то что "более высокий дух примиренности", провозглашенный в Нагорной проповеди, не просто противопоставляется Христом Моисеевым заповедям или противодействует им, но делает их совершенно излишними. В Декалоге дан именно закон, всеобщий закон, который оказывается наобходимым в силу "разделения, обиды", обособленности между людьми. Нагорная проповедь задает иной порядок жизни, который бесконечно разнообразнее Моисеевых законов и потому уже не может быть выражен в специфической для законов форме всеобщности. Дух примиренности утверждает "богатство живых связей, пусть даже с немногими индивидуумами", чего нельзя найти в Декалоге.

 

 

http://syg.ma/@gedonist/kratkoie-sodierzhaniie-poniatiia-giedonizm-ot-platona-do-nashikh-dniei

 

 

Христианство.

- Теоцентричность

Бог, как начало всего и мерило что «хорошо»

Проблема человека, что отверг Бога.

- Жертва Иисуса Христа - ответ для человека

- «Блаженны плачущие»- учение Иисуса Хритса

- «Возьми крест свой» - глазами Петра

Само богословие не говорит нам на прямую о гедонизме человека. Богословие в самом себе тео- центрично, нежели антропологично. Но по скольку, человек создан по образу и подобию Бога, то мы можем рассмотреть что проповедовал Иисус, закладуя в свое учение заповеди о блаженстве.

Блаженны плачущие, ибо они утешаться. – Пс.125, Ис.61:2, Отк.7:17.

1 Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. 2 И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря:	Мф 15:29Мф 24:3Мк 3:13Ин 6:3 Мф 26:1Деян 8:35
3 Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.	Ис 57:15Ис 61:1Мф 11:5Мк 10:14Лк 4:18Лк 22:29Иак 2:5
4 Блаженны плачущие, ибо они утешатся.	Пс 125:5Ис 61:2-3Откр 7:17
5 Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.	Пс 36:11Мф 11:29Рим 4:13
6 Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.	Ис 55:1-2Лк 18:9-14Ин 6:35Откр 7:16-17
7 Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.	Мф 18:33Иак 2:13
8 Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.	Пс 23:4Пс 50:121 Тим 1:5Тит 1:15-161 Ин 3:2-3Откр 22:4
9 Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.	Рим 8:14Еф 2:15Евр 12:14Иак 3:18
10 Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.	Иак 1:21 Петр 3:14
11 Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. 12 Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.	Деян 5:411 Петр 4:14 Быт 15:1Деян 7:521 Фес 2:15Евр 11:33-38Иак 5:10

http://www.bible-center.ru/ru/bibletext/mt/5:1-12

 

Кто есть - блаженные?

1. Блаженный – счастливый, от евр. «ашре», греч. «макариос».

А. Блаженство в эсхатологии.

· Блаженный – ожидающий счастья в этом и том веке - Пс 1:1; 2:12; 31:1; Притч 3:13; Иов 5:17, Деян.26:2

Б. Блаженство – в ВЗ.

· В ВЗ блаженный – у кого полнота жизни, земные блага - Иов 29:11 и след.; Пс 126:3-5.

· Блажен – тот кто имеет общение с Богом, послушен Закону - Пс 1; 40; 118; 127

· Блаженные – все уповающие на Господа - Пс 2:12; 32:12; 39:5; 83:6,13; 111:1; Притч 16:20; Ис 30:18, Пс 31:1 и след.; 32:12; 64:5; 143:15

· Блажен – кого наказывает Господь, этим его выводит на истинный путь - Иов 5:17 и след.; Пс 93:12

В. Блаженство – в НЗ

· В НЗ блаженство – связанно с учением Иисуса Христа о Царствии Небесном - Лк 14:15; Откр 19:9

· Блажен – кто принимает и верует в Иисуса - Мф 11:6; 16:17; 24:46; Лк 1:45; 11:28; Откр 1:3

· Блаженные – свидетели Иисуса Христа (видящие и слушающие) - Мф 13:16; Лк 10:23

 

2. Блаженный – спасенный от гл. «спасать», евр. йаша, греч. Содзеин.

А. Блаженство в ВЗ.

· Блаженный – в ВЗ указание в пророчестве на «раба Божия», который должен принести блаженство- спасение для всех людей - Ис 42:1-4; 49:6; 53:5

Б. блаженство в НЗ.

· Блаженный – в НЗ «избавленный» от болезни, смерти, одержимостью - 1Фес 4:17; 1Пет 1:4; Откр 21; 22

· Блаженный – избавление от власти греха, смерти, от вечного осуждения, а теперь вечная жизнь - 1Фес 4:17; 1Пет 1:4; Откр 21; 22

В. Блаженство в концепции сатериологии – спасение, искупление, прощение.

· Блаженство – дарит Бог через веру в Иисуса Христа - Мф 18:11; Лк 19:10; 1Кор 1:21; 2Тим 1:9

· Блаженные - евангелисты - Рим 11:14; 1Кор 9:22; Иак 5:20; ср. 1Кор 7:16

· Блаженные – уверовавшие, так как прощены от грехов – Ин 3:17; 1 Кор 1:18.

 

Иисус говорил блаженны плачущие, но кто такие плачущие?

1. Слезы и плачь, как эмоциональная составляющая проявление сердечной боли, слезы сами вырываются наружу.

· Реакция на боль - Бытие 21:16; Руфь 1:9; Деяние 20:37

· Признак страдания - Быт 21:16; Иер 8:23; Лк 19:41

· Печаль - Быт 50:1; Деян 9:39

· Вопль от страхов - Чис 14:1

· Слезы радости Быт -29:11; 33:4; 43:30

· Мужские слезы -Быт 50:17; Пс 6:7; 41:4; Ис 16:9; Мф 26:75; Деян 20:31; 2Кор 2:4; Евр 5:7

 

2. Печаль, как сердечное состояние в отношение Бога и человека.

· Признание собственной греховности пред Богом - Суд 2:4; Езд 10:1; Лк 22:62

· Суды Божьи в сердце человека, осознание собственной вины - Неем 1:4; Ис 15; Иер 13:17; Плач 1:16; Лк 19:41

· Иоиль призывает с рыданием обратиться к Богу - Иоил 2:12

· Израильтяне с плачем вспоминают о земле из Вавилона - Пс 136